Иван Александрович Гобзев
Хозяин Москвы
– Ну уж это сложная задача. В мире миллиарды…
– Да постой ты со своими миллиардами! Я про светлых говорю. Миллиарды – это тёмные, а с них спрос какой? С ними бесполезно что-то делать, они по природе рабы, не способны узреть истину и благо.
– Прям как у Платона, – пробормотал я.
– Чего? Чего у Платона?
– Да есть у Платона проект идеального государства. Там похожие идеи.
– Текст пришли-ка, я почитаю, – заинтересовался он.
– Ладно, мне на работу пора.
– Давай, давай. Ступай с богом. И Платона не забудь! У меня сегодня вечером время как раз будет.
Я уже вышел, как он меня позвал:
– Постой-ка, Иван! Из головы совсем вылетело! А что это ты в шоу том делал, у этого извращенца Савельева? Я же не благословлял тебя.
– Простите, батюшка, но мелочь такая, что вас беспокоить, – напрягся я.
– Ладно, иди. Но в следующий раз ко мне сначала. А это ты хорошо сказал, что уровень жизни у нас теперь выше, чем раньше.
Я понял, что всё остальное вырезали. Ну и хорошо.
***
Мы сидим в ресторане. Это очень дорогой ресторан, но уютный и простой на вид. Свет не слишком яркий, где-то играет тихая музыка, за соседними столиками сидят такие же обеспеченные, как и мы пары. Выбрала его Мария. Счёт здесь приличный, в среднем десятка с человека.
Маша, как женщина опытная, не позволила мне выбирать вино. Поняла, что я буду выпендриваться, и возьму какое-нибудь очень дорогое, но не обязательно вкусное, поэтому сразу взяла винную карту в свои руки.
– Можно, милый? – нежно улыбнулась она мне, так что я не стал спорить.
Она полистала, полистала, и у меня почему-то сложилось впечатление, пока глядел как ловко она обращается с винной картой, что она здесь уже была. Я не стал выяснять чтобы не создавать напряжения. Но вероятно, очень вероятно, какой-нибудь похотливый политик сыпал тут деньгами перед ней после интервью, острил, а она вежливо смеялась (и может быть даже искренне). А потом, а потом…
Меня больно укололо.
– Всё в порядке? – спросила она и посмотрела на меня.
Ничего от неё не скрыть, она подмечает малейшие волнения во мне.
– Да-да. Всё ок. Ну как, выбрала?
– Да… Вот это вот бордо.
Мы заказали. Она взяла какой-то салатик, я же, как деревенщина из глухой провинции, сразу проявил свою суть. Как говорит батюшка, пусти свинью в храм, она и там грязи найдёт. Набрал я устриц, и фуа-гра, и чёрной икры и ещё чего-то дорогого и вожделенного.
– Ты наверно голодал в детстве? – засмеялась Маша.
Я покраснел. Она взяла меня за руку.
– Ты такой милый. Кушай на здоровье.
Принесли вино. Отличное, насыщенного тёмно-рубинового цвета, с лёгким ароматом виноградной косточки, и ещё чем-то, что вызвало перед глазами образ душной виноградной лозы под палящим солнцем. В принципе, хорошего вина достаточно выпить один бокал. Потом уже вкусовые рецепторы притупляются, и для продолжения можно пить любое другое дешёвое.
Когда принесли мои блюда и стали расставлять на столе, Маша, наверное, желая меня поддержать, стала всё это пробовать и хвалить.
– Вам всё нравится? – спросил официант.
– О, да! – ответила она. – Особенно, он.
И фамильярно указала на меня вилкой.
Я засмеялся. Она как всегда была великолепна, каждое её слово, каждый жест были так легки и уверенны! Обычно как бывает: люди чего-то смущаются, в чём-то неуверенны, чувствуют себя не ловко и бывают неуклюжими. Но у Маши всё было ловко. И даже то, что абсолютно у всех неловко, у неё было ловко. Я не мог понять, то ли это природное её качество, то ли следствие огромного жизненного опыта. То ли я просто до такой степени влюблён.
Мы взяли ещё одну, белого. После красного белое пить конечно смешно, но Маша решила видимо подыграть мне и не изображать перед официантами светскую пару. В общем, мы сидели, пили, болтали о всяких глупостях.
***
Полночи пить, курить, и потом протрезветь и ехать на работу не самое прекрасное, что может случиться. Мир вокруг как будто рябит, и теряет чёткость, смазывается. В голове туман, на уме страдание. Сразу одолевают неприятные мысли, начинаешь во всём сомневаться и обо всём жалеть.
Зачем было столько пить? Мне же хорошо было с ней и так…
От кофе-машины тянется горький аромат. Несмотря на самочувствие, я вдыхаю его с жадностью, он так приятен, так ностальгичен, что я зажмуриваюсь от удовольствия. От кофе меня немного отпускает, я многозначительно поднимаю брови, шумно выдыхаю и беру сигарету.
– Ну? Как ты? – спрашивает Мария.
Она садится рядом в халате. Халат наверху открывает уголок груди, похожий на сердце.
– Не смотри на меня так, – смеётся она. – Мне надо на работу собираться.
– Ладно, – улыбаюсь я.
Она не пьёт кофе, она его выпьет на работе. Она ходит и собирается.
– Ты знаешь, – вдруг говорю я. – Мне кажется, меня на работе не любят.
– Я думаю, ты преувеличиваешь. Ну как тебя можно не любить?
Он подошла, наклонилась и поцеловала меня.
– Ты же такой милый. Небритый. Опухший. Перегаром прёт.
Она ушла. Я посидел ещё некоторое время, думая над её словами. Да, она права, я совершенно напрасно жду любви от подчинённых. Это какие-то комплексы у меня.
***
На улице мне снова поплохело, кофе выветрился. Я зашёл в какое-то кафе и выпил две кружки пива. Потом перед самой работой выпил ещё две. Неумолимо приближался день и мне нужно было появиться на служебном месте. К счастью, телефон молчал – меня никто не искал. Я купил в магазинчике упаковку пива – шесть банок, пачку сигарет, и пошёл в офис.
Я изо всех сил старался не покачиваться. Но так всегда получается – если стараешься, то обязательно выйдет наоборот. И пару раз меня немного занесло в сторону. Я кивал сотрудникам, но задерживал дыхание и не здоровался вслух, чтобы не дышать на них.
В руках у меня был пакет с упаковкой пива. Это было глупо, с чего я решил, что смогу пройти незаметно? Путь через офис к моему кабинету показался мне долгим. Все смотрели на меня, кто мельком, кто задерживая взгляд. Никто не улыбнулся и не посмел пошутить – думаю, это после истории с моим розовым приятелем они оробели. Но и страха в их глазах не было, просто какое-то безмолвное напряжение.
Я зашёл в свой кабинет, бросил пакет на диван и сел в кресло. Но сразу встал, вернулся к дивану, достал банку, открыл и отхлебнул, и снова сел за стол. Закурил.
Хотя я был недавно на улице, только сейчас я заметил, что там дело к весне. Снег ещё не сошёл, но солнце упорно лилось на город, и частью заливалось в мой кабинет, на диван. Я поднялся и встал под божественные струи. Глядя вниз, на крыши, на деревья, я чувствовал, что вот-вот, совсем скоро, случится взрыв весны, и всё внезапно покроется почками и травой.
***
В общем, в итоге я сидел на диване, пил пиво и со слезами умиления смотрел телевизор.
– Моя Машенька, моя милая, – бормотал я, роняя слезы на грудь.
Периодически я вытирал рукавом сопли и издавал рыдающие звуки.
Не знаю, что меня так разобрало. Накатила печаль, какая-то ужасная милота, сентиментальность и жалось к себе. Сидя там на диване, в слезах и соплях, я как бы созерцал обречённость своего существования, тщету моих надежд и мечтаний.
Тут я вспомнил, что Мария наверняка когда-то была маленькой девочкой. Белобрысой девчонкой с ямочками и синим взглядом. Мелкая хулиганка, любимица бабушек и дедушек. Как и все почти дети, она смотрела на мир с верой и надеждой, и улыбалась ему!
А что потом? А потом началось всё это… Какие-то бесконечные похотливые мужики, стрессы, зло, и работа-работа-работа…
Тут я зарыдал в голос, но спохватился, испугавшись, что меня могут услышать подчинённые. Я промокнул глаза каким-то документом, открыл последнюю банку и закурил. Подумал, что какой-нибудь идиот обязательно бы сказал: «не последнюю, а крайнюю».
По телевизору показывали сюжет об установлении демократии в Республике Косово. Малолюдные улицы, по которым едут танки, разбомблённые дома. Появляется бодрое лицо корреспондента:
– Фактически за одни сутки, благодаря умелой тактике наших вооружённых сил в Республике Косово установлена Православная демократия! Люди ликуют! Наконец-то они смогли сделать свой выбор!
Снова появилась Мария.
– Привет, милая, – махнул я ей.
– В связи с установлением в Республике Косово православной демократии противники референдума срочно созывают Совет Безопасности ООН…
Я нашёл под диваном телефон и набрал батюшке.
– Алё, духовный отец…
– Чего тебе, давай быстрее, у нас экстренное заседание.
– Я спросить только хотел, что такое православная демократия.
– Что у тебя с голосом?
– В смысле? – я похолодел.
– Нажрался?
– Да что вы! Я на работе!
– Как будто ты не жрёшь на работе!
– Да я не…
– Чего не? Не, не, не… Ни бе, ни ме. Давай, закройся там, и не выходи пока все не разойдутся. Потом на такси домой езжай. Всё!
Я бросил телефон на ковёр.
– Козёл.
Он меня разозлил. Я хотел по-человечески. А он как всегда.
Пиво кончилось, Мария исчезла. Шла реклама предстоящих выборов.
«А ты уже выбрал участок для голосования? – спросил голос из телевизора. – Помни, что за бойкотирование выборов полагается от трёх до пяти лет колонии строго режима».
– Что за блядь! – воскликнул я и схватил телефон, чтобы позвонить батюшке, но вспомнил, что только что звонил ему и чем это кончилось. Я явно не поспевал за новостями. Они сыпались на меня как метеоритный дождь. Я поболтал пустую банку. У Мариночки есть ещё коньяк. Но коньяк сейчас совсем никак. Вот пива я бы ещё выпил.
Я встал и решительно направился двери. Открыл её, встал на пороге.
– Уважаемые коллеги, – сказал я, и тут заметил, что над моей головой струится сигаретный дым. Он вытекал из кабинета, и это было красиво, как на старых китайских акварелях.
Сотрудники обратили на меня свои заготовленные взоры. Я усмехнулся.
– Кто из вас может точно объяснить, что такое православная демократия? Тут мне поставили задачу сверху, я хотел сам, но решил дать кому-нибудь из вас шанс.
Никто не отозвался. Они просто молча смотрели.
– Ольга, через десять минут жду в кабинете с текстом. Марина, зайди.
И я скрылся в кабинете.
Зашла Марина. У неё другой взгляд, чем у них.
– Марина, извини, но могла бы ты сходить за пивом?
– Иван Сергеевич, я секретарь вообще то, а не курьер…
– Да-да, и я очень это ценю. Но просто… Послушай, Мариночка, я знаю, ты хорошо ко мне относишься. А я выпил уже прилично, не хочу тут пьяный ходить, понимаешь? И так уже засветился…
Она обиженно молчала.
– И это будет исключительный случай. А ты меня очень выручишь. И я тебе премию выпишу. Идёт?
Она улыбнулась.
– Ох, ну ладно, Иван Сергеевич! Но только ради вас.
– Спасибо, спасибо, Мариночка! Возьми упаковку немецкого. Там шесть банок по пол-литра должно быть. Только вот я не хотел бы чтобы это видели… Ты можешь их из упаковки вытащить и положить в сумочку свою?
– Иван Сергеевич, так шесть никак не влезут… Вы дамскую сумочку видели?
– А ты четыре в сумочку, а две в карманы куртки?
– Так торчать будут…
– Ладно, давай просто четыре.
***
Через какое-то время я вспомнил про Ольгу.
Так, сказал я себе, а десять минут-то, наверное, уже прошли? И что теперь делать? Прямое неподчинение? Идти выяснять отношения публично? Или лучше потом, когда протрезвею?
Тут открылась дверь и зашла Ольга. Я вздохнул с облегчением. Она протянула мне лист с напечатанным текстом.
«Православная демократия – это власть народа (от др. греческих «демос» – народ и «кратос» – власть), основанная на признании христианских ценностей основой всех демократических процедур. В частности, если говорить о выборах, то это означает, что к выборам допускаются только православные и выбраны могут быть только они же. Христианская вера становится основным цензом для претендентов на выборные должности».
Очень кратко. Я искоса посмотрел на Ольгу.
– Иван Сергеевич, а как насчёт карьерного роста? – вдруг спросила она.
– Я тебе премию выпишу, – строго ответил я. – Спасибо, свободна.
Она развернулась и пошла. И столкнулась в дверях с Мариночкой. Та в куртке, из сумочки торчат банки.
– Иван Сергеевич, – радостно сообщила она, – всё-таки взяла шесть. Влезло!
Я поморщился. Ольга пропустила её, потом посмотрела на меня и сказала:
– Приятного вечера, Иван Сергеевич!
***
Я простудился нешуточно. У меня бывает. Начинается всё с лёгкого першения в горле. Потом насморк подтягивается. В голове появляется тяжесть. Потом заболевает в груди в самом верху и начинается кашель.
Пришёл к батюшке.
– Ну, милый, с чем пожаловал? – он кажется был в расположении.
– Да так, приболел вот, батюшка.
– Так это тебе не ко мне надо, а к врачу. А ко мне с душевной болезнью!
– Есть и душевные вопросы…
– Ой ли? – усмехнулся он. – Ну давай, выкладывай.
– У меня вот сомнения по части выборов.
– Ох, чую опять ересь понесёшь… Ты как этот, змей-искуситель. Только никого не искусишь, потому что зубов нет!
И он расхохотался, так ему понравилась эта шутка. Я смиренно молчал.
– Давай, Иван, не томи!
– Батюшка, я вот слышал, что теперь за уклонение от выборов статья?
– Правильно слышал. И хорошо! Потому что что такое выборы? Гражданский долг! А какой же это долг, если никто никому ничего не должен? Более того, я тебе знаешь, что скажу по секрету?
– Что?
– Вообще планы такие… – он помахал пальцами перед собой и посмотрел в окно. Оттуда ласково светило и доносилось щебетанье.
Он замолчал. Наверное, задумался, стоит ли откровенничать.
– Планы такие. Всех тёмных лишить права голоса. Не понимают он ничего в политике. Куда им выбирать? Тёмным только в церковь, а не на выборы.
– Это правильно, – кивнул я. – У низших тёмных выбор на эмоциях, ничего рационального…
– Да ты постой, постой! Что-то новенькое? Это какие такие низшие тёмные? Али я пропустил чего? Не слышал!
– Ну это, я…
– Да уж я понял, что ты! Все по филям, блюварям да редискам скучаешь? – повысил он тон. – Заруби себе на лбу, они тёмные и точка!
Я виновато покивал но поправил его:
– Только «на носу».
– Чего?!
– Ничего, ничего…
– И женщин лишить права голоса, – вдруг добавил он.
– А вот это уже бред! – взорвался я.
– Да много ты понимаешь! – зло посмотрел он, прямо как в тот раз. Я понял, что сейчас начнётся.
– Ой, – воскликнул я. – У меня же совещание через двадцать минут! Вылетело…
– Много ты понимаешь!!! – он всё расходился.
Я встал и направился к двери.
– Ты куда пошёл?! Я с тобой не закончил!
– Прошу прощения! Мне правда пора! – и я выскочил за дверь. И поскакал по ступенькам.
– Стой!!! – донеслось мне вслед.
Я достал телефон и отключил его.
***
– Маша, мне кажется, батюшке моему к психиатру не помешало было. Его так перекрывает порой, что страшно смотреть. Я такую аффектацию только у уголовников видел. Вот я уверен, что в таком состоянии он мне увечье может какое-нибудь нанести.
– Ну он же отходит потом?
– Отходит. И как будто всё в порядке. Добрый становится. Но вот это и странно, перепады такие, понимаешь? Был бы он всегда злой, я бы не волновался. А тут не знаешь, когда его накроет…
– Ну, милый, что тут скажешь. Я не врач. Наверно психика у него повреждена.
– Да уж, мне тоже так кажется.
– А ты вот что… В следующий раз предложи ему записаться к психотерапевту. У меня есть хороший, могу порекомендовать.
– Ты что? – испугался я. – Если я ему скажу такое, он меня чётками задушит!
Маша расхохоталась.
– Да шучу я, что ты такой серьёзный!
– Ага, смешно тебе… Понимаю, мне тоже было бы, если бы не надо было к нему каждую неделю на поклон ходить…
***
Был на заседании в Думе. Я боялся, мне придётся выступать перед всеми этими мудрыми мужами, законодателями, умнейшими людьми страны. Но слава богу обошлось – выступал мой зам, один из тех, кто в теме, и кто реально за всё отвечает, а я сидел в зале и слушал.
Зам начал так:
– Сам Иван Сергеевич простыл, голоса совсем нет. Но всё что здесь мной будет сказано – он подтвердит.
Меня не предупредили, что у меня голос сел. На меня устремились взоры, кто-то пожелал скорейшего выздоровления. Я важно покивал.
Зам начал доклад. О перспективах развития столицы.
Сосед, лысый и с усиками – известный режиссёр, не помню, как зовут – спросил меня:
– А с дотациями на культуру-то как? Как с дотациями, Иван Сергеевич?
Я хотел было что-то промямлить в ответ, но тут вспомнил, что у меня голоса нет.
– Хрррр, – прохрипел я и виновато развёл руками.
– Понимаю, понимаю… – ответил он.
После доклада, на выходе из зала на нас набросились журналисты. Рядом со мной оказался один могущественный политик, лидер фракции в Думе. Пока за меня отвечал мой зам, я смотрел на этого лидера во все глаза и не мог оторваться, потому что впервые видел так близко человека, к которому привык ещё с детства. Он уже давно превратился в легенду, стал элементом мирового культурного кода, чем-то вроде памятника на площади – стоит и стоит, не замечаешь, а убрать, так сразу поймёшь, что его нет.
И тут я вдруг заметил, что этот уважаемый человек держит за жопу журналиста, который берёт у него интервью. И не просто держит, а прямо тискает её, хватает своей старческой пятерней и судорожно елозит по ней.
У меня буквально глаза на лоб вылезли. Я перевёл взгляд на моего зама. Он никак не реагировал.
Когда мы вышли на улицу и пошли к машине, я не выдержал и спросил:
– Ты видел? Видел это?
– И не раз, – усмехнулся он.
– Да как же? Как же так? А закон?..
– Давайте не будем об этом, Иван Сергеевич. Вы вон небесный, а я место потерять не хочу.
***
Встретился с приятелем своим из ФСБ. В баре. Он как обычно в рясе, усталый, не весёлый. Накатили мы с ним.
– Может, к девчонкам? – предложил вдруг он.
– Нет, я пас. Сам знаешь, у меня девушка.
– Знаю, знаю… Ну и что? У меня тоже вон… Даже не девушка, а жена. И детей двое. Поэтому и хожу по девочкам. Ты как женишься, тоже начнёшь! Помяни моё слово. И это только на пользу отношениям! Главное, чтобы жена ничего не знала!
Я уклончиво покачал головой. Вообще я с ним встретился с конкретной целью, хотел поговорить кое о чём. Но не решался начать.
– А давай абсента пару долбанём? – предложил я.
– Отчего же нет? – он посмотрел на часы. – Давай.
Мы выпили. Он скривился, достал сигарету и торопливо закурил.
– Ну и гадость этот твой абсент…
Через стойку к нам перегнулся бармен:
– Господа, у нас здесь не курят!
– Пошёл на хер.
– Молодой человек! – это девушка справа. – Вы могли бы не курить? А ещё и священнослужитель! Вон крест какой. Не стыдно вам?
Если бы это был мужчина, то началась бы драка, конечно. Но я всё равно напрягся, зная крутой нрав моего приятеля. Однако он весело рассмеялся.
– Деточка, не курить не могу. А вот засадить тебе вполне!
Тут я решился на свой вопрос:
– Слушай, интересно, а у нас во власти есть геи?
– Чего это ты вдруг? – он продолжал смеяться. – Решил сделать карьеру?
Я ему рассказал про политика, который на моих глазах лапал за жопу молодого парня журналиста.
Он посерьёзнел.
– Иван, ты меня удивляешь. Все знают, что он гей. Но это только между нами, ладно?
– Да как же? Да как же так? А Дынин?
– Ну Дынин неугоден стал… А этот твой такой вес имеет, столько лет в политике… Его уж лучше и не трогать. А вообще я тебе вот что скажу. Геев вокруг полно. Они повсюду. И половина парламента, половина правительства – геи. Знаешь, как в Администрацию Президента кандидатуры отбираются?
– Как? – выпучил я глаза.
– Через постель.
– Да как же! – воскликнул я. – Уголовная же статья!
– Ну вот так вот… Это большая политика, брат.
***
– Заходи, сын мой. Что с мрачной рожей пожаловал?
Я зашёл, попросил благословения и сел. В самом деле, настроение у меня было не очень. Я не стал ходить вокруг да около, а сразу приступил к делу.
– Нельзя ли меня освободить от должности и поручить что-то попроще? Я не карьерист, многого не надо. А позориться уже не могу больше. Всё.
– Так ты и не позорься, милый мой! Кто же тебя заставляет с голым хером по офису бегать!
– Да я не про это… Я же не понимаю ничего в своей работе! Это срам какой! Я же типа как свадебный генерал, вроде человек важный, а пустое место на самом деле. Мне как вопрос кто задаст простейший по делу, так я краснею и ответить не могу! Меня поэтому подчинённые и не уважают, видят же, что я подставное лицо, а делают всё мои замы.
– Так-так-так… Ясно теперь… Ты вот что… – он посуровел.
– Ой, блин, только можно без этой уголовщины? Откуда в вас это? Протоиерей же…
От моей наглости у него брови на лоб залезли, так что камилавка приподнялась.
– Да ты как со мной разговариваешь, сопляк? – спросил он, но не гневно, а удивлённо.
– Ладно, ладно, простите, но в самом деле… Вы иногда просто это… Того.
– Что того? Ты поучать меня собрался? Замечания мне делать?
Он уставился на меня. Я не выдержал его убийственного взора и опустил глаза.
– А? Жопа с ушами?
– Ваше высокопреосвященство, как вы выражаетесь?
– Что?! Ты ещё стебать меня надумал? Гандон штопаный?
Я засмеялся.
– Чего смеёшься? – спросил он строго, но не зло.
– Да так. Обороты ваши…
– Обороты…
Он вдруг достал из-под стола бутылку с мутной жидкостью. Налил себе полстакана и выпил.
– Ох! – сказал он. – Сладко! Тебе не предлагаю, потому что старших не уважаешь. И к церкви никакого почтения, хам и трепло.
Мы помолчали.
– Короче, – наконец сказал он, – ты про эти свои тревоги забудь. Нам нужен свой человек на этой должности, понял? И всё тут. А что не знаешь, как ответить на вопросы, так на то тебе и замы, они на всё ответят. Про подчинённых тоже не переживай. Чтобы уважали, нужна сила и уверенность. Хотя тут, учитывая что ты тюфяк и мяфа, ничего наверно не поделаешь. Всё, иди.
***
Решили взять отель с Марией. Чтобы разнообразить наши отношения, внести что-то свежее. Не потому что нам стало скучно или мы друг другу надоели. Нет, просто захотелось романтики. Я забронировал прекрасные апартаменты, и мы там встретились около девяти. И тут очень неудачно оказалось, что у меня экстренное совещание в Правительстве Москвы и Московской области. Что-то там случилось, какая-то свалка несанкционированная загорелась и пожар распространился на соседнюю деревню. Никто, к счастью не пострадал, но всё равно, неприятная история, дым и вонь на пол-Москвы.
Там все мои замы будут, понятно, и другие чиновники. Толка от меня немного, но как Хозяин должен присутствовать.
И тут я придумал такой ход. Написал замам, что не смогу быть очно, поскольку у меня очень важное деловое мероприятие, которое невозможно отменить, но смогу присутствовать онлайн.
С Марией мы встретились в девять, а совещание в десять. Я заранее ноутбук приготовил, поставил на край кровати.
Сели мы пить холодное шампанское со свежей чёрной икрой прямо из Астрахани. Очень приятно пообщались и время пролетело незаметно, и вот уже пора к совещанию подключаться. Мне сделали звонок за пять минут до начала, я ответил и присоединился, но благоразумно отключил камеру чтобы не видно было, что тут происходит, и микрофон сразу после того как поздоровался, так что я их слышу, а они меня нет.
Они начали обсуждать, естественно, кто виноват и что делать. А мне эта ситуация показалась очень возбуждающей: идёт совещание, высокопоставленные чиновники решают важные дела, а мы тут сидим, невидимые и не слышимые, болтаем и пьём вино. Повинуясь внезапному порыву страсти, я протянул руку и решительно забрал у Мария бокал. Она всё поняла и прильнула ко мне. Я принялся её раздевать. Стянул платье, снял лифчик, трусики, и стал целовать её тело.
Довольно долго и самозабвенно я занимался ей. У меня настойчиво звонил телефон, но я не обращал внимание, мне было не до этого.
– Поворачивайся, – сказал я.
Она перевернулась, я резким движением поставил её на коленки.
– Отшлёпаешь меня? – тихо засмеялась она.
Меня этот смех подстегнул, и я выхватил из джинсов ремень.
– О боже, – прошептала она, – ты что надумал?
Вместо ответа я сложил ремень вдвое и с размаху влепил ей по ягодицам.
Она взвизгнула. Я ударил ещё и ещё. Телефон не переставая звонил, она вскрикивала, а я прямо озверел от возбуждения.
– Милый, милый, хватит, пожалуйста, – стонала она в перерывах между воплями.
– Скажи спасибо, что не пряжкой!
Я отбросил ремень и резко вошёл в неё.
– Ну, как тебе, сука? – прохрипел я.
– Волшебно… Чёртов извращенец…
– О да, я извращенец, а ты шлюха! Поняла? Шлюха!
– Да, да, я такая плохая девочка… Я блядь…
Тут всё и закончилось. Я упал на неё.
– Может ответишь, – вздохнув, сказала она, – там тебя кто–то очень хочет.
Я встал и взял телефон.
Зам звонит.
– Да? – раздражённо спросил я.
– Иван Сергеевич, вы не могли бы выключить камеру и звук! Тут такое дело…
– Так я же выключил, – пролепетал я и наклонился к ноутбуку.
Так и есть, прямая трансляция. Я голый стою перед камерой. Они там что-то обсуждают, делая вид, что ничего не замечают, а перед ними огромный экран со мной. Я захлопнул ноутбук и с ужасом посмотрел на Марию. Видимо, когда я раскидывал её вещи, они неудачно упали и…
– Что случилось? – спросила Маша.
Я молчал.
– Ну, что? Что у тебя с лицом?
– Они это…Всё видели и слышали…
– П-дец! Ты совсем что ли?
– Прости, пожалуйста…
– О боже! Ну что ещё от тебя было ждать… Знала же…
– Это случайно вышло…
Опять зазвонил телефон. Я в страхе посмотрел на экран: так и есть, батюшка. Господи, только не это.
– Ну отвечай уж давай! – она резко встала и принялась быстро одеваться.
– Да? – я принял вызов.
– Ты совсем там охренел?! – закричал он трубку.
Я выключил телефон. Маша посмотрела на меня какими-то особенным, новым для меня взглядом.
– Ну ты и мудак.
Схватила сумочку и направилась к двери.
– Маша, постой!
Она остановилась и выдохнула шумно в потолок:
– Ты постарайся всё разрулить, мне такая известность совсем не нужна! Я пока в порно-актрисы не записывалась.
***
На следующий день утром я приехал в офис к девяти, чего не бывало уже много месяцев. Едва я вошёл, на меня устремились десятки одеревенелых взглядов. Я понимаю, они все были в шоке. Ещё бы! Они не могли понять, как только меня земля носит.
Я сдержанно кивнул и прошёл в кабинет. Я ещё ничего не предпринимал, потому что надеялся, что проблему решат за меня. Но был готов и к худшему.
Со страшным сердечным боем я открыл крышку рабочего ноутбука и зашёл на новостной сайт. Всё новости были обо мне. Я открыл первую в списке.
«Новая провокация Госдепа! ЦРУ использовало загримированных актёров, чтобы дискредитировать Хозяина Москвы Ивана Сергеевича Шмелёва…»
Я с облегчением вздохнул. Нашёл слитое из зала заседаний видео.
Там было всё.
– Ну, как тебе? – с диким выражением говорю я и хлещу Марию по жопе.
Я инстинктивно закрыл лицо руками. Оно горело.
Я захлопнул ноутбук.
На какое-то время я словно окаменел. Я сидел, застыв, и смотрел в точку перед собой. Периодически у меня возникал внутренний порыв достать виски, но рука лишь еле дёргалась, и оставалась на столе. Интересно, – подумал я, – поверит ли кто-нибудь, что это провокация Госдепа?
Мне пришло смс. Я трусливо заглянул в телефон. Мария.
«Милый, ты отлично всё разрулил! Только давай больше без таких историй? Мне начальство такой втык сделало. Я думала, что уволят. Моя мама в полном шоке была. К счастью она поверила, что это Госдеп».
«Прости, любимая, – быстро напечатал я. – Больше никогда такого не повторится!»
«Не могу быть уверена. Ты же такой мудак! Ладно, целую, до вечера».
Я немного приободрился. С Машей, слава богу, всё обошлось. Оставался батюшка.
***
– Можно? – робко сказал я, стоя на пороге.
Батюшка удивлённо поднял брови и спросил каким-то театральным тоном:
– Что с тобой, Иван? Я тебя не узнаю? Обычно ты так уверенно заходишь, прямо как к себе домой!
Я молча покивал.
– Ну проходи! А что благословение не просишь?
Я склонился за благословением и он влепил мне крепкий подзатыльник. Я отпрянул.
– Садись! – грозно крикнул он.
Я сел, побледнев. Кажется, у меня затряслись ноги.
– Мил человек, ты совсем что ли оебенел?! – закричал он.
Я потупился.
– Весь мир уже второй день смотрит как ты стегаешь по жопе эту тварь!
Я смотрел в пол, но чувствовал его взгляд.
– И скажи мне, кстати, ты почему это делал с такой рожей? Как будто белены объелся? А?
– Страсть, батюшка, – прошептал я.
– Что? Страсть, говоришь?! Да тебе надо в порно-ужасах сниматься!
– Этого больше не повторится…
– Да ну? Отчего же? А ты знаешь, что у тебя в сети уже фан-клуб появился? Сотни тысяч человек по всему миру! Ты почитай, чего они там в каментах пишут! Иван Сергеевич, вы наш кумир! Самый крутой панк на свете! Я хочу стать таким же политиком, как вы!
Он помолчал, вспоминая что-то.
– А, вот, мне это понравилось больше всего: «Истинное лицо политики в России!»
– Мне очень жаль, – пролепетал я.
– Жаль ему! – опять заорал он. – Пошёл вон отсюда! Пошёл вон!
Я вскочил и быстро вышел.
Теперь можно было расслабиться. Самое неприятное что могло случиться, уже случилось. Буря прошла. И странно, без епитимьи обошлось, наверно, он забыл из-за раздражения.
На улице я попытался закурить, но у меня дрожали руки. Я бросил сигарету и направился в кафе напротив. Это всё же чудовищное чувство, когда ощущаешь себя полностью, на сто процентов жалким ничтожеством.
***
Новости. Я опять что-то пропустил. Оказывается, был референдум.
– Подведены итоги референдума, – говорит Мария.
На шее у неё едва заметный след засоса – замазанный тональным кремом, но всё равно заметный. Это я случайно поставил. А она мне фингал поставила. Но мне без разницы. Кажется, я даже горжусь этим. Подчинённые-то ко всему привыкли, и я их не в состоянии удивить.
– Сто процентов наших граждан проголосовали за изменения в конституции, согласно которым Президента Святой Руси можно избирать навечно, – продолжала она.
Как это так? – подумал я. – Почему навечно? Может, Маша формулировку перепутала? Наверно пожизненно.
Вечером я спросил её об этом.
– Нет, милый, именно навечно. Так будет сказано теперь в конституции. Меня специально перед выпуском проинструктировали, что не пожизненно, а именно навечно. Это официальная формулировка.
– Ну он же умрёт рано или поздно!
Она вздохнула.
– Милый, давай не будем.
***
Совсем уже почти наступила весна. Раньше я ждал её. Потому что она приносила обещание новой жизни. Она, конечно, всегда обманывала, всё шло по-старому, и я знал, что надеяться не на что. Но всё равно ждал. Первое тепло, ручьи, запахи прошлогодней трухи и оживающих растений, и нежное солнце.
Весна пробуждает какие-то несбывшиеся детские мечты. И кажется, что вон там за домами, где небо скрывается за деревьями и мягкий розовый свет, тебя ждёт что-то иное, но очень классное, такое, что и должно было быть с самого начала.
Но миг радости и просветления сменяется глубокой печалью. Потому что непонятно откуда, но ты точно знаешь – ты туда никогда не попадёшь.
– Сидел бы и радовался, – сказал мне мой приятель из ФСБ, – у тебя самая красивая девушка России, ты Хозяин Москвы, денег навалом, можешь позволить себе всё что угодно, любые развлечения и приключения. И главное, ты – небесный! Миллионы продали бы душу, чтобы оказаться на твоём месте.
