Жюль Верн
Пятнадцатилетний капитан
Именно это очень беспокоило Дика Сэнда. Как он поступит, если судно очутится в виду пустынной земли, где нельзя найти лоцмана или рыбака, знающего берега? Что он сделает, если непогода заставит его искать убежища в каком-нибудь совершенно неизвестном уголке побережья? Без сомнения, сейчас еще не время было ломать себе голову над такими вопросами. Но придет час, когда надо будет принимать решение. Что ж! Дик Сэнд его примет.
В продолжение следующих тринадцати дней – от 24 февраля до 9 марта – погода почти не изменилась. Небо по-прежнему заволакивали тяжелые темные тучи. Иногда ветер ослабевал, но через несколько часов снова начинал дуть с прежней силой. Раза два-три ртутный столб в барометре начинал ползти вверх, но этот подъем на несколько линий[46] был слишком быстрым и не предвещал длительного изменения погоды и установления хорошего ветра. Барометр опять падал, и ничто не предвещало перемены погоды к лучшему, по крайней мере на ближайшее время.
Иногда разражались сильные грозы; они очень тревожили Дика Сэнда. Два или три раза молнии ударяли в воду в расстоянии всего лишь одного кабельтова от судна. Затем начинался проливной дождь, и «Пилигрим» окружал густой клубившийся туман.
Случалось, вахтенный часами ничего не мог разглядеть впереди, и судно шло вслепую.
Корабль хорошо держался на волнах, но его все-таки жестоко качало. К счастью, миссис Уэлдон прекрасно выносила и боковую и килевую качку. Но бедный Джек очень мучился, и мать заботливо ухаживала за ним.
Что касается кузена Бенедикта, то он страдал от качки не больше, чем американские тараканы, в обществе которых он проводил все свое время. По целым дням энтомолог изучал свои коллекции, словно сидел в своем спокойном кабинете в Сан-Франциско.
По счастью, Том и остальные негры также не были подвержены морской болезни и по-прежнему исполняли все судовые работы по указанию молодого капитана, который сам давно уже привык ко всякой качке на корабле, гонимом буйным ветром.
«Пилигрим» быстро несся вперед, несмотря на убавленные паруса, и Дик Сэнд предвидел, что скоро придется убавить их еще. Однако он не хотел делать этого, пока не было непосредственной опасности. По его расчетам, земля была уже близко. Он приказал вахтенным быть настороже. Но молодой капитан не мог надеяться, что неопытные матросы заметят издалека появление земли. Ведь недостаточно обладать хорошим зрением – для того чтобы различить смутные контуры земли на горизонте, затянутом туманом, нужна еще и привычка. Поэтому Дик Сэнд сам все время всматривался в даль и часто взбирался на мачту, чтобы видеть дальше. Но берег Америки все не показывался.
Это было странно. По нескольким словам, вырвавшимся у него, миссис Уэлдон догадалась о его недоумении.
Девятого марта Дик Сэнд стоял на носу. Он то смотрел на море и на небо, то переводил взгляд на мачты «Пилигрима», которые начинали гнуться под сильными порывами ветра.
– Ничего не видно, Дик? – спросила миссис Уэлдон, когда юноша опустил подзорную трубу.
– Ничего, миссис Уэлдон, ничего… А ведь горизонт немного очистился – ветер еще усиливается и разгоняет туман…
– А ты считаешь, что теперь американский берег недалеко?
– Иначе и быть не может, миссис Уэлдон, и меня очень удивляет, что мы еще его не видим.
– Но корабль ведь все время шел правильным курсом?
– Все время, с тех пор как подул северо-западный ветер, – ответил Дик Сэнд. – С того самого дня, когда погиб несчастный капитан Халл и весь экипаж «Пилигрима». Это было десятого февраля. Сегодня девятое марта; значит, прошло двадцать семь дней!
– А на каком расстоянии от материка мы были тогда? – спросила миссис Уэлдон.
– Примерно в четырех тысячах пятистах милях, миссис Уэлдон. Уж в чем, в чем, а в этой цифре я уверен. Ошибка не может быть больше двадцати миль.
– А с какой скоростью шел корабль?
– С тех пор как ветер усилился, мы в среднем проходим по сто восемьдесят миль в день, – ответил Дик Сэнд. – Поэтому-то я и удивляюсь, что до сих пор не видно земли. Но еще удивительнее то, что мы за последние дни не встретили ни одного корабля, а между тем эти воды часто посещаются судами.
– А ты не мог ошибиться в вычислении скорости хода? – спросила миссис Уэлдон.
– Нет, миссис Уэлдон! Тут я ошибиться не мог. Лаг бросали каждые полчаса, и я очень точно записывал его показания. Хотите, я сейчас прикажу снова бросить лаг? Вы увидите, что мы идем со скоростью десяти миль в час, что в сутки дает больше двухсот миль!
Дик Сэнд позвал Тома и велел ему бросить лаг. Эту операцию старый негр проделывал теперь вполне умело.
Принесли лаг, прочно привязанный к линю, и бросили его за борт.
Но едва он вытравил двадцать пять ярдов,[47] как вдруг линь провис.
– Ах, капитан! – воскликнул Том.
– Что случилось, Том?
– Линь лопнул!
– Лопнул линь? – воскликнул Дик. – Значит, лаг пропал!
Старый негр показал ему обрывок линя, оставшийся у него в руке.
Увы, это действительно было так. Лаг привязан был прочно, но линь оборвался посредине. А между тем он был скручен из пеньки наилучшего качества. Он мог лопнуть только в том случае, если волокна на месте обрыва основательно перетерлись. Так оно и оказалось – Дик Сэнд убедился в этом, когда взял в руки конец линя. «Но почему перетерлись волокна? Неужели от частого употребления лага?» – недоверчиво подумал юноша.
Как бы там ни было, лаг пропал, и Дик Сэнд лишился теперь возможности точно определять скорость движения судна. У него оставался только один прибор – компас. И он не знал, что показания этого компаса неверны!
Видя, как огорчен Дик этим происшествием, миссис Уэлдон не стала продолжать расспросы. С тяжелым сердцем она ушла в каюту.
Однако хотя теперь уже нельзя было определять скорость хода «Пилигрима», а следовательно, и вычислять пройденный им путь, и без лага легко было заметить, что ход судна не уменьшается.
На следующий день, 10 марта, барометр упал до двадцати восьми и двух десятых дюйма.[48] Это предвещало, что скорость ветра достигнет шестидесяти миль в час.
Нужно было немедленно уменьшить площадь поднятых парусов, иначе судну грозила опасность.
Дик Сэнд решил спустить фор-брам-стеньгу и грот-стеньгу, убрать основные паруса и идти дальше только под стакселем и зарифленным марселем.
Он позвал Тома и всех его товарищей, чтобы они помогли выполнить этот трудный маневр, который, к несчастью, требовал довольно продолжительного времени.
А между тем времени не было, так как буря с каждой минутой все усиливалась.
Дик Сэнд, Остин, Актеон и Бат поднялись на реи. Том встал у штурвала, а Геркулес остался на палубе, чтобы травить шкоты, когда это понадобится.
После долгих усилий фор-брам-стеньга и грот-стеньга были наконец спущены – мачты так раскачивались, что смелые матросы сотни раз рисковали полететь в воду. Затем взяли рифы на марселе, фок убрали, и шхуна несла теперь только стаксель и зарифленный марсель.
Несмотря на это, «Пилигрим» продолжал быстро нестись по волнам.
Двенадцатого марта погода стала еще хуже. В этот день, на заре, Дик Сэнд не без страха увидел, что ртутный столбик упал до двадцати семи и девяти десятых дюйма.[49]
Это предвещало сильнейший ураган. «Пилигрим» не мог нести даже немногих оставленных парусов.
Видя, что ветер, того и гляди, изорвет марсель, Дик Сэнд приказал убрать его.
Но приказание это запоздало. Страшный шквал, налетевший в это время на судно, мигом сорвал и унес парус. Остина, который как раз был на брам-pee, ударило свободным концом горденя. Он получил ушиб, но довольно легкий и мог сам спуститься на палубу.
Дик Сэнд тревожно думал только об одном: по его расчетам, с минуты на минуту должен был показаться берег, и он боялся, что мчащееся с огромной скоростью судно с разбегу налетит на прибрежные рифы. Он бросился на нос, но впереди не было видно никаких признаков земли, и он вернулся к штурвалу.
Через минуту на палубу вышел Негоро. Словно против воли, он вытянул руку, указывая на какую-то точку на горизонте. Можно было подумать, что он видит в тумане знакомый берег.
Снова злая усмешка мелькнула на лице португальца, и, не промолвив ни слова, он вернулся в камбуз.
Глава двенадцатая
Остров на горизонте
В этот день разразился ураган – самая ужасная форма бури. Воздушные потоки неслись теперь с юго-запада со скоростью девяносто миль[50] в час.
Это был настоящий ураган, один из тех, которые выбрасывают на берег суда, стоящие в порту на якорях, и перед которыми не могут устоять даже самые прочные здания на суше. Таков был ураган, опустошивший 23 июля 1825 года Гваделупу. Если ураганный ветер может сбросить с лафетов восьмидесятифунтовые орудия, то легко себе представить, что может случиться с судном, не имеющим другой точки опоры, кроме разбушевавшихся волн! Однако именно в этой подвижности и заключается для корабля единственная надежда на спасение. Он уступает страшным порывам ветра и, если только его конструкция прочна, может вынести любое неистовство бури.
Именно таков был «Пилигрим».
Через несколько минут после того, как ветер унес марсель, новый порыв изодрал в клочья стаксель. Дик Сэнд не мог поставить даже трисель, этот маленький кусок прочной парусины, который так облегчил бы управление судном.
Итак, «Пилигрим» не нес больше никаких парусов, но ветер давил на корпус судна, на мачты, на такелаж, и этого было достаточно, чтобы корабль мчался с огромной скоростью. Порой казалось даже, что он выскакивает из волн и едва касается воды.
При этом качка судна, швыряемого громадными валами, поднятыми бурей, была ужасна. Приходилось опасаться и страшного удара сзади. Горы воды неслись быстрее, чем шхуна, и грозили обрушиться на корму, если корабль не поднимется на волну достаточно быстро. В этом-то и заключается главная опасность для судов, убегающих от бури.
Но как бороться с этой опасностью? Ускорить ход «Пилигрима» было нельзя – ведь он не нес никаких парусов. Единственно, что оставалось делать, – это маневрировать с помощью руля, которого судно часто не слушалось.
Дик Сэнд не отходил от штурвала. Он привязал себя за пояс веревкой, чтобы какая-нибудь волна не смыла его в море. Том и Бат, также привязанные, стояли рядом, готовые прийти ему на помощь. На носу, ухватившись за битенг,[51] несли вахту Геркулес и Актеон.
Миссис Уэлдон, маленький Джек, старая Нэн и кузен Бенедикт, повинуясь приказу Дика Сэнда, не покидали кают на корме. Миссис Уэлдон охотнее осталась бы на палубе, но Дик твердо приказал ей удалиться, так как иначе она без всякой нужды подвергала бы себя смертельной опасности.
Все люки были наглухо задраены. Оставалось надеяться, что они выдержат даже в том случае, если большая волна обрушится на судно. Но если они сдадут под тяжестью воды, корабль наполнится водой и пойдет ко дну. К счастью, груз «Пилигрима» был хорошо закреплен и, несмотря на страшную качку, не сдвинулся с места.
Дик еще больше сократил часы, отведенные им для сна. Миссис Уэлдон начала даже тревожиться, как бы он не заболел от переутомления. Она настояла, чтобы Дик хоть немного отдохнул.
В ночь с 13 на 14 марта, когда Дик лег спать, случилось такое происшествие.
Том и Бат находились на корме. Негоро, который редко появлялся в этой части корабля, неожиданно подошел к ним и даже попытался завести разговор. Но ни старик Том, ни его сын ничего ему не ответили.
И вдруг, когда судно накренилось на борт, Негоро упал и, наверное, сорвался бы в море, если бы не успел уцепиться за нактоуз.
Том вскрикнул: он испугался за компас.
Дик Сэнд, расслышав сквозь сон этот крик, мгновенно выбежал на палубу и бросился на корму.
Но Негоро уже поднялся на ноги, держа в руках железный брусок, который он вынул из-под нактоуза. Он спрятал этот брусок, прежде чем Дик увидел его.
Значит, Негоро хотел, чтобы стрелка компаса снова указывала правильное направление? Да, ибо теперь юго-западный ветер служил его тайным целям.
– Что случилось? – спросил Дик Сэнд.
– Да вот этот проклятый кок упал на компас! – ответил Том.
В страшной тревоге Дик повернулся к нактоузу, но он был невредим, и компас, освещенный лампочками, по-прежнему покоился в двух концентрических кругах своего подвеса.
Молодой капитан вздохнул с облегчением. Если бы испортился единственный оставшийся на корабле компас, это было бы непоправимым несчастьем.
Но Дик Сэнд не мог знать, что теперь, когда из-под нактоуза был убран железный брусок, стрелка компаса вновь заняла нормальное положение и указывала своим острием прямо на магнитный полюс.
Негоро, правда, нельзя было поставить в вину то, что он упал на компас (это могло быть простой случайностью), но все же Дик Сэнд вправе был удивиться, застав его в такой поздний час на корме судна.
– Что вы здесь делаете? – спросил он.
– Что хочу, то и делаю, – отвечал Негоро.
– Что вы сказали? – сердито крикнул Дик.
– Я сказал, – ответил судовой кок, – что нет правила, которое запрещало бы гулять по корме.
– Ну так вот, с этого часа я его устанавливаю, – сказал Дик Сэнд. – Вам я запрещаю ходить на корму!
– Вот как! – насмешливо протянул Негоро.
И этот человек, обычно так хорошо владевший собой, сделал угрожающее движение.
Молодой капитан выхватил из кармана револьвер и прицелился в судового кока.
– Негоро, – сказал он, – знайте, что я никогда не расстаюсь с револьвером и что при первом же случае нарушения дисциплины я прострелю вам голову!
В этот момент Негоро вдруг почувствовал, что какая-то непреодолимая сила пригибает его к палубе.
Это Геркулес положил свою тяжелую руку ему на плечо.
– Капитан Сэнд, – сказал великан, – разрешите мне выбросить этого негодяя за борт? Акулы будут довольны. Они ведь ничем не брезгают.
– Пока не надо, – ответил Дик Сэнд.
Негоро выпрямился, когда гигант снял руку с его плеча. Но, проходя мимо Геркулеса, он пробормотал сквозь зубы:
– Погоди, проклятый негр, ты мне за это заплатишь!
Тем временем направление ветра изменилось на сорок пять градусов – так по крайней мере подумал Дик Сэнд, посмотрев на компас. Однако его очень удивило, что такая резкая перемена никак не отразилась на море. Судно шло теперь прежним курсом, но волны, вместо того чтобы ударять в корму, били под углом в левый борт. Это было опасно, и Дику Сэнду пришлось, спасаясь от этих коварных ударов волн, изменить курс на четыре румба, чтобы ветер по-прежнему дул в корму.
Тревожные мысли не давали покоя молодому капитану. Он спрашивал себя, нет ли связи между сегодняшним нечаянным падением Негоро и поломкой первого компаса. Зачем пришел на корму судовой кок? Может быть, ему для чего-то надо, чтобы и второй компас пришел в негодность? Но для чего? Это было совершенно непонятно. Ведь Негоро не меньше, чем все остальные, должен был желать поскорее добраться до американского материка.
Когда Дик Сэнд рассказал миссис Уэлдон об этом происшествии, она заметила, что тоже не слишком доверяет Негоро, но не видит, зачем бы ему было нарочно портить компас.
Все же Дик решил на всякий случай постоянно наблюдать за Негоро. Впрочем, тот помнил запрет молодого капитана и больше не показывался на корме, где ему решительно нечего было делать по своим служебным обязанностям. А кроме того, теперь на корме постоянно жил Динго, к которому кок старался не приближаться.
Всю неделю буря свирепствовала с прежней силой. Барометр упал еще ниже. С 14 по 26 марта ветер не спадал ни на минуту, так что нельзя было выбрать момента затишья, чтобы поставить паруса. «Пилигрим» несся на северо-восток со скоростью не менее двухсот миль в сутки, но земля все не показывалась! А ведь эта земля – континент Америки – огромным барьером протянулась между Тихим и Атлантическим океаном более чем на сто двадцать градусов.
Дик Сэнд спрашивал себя, не потерял ли он рассудка, не утратил ли ощущения реальности, не идет ли «Пилигрим» уже много дней неправильным курсом. Но нет, он не мог так ошибиться! Солнце, хотя и невидимое за тучами, неизменно всходило перед носом корабля и закатывалось за его кормой. Что же в таком случае произошло с землей? Эта Америка, о которую его корабль мог разбиться, куда она девалась? Северную или Южную – все было возможно в этом хаосе, – но хоть одну из них «Пилигрим» миновать не мог! Что произошло с начала этой ужасной бури? Что происходит сейчас, если этот берег – к счастью или несчастью для путников – все не появляется перед ними? Значит, оставалось только предположить, что компас обманул их? Ведь Дик не мог проверять его показания после того, как был испорчен второй компас! Этого-то он и боялся – ведь чем еще можно было объяснить, что до сих пор не видно никакой земли?
Все время, свободное от дежурства у штурвала, Дик рассматривал карту. Но сколько он ни вопрошал ее, ни она и никто другой не мог разъяснить загадки, которую задал всем Негоро.
Около восьми часов утра 26 марта произошло событие величайшей важности.
Геркулес, который нес вахту, вдруг закричал:
– Земля! Земля!
Дик Сэнд кинулся на бак. Ведь Геркулес – не моряк. Может быть, глаза обманывают его?
– Где земля? – крикнул Дик.
– Вон там! – ответил Геркулес, указывая рукой на едва различимую точку в северо-восточной части горизонта.
Из-за оглушительного рева ветра и моря голос его был еле слышен.
– Вы видели землю? – переспросил юноша.
– Да! – ответил Геркулес, кивая головой.
И он снова протянул руку, указывая на северо-восток.
Дик вгляделся… и ничего не увидел.
В эту минуту, нарушая обещание, данное Дику, на палубу вышла миссис Уэлдон: она тоже услышала восклицание Геркулеса.
– Миссис Уэлдон! – крикнул Дик.
Что сказала миссис Уэлдон, расслышать было невозможно, однако она тоже попыталась разглядеть землю, которую заметил Геркулес, и, казалось, вся ее жизнь сосредоточилась в этом взгляде.
Но очевидно, Геркулес плохо указал направление – ни миссис Уэлдон, ни Дик ничего не видели на горизонте.
И вдруг Дик в свою очередь вытянул руку вперед.
– Да! Земля! Земля! – сказал он.
В просвете между тучами показалось что-то похожее на горную вершину. Глаза моряка не могли ошибиться: это была земля.
– Наконец-то, наконец-то! – вскричал он.
Он крепко ухватился за поручни; Геркулес поддерживал миссис Уэлдон, и она не сводила глаз с земли, которую уже не чаяла увидеть.
Вершина горы находилась в десяти милях с подветренной стороны, по левому борту. Просвет между тучами увеличился, и теперь ее уже можно было различить совершенно отчетливо. Без сомнения, это был какой-нибудь мыс на Американском континенте. «Пилигрим», плывший с оголенными мачтами, не мог повернуть к нему, но теперь он обязательно должен был подойти к земле.
Это стало вопросом нескольких часов. Было уже восемь часов утра; значит, до наступления полудня «Пилигрим» подойдет к берегу.
По знаку юного капитана Геркулес отвел в каюту миссис Уэлдон: в такую сильную качку сама она не могла бы пройти по палубе.
Постояв еще минутку на носу, молодой капитан вернулся к штурвалу, который держал Том.
Наконец-то Дик увидел эту долгожданную и такую желанную землю! Но теперь вместо радости он испытывал страх.
Да, сейчас, когда «Пилигрим» мчался, несомый ураганом, появление земли с подветренной стороны означало крушение со всеми его ужасными последствиями.
Прошло два часа. Скалистый мыс был уже виден на траверзе[52] «Пилигрима».
В этот момент Негоро снова появился на палубе. Он пристально посмотрел на берег, кивнул головой с видом человека, разобравшегося в положении, и, пробормотав какое-то слово, которого никто не расслышал, тотчас же ушел в свой камбуз.
Дик Сэнд тщетно старался разглядеть низкую линию побережья, которая должна была тянуться за мысом.
Прошло два часа. Мыс все еще виднелся слева за кормой судна, но берег не появлялся. Между тем горизонт прояснился, и высокий американский берег, вдоль которого тянется гигантская горная цепь Андов, можно было бы отчетливо увидеть даже на расстоянии двадцати миль.
Дик Сэнд вооружился подзорной трубой и, медленно переводя ее, осмотрел всю восточную сторону горизонта.
Ничего! Он ничего не увидел!
В два часа пополудни замеченная утром земля исчезла позади «Пилигрима». Впереди даже в подзорную трубу нельзя было обнаружить ни высоких, ни низких берегов.
Тогда Дик, громко вскрикнув, бросился вниз по трапу и вбежал в каюту, где сидели миссис Уэлдон, маленький Джек, Нэн и кузен Бенедикт.
– Остров! – воскликнул он. – Это был только остров!
– Остров, Дик? Но какой? – спросила миссис Уэлдон.
– Сейчас посмотрим по карте! – ответил юноша.
И, сбегав в свою каюту, он принес корабельную карту.
– Вот, миссис Уэлдон, вот! – сказал он, развернув карту. – Земля, которую мы заметили, может быть только этой точкой, затерянной среди Тихого океана. Это остров Пасхи. Других островов в этих местах нет.
– Значит, земля осталась позади? – спросила миссис Уэлдон.
– Да, далеко с наветренной стороны!
Миссис Уэлдон пристально всматривалась в едва заметную точку на карте – остров Пасхи.
– На каком расстоянии находится этот остров от американского берега?
– В тридцати пяти градусах.
– То есть?
– Около двух тысяч миль.
– Но, значит, «Пилигрим» почти не двигался, раз мы все еще так далеко от земли?
– Миссис Уэлдон, – начал Дик Сэнд и провел рукой по лбу, словно для того, чтобы собраться с мыслями. – Я не знаю… Я не могу объяснить такого замедления… Нет, не могу… Разве что показания компаса были неверны… Но этот остров может быть только островом Пасхи, потому что ветер все время гнал нас к северо-востоку, и слава Богу, что нам удалось наконец узнать наше место. Да, это остров Пасхи! Да, мы в двух тысячах миль от берега. Но зато я знаю теперь, куда нас отнесла буря. И если она утихнет, мы сможем без особой опасности высадиться на американском побережье. По крайней мере теперь наш корабль не затерян в беспредельном Тихом океане.
Уверенность молодого капитана передалась всем окружающим. Даже миссис Уэлдон повеселела. Усталые путешественники чувствовали себя так, словно все беды уже миновали, словно «Пилигрим» находится неподалеку от надежной гавани и надо только подождать прилива, чтобы войти в нее.
Остров Пасхи – его настоящее название Ваи-Ху, или Рапа-нуи, – открытый Дэвидом в 1686 году и исследованный Куком и Лаперузом, расположен под 27° южной широты и 112° восточной долготы. Значит, «Пилигрим» оказался на пятнадцать градусов севернее, чем должен был бы находиться, – конечно, из-за бури, которая гнала корабль на северо-запад.
Итак, «Пилигрим» все еще был в двух тысячах миль от суши. С таким ураганным ветром ему понадобится меньше десяти дней, чтобы достичь какого-либо порта на побережье Южной Америки.
Но можно ли надеяться, что за это время погода улучшится, что в виду берега удастся поставить какие-нибудь паруса?!
Дик Сэнд очень надеялся на это. Он говорил себе, что ураган, бушующий уже столько дней подряд, в конце концов сразу утихнет. Теперь, когда благодаря острову Пасхи он точно знал свое место, он опять поверил, что он хозяин корабля и сумеет довести его до безопасной гавани.
Да, вид этого ничтожного, затерянного в океане острова как по волшебству вернул Дику веру в себя. Пусть шхуна по-прежнему была игрушкой урагана, но по крайней мере они плыли теперь не вслепую.
А кроме того, прочно построенный и хорошо оснащенный «Пилигрим» мало пострадал от неистовых натисков бури. Он лишился только марселя и стакселя, но этот ущерб нетрудно будет возместить. Ни одна капля воды не просочилась внутрь судна сквозь тщательно проконопаченные швы корпуса и палубы. Помпы были в полной исправности. В этом отношении никакая опасность «Пилигриму» не грозила.
Но оставался еще ураган, чья ярость, казалось, не хотела утихать. Молодой капитан мог подготовить свое судно для борьбы с ним, но он не мог приказать ветру – ослабеть, волнам – успокоиться, небу – проясниться… На борту своего корабля он был «первым после Бога», но за бортом один лишь Бог повелевал ветрами и волнами.
