Кадзуо Исигуро
Безутешные
7
Лампы в вестибюле были притушены – и весь отель, казалось, погрузился в безмолвие. Снова дежурил молодой служащий, с которым я познакомился по прибытии, но сейчас он крепко спал за конторкой. Когда мы приблизились, он вскинул голову и, узнав меня, попытался стряхнуть с себя сон.
– Добрый вечер, сэр, – бодро произнес он, но уже через минуту им овладела прежняя вялость.
– Добрый вечер. Мне нужна еще одна комната. Для Бориса. – Я положил руку на плечо мальчика. – Пожалуйста, как можно ближе к моей.
– Давайте посмотрим, что я могу для вас сделать, мистер Райдер.
– Собственно говоря, ваш носильщик – Густав – приходится Борису дедушкой. Интересно узнать, он случайно еще не в отеле?
– О да, Густав живет здесь. У него небольшая комната в мансарде. Но сейчас, думаю, он спит.
– Быть может, он не станет возражать, если его разбудить? Я знаю, ему захочется увидеть Бориса немедленно.
Служащий озабоченно взглянул на часы.
– Что ж, если вам угодно, сэр, – неуверенно сказал он и снял трубку. После короткой паузы на другом конце провода ответили.
– Густав? Густав, прошу прощения. Это Вальтер. Да-да, простите, что разбудил. Да, я понимаю, ради Бога, простите. Но, пожалуйста, выслушайте меня. Только что появился мистер Райдер. С ним ваш внук.
Минуту-другую служащий слушал, время от времени кивая. Потом положил трубку и обратился ко мне с улыбкой:
– Он сейчас придет. Говорит, что обо всем позаботится.
– Отлично.
– Мистер Райдер, вы, должно быть, очень утомлены.
– Да. День выдался трудный. Но, по-моему, мне предстоит еще одна встреча – кажется, с журналистами?
– Ах да, точно. Они ушли примерно час тому назад. Сказали, что попросят назначить им другое время. Я предложил, чтобы они имели дело непосредственно с мисс Штратман, а вас не беспокоили. Вы и в самом деле, сэр, выглядите очень усталым. Нужно отбросить все заботы и отправиться в постель.
– Да, это верно. Хмм. Итак, они ушли. Сначала являются раньше времени, потом уходят.
– Да, сэр, крайне досадно. Но я советую вам, мистер Райдер, прямо сейчас лечь в постель и выспаться. Не надо ни о чем волноваться. Я совершенно уверен, что все уладится.
Я был благодарен молодому служащему за эти успокаивающие слова – и, действительно, впервые за многие часы почувствовал, как напряжение внутри меня спадает. Я оперся локтями о конторку и стоя начал погружаться в легкое полузабытье. Уснуть, однако, я не уснул, поскольку не переставал ощущать, как Борис тяжело прислонился головой к моему боку, и продолжал слышать где-то совсем рядом ободряющий голос служащего:
– Густав долго не задержится – и уж позаботится о том, чтобы вашему мальчику было удобно. Право же, сэр, волноваться больше не о чем. Что до мисс Штратман, то здесь в отеле мы давно ее знаем. В высшей степени энергичная дама. В прошлом она занималась делами многих важных приезжих – и у всех от нее осталось самое благоприятное впечатление. Промахов она не допускает. Предоставьте ей самой уладить вопрос с журналистами: никаких проблем не возникнет. Что касается Бориса, мы собираемся отвести ему комнату поблизости через холл. По утрам оттуда открывается чудесный вид: ему наверняка понравится. Итак, мистер Райдер, я полагаю, вы должны отправиться в постель прямо сейчас. Сегодня вам уже вряд ли удастся что-либо еще сделать. Простите мою смелость, но я рекомендовал бы вам передать Бориса на попечение дедушки сразу, как только подниметесь наверх. Густав вот-вот придет, он надевает униформу – и это его слегка задерживает. Скоро он появится при всех своих регалиях: безупречная униформа, все на месте – вот он я, Густав. Как только он окажется здесь, вам следует возложить на него все заботы. Он торопится как может. В эту самую минуту он, должно быть, зашнуровывает ботинки, сидя на краю своей узкой кровати. Еще немного – и он будет готов, вскочит с места, хотя ему надо быть осторожней, чтобы не удариться головой о балку. Чуть-чуть провести гребешком по волосам – и вот он уже в коридоре. Да, он скоро будет тут как тут – и вы сможете отправиться к себе в комнату, капельку расслабиться и потом хорошенько выспаться. Я бы советовал вам пропустить на ночь стаканчик – какой-нибудь из особых коктейлей, которые стоят наготове в вашем мини-баре. Они просто великолепны. Но, возможно, вы предпочтете, чтобы вам принесли горячий напиток. Можете также послушать по радио успокаивающую музыку. В эти часы в Стокгольме работает станция: они передают допоздна – за полночь – спокойную джазовую музыку, очень умиротворяет, я сам часто слушаю, когда надо расслабиться. Но если вам необходимо расслабиться по-настоящему, могу ли я предложить вам немного пройтись и посмотреть кино? Многие из наших постояльцев как раз сейчас там.
Последние слова служащего – о кино – вывели меня из сонного оцепенения. Выпрямившись, я спросил:
– Простите, что вы сказали? Многие из ваших постояльцев пошли в кино?
– Да, кинотеатр как раз за углом. Есть ночной сеанс. Многие постояльцы считают, что фильм помогает им хорошо расслабиться в конце тяжелого дня. Вместо коктейля или горячего напитка всегда можно посмотреть фильм.
Под рукой у служащего зазвонил телефон; извинившись, он снял трубку. Я заметил, как он, слушая, несколько раз смущенно взглядывал на меня. Потом, со словами «Он как раз здесь, мадам», протянул мне трубку.
– Алло! – отозвался я.
После короткого молчания послышался голос:
– Это я.
Не сразу до меня дошло, что это Софи. Но мгновенно мной овладел сильнейший гнев – и только присутствие Бориса заставило меня удержаться от яростных выкриков. В итоге я весьма сухо произнес:
– Ах, вот как. Это ты.
– Я звоню из автомата, – после новой паузы продолжала Софи. – Я здесь, на улице. Я видела тебя с Борисом у входа. Возможно, к лучшему, что он меня сейчас не видит. Ему давно пора спать. Постарайся, чтобы он не понял, что ты разговариваешь со мной.
Я взглянул на Бориса: прислонившись ко мне, он дремал стоя.
– Что, собственно, ты вытворяешь? – спросил я в трубку.
Донесся тяжелый вздох.
– Ты имеешь полное право сердиться, – услышал я. – Я… я не знаю, что случилось. Вижу только, как все это глупо с моей стороны…
– Послушай, – прервал я Софи из опасения, что не сумею долго сдерживать свой гнев, – где именно ты находишься?
– На другой стороне улицы. Под аркой, перед антикварными лавками.
– Я сейчас буду. Оставайся на месте.
Я вернул трубку служащему и с облегчением убедился, что Борис во время разговора не просыпался. Так или иначе, но в этот момент двери лифта распахнулись и Густав ступил на ковер.
Его униформа в самом деле выглядела безукоризненно. Редкие седые волосы были увлажнены и приглажены. Отеки вокруг глаз и некоторая скованность походки служили единственными указаниями на то, что еще несколько минут назад он крепко спал.
– Добрый вечер, сэр, – сказал он, приблизившись.
– Добрый вечер.
– Вы привели Бориса с собой. Большая любезность с вашей стороны взять на себя такие хлопоты. – Густав шагнул еще ближе к нам, оглядывая внука с мягкой улыбкой. – Господи Боже, сэр, посмотрите-ка на него. Спит как сурок.
– Да, он очень устал, – подтвердил я.
– Он, когда вот так спит, выглядит совсем маленьким. – Носильщик вновь окинул Бориса нежным взором, потом обратился ко мне: – Хотелось бы знать, сэр, удалось ли вам поговорить с Софи. Я целый день раздумывал о том, как бы вам с ней поладить.
– Что ж, я поговорил с ней.
– Ага. И удалось вам что-нибудь уловить?
– Уловить?
– Что именно ее заботит?
– А-а. Хотя она и сказала кое-что довольно ясно… если быть откровенным, как я уже вам говорил, для стороннего человека вроде меня очень трудно во всем этом разобраться. Разумеется, какие-то смутные представления о ее тревогах у меня зародились, однако сейчас я еще определенней считаю, что будет лучше всего, если вы сами с ней поговорите.
– Но видите ли, сэр, как я вам объяснял ранее…
– Да-да, вы с Софи прямо друг с другом не разговариваете, я помню, – нетерпеливо перебил я. – Тем не менее несомненно, если для вас это так важно…
– Для меня это крайне важно. О да, сэр, крайне. Это все ради Бориса. Если мы вскоре не доберемся до самой сути, ему предстоят серьезные переживания, я знаю. Уже есть отчетливые признаки. Вам нужно только взглянуть на него, как он сейчас выглядит, и вы увидите, что на самом деле он еще очень мал. Мы должны позаботиться, чтобы он подольше пожил бы без тревог, вам так не кажется, сэр? По правде говоря, называть этот вопрос важным значит ничего не сказать. Недавно я вроде бы перестал об этом волноваться день и ночь. Но вот видите… – Густав замолчал и устремил невидящий взгляд в пол перед собой. Потом покачал головой и вздохнул: – По-вашему, я должен поговорить с Софи сам. Это не так-то просто, сэр. Вам нужно вникнуть в предысторию всего этого. Видите ли, мы… между нами вот уже много лет существует один безмолвный уговор. Когда она была совсем маленькой, дела обстояли, конечно, иначе. До того, как ей исполнилось восемь или девять, – о, мы с Софи разговаривали беспрерывно. Я рассказывал ей разные истории, мы подолгу бродили по Старому Городу, рука об руку, вдвоем, и говорили, говорили без умолку. Поймите меня правильно, сэр: тогда я нежно любил Софи и так же люблю ее и по сей день. О да, сэр. Мы были очень близки с ней, когда она была маленькой. А вот этот взаимный уговор возник, только когда ей исполнилось восемь лет. Да, тогда ей было восемь. Между прочим, сэр, этот наш уговор я с самого начала не относил к долговременным. Помнится, мне казалось: его хватит всего лишь на несколько дней. На большее, сэр, я и не рассчитывал. Первый день у меня был выходной – и я собирался соорудить для жены полку на кухне. Софи от меня не отставала: спрашивала то одно, то другое, вызывалась что-нибудь принести, рвалась мне помочь. Я же хранил молчание – полное молчание, сэр. Софи очень скоро растерялась и, конечно, расстроилась – я это сразу заметил. Но решение я принял твердое и должен был оставаться непреклонным. Для меня, сэр, это было не так-то просто. О Господи, это было даже совсем непросто: я любил мою маленькую девочку больше всего на свете, но я велел себе не уступать. Трех дней, сказал я себе, трех дней будет вполне достаточно: три дня – и этому придет конец. Всего лишь три дня – и я смогу, придя с работы, снова подхватить ее на руки, крепко прижать к себе, и мы тогда все друг другу расскажем. Наверстаем, иными словами. В то время я работал в отеле «Альба» – и к концу третьего дня, как вы можете себе представить, с нетерпением дожидался конца смены, чтобы скорее попасть домой и увидеть мою маленькую Софи. Вы поймете мое разочарование, когда, оказавшись дома, я узнал, что Софи отказалась выйти меня встретить. Более того, сэр: когда я вошел к ней, она намеренно от меня отвернулась и без единого слова вышла из комнаты. Можете себе вообразить мое огорчение. Наверное, я даже рассердился: ведь день у меня выдался такой трудный – и мне так сильно хотелось ее увидеть. И я тогда решил: что ж, если ей угодно так поступать, пусть посмотрит, к чему это ведет. Я поужинал вдвоем с женой и отправился спать, не обмолвившись с Софи ни словом. Полагаю, с того дня все и пошло. Дни летели и незаметно это превратилось в норму. Поймите меня правильно, сэр, мы вовсе не ссорились: довольно скоро мы уже не чувствовали никакой вражды. Тогда, собственно, было то же самое, что и сейчас. Мы с Софи продолжали заботиться друг о друге. Просто воздерживались от разговоров. Признаюсь, сэр, я в ту пору не мог представить, что это затянется так надолго. Наверное, я всегда предполагал, что в какой-нибудь подходящий момент – допустим, в день ее рождения – мы все это отбросим в сторону и вернем былое. Но вот миновал день ее рождения, потом и Рождество, сэр, а у нас все осталось по-прежнему. Когда Софи исполнилось одиннадцать, случилось одно небольшое, но печальное происшествие. У Софи был тогда беленький хомячок. Она назвала его Ульрих и очень к нему привязалась. Целыми часами она с ним беседовала, держа его в руках и расхаживая по квартире. Однажды хомячок исчез. Софи искала его повсюду. Мы с женой тоже обыскали весь дом, расспрашивали соседей, но все без толку. Жена всеми силами старалась убедить Софи, что Ульрих жив и невредим – отправился на каникулы и скоро вернется. Как-то вечером жена ушла, а мы с Софи остались дома одни. Я находился в спальне, где было громко включено радио (передавали концерт), – и вдруг услышал, как в гостиной Софи разразилась безудержными рыданиями. Чуть ли не сразу я догадался, что она наконец нашла Ульриха. Или то, что от него осталось: прошло уже несколько недель, как он пропал. Дверь из спальни в гостиную была закрыта, и, как я уже сказал, гремело радио, поэтому нетрудно было предположить, что я ее не слышу. Я приложил ухо к двери, музыка раздавалась у меня за спиной. Конечно же я не раз подумывал о том, чтобы выйти к Софи, но чем дольше я стоял у двери, тем нелепей казалось мне мое внезапное появление. Знаете, сэр, оно вовсе не было нелепым, она рыдала во весь голос. На минуту я даже вернулся на свое место, пытаясь притвориться сам перед собой, что ничего не слышал. Но от ее рыданий внутри у меня все разрывалось – и я снова кинулся к двери и склонился к замочной скважине, чтобы звуки концерта ничего не заглушали. Если Софи позовет меня, сказал я себе, если постучит или окликнет меня – тогда я войду. Так я решил. Если она крикнет «Папа!» – я тотчас войду и объясню ей, что ничего раньше не слышал из-за музыки. Я стал ждать, но она не позвала меня и не постучала в дверь. Единственное, что она выкрикнула после самых отчаянных рыданий (а они пронзали мне сердце, поверьте, сэр), выкрикнула словно бы сама себе, – заметьте это особо, сэр, словно она говорила сама с собой, – выкрикнула: «Я забыла Ульриха в коробке! Это моя вина! Моя!» Позже я выяснил, что Софи поместила Ульриха внутрь сувенирной коробочки. Она хотела взять его с собой на прогулку: она это часто делала – «показывала» ему разные вещи. Она положила его внутрь коробочки, уже готовая шагнуть за порог, но что-то в эту минуту стряслось, Софи отвлеклась и никуда не пошла, а между тем запамятовала, что Ульрих спрятан в коробку. В тот вечер, о котором я вам рассказываю, сэр, спустя несколько недель, Софи что-то делала по дому – и вдруг об этом вспомнила. Вообразите, что за ужасный момент это был для моей маленькой девочки! Вдруг ей все ясно вспоминается, но она еще – вопреки очевидному – надеется, что это не так, и бросается к коробке. Конечно, там, внутри, лежит Ульрих. Слушая через дверь, я, разумеется, не мог тогда установить до конца, что именно произошло, однако угадал более или менее точно, когда она выкрикнула эти слова: «Я забыла Ульриха в коробке! Это моя вина!» Мне хочется, чтобы вы поняли, сэр: она сказала это как будто сама себе. Если бы она сказала: «Папа! Выйди, пожалуйста…» Но нет. Однако и тогда я все же подумал про себя: «Если она выкрикнет это еще раз, я пойду к ней». Но она этого не сделала. Просто продолжала всхлипывать. Я представил себе, как она держит Ульриха на ладони – быть может, надеясь, что его все еще можно спасти… О, это было для меня нелегко, сэр. Концерт по-прежнему длился – а я, как видите, так и оставался в спальне. Жена вернулась гораздо позже: я слышал их разговор и плач Софи. Потом жена пришла ко мне и обо всем рассказала. «Разве ты ничего не слышал?» – спросила она, а я ответил: «Нет, дорогая, ничего, я слушал концерт». На следующее утро, за завтраком, Софи не сказала мне ни слова и я ей – тоже. То есть мы понимали друг друга по-прежнему. Но мне стало ясно, ясно безо всякого сомнения: Софи знала, что я ее слышал. И более того: она не была за это на меня в обиде. Она, совсем как обычно, передала мне молочник, масло и даже забрала пустую тарелку, чего раньше не делала. Хочу сказать, сэр, что Софи осознала наш уговор и старалась его соблюдать. После случившегося, как нетрудно представить, наши отношения исходили из этой основы. Если и в случае с Ульрихом мы продолжали понимать друг друга, казалось правильным дождаться нового, столь же значительного повода. В самом деле, сэр, прекратить наш безмолвный уговор ни с того ни с сего было бы странно: это умалило бы трагедию, которой стало для моей дочери происшествие с Ульрихом. Надеюсь, вам это ясно, сэр. Во всяком случае, после того, как наш уговор… э-э, так сказать, прочно скрепился, даже и при сегодняшних обстоятельствах мне не представляется уместным вдруг нарушить укоренившийся обычай. Вот почему, сэр, я попросил вас, в виде особого одолжения, тем более что вам случилось сегодня там прогуливаться…
– Да-да-да, – вмешался я в очередном приливе нетерпения. Потом продолжал более сдержанно: – Мне понятно, что происходит между вами и вашей дочерью. Но вот что мне интересно – относительно вашего молчаливого уговора. Быть может, этот уговор и есть основная подспудная причина ее беспокойства? Не о вашем ли уговоре она думала, когда вы видели ее в кафе столь безутешной?
Мой вопрос, казалось, ошеломил Густава, и к нему не сразу вернулся дар речи.
– Это никогда не приходило мне в голову, сэр, – вымолвил он наконец. – Это ваше предположение. Я должен это обдумать. Надо признаться, о таком я ни разу раньше и не помышлял. – Он снова умолк с озабоченным видом. – Но почему ее наш уговор волнует так сильно именно сейчас? Когда прошло столько времени? – Он медленно покачал головой. – Можно вас спросить, сэр? Эта мысль появилась у вас после разговора с ней?
Внезапно я ощутил сильную усталость: мне захотелось поскорее сбыть с рук всю эту историю.
– Не знаю, не знаю, – ответил я. – Сколько повторять: все эти семейные дела… Я просто-напросто сторонний человек. Могу ли я судить? Я только высказал такую догадку.
– Конечно же, мне придется это обдумать. Ради Бориса я готов перебрать все варианты. Да, я должен над этим задуматься. – Густав снова замолчал, лицо его выражало все большую озабоченность. – Скажите, сэр, – проговорил он, – могу ли я попросить вас еще об одном одолжении? Когда вы в следующий раз увидите Софи, быть может, вы не откажетесь выведать поточнее, верна ли ваша догадка? Я знаю, вы сумеете сделать это очень тактично. Обычно я не стал бы просить о таком, но, видите ли, я думаю о маленьком Борисе. Я буду вам очень благодарен.
Он умоляюще посмотрел на меня. Наконец я вздохнул и сказал:
– Хорошо. Ради Бориса я сделаю что смогу. Но только должен еще раз напомнить, что для постороннего вроде меня…
Вероятно, заслышав свое имя, Борис разом проснулся.
– Дедушка! – воскликнул он и, отпустив меня, взволнованно кинулся к Густаву с явным намерением его обнять. Однако в последнюю секунду мальчик как будто бы опомнился и вместо объятия протянул руку.
– Добрый вечер, дедушка, – произнес он со спокойным достоинством.
– Добрый вечер, Борис. – Густав ласково потрепал его по макушке. – Приятно с тобой снова увидеться. Как провел день?
Борис слегка пожал плечами:
– Устал немного. День как день.
– Одну минуточку, – сказал Густав, – и я все улажу.
Обняв внука за плечи, носильщик подошел к конторке портье. Минуту-другую он вполголоса совещался со служащим на гостиничном жаргоне. Потом оба покивали головами в знак того, что о чем-то договорились, и служащий вручил ему ключ.
– Если вы пойдете за мной, сэр, – Густав обратился ко мне, – я покажу вам, где останется Борис.
– У меня назначена встреча.
– В такой час? У вас насыщенная деловая жизнь, сэр. Что ж, в таком случае можно мне взять Бориса с собой и устроить его на месте?
– Отличная идея. Буду вам признателен.
Я дошел с ними до лифта и, перед тем как дверцы его сомкнулись, помахал им обоим на прощание. И тут опустошенность и гнев, которые мне до сих пор удавалось в себе подавлять, вдруг охватили меня с прежней силой – и я, не сказав служащему ни слова, пересек вестибюль и снова шагнул в ночь.
8
Улица была пуста и безмолвна. Я не сразу отыскал взглядом – немного наискосок на противоположной стороне улицы – каменную арку, которую Софи упомянула по телефону. Шагнув туда, я на минуту решил, что она поддалась робости и убежала. Но тотчас увидел, как ее фигура появилась из тени, и вновь почувствовал в себе нарастающую злость.
Лицо ее не выражало той кротости, какую я ожидал. Она внимательно в меня всматривалась и, когда я подошел вплотную, сказала почти бесстрастно:
– Ты вправе на меня сердиться. Я не знаю, что произошло. Наверное, я растерялась. У тебя все основания сердиться, я понимаю.
Я окинул Софи рассеянным взглядом:
– Сердиться? А, вот ты о чем. О своем поведении нынешним вечером. Что ж, верно: должен признаться, сегодня я изрядно огорчился. Из-за Бориса. Он явно был очень расстроен. Но что касается меня, говоря откровенно, это событие не из тех, над которыми стоило бы долго размышлять. У меня сейчас много других забот.
– Не понимаю, почему это случилось. Я знаю, как сильно ты от меня зависишь…
– Я никогда от тебя не зависел. Думаю, тебе надо слегка остыть. – Я усмехнулся и медленно пошел вперед – что касается меня, то это для меня отнюдь не самое главное. Я всегда был полностью готов справляться с моими задачами и с твоей, и без твоей поддержки. Просто я огорчился из-за Бориса, вот и все.
– Я вела себя очень глупо, я теперь это вижу. – Софи старалась идти со мной в ногу. – Не знаю, я, наверное, думала, что вы с Борисом – ты должен взглянуть на это с моей стороны – вы с Борисом чересчур отстали, и я решила, что вам, возможно, не слишком нравятся мои планы на вечер, и мне показалось, что вы, скорее всего, увильнете… Послушай, если хочешь, я расскажу тебе все. Все, что ты хочешь знать. Любые подробности…
Я остановился и обернулся к ней:
– Я, очевидно, недостаточно ясно выразился. Мне все это совершенно неинтересно. Я вышел сюда только потому, что мне захотелось подышать свежим воздухом и немного развеяться. День выдался трудный. Я, собственно, собрался перед сном посмотреть фильм.
– Фильм? Что за фильм?
– Откуда мне знать? Какой-то поздний сеанс. Недалеко отсюда кинотеатр. Я решил выйти и посмотреть, что бы там ни показывали. День выдался очень тяжелый.
Я двинулся дальше, на этот раз более целеустремленно, и минуту спустя с удовлетворением услышал за спиной шаги Софи.
– Ты в самом деле не сердишься? – поравнявшись со мной, спросила она.
– Конечно же нет. Чего ради?
– А можно мне тоже пойти? На этот сеанс?
Пожав плечами, я не сбавлял хода.
– Пожалуйста, как угодно. Вход для тебя свободен.
Софи стиснула мне руку:
– Если хочешь, я чистосердечно во всем признаюсь. Расскажу тебе все. Все, что ты хочешь знать о…
– Послушай, сколько еще раз надо повторять? Мне это ничуть не интересно. Единственное, что мне сейчас нужно, это развеяться. В ближайшие дни я буду занят по горло.
Софи не отпускала мою руку – и так некоторое время мы шли молча. Потом она тихо произнесла:
– Ты очень добр. Проявил такую чуткость…
Я не ответил. Постепенно мы сошли с мостовой и шли теперь по середине пустынной улицы.
– Как только я отыщу подходящий для нас дом, – продолжала Софи, – тогда все станет лучше. Непременно. Это место, которое я посмотрю утром, внушает мне надежды. Кажется, это как раз то, чего мы всегда хотели.
– Да. Будем надеяться.
– Ты говоришь так, будто тебе все равно. Для нас это будет поворотный момент.
Я на ходу пожал плечами. До кинотеатра еще нужно было идти, однако на темной улице это было единственное освещенное здание, видное издалека. Когда мы подошли, Софи вздохнула и остановилась.
– Может, я и не пойду, – сказала она, отпустив мою руку. – Завтра для осмотра дома мне понадобится много времени. Придется встать рано. Я лучше вернусь.
Ее слова почему-то застигли меня врасплох – и я не сразу сообразил, что ответить. Я посмотрел на кинотеатр, потом на Софи.
– Но ты как будто сказала, что хочешь… – начал было я фразу, однако после паузы переменил тон на более спокойный: – Послушай, это очень хороший фильм. Уверен, тебе понравится.
– Но ведь ты даже не знаешь, что это за фильм.
В голове у меня мелькнула мысль, что Софи затеяла какую-то игру. Тем не менее мной начала завладевать странная паника – и мой голос, помимо воли, прозвучал умоляюще:
– Ты знаешь, что я имел в виду. Служащий. Это он предложил мне пойти в кино. А он из тех, кому можно довериться. Отель должен беречь свою репутацию. Маловероятно, чтобы порекомендовали… – Я умолк на полуслове, охваченный все возраставшей боязнью: Софи начала удаляться. – Послушай, – я повысил голос, не заботясь о том, что меня услышат, – я знаю, это хороший фильм. А мы с тобой так давно ничего не смотрели. Ведь так, правда? Когда в последний раз мы с тобой ходили куда-нибудь?
Софи, казалось, призадумалась, потом наконец улыбнулась и снова подошла ко мне.
– Отлично, – сказала она, тихонько беря меня под руку. – Отлично. Сейчас уже поздно, но я пойду. Ты говоришь, мы целую вечность нигде не были вместе? Давай же проведем вечерок в свое удовольствие.
У меня отлегло от сердца – и в кинотеатре я едва удержался, чтобы не прижать Софи к себе. Софи явно это почувствовала и положила голову мне на плечо.
– Так мило с твоей стороны, – нежно проговорила она. – Не держи на меня зла.
– О чем речь? – пробормотал я, оглядывая фойе.
Впереди нас замыкавшие очередь входили в зрительный зал. Я поискал глазами билетную кассу, но она была закрыта, и у меня мелькнула мысль, что между отелем и кинематографом могла существовать особая договоренность. Во всяком случае, когда мы с Софи поспешили присоединиться к очереди, стоявший на пороге человек в зеленой униформе улыбнулся и пропустил нас вместе со всеми другими зрителями.
Зал был практически полон. Огни еще не были погашены – и многие зрители толпились в проходах, отыскивая свои места. Я тоже высматривал, где нам примоститься, но тут Софи возбужденно стиснула мне руку выше локтя.
– Давай что-нибудь возьмем, – предложила она. – Мороженое, попкорн или еще что-нибудь.
Она показала на покупателей, обступивших женщину в белом переднике, которая держала поднос со сладостями.
– Конечно, – поддакнул я. – Но нам лучше поторопиться: иначе останемся без места. Народу полно.
Мы прошли по зрительному залу вперед. Пока мы стояли в очереди, я почувствовал, как меня снова охватывает злость, – и в конце концов я даже отвернулся от Софи в сторону. Но за спиной услышал:
– Я должна быть честной. Сегодня я подошла к отелю вовсе не затем, чтобы найти вас. Я даже не знала, что вы оба окажетесь там.
– Да? – Я подался вперед, разглядывая товар.
– После того, что случилось, – продолжала Софи, – я имею в виду, когда я поняла, какой была глупой, я просто не знала, что мне делать. Потом вдруг вспомнила. О папином зимнем пальто. Я все еще не передала ему пальто.
Послышался шорох. Обернувшись, я впервые обратил внимание на большой бесформенный пакет из оберточной бумаги, который Софи несла под мышкой. Она приподняла его, но из-за тяжести долго удержать на весу не смогла.
– Глупо, – говорила она, – к чему было впадать в панику? Но, видишь ли, мне показалось, что в воздухе чувствуется зима. Я вспомнила о пальто и захотела передать его отцу как можно скорее. Упаковала пальто и вышла из дома. Потом оказалась у отеля – а вечер выдался такой мягкий. Мне стало ясно, что я зря подняла переполох, – и засомневалась: войти ли внутрь и вручить отцу пальто сегодня или же пока отложить. Так я стояла как вкопанная, уже темнело – и в конце концов поняла, что папа лег в постель. Подумала, не оставить ли груз для него у портье, но потом решила передать сама, из рук в руки. У меня даже мелькнуло в голове, не отложить ли это на неделю-другую, раз вокруг такая теплынь. И тут как раз подъехала машина, а из нее вышли ты и Борис. Вот все как есть.
– Понятно.
– Не будь этого повода, не знаю, отважилась ли бы я подойти к тебе. Но раз уж оказалась здесь, через улицу, то набрала в грудь побольше воздуха и позвонила.
– Что ж, могу только порадоваться. – Я обвел зрительный зал рукой. – В конце концов, давненько мы с тобой вот так, вместе, не заглядывали в кино.
Софи не ответила: она любовалась свертком у себя под мышкой, поглаживая его свободной рукой.
– Носить теплое еще не время, – бормотала она, обращаясь больше к пальто, чем ко мне. – Так что особенно спешить некуда. Передадим через недельку-другую.
Мы добрались до начала очереди – и Софи, шагнув вперед, вытянула шею, желая получше разглядеть, что лежит на подносе, который держала в руках продавщица без фартука.
– Что ты возьмешь? – обратилась ко мне Софи. – Мне хочется мороженого – трубочку. Нет, лучше шоколадный брикет. Вон тот.
Заглянув Софи через плечо, я увидел на подносе привычный набор мороженого и шоколадных плиток.
Но, как ни странно, все сладости были в беспорядке сдвинуты к краям подноса, а посередине гордо красовалась большая потрепанная книга. Я склонился над ней.
– Это очень полезное руководство, сэр, – торопливо заговорила продавщица. – Горячо вам его рекомендую. Наверное, мне не следовало бы продавать его здесь таким вот образом. Но управляющий не запрещает нам торговать разными личными принадлежностями – правда, при условии, что мы этим не злоупотребляем.
На суперобложке была помещена фотография улыбающегося мужчины в комбинезоне: он стоял, взобравшись на середину стремянки, с кистью в руке и зажатым под мышкой рулоном обоев. Взяв книгу в руки, я обнаружил, что переплет начал отклеиваться.
– Собственно, эта книга принадлежала моему сыну, – продолжала женщина. – Но он теперь вырос и уехал в Швецию. На прошлой неделе я окончательно разобрала его вещи. Сохранила все, что дорого как память, а остальное выбросила. Однако два-три предмета сортировке не поддались. Вот это старое руководство, сэр, вряд ли подходит для хранения в качестве сувенира: это крайне нужная книга, в ней сказано, как работать по дому – отделать комнату, выложить ванную кафелем. Обучение идет постепенно, шаг за шагом, с помощью четких схем. Помнится, сын, когда подрос, находил книгу очень полезной. Я понимаю, она слегка потрепалась, но это в самом деле очень полезная книга. Я не прошу за нее много, сэр.
– Возможно, Борису она понравится, – сказал я Софи, бегло просматривая страницы.
– О, если у вас мальчик, сэр, лучше и не придумать. Сужу про собственному опыту. Наш сын в эти годы извлек из нее массу сведений. Малярное дело, отделка кафелем – здесь вы найдете все, что угодно.
Свет качал тускнеть – и я вспомнил, что мы еще не отыскали свои места.
– Спасибо, давайте.
Женщина осыпала меня благодарностями, когда я расплатился, и мы отошли с покупками.
– Приятно, что ты позаботился о Борисе, – заметила Софи, пока мы поднимались вверх по проходу. Она приподняла хрустящий сверток и снова прижала его к себе. – Странно думать, что у папы всю прошлую зиму не было годного пальто. Носить старое ему не позволяла гордость. Погода стояла мягкая, и потому особого значения это не имело. Но эту зиму ему так не продержаться.
