полная версия

Женя Озёрная
Сломанный капкан

10

Она была его. Она должна была принадлежать ему.

Так думал Артём, идя с остановки розовым сентябрьским утром после того, как проводил Миру и посадил её на автобус до универа. Ночёвки на Дальней продолжались и мало-помалу становились всё чаще. Начинала уже косо смотреть на него бабушка, и этот вопрос следовало решить. Вопросов от матери Миры не поступало – скорее всего, просто потому, что её матери было на неё всё равно.

«Мне же нужно видеть, с кем общается моя дочь», – Артём мысленно передразнил Елену Александровну и пнул засохший ком грязи на дороге. Увидела один разок, а потом отдала ему все бразды правления и вообще интересоваться перестала. Хотя… что ж, тем и лучше – минус одна проблема.

И всё же не так он себе представлял хорошую семью. Такую, какую ему в будущем хотелось бы иметь. Уж он-то искоренял в себе всё, что могло достаться ему от отца, всеми силами стремился избежать его модели, а тут… и с другой стороны такой багаж сгрузили. Оставалось только следить за тем, чтобы Мира у своей матери привычки не позаимствовала. А ещё надеяться на себя – и на то, что, если вдруг это и случится, он сможет помочь ей всё исправить.

– Здорово, – выдернул его из размышлений Кузьмин, сидящий у себя на крыльце с сигаретой.

Артём кивнул в ответ и продолжил свой путь.

– Ты, поди, так и женишься скоро. А казалось, вчера ещё вот таким вот, – сосед показал рукой, каким именно, – тут ошивался.

– Да ладно тебе, старый.

– Я ж говорил… – Кузьмин стряхнул пепел с сигареты. – Твоя девчонка-то.

Артём снова кивнул и скрылся за дверью.

Может, когда-нибудь и произойдёт так, как он говорит. В конце концов, пока никаких весомых препятствий, кроме её порой дурного поведения, не наблюдалось. В душе она была совсем ещё ребёнком. Вот окончат они универ – тогда можно будет подумать о чём-то серьёзном. Поработают пару лет, в конце концов… если она, конечно, сможет найти себе работу не в музее.

А пока, несмотря на все недостатки, она просто была его и должна была принадлежать ему. Без всяких штампов и громких обязательств. Он понял это в тот вечер, когда она шагнула навстречу ему, насквозь промокшему от дождя. Он убедился в этом, когда она открыла ему дверь тем бессонным, рваным утром, которое притянуло его в Сориново. Он начал говорить ей об этом с тех пор, как она тем же днём заполнила собой всю его жизнь, – и до сих пор говорил. Неважно, какими словами и в каких именно моментах, – она должна была это понимать.

Тогда как раз был один из тех дней, когда это казалось особенно нужным, – потому он и промелькнул быстро. Солнце подарило свои лучи и вскоре ушло, оставив городу похожий на утро того же дня розовый вечер. Даже выхлопные газы и автомобильные гудки, наводнившие центр, ничего особенно не портили. Артём стоял в сквере у фонтана и пытался взглядом выцепить из толпы ту, кто теперь составляла его жизнь.

Неподалёку раздался давно уже знакомый смех Белкиной, а потом вдруг стала заметна и её белобрысая голова – и рядом с ней, конечно, виднелось по контрасту и что-то тёмное.

Это была Мира.

Они шли к фонтану – сначала по другой стороне улицы, потом через переход – и вот уже почти дошли.

Мира явно была довольна чем-то и держала в руке картонный стаканчик из кофейни, где их курс вечно заседал между парами и после них. Она обняла Белкину на прощанье и потёрлась щекой о её щеку так быстро, что Артём не успел сделать ни шага и ни звука. Следом Белкина упорхнула, и Мира осталась одна.

– Не понял, – полувопросительно сказал Артём вместо приветствия, подходя ближе, и положил руку ей на плечо.

– Нас тут отпустили пораньше, и вот… Чай малиновый взяли, – ответила она с улыбкой.

– Не понял, – повторил он, снимая лямку рюкзака с её трясущегося плеча. – И вообще, говорю я тебе, не наваливай столько на спину.

– Мне учиться надо.

Мира помолчала и продолжила:

– А что ты хотел понять?

Артём взял из её рук стаканчик и прихлебнул немного.

– Фу, кислятина… Бери обратно. Я не понял, чего это ты опять с Белкиной. Вы ж разошлись?

– Да не расходились мы. Мы и в Страхове вместе жили.

– А весной, тут же, что было? – задал Артём риторический вопрос и посмотрел на Миру в упор.

– Недопонимание было. Но теперь мы всё выяснили.

– Главное, чтобы оно того стоило. Только мне не говори потом: «Тёма, она у меня за спиной шушукается». Хотя я – я всегда буду думать о тебе…

– Куда ж ты денешься, – усмехнулась Мира, допивая чай.

– …и всегда буду за тебя.

Они встали со скамейки, взялись за руку и пошли главной городской улицей по направлению к Соринову, чтобы ехать Мире было меньше. Город всё стыл и стыл после недолгого, но солнечного дня, всё сильнее задувал ветер, всё меньше оставалось на тротуарах людей.

Мира устало молчала, а Артём говорил ей что-то, что важно было для него и потому было важно ей, пока не рассказал обо всём, о чём мог в тот день. Когда это случилось, он сглотнул и проговорил уже тише:

– Я так не хочу, чтобы ты ехала сейчас в свою бетонную дыру.

Мира остановилась и посмотрела ему в глаза.

– И завтра, – продолжил он. – И послезавтра. И всю следующую неделю.

Он хотел сказать больше, но почему-то не смог, и разговор развалился. Скоро они всё-таки пошли на остановку, куда приходили автобусы по направлению в Сориново, постояли, уже привычно обнимаясь на прощанье, и Артём отпустил её. Пока не уехал автобус, он смотрел, как она машет в окно рукой. Сам побрёл в совсем другую сторону, поглядывая на телефон и ожидая от неё сообщения, а через час не выдержал и позвонил.

Её голос звучал в трубке стеснённо, так, будто ей приходилось терпеть неудобство, и это его раздражало. Можно подумать, она сама автобус ведёт, – да и видел он, что там были свободные места, куда она наверняка и села.

– Ты говорить со мной хочешь или нет сегодня? – спросил он после пары повисших в воздухе и ничего не давших реплик.

Эти его слова тоже повисли в воздухе, что точно означало «нет».

Повисло бы такое молчание в трубке, если бы она хотела сказать однозначное «да»?

Нет, не повисло бы.

В первый ли раз с ним такое случалось?

Нет, не в первый.

Артём думал, что она станет для него особенной, но она так быстро и даже здесь оказалась лишь одной из многих.

– Я доеду, и мы поговорим с тобой спокойно, а пока мне неудобно, – залепетала она в трубку.

А его разрывало прямо сейчас – потом, может, оказалось бы уже и не нужно. Хотелось сказать, что…

Да что там, уже и вправду не нужно. Это было уже совсем, совсем бесполезно.

В горле засел ком обиды. Артём уходил всё дальше и дальше от центра, который ассоциировался у него теперь не с универом, а с ней, и становилось легче. Наверное, не стоило теперь пятнать и Дальнюю – иначе как потом жить, если его места навсегда станут их?

Нужно было вести себя осторожнее, проверять тех, кто даёт надежды, и на все сто верить только себе.

А со своей дурью пусть сама разберётся.

***

Приехав домой, она написала, как он её и просил, но это было и вправду совсем уже бесполезно. До следующего полудня Артём не говорил с ней, делая вид, что её не существует, – сама приползёт. Погрузился в учёбу, думал о том, каким может быть его будущее без Миры, и видел его наполненным работой и саморазвитием. Он был уверен, что стоит на одном из кратчайших путей к успеху – хорошее образование должно было многое решить. Помочь заложить базу для семьи, а потом тогда уж и думать об этой семье. Не лететь вперёд паровоза и не портить самому себе жизнь поспешными решениями, основанными на гормональных всплесках.

Думая так, он почти не замечал, что нутро его, будто ржавчина, подъедают обида и надежда на то, что она всё-таки разрешится. Не чувствовал, как становится хрупким внутренний стержень. Сидя дома наедине с собой, он был уверен, что справится, – дома и стены помогают. Но приехав на следующий день в универ, острее ощутил собственное одиночество.

Если бы он не надеялся, всё было бы в разы проще. Все вокруг почему-то считали, что надеяться на лучшее – это хорошо. «Надежда умирает последней», – мирно говорили они. Всё было так, но он не мог этому радоваться и, если бы мог, убил бы её первой. Надежда мешала видеть реальность такой, какая она есть, а что могло быть ценнее в жизни?

Мысленно отвечая себе на этот вопрос, он опять сглатывал обидный ком в горле и ждал, пока надежда умрёт.

Он ждал и не мог прекратить ждать, но надежда не слушала и тихо сидела внутри. Она шевельнулась, когда Артём вошёл в главный университетский корпус, где обычно учился, – хотя надежде там нечем было поживиться. Мира училась в другом здании, а у него сегодня не было физ-ры, так что хорошо было сесть на скамейку в коридоре и сидеть в ожидании пары.

Корпус вёл себя непривычно шумно. Много было тех, кого он видел впервые, – в основном женщин и девушек. Они заходили внутрь, поправляли причёску у зеркала и гуськом тянулись на второй этаж, к конференц-залу. Где-то между ними пришёл наконец Лёха, сел рядом и открыл на коленях ноутбук.

– Слышь, а сегодня чего за столпотворение? – спросил Артём.

– Ой, да тут какая-то конференция по культуре, моя будет тоже – их сюда сгоняют, – ответил Лёха, имея в виду свою Белкину.

Внутренний стержень треснул напополам. Артём выдохнул, завидев у турникетов две головы – одну белобрысую, а другую с чёрными, как тот день, волосами.

– Ты чё? – удивился Лёха.

– Ничё. Встречай.

***

Тот день стал светлее, потому что она опять не смогла пройти мимо, замедлила шаг, а он не мог спрятаться, уйти за угол – ещё слишком жива была надежда.

Мира действительно шла на конференцию, но в тот раз не сглупила, выбрала его и решила, что он важнее. Сказала Белкиной, что придёт ко второй части, после кофе-брейка, схватила Артёма за руку, и они вместе скрылись от её преподов в глубине коридора.

На ней был глупый оверсайз-свитер почти тех же цветов, что и на том самом мамином фото. Когда они вышли вместе во внутренний дворик университета, где Мира не была ещё ни разу – студенты из других корпусов туда прохода не знали, и Артём мог побыть проводником, – он порадовался, глядя на то, как гармонируют эти цвета с листвой деревьев.

Мира тоже заметно радовалась осени, тёплому сентябрьскому солнцу и тому, что они рядом.

– Ну почему ты всегда принимаешь всё в штыки, – вздохнула она. – Ездил же со мной в Сориново вечером, знаешь, что у нас с автобусами.

– Знаю, – улыбался он.

– И мне тоже жутко надоело туда ездить, – продолжила Мира. – Веришь или нет, я каждый раз втайне мечтаю, что уж в тот-то вечер мы к тебе… А потом опять к тебе. И так сколько угодно.

Повисла пауза.

– А чего тогда время тянуть, – сказал Артём наполовину вопросительно, наполовину утвердительно. – Я поговорю с бабушкой.

Мира выставила ладонь, как бы говоря «дай пять». Точно так же она сделала в день подготовки к выставке. Казалось, это было вчера, а на деле просто уже почти четыре месяца… а ведь их жизнь только начиналась.

И внутри пока ещё робко, боясь упасть обратно, вставала в полный рост надежда.

***

Надежда стояла на ногах всё крепче и крепче. После субботнего завтрака в доме установилось мирное настроение, и наступило самое время для того, чтобы поговорить о нужном. Не вставая из-за стола, Артём выложил всё как есть: они хотят жить вместе, и лучше – неважно почему – сделать это на Дальней.

– А ты понимаешь, что это будет твоя ответственность? – Бабушка смотрела на Артёма из-за роговых очков.

– Да, – ответил он.

– И тебе надо будет с себя начать.

– Я начну.

– И ты мне пообещаешь, что на ней женишься, потому что нечего мне девок зазря портить.

Артём кивнул, хотя до семьи было так далеко, что и представить себе казалось невозможным. Да, наверное, и не стоило – он думал только о том, что ему хотелось получить прямо сейчас.

– Вот что ты будешь с этим делать? – не отставала бабушка.

– Мы пойдём к её матери и попросим на первое время помощи… А потом я найду работу. У нас вон куча стажировок.

Вот только конкуренция за места на них была большой, претендовал на них много кто, и новоявленный второкурсник без особых достижений там никому не был нужен.

– Придумаю что-нибудь, ба, – подвёл он разговор к концу. – Мы обязательно будем тебе помогать, а…

– А я к лету уеду на дачу, чтобы не мешать вам тут, молодёжь, – подмигнула бабушка.

– Да не мешаешь ты… – Артём встал и потрепал её по седой голове. Пора было собираться и ехать в центр – они с Мирой договорились погулять там на день города.

***

Маршрутка дальше не ехала: главные улицы были перекрыты, и прямо по дорогам, радуясь непривычной свободе, струились потоки людей. Гулко отдаваясь внутри, грохотала музыка, приятная и не очень; разносились с установленных то тут, то там сцен усиленные микрофонами голоса; толпы собирались вокруг фокусников и столов с сувенирами; за мороженым и сладкой ватой растягивались очереди.

Артём бежал к остановке, дальше которой не ехал автобус Миры. То лавировал между людьми, то чуть не врезался в них, чертыхаясь, и очень спешил.

Когда он прибежал, её на месте всё ещё не было. Он встал, чтобы отдышаться, и заметил у остановки бабулю, торгующую цветами. Салютными залпами – кстати, Артём и Мира хотели остаться в центре до самого салюта в десять – распускались в её ведре ярко-малиновые и фиолетовые астры.

– Сколько? – спросил Артём.

– Питьсят за штуку, – улыбнулась бабуля.

– Чё так мало-то?

Он достал пятьсот рублей и взял девять штук. Потом он обязательно пожалеет, что потратил деньги на такую дребедень, но сейчас не время жалеть – зато будет красиво.

Оставив сдачу у бабули, Артём оглянулся и увидел, что Мира уже на месте и ищет его глазами. Её глубокого синего цвета платье подходило к тому, что он хотел ей подарить, и он поспешил это сделать, чтобы потом взять её за руку и влиться в людской поток, текущий по Калининскому проспекту мимо таких же бабуль, которые торговали пирожками, мимо уличных музыкантов с противно настроенными инструментами – в самое сердце города, в университетский сквер. Там можно было сесть на газон, постелив заранее подготовленный плед, и смотреть в высокое сентябрьское небо, куда в тот день больше никто смотреть не хотел.

Когда сидеть на газоне надоело, они, болтая о том о сём, решили резануть ещё один круг по главным улицам. Ещё один круг – и он ей всё скажет. Почему же он этого так боится, ведь это – хорошо?

– А я хочу взять себе малиновый чай… – Мира потянулась в кофейню.

Туда ходили многие из их универа, но особенно популярной кофейня была у гумфаковцев. Артёма смешило то, что они относились к ней чуть ли не как к святыне.

– Валяй, – бросил он и вырвал из её рук букет астр.

Он остался снаружи, потому что не хотел встретиться ещё с кем-нибудь из универа в кофейне и остаться там. Блуждал взглядом по меловой доске с меню у входа, переводил взгляд на расписание, доску объявлений и вдруг остановился на слове «РАБОТА».

Он обещал бабушке найти работу, а стажировок не предвидится. Вот она обрадуется, когда узнает, что он решил не тянуть!

Кофейне требовались промоутеры. Работа, конечно, не особо приятная и перспективная, но…

Артём вытащил из кармана телефон и сфотографировал объявление, чтобы потом позвонить. Вскоре из кофейни вышла со своим малиновым чаем Мира. Она сразу же заметила, как изменилось его лицо – в этом смысле от неё всегда было трудно скрываться, – и спросила, в чём дело.

– У меня для тебя новость.

– А? – Она наклонила голову вбок.

– Завтра ты собираешь вещи и переезжаешь ко мне.

Мира поставила картонный стаканчик с логотипом кофейни на парапет и молча обняла его.

– А я начинаю работать, – закончил он уже ей на ухо, чувствуя, как она острым подбородком упирается в плечо.

11

Не уснуть на ходу Мире помогал разве что схвативший её за плечи холод сентябрьского вечера. Кончилось городское празднество, рассыпался разноцветными астрами салют, и все толпами повалили в спальные районы – домой. Теперь это слово звучало непривычно, ведь завтра, если мама всё-таки согласится, у неё будет уже другой дом.

Видеть на сориновских улицах так много людей было непривычно. Особенно поздним вечером. Теперь они не крались через освещённые участки, пытаясь срезать как можно больше расстояния и при этом ни с кем не столкнуться, – они размеренно шли по проспекту Горького, а затем уходили во дворы, веря, что никто никому сегодня не причинит вреда. Держались за руки, кутали друг друга в куртки, разговаривали, смеялись и пели песни.

Шум остался с Мирой даже тогда, когда она закрыла изнутри входную дверь, – теперь он был слышен из приоткрытых в квартире форточек. Из последних сил смыв косметику, приняв душ и переодевшись в пижаму, Мира оставила серьёзный разговор на завтра и упала на подушку.

Она спала беспокойно, дёргалась, когда сориновские за окном бахали салютами и орали, но всё-таки спала – до тех пор, пока кто-то не сел на диван рядом, давя ей на плечо. Мира шелохнулась и поняла, что ей не кажется. Время потекло медленнее. И чем медленнее оно текло, превращаясь в густую, вязкую субстанцию, тем ближе придвигался к ней этот кто-то и тем сильнее он притискивал её к кровати, тем ярче становились всполохи красного света, ползающие по стенам. Дошло до того, что она не могла и двинуться. Оставалось только ждать, пока это кончится, и в поисках выхода убегать обратно в сон.

Когда у неё получилось, тяжесть облегчилась, вернулась возможность дышать, а красные всполохи рассеялись в темноте. Мира расслабилась, потянулась и раскинула руки в стороны, а правая рука вдруг кого-то тронула.

Он всё-таки здесь?

***

С каждым разом это пугает и удивляет всё меньше и меньше. Открываю глаза – за окном светят фонари – и вижу перед собой тёмную, но теперь совсем уже не вызывающую страха фигуру. Там, где у неё должно быть лицо, появляются и тут же растворяются в тиши полуразмытые звёздочки из красного света, так похожие то ли на астры, которые теперь стоят в вазе на столе, то ли на городской салют.

– Мне ничего не остаётся уже, кроме как привыкнуть, – вместо приветствия говорю я и привстаю, потому что лёжа чувствую себя неуютно. Какой-никакой, а всё-таки гость, если уж можно так сказать.

– А я бы на твоём месте сильно не привязывался, – парирует он, усаживаясь на компьютерное кресло напротив дивана. – Что в этом вообще может быть хорошего?

Я молчу, пытаясь найти варианты, и всё-таки не могу.

– Ты ведь до сих пор даже не знаешь, кто я, – продолжает он после недолгого молчания с таким тоном, будто сейчас начнёт плести о себе небылицы, стремясь запугать. – В прошлый раз тебе так и не удалось это узнать. А наяву интереса ты не проявила. У тебя, в конце концов, свои заботы. Туча своих забот.

Продолжаю молчать, глядя, как кружится там, где у него должно было быть лицо, звёздочка из красного света.

– Ты не находишь, что всё это затягивается? – не отстаёт он. – Я ведь не просто так к тебе прихожу, а чтобы дать понять…

– Что?

– А вот выложить все карты на стол уже не могу. Это от тебя зависит. От того, что ты делаешь наяву и что происходит потом здесь со мной. От того, замечаешь ты это или нет, – и что потом опять делаешь наяву…

Звёздочка плавно гаснет.

– От того, остаёшься ли ты в своей бетонной дыре… – Он изображает кавычки длинными тёмными пальцами. – …или видишь вокруг себя чудесный райончик, где…

– Так, значит, это всё-таки ты! – кричу я, чувствуя радость и раздражение одновременно. Сбрасываю с себя плед, вскакиваю, вмиг оказываюсь у компьютерного кресла и кладу руки ему на плечи.

– У меня нет «я», – как бы отгораживается он.

А следом начинает распадаться на части, расплёскивается по стенам и мебели алыми всполохами, и уже через пару секунд под моими руками ничего не остаётся. Сон наполняется голосом:

«Я просто показываю тебе то, к чему нужно присмотреться, чтобы потом сделать выбор».

Голос этот сдавливает меня в одну крохотную песчинку, выбрасывая в воскресное утро сентября.

***

Мира проснулась от дверного звонка и, услышав из подъезда, а затем в коридоре голос Артёма, решила сделать вид, что ничего не слышит, и постаралась не создавать шума. Слушала за закрытой дверью, как мрякает вечно голодный Пират, гремит по столу чашками мама, как закипает чайник и как всё круче завязывается их разговор.

Артём даже не предупредил, что придёт, а она почему-то не спросила, не поможет ли он ей рассказать всё маме. Он решил всё сам, за неё, и хорошо это было или плохо?

Мира вспомнила мерцающую красным темноту, встала с дивана, невольно скрипнув пружиной, подошла к письменному столу и аккуратно пересмотрела лежащие там наброски. Потом нагнулась, чтобы заглянуть в корзину, и увидела там то, что ей было нужно. Тихо села в компьютерное кресло, взяла жирную красную ручку с блёстками и нарисовала на его лице что-то похожее на астру. Он говорил ей смотреть внимательнее, делая выбор, и она посмотрит. Начнёт прямо с сегодняшнего утра.

– Ну что, царевна, – улыбнулась мама, глядя на заспанную Миру, появившуюся перед ней на кухне.

– Садись за чай. – Артём по хозяйски отодвинул табуретку. – А потом будем вещи собирать.

Мамины глаза на миг погрустнели, и Мира стеснённо взяла свою любимую красную чашку. Она медлила, словно забыв, как нужно пользоваться руками. Мама с Артёмом, усмехаясь, переглянулись.

Пират за тем завтраком всё же выпросил у неё кусок колбасы. Она знала, что это вредно, но не смогла удержаться, помня о том, что с сегодняшнего дня всё потечёт совсем по-другому. В другом доме. С другими соседями, видом за окном и запахом вокруг. С другой дорогой до универа, которая тоже когда-нибудь станет привычной.

Что она захочет взять с собой в эту другую жизнь?

Собственная комната вдруг показалась ей захламлённой. Вещи, глядя на неё из ящиков стола и шкафов, с полок стеллажа, прикидывались то отжившими своё, то невероятно важными именно сегодня и теперь уже навсегда. А ведь комната Артёма на Дальней была не просторнее, чем её комната, да и жить они собирались вдвоём. Поэтому уложить всё, что можно будет унести, следовало в пару небольших дорожных сумок и повседневный рюкзак.

Артём сидел рядом, в комнате, и постепенно терял терпение. Он откидывался на спинку компьютерного стула, а потом снова придвигался к столу, заглядывая в конспекты и собирая те, что нужны; разваливался на диване и о чём-то думал, брал из покрытого паутиной угла гитару, которую Мире подарили лет в четырнадцать и к которой она спустя месяц уже перестала притрагиваться…

Мира глядела на него искоса, дёргалась вслед за каждым его движением, как будто он прикасался к её оголённому сердцу, но делала вид, что ничего не происходит, и продолжала собираться.

Когда она наконец закончила, Артём выглядел уже измученным скукой и всё больше молчал. Когда они оделись и обулись, он сухо попрощался с мамой и не обратил внимания на Пирата, взял сумки и шагнул за открывшуюся дверь.

Мира, обняв маму и оглянувшись напоследок, шагнула за ним.

***

Скатился с горы счастливый сентябрь, и начал взбираться на гору октябрь. Всё и вправду потекло совсем по-другому: Ольга Михайловна назвала Миру ещё одной хозяйкой в доме, и та ещё больше отдалилась от того, чтобы чувствовать себя маленькой девочкой. Теперь, приходя домой после учёбы, она в ожидании Артёма сгребала листья во дворе, прибиралась в доме, готовила обеды и ужины. Сжигала еду по неумению и незнанию и мучилась потом совестью, но всё же продолжала учиться.

Бабушка же вздохнула легче и чаще уходила к соседям, а то и в библиотеку или в церковь, но вскоре возвращалась и, гладя Миру по плечу, рассказывала ей истории из советских времён. Потом устало возвращался с работы Артём, а Мира в этот момент звонила маме и говорила: «Всё в порядке»; а потом клала трубку, когда он выходил из ванной и садился за стол.

Всё и вправду было в порядке. Вроде бы.

Ушло с Дальней бабье лето, зарядили нудные дожди, с пустыря напротив пахнуло мокрыми листьями. Недобро поглядывал однорукий сосед, сидевший по утрам на крыльце своего дома и куривший. Впивалась настороженным взглядом в Миру его жена – она уходила на работу после того, как Артём со своей возвращался, и по выходным иногда заглядывала к Ольге Михайловне.

Город готовился к ноябрю. Он притих и начинал дремать, ногами своих жителей ворочая по тротуарной плитке намокшие листья, утопая в шорохе дождей и мерном шуме автомобилей. Универ же наполнялся теми, кто приезжал с отдыха, вливающимися в учёбу первокурсниками и шумел всё больше.

Скоро был Юлькин день рождения, и Мира стала думать о том, что ей можно подарить, а Артём, когда она предложила выделить деньги, почему-то не порадовался. В ответ она сказала:

– Тогда и мне надо работу искать.

Этому он не порадовался ещё больше. Вспомнил зачем-то две непомытые тарелки, которые остались после ужина, и пробормотал, уходя:

– Разберись сначала с тем, что у тебя есть, и родных уважь.

***

С тех пор она каждый вечер думала о том, уважила ли его сегодня. Смотрела на его лицо, на то, как он двигается, слушала его интонации и мысленно ставила в сетке календаря галочку или крестик. Чем дальше мокрой полосой тянулся октябрь, тем краснее был тот мысленный календарь. Артём мог даже ничего и не говорить: Мира сама видела всё.

Но продолжала делать то, что может. Только вот с ним всё валилось из рук, тогда как с другими получалось само собой. Раз уж денег оставалось немного – даже мамины стоило сэкономить, – она решила сделать подарок отчасти своими руками.

Купила белую керамическую кружку и откопала у себя акриловые краски. Однажды после полдника, пока Артём был ещё на работе, застелила письменный стол ненужными бабушкиными газетами, чтобы ничего не обляпать, и набросала будущий рисунок карандашом. Это была Юлька в университетском сквере у фонтана. Лица её не было видно точно, но выглядела она так, будто улыбалась, и застыла в изящно-торжественной позе – словно вот-вот начнёт танцевать. Потом вырисовалось высокое голубое небо, залитые солнцем дома центра, тротуарная плитка, деревья с желтеющими кронами. Дальше был фонтан и наконец, сама Юлька, чуть ли не светящаяся. Вокруг – брызги воды и света, люди, люди, люди…

Расписанную кружку Мира поставила сушиться, чтобы потом обжечь в духовке, и вечером её увидел Артём. Для него всё выглядело так, будто другие ей оказывались важнее. И хоть это было неправдой, Артём принимал это за чистую монету и получал повод сказать: «Я же говорил…»

В одно сонное, пропахшее пожухлыми листьями утро Мира зашла на кафедру и увидела на столе какие-то билеты. Присмотревшись к ним, она обратила на себя внимание Волчковой – той самой преподавательницы по декоративно-прикладному. Она сидела на кафедре одна.

– Из ваших никто не хочет? – сказала Волчкова со взглядом, полным узнавания, видимо, вспомнив, как Мира чуть не заснула на её паре. – Первачки забрали, осталось три. Я один возьму… и может быть, ты с собой кого захватишь?

– А куда это? – Мира ковырнула линолеум носком туфли.

– Это «Те, кто рядом с нами» в кукольном.

Мира взяла один из билетов в руки: оттуда на неё смотрел забавный и трогательный кукольный пёс. «В поддержку приюта для собак “Омега”» – гласила надпись на глянцевитой бумаге, а рядом стояла дата двадцать первое октября – день рождения Юльки.

– А это не Московцева принесла? – спросила Мира, чувствуя, что уже не выпустит билет из рук, и взяла второй.

– Не знаю, – ответила Волчкова. – Тихая такая девочка, в очках.

Это была Таша. И она придумала очень хорошее дополнение к подарку, за что её следовало потом поблагодарить. Но вот что об этом скажет Артём?..

Мира сглотнула, спросила, когда будет лаборантка, а потом попрощалась с Волчковой и пошла на первую пару.

Будет видно.

***

На гумфаковских часах горели красные цифры: шестнадцать ноль ноль. Вечер распластался на городских улицах непривычно рано, прихватив с собой тяжёлые тучи, поэтому в корпусе было уже хмуро. Комендантша заботливо открыла окна, чтобы дать насмешливому ветерку возможность то и дело прокатываться по коридору. Вот и сейчас очередной порыв разметал полы Мириного любимого глубоко-синего платья так, что пришлось его придержать. Хорошо, что рядом никого не оказалось.

Сегодня она выбрала именно это платье, потому что у Юльки был день рождения, и настроение родилось праздничное. К тому же они шли на тот самый спектакль, а в театр следовало надеть что-нибудь нарядное. Артём тем утром ушёл к первой паре, а ей было ко второй, так что лишних вопросов она избежала. А всё остальное будет как-нибудь потом.

К тому моменту, как Мира увидела на часах красные цифры, прошло уже часа три с тех пор, как закончились пары у искусствоведов второго курса. Юлька упорхнула на тренировку по танцам и обещала вернуться перед спектаклем, а Мира решила остаться в корпусе, чтобы посидеть над конспектами в читальном зале, и пробыла там вплоть до того, как библиотекарши затеяли проветривание и попросили её уйти.

Теперь она лениво переступала с ноги на ногу, считая доски старого паркета. Ехать домой изначально не было смысла: спектакль начинался в пять. Театр расположился через дорогу, за сквером, и сейчас следовало уже ненадолго отправиться в столовку – Юлька вот-вот вернётся, нужно встретить её там и заодно подкрепиться. А ещё кое о чём переговорить, прежде чем…

Прежде чем они пойдут в театр, конечно. Еле вписавшись в поворот, Мира подняла голову, бросила взгляд вперёд, и внутри у неё что-то дёрнулось. Навстречу ей вышагивал до боли знакомый тёмный силуэт. Она не ждала его здесь сегодня. Чем меньше до него оставалось идти, тем заметнее становились вихры у него на голове, тем сильнее лампы высвечивали клетчатую рубашку, тем больше Мире самой хотелось ускорить шаг. Последние несколько метров пути, закончившегося в объятиях, и вовсе выпали у неё из памяти.

– И куда это ты намылилась?

– В столовку, – нетерпеливо улыбнулась она, – к котлете по-киевски.

– Я думал раньше, что ничего не вечно, но ты своим идеалам не изменяешь. Нет бы какой-нибудь салатик, – Артём развернулся, и они уже вместе пошли к лестнице на первый этаж. – Под ноги смотри.

Смотреть было трудно – голова подкруживалась. Мира только сейчас, после того как высидела три пары и законспектировала несколько глав трактата, начала замечать, что хочет есть. На первом этаже мелькнула по направлению к столовке белобрысая голова – а потом и вправду оказалось, что Юлька уже на месте.

– И ты, я смотрю, забыла со мной посоветоваться насчёт… – Артём взглянул на плечи Миры, ставя рюкзак напротив неё, только за другой стол.

– Насчёт чего? – спросила она, взяв поднос с обедом и не понимая, куда хочет сесть, к Юльке или к Артёму, но после недолгих колебаний всё же выбрав второе.

– Сама всё понимаешь, – говорил он всё громче и громче. – Мы всё обсудили.