Кадзуо Исигуро
Безутешные
Быть может, вы привыкли так развлекаться: в ваших семьях не сложилась жизнь – и вы не знаете ничего лучшего. Потому я и пытаюсь объяснить, что происходит, к чему ведут ваши необдуманные поступки. Может кончиться тем, что однажды папа вообще не вернется домой. Или нам придется выехать из этой квартиры. Потому я и привел сюда дедушку, оторвав его от важной работы в крупном отеле. Мы не можем позволить вам продолжать в том же духе. Вот каковы наши цели. Теперь, когда вы все узнали, у вас есть возможность одуматься и отправиться восвояси. Если вы решите иначе, нам с дедушкой ничего не останется, как снова бросить вам вызов. Мы постараемся не покалечить вас, а только оглушить, но драка будет большая, и при всем нашем искусстве мы не можем обещать, что дело обойдется без серьезных ушибов и даже сломанных костей. Так что у вас есть шанс убраться подобру-поздорову.
Густав в знак одобрения улыбнется краем рта, и дед с внуком вновь примутся изучать тупые лица толпы. Хулиганы обменяются неуверенными взглядами; их заставит заколебаться скорее страх, чем разум. Однако их предводители – угрюмые жуткие личности – поднимут воинственный вой, который распространится по рядам. Толпа хлынет вперед. Борис и его дед проворно займут позицию спина к спине; точно согласовывая свои движения, они прибегнут к особой, самостоятельно изобретенной технике – смеси каратэ и других боевых искусств. Уличные хулиганы кинутся на них со всех сторон – лишь затем, чтобы тут же, ухнув от удивления и испуга, кувырком полететь прочь, и вскоре земля вновь покроется бесчувственными телами. Несколько мгновений Борис и Густав будут стоять в настороженном ожидании, а хулиганы начнут шевелиться: некоторые застонут, другие же затрясут головой, пытаясь определить, куда их занесло. И тут Густав шагнет вперед со словами:
– А теперь ступайте, и на том покончим. И чтоб ноги вашей не было больше у этой квартиры. Люди жили здесь счастливо, пока вы не начали их терроризировать. Если вы явитесь снова, нам с внуком ничего не останется, как перебить вам кости.
Но вся эта речь вряд ли понадобится. Хулиганы поймут, что на сей раз потерпели окончательное поражение и лишь по счастью не получили серьезных увечий. Они с трудом начнут подниматься на ноги и по двое-трое, поддерживая друг друга и подвывая от боли, поплетутся прочь.
А когда уковыляет последний из них, Борис и Густав обменяются спокойно-удовлетворенными взглядами и вернутся в квартиру. Когда они войдут, мы с Софи, наблюдавшие сцену сражения из окна, поприветствуем их радостными криками.
– Слава Богу, что это закончилось! – взволнованно произнесу я. – Слава Тебе, Господи!
– Я уже начала готовить торжественный ужин, – объявит Софи, лучась счастьем, и с ее лица исчезнут последние следы напряжения. – Мы так благодарны тебе и дедушке, Борис. Почему бы нам всем не поиграть сегодня в настольные игры?
– Мне нужно идти, – скажет Густав. – У меня полно работы в отеле. Если будут еще какие-нибудь неприятности, дайте мне знать. Впрочем, я уверен, что все позади.
Мы помашем вслед Густаву, когда он будет спускаться по лестнице. Закрыв дверь, мы трое вернемся в комнату, чтобы провести уютный семейный вечер. Софи будет то и дело выходить в кухню, готовить еду и все время напевать себе под нос, а мы с Борисом, расположившись на полу в гостиной, займемся какой-нибудь настольной игрой. Пройдет час или около того, и я, когда Софи не будет в комнате, внезапно сделаю серьезное лицо и скажу спокойно:
– Спасибо тебе, Борис. Теперь все будет как прежде. Как когда-то.
– Смотри! – выкрикнул Борис, и я увидел, что он, рядом со мной, указывает куда-то поверх стенки. – Смотри! Тетя Ким!
И верно: внизу стояла женщина и бешено размахивала руками, чтобы привлечь наше внимание. Она куталась в зеленый кардиган, а ее волосы трепал ветер. Убедившись, что мы ее заметили, она что-то крикнула, но слов не было слышно.
– Тетя Ким! – прокричал Борис. Женщина, жестикулируя, продолжала кричать.
– Спустимся! – предложил Борис и направился вперед, снова исполнившись радостного возбуждения.
Вслед за Борисом я преодолел несколько маршей бетонной лестницы. Едва мы достигли земли, как ветер набросился на нас с бешеной силой, но Борис все же умудрялся, ради забавы, изображать неуверенные движения только что приземлившегося парашютиста.
Тетя Ким оказалась плотной дамой лет сорока; ее суровое лицо было неуловимо мне знакомо.
– Вы, должно быть, оба оглохли, – сказала она, когда мы приблизились. – Мы видели, как вы выходили из автобуса, и стали вас окликать, но куда там: вы не соизволили отозваться. Тогда я спустилась сюда, но вас как корова языком слизнула.
– Боже! – произнес я, – Мы ничего не слышали – правда, Борис? Это, должно быть, из-за ветра. Итак, – я осмотрелся, – вы наблюдали за нами из окна вашей квартиры?
Плотная дама неопределенно указала на какое-то из бесчисленных окон у нас над головами.
– Мы окликали вас тысячу раз. – Повернувшись к Борису, она сказала: – Твоя мама наверху, дружок Она просто жаждет тебя увидеть.
– Мама?!
– Ступай-ка быстрей наверх, она просто сгорает от нетерпения. И знаешь что? Она весь день готовила к твоему приходу самое что ни на есть фантастическое пиршество. Хочешь верь, хочешь нет, но, по ее словам, она состряпала все твое самое любимое, чего только твоя душенька пожелает. И вот она рассказывает мне все это, мы выглядываем из окна – а вы тут как тут, выходите из автобуса. Слушайте, ребята, я уже полчаса вас разыскиваю и продрогла до костей. Сколько нам еще здесь стоять?
Она протянула руку. Борис взял ее – и мы двинулись в указанном направлении. Когда мы подошли к дому, Борис опередил нас, распахнул запасную дверь и исчез за нею. Дверь закрылась. Плотная дама распахнула ее передо мной и произнесла:
– Райдер, вас, кажется, ждут где-то еще? Софи говорила, что телефон весь день просто разрывается. Вас ищут.
– Правда? Ага. Ну, как видите, я здесь. – Я усмехнулся. – Привез Бориса.
Женщина пожала плечами:
– Вы лучше знаете, что делать.
Мы стояли на тускло освещенной нижней площадке. Рядом на стене помещались почтовые ящики и пожарное оборудование. Едва мы вступили на первый пролет (а их виднелось над головой еще не меньше пяти), откуда-то сверху донесся топот Бориса и затем его крик: «Мама!», последовали радостные восклицания, снова топот, и голос Софи произнес: «Ах ты, мой голубчик!» Слова звучали приглушенно, и я догадался, что мать с сыном обнялись. Когда мы с плотной дамой Достигли площадки, они уже скрылись в глубине квартиры.
– Простите за беспорядок, – бросила женщина, пропуская меня вперед.
Через крохотную прихожую я попал в большую комнату свободной планировки, обставленную незамысловатой современной мебелью. Самой заметной деталью интерьера было громадное панорамное окно. Софи и Борис стояли перед ним – и первым делом я увидел их силуэты на фоне серого неба. Софи встретила меня беглой улыбкой и продолжила разговор с Борисом. Они, казалось, были чем-то радостно возбуждены, и Софи все время обнимала Бориса за плечо. Они постоянно указывали на окно, и я подумал, что Софи, наверное, рассказывает, как они с плотной дамой заметили нас, выходящих из автобуса. Но, подойдя ближе, я услышал ее слова:
– Да, правда. Практически все уже готово. Осталось только подогреть кое-что: мясной пирог, например.
Реплики Бориса я не разобрал, а Софи отозвалась:
– Конечно. Поиграем в любую игру, какую захочешь. Выберешь, когда поедим.
Борис взглянул на мать вопросительно, и я заметил в его лице настороженность, мешавшую ему радоваться так безоглядно, как, наверное, хотелось Софи. Когда Борис отошел в другой конец комнаты, Софи шагнула ко мне и печально покачала головой.
– Мне очень жаль, – быстро проговорила она. – Он никуда не годится. Можно сказать, даже хуже, чем тот, что я смотрела в прошлом месяце. Вид потрясающий, дом стоит на самом краю утеса, но он, того и гляди, развалится. Мистер Майер под конец со мной согласился. Он думает, крыша вряд ли продержится долго: ее сорвет первым же ураганом. Я сразу вернулась – уже к одиннадцати была дома. Прости. Вижу, ты разочарован. – Она бросила взгляд на Бориса, который изучал плейер, лежавший на полке.
– Не надо отчаиваться, – произнес я со вздохом. – Уверен, в скором времени нам что-нибудь подвернется.
– Но на обратном пути, в поезде, я подумала вот чем. Почему бы нам, купили мы дом или нет, не проводить время вместе? И вот, едва вернувшись, сразу взялась за стряпню. Подумала, что неплохо будет сегодня устроить пиршество – только для троих. Я вспомнила, как поступала моя мать перед болезнью, – я была тогда еще маленькой. Она готовила огромное количество всяких мелких штучек и выкладывала их перед нами на выбор. Это были замечательные вечера, и мне подумалось, хорошо бы сегодня изобразить что-нибудь подобное только для троих. Прежде я всерьез об этом не размышляла, с такой-то кухней, но сегодня осмотрела ее хорошенько и убедилась, что была дурочкой. Кухня, конечно, далека от идеала, но вполне пригодна. И я начала готовить. Весь день с утра занималась стряпней. И все успела. Любимые блюда Бориса. Ждут нас не дождутся: чуть подогреешь – и можно есть. Сегодня у нас будет большой пир.
– Отлично. Я уже облизываюсь.
– Почему бы и нет, даже в этой квартире. И ты показал себя таким отзывчивым… во всем. Я обдумала наши обстоятельства. Когда возвращалась. Нам нужно забыть о прошлом. Нужно собираться вместе. И делать что-нибудь хорошее.
– Да. Ты совершенно права.
Софи выглянула в окно, потом добавила:
– А, чуть не забыла. Несколько раз звонила та женщина. Все время, пока я готовила. Мисс Штратман. Спрашивала, не знаю ли я, где тебя найти. Ты с ней разговаривал?
– С мисс Штратман? Нет. Чего она хотела?
Она, кажется, решила, что в твоем расписании на сегодня произошла путаница. Она была очень вежлива и все извинялась за беспокойство. По ее словам, она уверена, что ты владеешь ситуацией, и она нисколько не встревожена, просто хочет проверить. Но через четверть часа телефон звонил снова и разговор повторялся.
– Ну, тревожиться, в самом деле, не о чем. Э-э… ты говоришь, ей кажется, что я должен быть где-то в другом месте?
– Не знаю точно, вполне ли ее поняла. Она была очень любезна, но все время названивала. Из-за нее я передержала в духовке пирожки с курятиной. В последний раз она спрашивала, готовлюсь ли я к приему, который состоится вечером в галерее Карвинского. Ты мне о нем не говорил, но из ее слов стало ясно, что меня, похоже, там ожидают. И я сказала – да, готовлюсь и рада приглашению. Тогда она спросила, что думает Борис. Я сказала: да, Борис тоже рад, как и ты – ты просто горишь нетерпением. Это, кажется, ее успокоило. Она повторила, что нисколько не беспокоится – всего лишь пришлось к слову, и только. Я положила трубку и вначале пригорюнилась. Я подумала, что этот прием помешает нашему пиру. Но потом мне пришло в голову, что я успею подготовиться заранее, потом мы съездим на прием; задерживаться там допоздна совершенно не обязательно, мы уйдем пораньше и проведем вечер вместе. И еще я подумала, что это даже совсем неплохо. Побывать на таком приеме будет полезно и мне, и Борису. – Она внезапно потянулась к Борису, который переместился к нам ближе, и сгребла его за плечи. – Борис, ты произведешь там фурор, правда? Эти люди тебе понравятся. Будь самим собой и прекрасно проведешь время. Тебя на части будут рвать. Не успеешь оглянуться, как мы вернемся домой и устроим грандиозную пирушку, только для троих. У меня все готово – все, что ты любишь.
Борис утомленно высвободился из ее объятий и снова отошел. Софи с улыбкой проводила его взглядом, потом повернулась ко мне и сказала:
– Нам, наверное, уже пора? Галерея Карвинского отсюда неблизко.
– Да, – кивнул я и взглянул на часы. – Да, ты права. – Я обернулся к плотной даме, которая тем временем успела вернуться в комнату. – Не дадите ли совет? Я не знаю точно, на каком автобусе можно доехать до галереи. Когда придет этот автобус?
– До галереи Карвинского? – переспросила дама, смерив меня презрительным взглядом. Казалось, только присутствие Бориса удержало ее от саркастического замечания. – Отсюда не ходят автобусы в галерею Карвинского. Садиться нужно в центре города. Придется подождать трамвая у библиотеки. Но вам не успеть, это точно.
– Ах, какая жалость. Я рассчитывал, что доберусь на автобусе.
Плотная дама одарила меня еще одним пренебрежительным взглядом и произнесла:
– Возьмите мою машину. Она мне сегодня не понадобится.
– Вы очень любезны. Но мы вас точно не…
– Хватит чушь молоть, Райдер. Вам позарез нужна машина. Иначе вы ни за что не успеете в галерею Карвинского. Даже и с машиной времени в обрез, если не отправиться прямо сейчас.
– Да, я как раз об этом думал. Но нам бы не хотелось доставлять вам неудобства.
– Можете взять с собой несколько коробок с книгами. Я не смогу их довезти, если завтра придется ехать на автобусе.
– Конечно. Мы сделаем все, что только можем.
– Тогда завезите их утром в лавку Германа Рота, в любое время до десяти.
– Не беспокойся, Ким, – опередив меня, вставила Софи. – Я присмотрю за книгами. Ты очень добра.
– Ну ладно, ребята, вам пора двигаться. Эй, дружок, – дама сделала Борису знак рукой, – не поможешь ли мне погрузить книги?
Следующие несколько минут я провел в одиночестве, глядя в окно. Все остальные скрылись в спальне, и до меня доносились обрывки разговора и смех. Мне подумалось, что нужно бы пойти и помочь им, но я решил воспользоваться моментом и собраться с мыслями перед предстоящим приемом. Я продолжал стоять и рассматривать искусственное озеро. У дальнего его конца несколько ребятишек принялись кидать мяч в ограду, в остальном берега были пусты.
Тут я услышал оклик плотной дамы: оказалось, все уже готовы. В прихожей я обнаружил Софи и Бориса, с коробками в руках: они уже пересекали порог и на ходу о чем-то заспорили.
Плотная дама придерживала для меня дверь.
– Софи настроилась хорошо провести вечер, – понизив голос, проговорила она. – Так что не подведите ее снова, Райдер.
– Не беспокойтесь, – отозвался я. – Я позабочусь, чтобы все прошло хорошо.
Она смерила меня суровым взглядом и направилась вниз, позвякивая ключами.
Я последовал за ней. Одолев второй пролет, мы встретили женщину, которая медленно поднималась вверх. Пробормотав «простите», она стала протискиваться мимо полной дамы. Уже миновав ее, я сообразил, что это Фиона Робертс, все еще в кондукторской униформе. Она тоже, казалось, узнала меня лишь в последний миг (на лестнице было довольно темно), однако устало обернулась, опираясь на металлические перила, и сказала:
– А, вот и ты. Спасибо, ты очень пунктуален. А я немного задержалась, ты уж меня прости. Маршрут изменили, трамвай пустили по восточному кольцу, так что моя смена затянулась. Надеюсь, ты не очень долго ждал.
– Нет-нет! – Я слегка отступил назад. – Совсем чуть-чуть. Но, к сожалению, у меня очень насыщенный график…
– Все нормально, я не отниму у тебя много времени. Надо сказать, я, как договорились, уже обзвонила девочек: воспользовалась телефоном в столовой депо во время обеденного перерыва. Сказала, пусть ждут меня с приятелем, но умолчала, что это будешь ты. Сперва я собиралась их предупредить, как мы и уславливались, но я начала со звонка Труде, услышала ее голос, произнесший: «Ах да, это ты, дорогая» с эдакой покровительственной интонацией… Я представила себе ее бесконечные телефонные переговоры с Инге и всеми прочими, как они обсуждают вчерашние события, притворяются, что жалеют меня, договариваются обходиться со мной бережно, поскольку я теперь вроде больная и их долг проявлять тактичность. Но, разумеется, им придется выставить меня из Фонда: там ведь не место такого рода особам. Да, они упивались вовсю, не сомневаюсь, я это почувствовала сразу по ее голосу. «Ах да, это ты, дорогая». И я подумала: ну ладно, не стану я тебя предупреждать. Посмотрим, как ты, не поверив мне, сядешь в лужу. Вот что я подумала про себя. Думаю, тебя как громом поразит, когда ты откроешь дверь и увидишь, кто стоит со мною рядом. Надеюсь, ты будешь в самой затрапезной одежде – возможно, в спортивном костюме, совсем без косметики, бородавка на носу не замазана и прическа та самая, образная, которая старит тебя лет на пятнадцать. И еще надеюсь, что в квартире все перевернуто вверх дном и повсюду раскиданы эти дурацкие журналы, скандальные газетенки и дамские романы, которыми ты зачитываешься. От удивления у тебя глаза на лоб полезут – и, не зная, что говорить, ты начнешь ляпать одну глупость за другой. А когда предложишь перекусить, окажется, что в доме хоть шаром покати, и почувствуешь себя дура дурой, оттого что не поверила мне. Пусть так и будет, подумала я. Так что я не предупредила ни ее, ни остальных. Просто сказала, что приду с приятелем. – Она замолкла, чтобы немного успокоиться. Потом продолжила: – Прости. Надеюсь, ты не счел меня мстительной. Но я мечтала об этом целый день. Это придавало мне бодрости, пока я занималась этими треклятыми билетами. Пассажиры, должно быть, удивлялись, почему я такая – знаешь, с блеском в глазах. Ну ладно, если у тебя плотный график, то сразу и двинемся. Начнем с Труде. Инге, как всегда в это время дня, будет у нее, поэтому убьем разом двух зайцев. На остальных мне плевать. Мне главное – увидеть, какие будут лица у этих двух. Ну, двинулись!
Когда она пустилась вверх по лестнице, в ее движениях не было ни следа прежней усталости. Лестница казалась бесконечной, один марш сменял другой, пока я окончательно не запыхался. Фиона же была свежа как огурчик. Пока мы поднимались, она без умолку болтала приглушенным голосом, словно опасаясь, что нас подслушают.
– Тебе не нужно с ними слишком много разговаривать, – бросила она вскользь. – Просто дай им несколько минут поохать и поахать. Правда, ты, конечно, захочешь обсудить вопрос о твоих родителях.
Когда мы наконец взобрались по лестнице, я с трудом дышал и не обращал уже внимания, куда меня ведут. Я смутно сознавал, что мы следуем по темному коридору мимо многочисленных дверей – и Фиона, не подозревая о моих трудностях, шагает впереди. Внезапно она остановилась и постучала в дверь. Догнав ее, я был вынужден опереться рукой на дверную раму. Когда дверь открылась, я, должно быть, представлял собой жалкую фигуру, которая горбилась за спиной торжествующей Фионы.
– Труде, – произнесла Фиона. – Я привела приятеля.
Я с усилием выпрямился и изобразил на лице приятную улыбку.
16
Дверь нам открыла упитанная женщина лет пятидесяти с короткими светлыми волосами. На ней был просторный розовый джемпер и мешковатые брюки в полоску. Труде бросила на меня беглый взгляд и, не обнаружив ничего необычного, повернулась к Фионе со словами:
– А, ну да. Что ж, прошу.
В ее тоне отчетливо звучали снисходительные нотки: это, казалось, еще больше вдохновило Фиону, упивавшуюся приятным предвкушением. Она послала мне заговорщическую улыбку, и мы последовали за Труде в квартиру.
– Инге у тебя? – спросила Фиона, когда мы вошли в крохотную прихожую.
– Да, мы только что вернулись. Знаешь, у нас целая куча новостей. И раз ты зашла в самую подходящую минуту, ты услышишь их первой. Тебе повезло.
Последнее замечание, как мне показалось, было сделано вполне серьезно. Оставив нас в прихожей, РУДе скрылась за дверью, и до нас донесся ее голос:
– Инге, это Фиона. И какой-то ее приятель. Думаю, мы должны рассказать ей о том, что сегодня случилось.
– Фиона? – Инге произнесла это слегка шокированным тоном. С усилием она добавила: – Что ж, полагаю, нужно пригласить ее войти.
Услышав это, Фиона снова радостно мне улыбнулась. Затем в дверях появилась голова Труде, и мы прошли внутрь.
По размерам и очертаниям эта комната напоминала салон, в котором я побывал недавно, только была теснее заставлена, в обивке преобладал цветочный рисунок. Должно быть, окна выходили на другую сторону или небо немного прояснилось. Как бы то ни было, через большое окно проникали солнечные лучи, и, вступая в пятно света, я нисколько не сомневался, что женщины меня узнают и слегка вздрогнут. Фиона, очевидно, ожидала того же, поэтому она осторожно посторонилась, чтобы не ослабить впечатления. Однако ни Труде, ни Инге, казалось, ничего не заметили. Они скользнули по мне безразличным взором, и Труде довольно холодно пригласила нас сесть. Мы устроились рядом на узком диване. Фиона вначале растерялась, но затем, видимо, решила, что этот неожиданный оборот событий поведет к тем большему эффекту, когда истина выплывет наружу, и послала мне еще одну ликующую улыбку.
– Мне рассказывать или ты сама? – спросила Инге.
Труде, которая явно держалась в тени своей более молодой подруги, отозвалась:
– Нет уж, говори ты. Ты это заслужила. Но вот что, Фиона, – она обернулась к нам, – держи пока язык за зубами. Мы готовим сюрприз для сегодняшней встречи, мы имеем право. О, разве мы не говорили тебе о сегодняшней встрече? Ага, ну теперь ты знаешь. Приходи, если будет время. Но раз у тебя гостит приятель, – она кивнула в мою сторону, – то мы не обидимся, если ты не сможешь прийти. Давай, Инге, приступай: ты, право же, это заслужила.
– Да, Фиона, уверена, тебе будет интересно: день у нас выдался просто потрясающий. Как ты знаешь, мистер фон Браун пригласил нас сегодня в свою контору, чтобы обсудить с ним лично наши планы относительно родителей мистера Райдера. Ах, ты не знаешь? А я думала, все знают. Вечером мы доложим подробно об этой встрече; сейчас скажу только, что она прошла очень мило, хотя потребовалось ее немного сократить. Мистер фон Браун извинялся без конца, просто рассыпался в извинениях. Он просил прощения за то, что ему придется уехать пораньше, но когда мы узнали причину, то всё поняли. Видишь ли, речь шла о чрезвычайно важной поездке в зоопарк. Можешь смеяться, Фиона, дорогая, но это было не заурядное посещение зоопарка. Официальная группа, включающая, естественно, самого мистера фон Брауна, собиралась сопроводить туда мистера Бродского. Известно ли тебе, что мистер Бродский ни разу не был в зоопарке? Но вся штука в том, что и мисс Коллинз уговорили туда отправиться. Да, в зоопарк! Можешь себе представить? После всех этих лет! И мистер Бродский вполне это заслужил, тут же сказали мы обе. Да, мисс Коллинз собиралась там быть, ждать в условленном месте, пока не прибудет официальная группа, а потом переговорить с мистером Бродским. Представляешь себе? После стольких лет они намеревались встретиться и по-настоящему побеседовать! Мы сказали, что как нельзя лучше понимаем, почему нашу беседу с мистером фон Брауном придется сократить, но он был с нами так любезен и его явно мучила неловкость, вот он и предложил: «А почему бы вам, дамы, не отправиться с нами в зоопарк? Я, естественно, не предлагаю вам присоединиться к официальной группе, однако вы могли бы наблюдать со стороны». Мы сказали, что будем просто в восторге. И тогда он говорит: «Если вы согласитесь, то не только станете свидетельницами первой за многие годы встречи мистера Бродского с его женой, но… (тут он помедлил – правда, Труде?)… помедлил и бросил эдак небрежно: сможете видеть вблизи мистера Райдера, который дал любезное согласие войти в официальную группу. И если случится удобный момент (хотя гарантировать это я не могу), я дам вам знак и вас ему представлю». Мы не поверили своим ушам! Но, конечно, поразмыслив на обратном пути, сказали друг другу, что на самом деле ничего удивительного тут нет. В конце концов, за последние несколько лет мы немало продвинулись: вспомнить только флажки для гастролеров из Пекина, а сандвичи для ланча с Анри Леду – мы тогда просто из кожи вылезли…
– Пекинский балет – вот что было переломной точкой, – ввернула Труде.
– Да, действительно. Но, наверное, у нас не было времени остановиться и подумать: мы трудились, не жалея сил, и даже не подозревали о том, как растем в глазах горожан. И теперь, положа руку на сердце, нужно признать, что наша роль в общественной жизни стала очень заметной. Пора открыть на это глаза. Посмотрим правде в лицо: не случайно мистер фон Браун пригласил нас в свою контору и закончил разговор этим самым предложением. «Если выпадет удобный момент, я вас ему представлю». Именно так и сказал – правда, Труде? «Не сомневаюсь, мистер Райдер будет очень рад с вами встретиться – в особенности потому, что вы взяли на себя заботу о его родителях, а это волнует его как ничто другое». А ведь мы всегда говорили, что, взявшись за это поручение, получаем прекрасный шанс быть представленными мистеру Райдеру. Вот только не ожидали, что произойдет это так скоро, – и нас поразило будто громом… Что с тобой, Фиона, дорогая?
Сидевшая рядом со мной Фиона нетерпеливо ерзала на месте, пытаясь прервать этот словесный поток. Теперь, когда Инге ненадолго умолкла, Фиона подтолкнула меня локтем и бросила взгляд, говоривший: «Ну же! Сейчас самое время!» К несчастью, я еще не совсем отдышался после подъема по лестнице и, наверное, поэтому замешкался. Во всяком случае, возникла неловкая пауза – и все три женщины уставились на меня. Поскольку я так и не раскрыл рта, Инге продолжила:
– Хорошо. Если не возражаешь, Фиона, я договорю до конца. Не сомневаюсь, дорогая, что у тебя в запасе множество интересных историй, и мы жаждем их услышать. Понятно, что пока с нами в центре города происходило то, о чем я рассказываю, ты тоже пережила немало любопытного в своем трамвае, но если ты соизволишь еще минуточку потерпеть, твоих ушей может коснуться нечто, не вполне для тебя безразличное. В конце концов (тут я решил, что сарказм, звучавший в ее голосе, выходит за рамки приличий), речь идет о твоем старом друге – твоем старом друге мистере Райдере…
– Инге, ради Бога! – вмешалась Труде, но губы ее тронула усмешка, и обе женщины обменялись веселыми взглядами.
Фиона снова толкнула меня локтем. По ее лицу я понял, что она потеряла терпение и желает немедленно поставить своих мучительниц на место. Наклонившись вперед, я откашлялся, но, прежде чем успел вставить хоть слово, Инге заговорила вновь:
– Так вот, я упомянула о том, что, если подумать, при наших заслугах, собственно, другого обращения и быть не может. Ясно, что во всяком случае мистер фон Браун считает именно так. Он был все время сама обходительность, правда? Беспрестанно извинялся, когда ему пришлось оставить нас и отправиться в ратушу, чтобы присоединиться к официальной группе. «Мы будем в зоопарке примерно через полчаса, – повторял он. – Надеюсь вас там увидеть». Сказал, что мы можем держаться метрах в пяти-шести от официальной группы – это будет вполне уместно. В конце концов, мы же не просто публика! О, прошу прощения, Фиона, мы не забыли о тебе и собирались сообщить, что одна из нашей компании – то есть ты, дорогая, принадлежит к числу ближайших друзей мистера Райдера, давних и близких его друзей. Мы думали вставить эту фразу, но случай как-то не подвернулся – да, Труде?
Женщины снова обменялись ухмылками. Фиона едва сдерживала ярость. Видя, что дело зашло слишком далеко, я решил вмешаться. Существовало две возможности сделать это безотлагательно. Во-первых, объявлением о том, кто я есть, неплохо было бы непринужденно дополнить очередную тираду Инге. К примеру, преспокойно ввернуть: «Ну что ж, нам не выпало удовольствия познакомиться в зоопарке, но что за беда – ведь гораздо удобнее сделать это здесь, у вас дома?» или что-нибудь еще в этом духе. Иной способ заключался просто-напросто в том, чтобы внезапно вскочить с места и, не исключено, с воздетыми руками без околичностей провозгласить: «Я – Райдер!» Мне, разумеется, хотелось выбрать из этих двух ходов более эффектный, поэтому, вновь замешкавшись, я упустил момент, и Инге продолжала рассказ:
– Мы добрались до зоопарка и прождали там… минут двадцать, так ведь, Труде? Мы стояли за столиком кафе – и минут через двадцать увидели, как прямо к воротам подъехали автомобили и из них вышли члены группы – отборнейшая публика. Десять или одиннадцать джентльменов, один солидней другого: мистер фон Винтерштейн, мистер Фишер, мистер Хоффман. И, конечно, мистер фон Браун. Среди них находился мистер Бродский – и вид у него был самый изысканный, правда, Труде? Его было не узнать. Мы, понятно, тут же принялись высматривать мистера Райдера, но его не было. Мы с Труде переводили взгляд то на одного, то на другого, но это были обыкновенные люди – члены городского совета. Мы было приняли за мистера Райдера очередного джентльмена, выходившего из машины, но это оказался мистер Райтмайер. Как бы то ни было, мистер Райдер не появился, и мы предположили, что он задерживается по причине своего слишком плотного расписания. И вот эти господа двинулись по тропе – все, как один, в темных пальто, за исключением мистера Бродского, который был одет в серое (очень элегантное), и на нем была того же цвета шляпа. Они неспешным шагом миновали ряд кленов и приблизились к клеткам. Мистер фон Винтерштейн явно опекал мистера Бродского и показывал ему животных. Но, как ты понимаешь, никому не было дела до зверей: все явились ради свидания мистера Бродского с мисс Коллинз. И мы не выдержали – правда, Труде? Мы прошли вперед, завернули за угол и попали на центральный перекресток, где, разумеется, находилась мисс Коллинз, которая в полном одиночестве стояла и рассматривала жирафов. Мимо нас шли и другие посетители, но они, конечно, ни о чем не подозревали, и только когда из-за угла показалась официальная группа, осознали необычность происходящего и почтительно посторонились, а мисс Коллинз по-прежнему стояла перед клеткой с жирафами и выглядела еще более одиноко, чем всегда, а заметив официальную группу, стала пристально рассматривать жирафов. Внешне абсолютно спокойна – не догадаешься, что делается внутри. А у мистера Бродского, мы видели, лицо застыло – и он украдкой косился на мисс Коллинз, хотя расстояние между ними было еще порядочное: оставалось пройти клетки с обезьянами и енотами. Мистер фон Винтерштейн представлял мистеру Бродскому зверей, словно официальных гостей на банкете, – правда, Труде? Мы не понимали, почему джентльмены не шагают прямиком к жирафам и мисс Коллинз, но, видно, таков был их план. Сцена вышла до того волнующей, до того трогательной, что мы на минуту даже забыли о мистере Райдере, который мог появиться в любой момент. Мы видели, как изо рта мистера Бродского и других сопровождающих вылетал пар; потом, когда оставалось всего две-три клетки, мистер Бродский потерял всякий интерес к животным и сдернул с себя шляпу. Это был очень старомодный, церемонный жест, Фиона. Мы гордились, что присутствуем при этом.
