Женя Озёрная
Сломанный капкан
Юлька, разрезая котлету ножом, закатила глаза и посмотрела на Миру. Если бы взглядом можно было говорить, она наверняка много что сказала бы в тот момент, но на словах предпочла промолчать.
Было бы хорошо, если бы он не испортил её день рождения.
***
Очередь в гардероб на выходе со спектакля собралась сумасшедшая. Отстояв её и выйдя в унылый мокрый вечер, Мира вздохнула спокойно, и они с Юлькой пошли в кофейню. Около неё вот-вот раздаст свои листовки Артём, и они наконец поедут домой: отдыхать от толп людей, отогреваться, сидеть над домашками и готовиться ко сну.
До кофейни Мира и Юлька шли через университетский сквер. Держали друг друга под руку, обсуждали спектакль, думали, что напишут в рецензии и как лучше подать всё то, что они увидели сегодня. Сегодня вечером у Миры щекотало в носу так, что хотелось плакать. У неё был друг, который, пусть и сильно по-своему, любил её так, как не умел никто иной, а она за октябрь даже ни разу не съездила его навестить. Это был Пират. Стоило ли думать о других животных, если она отнеслась так эгоистично даже к нему… А вот Юлька, казалось, пришла в беззаботное настроение – день рождения же, как-никак.
Идущая за ними толпа расползлась по разным сторонам, и до места они добрались почти одни, если не считать Волчкову. Она следовала по пятам и почему-то всё не хотела обгонять их, нарочно замедляла шаг и делала вид, что ищет что-то в сумке, а когда на неё оглядывались, продолжала как ни в чём ни бывало идти вперёд.
Проходя по последней тропинке, Мира отцепила руку от Юльки и притихла. Та глянула на неё чуть удивлённо, а потом увидела на их пути одиноко стоящего в дождевике Артёма.
Мира бросилась вперёд и обняла его, не обращая внимания на то, что он весь мокрый, а потом заговорила, будто оправдываясь:
– Мы сейчас тут зайдём… нам ещё обсудить кое-что нужно, – и, пока он молчал, оглянулась на Юльку.
Та посмотрела в сторону и так же молча зашла в кофейню. Мира прошмыгнула за ней.
– Ты перед ним как собачка на задних лапках, – презрительно сказала Юлька, глядя, как туда же заходит и Волчкова.
– В смысле?
– В коромысле. Он держит тебя на поводке, а ты этого не замечаешь. Ты постоянно оглядываешься, как будто за тобой кто-то следит. Постоянно смотришь в телефон, как будто…
– Я просто постоянно о нём думаю.
– И ты постоянно оправдываешься, вот даже сейчас.
Ненадолго застыло молчание. Мира смотрела в окно, на то, как дождь, поблёскивая в темноте, барабанит по дождевику Артёма.
– Извини, я не хочу обидеть, но смотреть на тебя… на вас… страшно. И как дальше всё пойдёт, я не знаю. Надеюсь, что к батарее он тебя не привяжет.
Обе нервно захохотали. Мира почувствовала на себе чей-то взгляд, обернулась и увидела Волчкову.
– И быть рядом с тобой я тоже хочу… Как бы там ни было. Давай забудем все глупости, и пусть будет так, как было с самого начала, когда мы познакомились.
Мира вспомнила, как вошла в лекционную аудиторию и села на первое попавшееся место поближе. «А ты Осокина», – сказала тогда Юлька, глядя ей в глаза. «Да, я Осокина, – выпалила Мира. – А вот кто ты?»
Они рассмеялись тогда – рассмеялись и теперь, снова, только уже расслабленно. Молча допивали кофе со слойками, немного поторапливались, потому что кофейня уже закрывалась, и даже зевали. Мира уткнулась в телефон и делала то, что хотела успеть перед выходом.
– Спасибо тебе за этот вечер, – сказала она, когда всё закончилось.
– А тебе спасибо за подарок. – Юлька на секунду приостановилась, ласково сжала её плечо, а потом, как сквозняк, вылетела из кофейни.
***
Дождь утих. Артём стоял, прислонившись спиной к стене у входа в кофейню, и курил.
– Ты чего? – спросила Мира, впервые такое увидевшая.
– Ничего. – Он стряхнул пепел на мокрую плитку, повернулся к ней в профиль и замолчал.
Он молчал, и молчал, и молчал – даже тогда, когда уже кончилась сигарета. И даже тогда, когда Мира протянула ему руку по пути к остановке, он не обратил на это внимания. Мире захотелось вдруг взять, развернуться по направлению к той остановке, откуда ходят автобусы до Соринова, и пойти туда, но её никто не ждал.
Хотя может быть, ждал всё-таки. Мама так грустно смотрела на неё тогда утром, за чаем. В конце концов, есть и рыжий попрошайка…
Нет, это будет поражением. Она переживёт каждый момент, когда он не подал ей руку, станет умнее и сильнее, и когда она перестанет обращать внимание на его детские капризы, он однажды перестанет капризничать. Даже если они будут друг с другом порознь… и всё же о таком исходе думать не хотелось.
До самой Дальней они ехали молча. На подходе к дому Артём придержал Миру за локоть, чтобы она не поскользнулась в луже на грунтовке, и ей показалось на мгновение, что всё в порядке. Всё прошло.
Но нет, всё только начиналось.
Она плохо помнила, как завязался тот разговор, но не могла забыть, чем он кончился. За стеной орал телевизор, хотя бабушка уже без сил дремала в своей комнате, – Артём зачем-то на такой громкости его оставил. В голове был сплошной бардак. Да и как ему там не быть, если он вечно цеплялся за всё, за что мог зацепиться, раздувал и переворачивал с ног на голову? Или это только ей так казалось?..
– О чём мы сейчас вообще? – Мира, сидя на полу у недозастеленной кровати, тёрла виски.
– Я о том, что ты опять… – повторил Артём.
– Опять говорю, что это моя подруга. И я буду, – она через боль сглотнула, – обсуждать с ней наши личные дела.
Вмиг в шею врезалось что-то тяжёлое, и вылетел из рук телефон. Мира только и успела, падая на пол, схватить чуть воздуха. Теперь жёсткие ворсинки ковра тёрлись о шею, а онемевшая голова наливалась чугуном. Это что, была его рука? Как Мира вообще здесь оказалась и о чём они только что говорили? Может быть, она и вправду в чём-то неправа… А всё ли нормально с затылком?.. Каждая секунда прибавляла вопросов и приближала к тому, что голова попросту взорвётся.
– Лясы с ней точишь, и рада. Ладно уж, я не лезу в то, что в реале, но почистить диалог – это большая ошибка с твоей стороны. Есть что скрывать? – спросил этот человек, нависая сверху.
Тем временем в её жизни вообще ничего не было. Ушло всё, что только могло накопиться за неполные девятнадцать лет.
– Я тебя спрашиваю. – Рука сжала шею ещё сильнее. – Ты почему удалила переписку?
Смотреть на него было больно, а не смотреть – невозможно. В полумраке взгляд Миры сосредоточился на его губах. На каждой их трещинке. На том, как чётко они проговаривают каждое слово, которое затем отдаётся в её ушах звоном. Она знала, что раньше не только видела его, но и была с ним близка. Вот только теперь она чувствовала, будто видит его впервые. То, что она привыкла воспринимать как свою жизнь, вдруг показалось ей таким чуждым, далёким и нелепым, что смысл отвечать на вопросы пропал вовсе.
– Ты почему удалила переписку? – повторил человек уже чуть более нетерпеливо.
И наконец то, что прижимало Миру к полу, прекратило на неё давить. Можно было вдохнуть столько, сколько хочется. Тяжесть в голове стала растворяться, а окружающая обстановка – возвращаться к привычным очертаниям. А главное, вернулось чувство жизни. Чувство того, что это её жизнь, а не чья-то чужая, подсмотренная в гнусной мелодраме, и она может повлиять на её ход. Одно лишь не радовало. Артём продолжал смотреть на неё так же непреклонно, а это значило, что он и не думал отступать.
– Да ответишь ты или нет?! – он рванул Миру за плечи вверх так, что она запрокинула голову и снова потерялась в пространстве. – Очень уж интересно.
Мира с трудом усидела на месте. Она подтянула колени к груди и обняла их. Как же она устала от этого всего… И от него тоже устала. Его настойчивость была хороша, когда речь шла об учёбе и будущей работе программистом, но здесь она выглядела совершенно лишней. Но что Мира, в конце концов, могла ему противопоставить? Если она обронит не то слово, то опять окажется на полу, и будет хорошо, если ей снова повезёт удачно упасть.
– Хорошо. Молчание – знак согласия, – смакуя каждое слово, выговорил Артём. – Теперь всё будет по-новому.
Он подобрал телефон с пола и заставил Миру набрать пароль. Она хотела было закатить глаза, но вовремя вспомнила, что лучше сдержаться.
Она переживёт и это – неважно, одна или не одна. Нужно только надеяться.
***
Как тепло было сидеть у него на коленях в тот вечер, когда все мои аккаунты перестали быть моими и стали нашими. Живот резало так, будто он превратился в мешок, наполненный битыми стёклами. Как горько было, как мокро от слёз и как стыдно за то, что тогда произошло.
Сейчас даже дрожь берёт, когда вспоминаю, как он показывал мне все переписки и на своей странице. Вот его переписка с Юлькиным Лёшей – тогда она показалась мне настолько обыденной, что сразу же успокоила, – вот с той блондинистой одногруппницей, а вот с бабушкой…
Я увидела всё это и почувствовала себя так, будто вломилась в ванную, не зная, что там кто-то лежит. Раньше, когда я жила с родителями, а потом только с мамой и Пиратом, у меня такое бывало, и в первые секунды я чувствовала себя голой и беззащитной, хотя сама нарушила чужой покой.
А он сам дал мне ключ – то есть сказал, что теперь у меня взамен тоже есть его пароли и я тоже могу зайти куда хочу в любое время, чтобы быть спокойной и ему доверять. Только вот я так ни разу и не зашла.
Его покой нарушать мне не хотелось. Но оказалось, что он мог бы спокойно сидеть в той воображаемой ванной с приоткрытой дверью – для покоя ему не нужно было запираться. Даже наоборот – он чувствовал силу, проявляясь в мире. И порой мне кажется, что именно этому я всегда хотела у него научиться.
Ведь я – он знал – всегда этого боялась.
12
Когда Артём брал Миру за руку, она вздрагивала – потому что на запястье осталась ссадина. А он об этом сначала совсем не подумал… Теперь она казалась ему бедным воробушком: укуталась в шарф по самый подбородок, хотя стоял один из последних, наверное, в том году по-настоящему тёплых деньков. Она откинулась на спинку сиденья в газельке и всё пыталась разлепить глаза – видно, не спала толком. Он дал бы ей сил, если бы мог. Если бы мог…
Золотая осень кончалась, уходила, и ему казалось, что вот-вот уйдёт и Мира. Если он ещё что-нибудь, самую мелкую малость сделает не так.
Вчера Артём, конечно, сильно переборщил, погорячился, и теперь нужно было восстановить её доверие. Это ещё было возможно, ведь когда он брал её за руку, она только вздрагивала, но не убирала её совсем, терпела короткий миг боли и оставалась с ним.
Он хотел бы жить без боли, но не умел и сам. Не умел, наверное, никто вокруг него. И вот в такую жизнь он, как получилось, пригласил и её. Хотя она, похоже, тоже не умела жить по-другому – и поэтому так легко согласилась.
Теперь Артём не мог отпустить Миру ни в прямом, ни в переносном смысле. Она нехотя собралась на пары, и он поплёлся следом, хотя суббота по знаменателю была у него неучебной. Погуляет по городу, пока она отсидит две пары. Должно быть, увидит и придумает что-нибудь. Сделает.
Чтобы попытаться дальше вместе жить без боли. Не таить ничего друг от друга на этом пути, забыть про «я» и утвердить «мы», быть честными и уметь разговаривать. Тратить силы друг на друга, а не на кого-то ещё, кто по случайности оказался рядом. Не распыляться и идти к своей цели.
Надежда о том, что Мира сможет его понять, тихо, но твёрдо сидела внутри. В конце концов, не бывает идеальных людей и идеальных отношений, всегда есть над чем работать. Главное, чтобы она сама тоже делала свои шаги навстречу. Избавлялась от ненужных людей и бессмысленных занятий. Серьёзнее относилась к тому, что проталкивают ей в голову, и не позволяла другим садиться ей на уши.
Когда будет так, они уж точно заживут счастливо. Вот увидит.
***
А первой пары не было. И никто, кроме Миры, на неё не пришёл. Разбрелись по своим аудиториям другие отделения и курсы, и на скамейке у кофейного автомата не осталось никого. Она глянула в телефон, где уже не было их группового чата – в нём нашлось то, от чего, по его мнению, лучше было избавиться, – и не увидела ничего нового. Написала Юльке: «В чём дело?», а та ответила: «Так написали же с утра рано – в этот раз с английским отбой».
Перед глазами всё заволокло пеленой, а на шею будто легла чья-то рука. Мира продолжила сидеть в густой тишине и решила не идти на улицу к Артёму. Отдышаться. Подумать. Хорошо, если он об этом не узнает: тогда у неё останется ещё один свой час. Пусть и наполненный досадой и одиночеством из-за того, что все где-то там, а она – здесь, одна.
И что ей было делать всё это нужное и одновременно лишнее время, куда себя деть? Само собой, ходить осторожно по скрипучему паркету, слушать голоса из-за закрытых дверей, ловить ритмы корпуса – пустого, сонного, но такого родного.
Артём не мог отнять у неё это, потому что он учился не здесь и ничего не понимал. Он, наверное, так никогда бы и не понял – Мира думала об этом, не стремясь унизить его в своих глазах, просто констатировала факт: у каждого есть своё, личное, и у неё тоже. В этом случае такое, что нельзя перевести в слова, но очень важное. Та тонкая нить, на которой, быть может, удержится всё, когда этому всему не на чем будет больше держаться.
И когда кончатся все сроки, которые она ему ставит… да, она опять начала ставить сроки. Только в тот вечер, когда они впервые делили город на двоих, Мира боялась выпустить его руку из своей и назначала момент, когда всё-таки сделает это, а теперь, всё лето и половину осени спустя, выставляла день, когда уйдёт – если он продолжит в том же духе и ничего не изменится.
Ведь если так всё пойдёт и дальше, если Юлька окажется вдруг права в своих предостережениях, то можно потерять себя, так и не успев до конца найти. Этого Артём тоже не понимал и, наверное, со своим эгоизмом никогда и не понял бы… Оставалось лишь надеяться, что он не поведёт себя хуже, – и листать ставший уже привычным мысленный календарь. Ставить туда галочки и крестики не только себе самой, но и ему. И вместе с тем продолжать просто жить. Учиться, заботиться о доме, да, в конце концов, мечтать. Всё-таки жизнь продолжалась – и мало-помалу отпускало удушье.
Первой из однокурсниц села на противоположный конец скамейки тихая Таша. Она посмотрела на Миру удивлённым взглядом: редко выпадало так, что они приходили пораньше, да ещё и обе сразу. Мира вспомнила красную звёздочку на фоне зияющей пустоты, длинные пальцы, загнувшиеся в форме кавычек, треснувший сарказмом голос и сделала свой выбор: заговорила первой.
– Спасибо за билеты.
Протянулась молчаливая пауза, и Таша кивнула.
– Мы хорошо провели время, – добавила Мира чуть искусственно, вспоминая, в какую точку привёл её вчерашний вечер с его выборами, – и знаешь, я о многом задумалась…
– А я не успела прийти. Собиралась, но уже ближе к делу поняла, что не уложусь, – промолвила Таша.
Мира ловила себя на мысли о том, что не может привыкнуть к тембру её голоса – глухому, слышному будто бы из-под вакуумных наушников. Редко кому-нибудь удавалось различить его в общем шуме.
– Помощь привезли нашим хвостатым, а рабочих рук как всегда не хватает. – Похоже, собачий приют был единственной темой, на которую Таша была готова поддерживать разговор здесь, на гумфаке.
– А что надо делать?
– Вольеры убирать… их несколько десятков. Не для брезгливых дело, знаешь. Корма раскладывать. На выгул водить. Ветошь разбирать… – Таша стрельнула глазами вверх: видимо, дальше был длинный список.
Пелена понемногу рассеивалась, давая вернуться в реальный мир с его проблемами, и Мира сделала ещё один шаг к нему навстречу.
– А когда можно… прийти?
Таша глянула из-под очков так, будто видела что-то новенькое и одновременно знала, что оно обернётся уже старым и привычным разочарованием.
– Новичкам лучше в день открытых дверей. Тогда всё объясним и покажем. В следующую субботу. Ты пока группу в ВК найди – знаешь же, как называется?
Мира кивнула. Уж это-то она знала.
А вот как поддержать разговор дальше, когда тема себя исчерпала, так и не придумала, поэтому они с Ташей сидели в молчании. До тех пор, пока то по одному, то парами, то стайками начали появляться в коридоре остальные. Университетский шум завертел Миру, и она очнулась только к середине пары, когда ей вдруг пришло сообщение от Юльки, сидевшей рядом.
Лучше было его не провоцировать. Мира удалила сообщение, вырвала из Юлькиного блокнота лист и написала на нём:
Давай здесь.
И в ответ получила:
Странная ты сегодня. Привет, XIX век?
Поставив под этим вопросительный знак, Мира смотрела, как взявшая лист Юлька, пыхтя, что-то строчит.
Зачем вообще диалог со мной чистить? Ты на что-то обижена, что ли? И сама серая, как холодец. Сидишь в шарфе, хотя топить уже начали, жарко ведь. Или болеешь и заражать пришла?
Все эти вопросы были не к месту и к месту одновременно. У них была рациональная подоплёка, но дать на них ответы Мира не могла, поэтому соврала:
Всё ок.
НЕ ВЕРЮ – с этими словами вернулся ей лист, и больше на нём писать было негде. Мира тихо разорвала его пополам, вздохнула, поставила локоть на стол и положила подбородок на полураскрытую ладонь. Снова отозвалась ссадина, и захотелось поморщиться.
Юлька, не получившая того, что хотела, надулась и сделала вид, что слушает лекцию. Так было даже лучше. Она всё равно не сможет её понять. Тоже.
***
Когда Артём одной рукой вышел из кофейни, держа в руке стакан малинового чая, в глаза ударило сумасшедшее солнце. Пропитанный утренней свежестью город в потоке других людей гнал его через переход, к корпусу, и дал остановиться только перед тяжёлой дверью.
Интересно, а как она её открывает?
Пара уже кончалась, из-за дверей начали выходить студенты. Он ждал, когда между них мелькнёт Мира и можно будет как ни в чём не бывало устремиться навстречу.
И вот она пришла, полууставшая, вялая, со смешно поджатой нижней губой, сняла шарф и взяла в руки свой чай. Стало заметно, как в горле её что-то дрогнуло. Видя, что все расходятся – пар в субботу было немного, – они сели на скамейку в углу.
– Ну ты чего? – спросил Артём.
Она пыталась унять дрожь и избегала того, чтобы смотреть ему в глаза.
– Я буду конченым, если ещё раз тебя трону.
В ответ он не получил ничего – Мира будто бы не знала, что говорить и делать. По подбородку её пошли волны, и она поставила стаканчик на скамейку.
– Да что, в конце концов, такое?
– Можно я вернусь в чат? Пожалуйста, – тяжело, с всё той же дрожью высказала она.
– А зачем? Ты не можешь в реале всё узнавать?
– В реале узнаю слишком поздно. А скоро конференция, и мне нужно подготовить работу… скорее всего, не одной.
Опять какие-то мутки. Как будто бы нельзя учиться без того, чтобы к кому-нибудь прилипнуть.
– Дай мне слово, что ничего от меня не таишь и ничего против не замышляешь, – только и мог потребовать он.
– Даю, – в последний раз дрогнула она.
Из-за аудитории неподалёку вышла седая женщина в очках с заострёнными углами, закрыла дверь и пошла по коридору. Артём притянул Миру к себе и поцеловал, боковым зрением заметив, как внимательно смотрит на них незнакомка.
– До свиданья, – сказала Мира, когда он выпустил её, и неловко скосила глаза.
– До встречи, – ответила женщина.
– Это ещё кто? – спросил Артём, когда она скрылась за углом.
– Мой новый научрук. Привыкай.
Мира рассмеялась и положила голову ему на плечо. Время, выйдя из сна, покатилось так же быстро, как и раньше, – теперь уже к ноябрю.
***
Лишних разговоров с одногруппницами по пути на остановку лучше было не заводить. Вот так потерпишь с полминуты – и мозг целее будет, и лишний раз не ковырнёшь себе душу тем, что с окружающими теперь всё иначе. Всё меньше общих тем, всё плотнее прикрывающая мир пелена, всё тише и тише чужие эмоции, предложения, оценки. Всё дальше другие.
Хорошо, если поход в «Омегу» в следующую субботу поможет хоть что-нибудь исправить – и зацепиться за Ташу… ещё бы она опять не замолкла. Может, хотя бы к такой тихоне Артём отнесётся благосклонно. А Юлька – она всё чувствовала. Разлом, произошедший между ними, был не только в воображении, но и на самом деле. Мира – с Артёмом. Артём – против Юльки. И Мира…
Вот и теперь она напустила на себя вид, будто ей нужно найти что-то в сумке, и примостила вещи на старой парте, стоящей в углу. Сегодня они встречались с мамой прямо в университетском сквере. Наверное, она уже ждёт там или вот-вот подъедет.
– Рыжик!
Это Юлька, просунувшись в приоткрытую входную дверь, окликнула Рыжову, которая всё ещё мешкала у гардероба.
– Рыжик, ты идёшь? Пироженки меня заждались.
Рыжику сейчас правда лучше было отсюда уйти. Мира начала раскладывать вещи по кармашкам сумки, чтобы хоть чем-то себя занять и протянуть оставшиеся несколько секунд. Наконец услышав стук каблуков по кафелю, она выдохнула и посмотрела на часы. Ещё две минуты, и можно было самой идти в сквер.
По скверу прокатился ветер – и тут же утих. Студенты, на сегодня уже свободные, сидели на скамейках то тут, то там. Каждый дружеский кружок щебетал, смеялся о чём-то своём, не обращая внимания на то, что творится вокруг. И каждую стайку Мира обходила взглядом, чтобы нечаянно не растревожить больное место.
Обнимая маму при встрече, она удивилась запаху её духов. Мама носила их уже столько лет, что страшно было представить, – кажется, с самого Мириного детсада, – но впервые в этом вишнёвом аромате родились горьковатые чужие нотки.
– Похудела ты что-то с прошлого раза, а, дочь? – Мама протянула руку к щеке Миры, и та еле сдержалась, чтобы не отпрянуть.
– Ну, может, меня там мучают, – сдавленно хихикнула Мира.
– Да ты сама кого хочешь замучаешь. Ты там хоть готовишь?
– А куда деваться. Но рис этот дурацкий так и слипается.
– У бабушки спроси, заодно и отношения наладишь, – посоветовала мама, заворачивая к свободной скамейке. – Чего ещё расскажешь?
Мира догнала её, уселась и накинула на плечи палантин.
– Да вот, стараюсь спрашивать, лишним не будет. В театр ещё ходили недавно, рецензию написала. В факультетской газете опубликуют… В приют пойду скоро – к собакам…
Она мысленно бегала по внутреннему списку того, о чём можно было рассказать. Ей тяжело было говорить о своей новой жизни. Вдруг мама чересчур забеспокоится и начнёт задавать ненужные вопросы?.. Такие же, как Юлька, – по сути нужные и закономерные. Вот, к примеру, о том, как у них с Артёмом дела… Дёрнув плечом, Мира отмахнулась от мыслей, как от надоевшей мухи, и силой вернулась к убеждению о том, что всё в порядке.
– Ну совсем ты у нас уже взрослая. – В уголках маминых глаз появились морщинки. – И деловая. Хотя всего месяц как из гнезда.
– Привыкай, – нервно хихикнула Мира.
– Не могу. Так и хочется, чтобы ты вернулась и ещё побыла ребёнком.
Мира постаралась проглотить ком, вставший в горле.
– Только это уже невозможно, – сказала мама со вздохом и замолчала уже надолго.
Как это часто и бывало, она не могла перестать вертеть кольцо на пальце. Это было кольцо с аметистом, которое ей когда-то подарили Мира с её отцом на день рождения. Мира сама выбирала это кольцо. Глядя на него, она каждый раз вспоминала, как отец разбудил её затемно и достал ту самую тёмно-красную бархатную коробочку. Потом они с хитрым видом прокрались в комнату родителей и на секунду остановились, в полумраке глядя на то, как мама спит, выпростав руку из-под одеяла. Отец дал коробочку Мире, и та тихонько положила её в раскрытую будто бы специально на тот случай ладонь мамы.
Мира вздрогнула, увидев, как она, словно поймав себя на очередном поражении перед привычкой вертеть кольцо на пальце, сняла его, протянула руку и сказала:
– Померь.
Мира неловко взяла кольцо и надела его на безымянный палец.
– Великовато, – заключила мама так, будто ей хотелось сказать ещё что-то важное. – Но вот опять поднаберёшь, и будет как раз.
– Так ты мне? – Голос Миры дрогнул. – Может…
– Привыкай к тому, чтобы носить кольца. Скоро, может быть, ещё кто-нибудь подарит. – Мамины слова звучали так, словно она представляла себе, как ест что-то вкусное. – Кстати, вы уже говорили о том, что дальше собираетесь делать?
– Тёма говорит, что всё будет.
– А ты сама как считаешь?
– Я тоже так думаю. Хоть мне и бывает сложно, – призналась Мира.
– Вот ты сейчас пожила с ним, увидела его недостатки… Умножь их на десять, – вздохнула мама. – Так и будет в браке. Если повезёт.
Мира почему-то подумала вдруг о том, как складывались отношения у её родителей, когда всё только-только начиналось. А потом вспомнила тот день, когда они вдвоём с мамой переехали в Сориново.
– Но ведь у всех бывает притирка?
– У всех, – кивнула мама. – Только ты решай по себе.
