полная версия

Ирина Родионова
СемьЯ

Глава 6

– Теперь точно не успею попрощаться, и папа уедет… – шепчет Саша и умолкает, ощутив, как ее слова громадным облаком повисают в воздухе.

Юра искоса глядит на нее, крепко сжав губы. Она понимает: его друзья неизвестно где, Костя и Женя все еще в глубине коридоров, наедине с химерой. Карта, теплые вещи и еда – почти ничего не осталось. Только полупустой и дважды промоченный рюкзак Егора, да Мила захватила с собой вещи, и почти все – Валины. Все припасы бросили там, в комнате, пока собирались в дикой спешке.

А Саша опять жалуется из-за папы.

Щеки колет стыдом.

Бродяги идут по тоннелю, проложенному на невероятной глубине под землей, и кажется, что того мира, реального, и вовсе больше нет. Только закопченные стены, ржавеющие скобы и обескровленные жилистые провода… Коридор кончается быстро, Саша даже не успевает устать от беспрестанного мелькания одинаковых дверей перед глазами, как очередное жерло выныривает прямо перед ними.

Юра спрыгивает с небольшого выступа, оглядывается по сторонам. Прислушивается.

Тоннели, казалось, оживают: отовсюду доносится приглушенное дыхание. Шорохи, скрипы, металлический лязг… Едва различимые шаги, ни на миг не позволяющие забыть, куда бродяги попали.

Не позволяющие забыть об опасности, свернувшейся клубком в каждом углу.

– Давайте, – в конце концов зовет Юра. Ему передают притихшую Валю, а Мила, с трудом доковылявшая до них, ласково гладит бледную девичью ладошку.

– И куда нам теперь идти, чтобы выбраться отсюда? – спрашивает Саша, спрыгнув с выступа. Оставлять мертвенный коридор, в котором все было забито глухой тишиной, не хочется. Шепоток, кажется, умоляет ее шагнуть вперед.

От этого становится не по себе.

Юра молчит.

– Куда?.. – эхом переспрашивает Мила.

– Направо, – решает он. Говорит так, чтобы никто не посмел ему возразить.

– Ты уверен? – с нажимом спрашивает Саша. – Сколько ж можно плутать…

– Уверен. Пошли.

Внутри Саши вспыхивает гнев, но тут же гаснет. Что ей толку злиться? Других вариантов все равно пока нет.

Переглядываясь, бродяги медленно ползут дальше.

Здесь хотя бы есть свет – здоровые рыжеватые лампы под потолком горят почти в полную мощность, щедро делятся светом с испуганными людьми. Теперь бродягам негде спрятаться, но Саша изо всех сил пытается дышать размеренно и ровно.

Подумаешь, шепот. Скрип. Или шаги.

Это же все просто чудится.

Чудится ли?..

Но Мила вздрагивает от очередного скрипа вместе с Сашей, и мир будто бы чуточку кренится в сторону.

Ладно. Зато тут много боковых ответвлений. Если перед ними появится химера, всегда можно будет уйти вправо или влево и бежать, бежать, пока легкие не взорвутся белой вспышкой, пока дыхание не оборвется в горле, пока…

– Я сама хочу пойти, – просит Валюшка едва слышно, но Юра лишь качает головой:

– Давай потом, ладно?.. Сейчас нам надо всех найти.

– Нет, я хочу сама! – Валюшка поднимает голову от его плеча и кривит лицо, словно готовится заплакать. Саша, на миг отстранившаяся от всего вокруг, удивляется – и откуда в девочке столько воды? Плачет и плачет, никак не успокоится…

Мила догоняет их, гладит Валю по голове, но девочка вырывается, брыкается и, кажется, вот-вот укусит Юру мелкими зубками.

Саше не хочется вмешиваться. Ей страшно, ей тошно, ей почти невмоготу. Качели подбрасывают ее то под облака, то низвергают в преисподнюю: то злость накатывает, то смирение, то отчаяние… Папа вот-вот уедет, уедет надолго, быть может, даже навсегда. А она так и останется в этих мрачных тоннелях.

И тоже, наверное, навеки.

– Сам-а-а! – разрывается криком Валюшка, и Юра ставит ее на пол. Громкие вопли могут привлечь что-то нехорошее, затаившееся впереди, зовущее их голосом пропавшего Кости.

Мила успокаивает, присаживается рядом с Валей, приглаживает ее сальные кудряшки и стирает пальцами мелкие слезинки с чумазого лица. Юра морщится, и шея его покрывается багровыми пятнами – он напружиненный и злой, он и сам боится, а Валины крики вот-вот сорвут крышку с закипающего чайника.

– Тише, тише… – шепчет Мила. Теперь она больше не злится. Ее лицо осунулось и посерело, глаза ввалились. Кажется, будто она вот-вот рассыплется на части.

А потом, заметив, что Валя и не собирается успокаиваться, Мила затягивает ласковую мелодию.

Саша, стоящая рядом с ними, жмурится. Ей вспоминается промозглый вечер, заиндевевшее окно и тяжелое пуховое одеяло. Оно немного прорвалось сбоку, нитки расходятся, и из дыры торчат слежавшиеся желтые пушинки с острыми краешками. Маленькая Саша, закутанная в одеяло, словно в кокон, часто-часто моргает, пытаясь не уснуть.

Просто сказка очень интересная. Мама клюет носом, бормочет, водя пальцем по страницам, не догадываясь даже, как приключения гусенка и стрекозы остаются счастьем в маленькой Саше. У девочки мокрые после ванны волосы, кончик носа заледенел от прохлады, а торшер едва светит, и мама читает скорее по памяти, чем по бумаге.

Саше хочется, чтобы это никогда не заканчивалось.

Но мама вздрагивает, как наседка, заслышавшая писк, останавливается и… закрывает книжку.

– Проснулся, – извиняется мама.

Кто проснулся?..

– Саша! – Юра шепчет, но даже в этом шепоте слышно его раскатистое недовольство. Пятна с шеи ползут на подбородок, и Саше стыдно, что она замерла истуканом, зажмурив глаза, поддалась детским воспоминаниям.

– Все, я тут…

– Не спи! Быстро, быстро, пошли…

И они снова идут. Идут медленно – Валюшка быстро перебирает ножками, но не поспевает за остальными, и Мила, с трудом выдыхая нагревшийся в груди воздух, еле ползет рядом с ней. Саша тоже не прочь немного передохнуть: она уже опоздала, они давно идут неизвестно куда и усталость все сильнее накапливается в мышцах, тянет к земле…

Лампы мелькают над головой, мутные и запыленные. Юра прислушивается. Егор снова исчез позади, растворился, словно призрак, и если бы не его сухая ладонь, еще недавно лежавшая в ее руке, Саша подумала бы, что он никогда и не существовал.

– Тихо, – останавливается Юра, и все замирают вместе с ним.

Сколько это будет продолжаться?..

Саша опять злится.

Воздух в тоннеле напоминает спокойную озерную воду, затянутую ряской. Даже шепот стих – или Саша просто к нему привыкла и больше не замечает.

Мила присаживается рядом с Валюшкой, заботливо поправляет куртку, проверяет замки. Она едва успела одеть девочку этим утром, когда вокруг молочной пеленой висел дым, и теперь Валюшка напоминает беспризорника: на ней вещи с чужого плеча, великоватые и истрепанные, грязные… И лишь блестящие глаза все те же.

Удивительно, как Валя до сих пор остается непоседливым и капризным ребенком, когда столь много опасностей и трудностей поджидают ее каждый день.

– Что? – спрашивает Саша у Юры, устав бояться. Она устала ждать, за каким поворотом найдется кошмар. Устала вслушиваться, застонет ли неподалеку Костя, или это вновь всего лишь воспаленный бред. Устала, что выбраться из этих тоннелей невозможно.

Может, выхода-то и нет?..

– Шаги, – шепчет Юра и снова прислушивается.

– Костя? – спрашивает Мила, крепко держа Валю за длиннющий рукав. – Или Женя?..

– Не знаю, – он мотает головой. Глаза стекленеют. На миг Юра и на человека-то становится не похож: раздувающиеся ноздри, напряженный подбородок и пустота в глазах делают его незнакомым, чужим и немного… пугающим?

Валя дергает Сашу за брюки, и та едва не вскрикивает от неожиданности.

– Что такое?.. – даже присев, Саша все равно смотрит на Валюшку сверху вниз. Та мигом прижимается к ней, но молчит. – Ну, чего ты, все же хорошо…

– Не уходи, – просит Валя, до судороги вцепившись пальцами в Сашу. – Не бросай меня…

– С чего ты взяла, что тебя кто-то бросит? Валенька, мы будем рядом. И Мила, и Юра, и Егор…

– Нет. Ты не бросай…

– Почему именно я, а? Валь, скажи, пожалуйста.

Валя молчит, прячет лицо в складках тяжелой Сашиной куртки. Девочка теплая, почти горячая, живая и крепкая, и Саше хочется самой нести ее на руках, на одной-единственной целой руке, только бы держать рядом, не отпуская…

– Я буду с тобой, слышишь? И все для тебя сделаю, даже не думай об этом. Не бойся, Валенька…

Саша зарывается носом в ее кудряшки и чувствует смутно знакомый запах. Он щекочет ноздри, дразнит, но не дается, насмешливый, а Саша вдыхает полной грудью, пытаясь понять.

И понимает.

Речная вода. Кто-то вытащил водоросли на горячий песок, и теперь те источают гниение. Жарится на углях мясо, замаринованное в уксусе и луковых кольцах. Мелкие барашки волн царапают берег. Шум и гам – в воде барахтается детвора, и так легко не уследить, не заметить…

– Это Костя, – в конце концов решает Юра. – Идем, надо его найти.

В груди у Саши будто пружина разжимается. Бродяги спешат следом за Юрой, а в правой Сашиной руке надежно лежит крошечная ладошка.

Мила идет с другой стороны и тоже держит Валю за руку. Теперь они двигаются чуть быстрее, практически тащат девочку за собой, и та успокаивается и семенит, носками ботиночек зачерпывая воздух.

Лицо у Милы сосредоточенное, но и в нем видна надежда:

– Костю не оставим здесь, – едва слышно говорит она Саше. – Это благодаря ему я нашла бродяг. И Валю…

– Да, будем искать до последнего, – эхом отзывается Саша. – Никого не бросим.

Валюшка вскидывает глаза, и Саша едва не падает, споткнувшись на ровном месте. Глаза у девочки… Это глаза человека, знающего о большой беде. О большой боли, о смерти. Глаза прощающие, глаза милосердные.

Таких глаз просто не может быть у маленького человечка.

Но вот мигает лампа над головами, и в следующее мгновение Валюшка смотрит детскими глазенками и держится за Сашину взмокшую ладонь.

Мила все говорит о чем-то, рассказывает, как они выживали вместе с Костей в первые ее месяцы здесь, в сырых подземельях, но Саша ее почти не слышит. В ушах поселяется гул, словно самолет взлетает – в этом самолете папа, собравший вещи для далекого северного города.

– Ты из-за родителей, да? – чутко спрашивает Мила, и Саша закусывает губу:

– Да. Прости. Из-за папы. Я бы не подумала, что, провалившись в люк, не смогу выбраться из обычной канализации. Бред какой-то.

– Это только наверху кажется, что здесь все просто и понятно, – пожимает плечами Мила. – А на самом деле… Тут свой мир. Свои законы. Ты чужая здесь, поэтому так непросто, поэтому и не можем…

– Ну, прямо удивила, – криво усмехается Саша, пока Юра идет впереди всех, заглядывает в каждый боковой тоннель. – Всегда у меня так. Через одно место.

– Фиговое, наверно, чувство?

– Что?..

– Я сказала, что ты наверняка не очень себя чувствуешь из-за этого.

– Хм.

– Что-то не так?

– Да нет. Просто не привыкла обсуждать такие темы. Особенно…

– С мамой?

– Да. Особенно с мамой.

Мила улыбается через силу, кивает своим мыслям. Только открывает рот, собираясь сказать еще что-то, как вклинивается Юра:

– Дамы, давайте сначала найдем Костю, а потом будем чирикать о жизни, а?!

– Молчим, молчим… – шепчет Мила.

– Стойте! – вскидывается Саша, заметив движение в очередном тоннеле, что отходит по левую руку от них. Мила оборачивается. – Слышите? Там кто-то есть.

– Никого… – медленно отвечает Мила, и видно, как ей не по себе. – Там никого нет, Саш…

– Он не там, – качает головой Юра. – Надо идти дальше.

– Нет! – Саше больше не хочется шагать за ними молчаливой тенью. Она только и делает, что барашком идет следом то за Егором, то за Юрой, то за Костей. Хватит с нее. – Я знаю, что я видела. Там кто-то был, мелькнул, как тень…

– Химера? – спрашивает Юра, и Саше кажется, что в легких кончился воздух, что ей попросту нечем дышать, но она берет себя в руки и шепчет с напором:

– Там. Кто-то. Был. Это может быть Костя. Или Женя. Мы должны…

Егор взмахивает руками, указывает на Сашу, а потом, почти без остановки, поднимает большой палец. Он согласен, что надо проверить. Но Юра не сдается:

– Мы туда не пойдем. Надо идти за Костей, я точно знаю, что…

– Ну так и не ходите!

Она устала спорить. Устала идти и бояться, что бродяги попросту забыли раненого Костю там, позади.

И поэтому Саша, рванувшись, ныряет в глухо затянутый темнотою тоннель, почти что без надежды отыскать там кого-нибудь, но она же видела, точно видела…

– Стой! – орет Юра во весь голос, но она не слушает.

Она должна проверить. Она не хочет молча со всем соглашаться. Она… пусть это глупо, но это ее выбор. Сколько можно?! Саша чувствует, что права. Пускай она и сотворит какую-нибудь глупость, вляпается в проблемы, но докажет себе – я борюсь. Я не сломалась, я не замолчала, я все еще та Саша, что и… два дня назад?

Два дня. Спутанные волосы, пропитанные канализационной водой. Чужие вещи, с которых коркой слезает грязь. Плачущая Валюшка там, за спиной – но Саша ее не бросит. Она вернется.

Только отыщет Костю, или Женю, или те самые проблемы, которые…

Под ногами остается только воздух. И вокруг тоже воздух – такой недвижимый, словно чернота в морских глубинах, где только смерть и забвение. Сзади мелькают отблески чужих фонарей, напоминают флуоресцентные шары над зубастыми мордами рыбин.

Кажется, вот она и совершила свою глупость.

Мысли застревают в голове, пока время становится тягучим. Саше все еще кажется, что она бежит – перебирает ногами в воздухе, словно мультяшный персонаж, вот-вот перепрыгнет через пропасть, не упадет…

Но она уже падает. И это неотвратимо.

Удар выбивает из легких воздух – Саша вскрикивает и выгибается, не в силах сделать даже маленький вздох. Она и не поняла, что произошло – пролетела вниз, ударилась о ребристый бетон… Кажется, что мир вокруг состоит из этого промерзшего бетона, что Саша в бетонной клетке, ловушке, – и лежит сейчас, таращась во тьму, слушает, как бродяги суетятся наверху, зовут ее едва слышно, ругаются.

Кашель раздирает Сашу напополам.

– Я здесь… – хрипит она, захлебываясь воздухом. – Осторожно… яма…

– Сашка, дура! Я сейчас спущусь и убью тебя… – рычит Юра сверху, но ей больше не страшно.

Ей кажется, что все так, как и должно быть.

Мелкий брат бегает вокруг, неразличимый в темноте, шепчет едва слышно:

– Сашка, вставай, вставай давай, опоздаем, ну Саш…

Брат?

Чужие лучи света ползут по стенам, и бледные лица, похожие на фарфоровые тарелки, вырисовываются там, откуда Саша только что упала. Миг – и лиц больше не разобрать, лишь в глаза бьет яркий свет.

– Осторожно… – повторяет она, но никто не летит за ней следом. Они толпятся там, в тоннеле, взволнованно бормочут:

– Тут высоко?

– Высоко… Все ноги, наверное, переломала.

– И что теперь?!

– Стойте тут. Вальку, Валю держи! Упадет же. Я спущусь, проверю.

– Аккуратней…

– Да тут ступеньки, не бойся.

Юра ползет вниз. Ржавые ступени скрипят под его весом, они, разленившиеся за долгие годы простоя, с неохотой позволяют держаться за себя. Фонарный свет вымазывает мир блеклыми красками, на миг освещает и пол, на котором лежит Саша, а рядом… худое мальчишечье тело.

– Ой! – вскрикивает Мила. Она тоже заметила.

Саше требуется всего пара секунд, пока она ползет к скрюченному телу, чтобы понять – это не мальчишка. Это худая девушка с короткой стрижкой.

Это Женя.

– Женя, Жень… – шепчет Саша. Шершавый бетон цепляется за ладонь и колени, обдирает кожу, но Саше все равно. Не зря. Она не зря бежала сюда, не зря рухнула с высоты, все это было не зря, ведь иначе они не нашли бы Женю…

Саша думает лишь об одном.

Только бы она была жива.

Только. Бы. Жива.

Женя теплая, и Саша рада этому – она осторожно переворачивает податливую, словно тряпичная кукла, Женю и гладит ее лицо чумазой рукой. Надежда внутри хрупкая, рассыпающаяся, но Саша больше не помнит прищуренных недобро глаз, желчных слов и оскорблений, нет, она рада, что Женя снова с ними, и они смогут ей помочь…

Потому что Женя человек. Потому что и Женю, колючую и вредную Женю, тоже жалко.

Саша плачет. Сама не чувствует, как плачет. Вскрикивает:

– На лицо! Посвети на лицо ей…

– Тише!

И сразу несколько лучей сходятся на Жениной худой фигуре, и все это напоминает театр – вот-вот в пятне света покажется актриса в вычурном гриме, и зал замрет, прислушиваясь к ее монологу.

Но нет. В пятне света лишь они. У Жени ободранное лицо – нос распух и посинел, под глазами залегли тени. На бледной коже запеклась густая кровь. Но Женины веки дрожат, глаза пульсируют в хаотичном танце, словно она досматривает последние сны.

Черты ее лица смягчились, нет больше ничего мужского, злобного или ехидного – обычное лицо с темными ранами, беспечное и спокойное, почти детское. И Саша ревет, прижимается к Жене, обхватывает ее целой рукой. Даже перелом утих ненадолго – это хорошо, что Саша не упала прямо на руку, но ей сейчас совершенно не до рук, не до них, бесполезных…

– Отойди, – Юра, неизвестно откуда взявшийся, отодвигает Сашу в сторону. Он трясет Женю за плечи, хлопает по щекам, и она стонет, а потом распахивает глаза, таращит их в ужасе, и кашляет. Ее ладонь скользит по разбитому лицу.

– Спокойно… – Юра помогает ей присесть. – Все свои. Ты как?

– Больно… – шепчет Женя, голос у нее слабый и ломкий.

– Главное, что живая… – Саша не может справиться с собой, она плачет, она почти срывается в истерику. Ее правая рука крепко сжимает липкую ладонь, и Женя, едва поняв это, мигом отстраняется:

– Ты че, вообще уже? – ее голос тяжелеет.

– Заткнись, – советует Юра, мягко ощупывая Женин нос. – Не сломан, нормально… Голова кружится? Тошнит?

– Нет, – отбивается Женя, которая с каждой секундой все больше и больше напоминает саму себя. – Все в пор-рядке, нор-рмально я! Что эта полоумная тут забыла?..

– Эта полоумная тебя и нашла, – отвечает Юра, и Женя приподнимает брови, тут же зашипев и скривившись от боли. – Я думал, что ей показалось. Честно говоря, я вообще не рассчитывал, что мы тебя найдем. А Саша убежала в тоннель и… И привела к тебе.

Женя молчит. Смотрит на Сашу так, будто впервые ее видит.

Но Саша этого не замечает – она рыдает так, будто хочет выплакать всю тяжесть, скопившуюся в груди. Страх, одиночество и непонимание – все, что по капле собиралось внутри нее в эти сумасшедшие дни, отыскивает выход и превращается в слезы.

– Саша! Саш… – негромко зовет Мила сверху.

– Дай ей поплакать, – просит Юра, и все умолкают. Ждут.

Саша рыдает, лбом уткнувшись в ледяной бетон. Ей, быть может, только этого и надо – пореветь, жалея себя за сорвавшуюся встречу с папой, надеясь отыскать выход, надеясь не развалиться и выдержать каждый пинок от судьбы. Юра сидит рядом.

И только когда поток рыданий, стонов и всхлипов подходит к концу, а Сашу сотрясает крупная дрожь, он кладет руку ей на плечо.

– Ты была права, я зря тебя не послушал. Но если ты еще хоть раз убежишь от остальных, я тебя своими же руками…

– Я знаю, знаю… Прости меня… – она всхлипывает и вытирает щеки, чувствуя, как лицо уродливо раздулось от рыданий. Отворачивается, хоть в полутьме этого и не видно.

– Ну, закончили свой концер-рт? – желчно спрашивает Женя. Теперь разбитое лицо как нельзя кстати подходит к ее грубости. – Идти можно?

– Да, извините, я просто… Я просто сорвалась. Простите.

Они поднимаются. Юра поддерживает Женю под локти, вглядывается в ее лицо, будто ждет, что она закатит глаза и рухнет в обморок, или скривится от боли, или качнется в сторону… Но нет. Кажется, Женя отделалась лишь разодранными ладонями и разбитым лицом – в остальном она цела.

А вот Саша, стоит ей только шагнуть вперед, сразу же останавливается, стиснув зубы.

– Что такое? – взволнованный голос сверху. Это Мила.

– Все нормально, – звук выходит искаженный, глухой. Юра оборачивается:

– Что?.. Где-то болит?

– Нет.

– Давай ты сейчас не будешь мне врать.

– Давай. Кажется, я ногу подвернула. Немного.

Юра ругается, протяжно и отчаянно.

– Зато все живые! – шепотом кричит ему Мила.

И с ней трудно не согласиться.

Глава 7

Саша медленно шла, опираясь на Егора, который, кажется, волновался за нее больше всех – он уже разминал ее опухшую щиколотку, пытался замотать рукавом своей куртки и просто накрывал ладонью, будто бы желая излечить. Но нога распухала все больше и уже едва помещалась в ботинке, а поэтому бродяги едва шли – даже Валюшка спокойно вышагивала вперед, любознательно осматриваясь по сторонам.

Женя молчала. Не язвила, не подкалывала, не грубила. Не смотрела даже.

Ее разбитое лицо чудилось застывшей глиняной маской.

– Костю теперь точно не найдем, – буркнул Юра. – Сашка, дура, мало того, что чуть не убилась, так еще и…

– Зато Женя теперь с нами, – не согласилась с ним Мила, держа Валю за руку. – Чем она хуже?

– Всем, – криво ухмыльнулась Женя.

Саше не хотелось говорить. Она сосредоточилась на шагах – если ступню поставить вот так, то будет чуть легче, а боль не выжжет все мысли в ее голове. Дышим, шагаем. Хорошо, что можно опереться на Егора – он для того и шел рядом с ней.

Саша смотрела на него с благодарностью. Он же в ответ лишь улыбнулся, отвел глаза и чуть крепче сжал ее плечо.

И тут Мила взорвалась хохотам – неожиданно и вроде как без причины. Бродяги вздрогнули. Смех ее, истеричный, был слишком громким для искреннего, но даже он сейчас казался спасением – разлился под потолком, словно хорал, проник в каждый закуток, едва освещаемый рыжеватым светом. Обогрел.

Все обернулись, и Мила зажала ладонью рот. Лицо у нее стало землистым, глаза ввалились еще больше, но она все равно смеялась.

– Ой, Саша, – сказала она. – С нами все нормально, а ты только появилась и сразу… Рука сломана, хромаешь. Отличный прием мы тебе тут устроили.

– Да сама дура, – Саша с улыбкой махнула рукой. – Ладно уж. Даже ногу не жалко, только бы спасти кого-то…

Женя промолчала. Сделала вид, что Саша им всего лишь пригрезилась.

Они шли дальше, но теперь у каждого была крохотная смешинка от Милы. Если бы можно было ее поймать, как светлячка, и сунуть в карман, то Саша бы так и сделала. Она подумала, что именно этого не хватает в этих тоннелях, которые до сих пор прячут одинокого Костю, которые доверху заполняются черной водой и отрезают бродяг от города.

Смех как будто бы разорвал пространство, разорвал и сам страх, даже дышать стало легче. Обычный смех, а сколько в нем, даже неискреннем…

Спусков становилось все больше – бродяги с трудом лезли по железным лестницам и плесневелым скобам. Валюшку несли по очереди, Саша едва справлялась со сломанной рукой. Они все чаще останавливались и слушали тьму, пытаясь различить далекое эхо.

Бесполезно.

Говорить не хотелось. Вообще ничего не хотелось, будто бы надломилось что-то. Саша мечтала забаррикадироваться в какой-нибудь комнате – обязательно всем вместе, с Костей – и проспать там пару дней, только вот еще не время. Тело будто бы отпинали тяжелыми сапогами, нога все сильнее скручивалась болью от каждого шага, но ничего.

Надо идти.

Юра порой оборачивался и смотрел на Сашу, будто бы боясь, что она пропадет.

– Слушай, – не выдержал он в итоге. – Если все так плохо, то мы можем…

– Нет. Идем дальше, – слова увязли во рту, словно камни в жирной грязи.

– Но… – робко поддержала Мила, и Саша, назло им и своей слабости, чуть ускорила шаг. Нога мигом запротестовала – вспыхнула такой острой болью, что Саша едва не упала, но, уцепившись за Егора, все же сделала еще пару шагов:

– Нам надо найти выход. Я больше не хочу тут…

– О да, бедная ты девочка, – не выдержала Женя.

– Хватит, – теперь за миротворца у них, по-видимому, был Юра. Он взлохматил прилипшие ко лбу волосы и прищурил глаза: – Я даже слушать ничего не буду, поэтому заткнись. Идем, значит идем. Быстрее доберемся – быстрее выдохнем.

– Без Кости даже выдыхать не будем, – сказала Мила, будто бы все о нем забыли.

– Да, – кажется, Юре было проще согласиться. Он сипел и постоянно оглядывался за плечо. Саше не хотелось вспоминать вместе с ним, что где-то там, за спинами, по коридорам бродит химера, существо, что наверняка обрадуется вывихнутой Сашиной ноге.

И куда с такой ногой бежать?..

Никуда.

Никуда не бежать. Ее химера и сожрет самой первой.

Поэтому надо идти, терпеть и вышагивать, мечтая добраться до люка. Город уже давно казался чем-то несбыточным, словно новогоднее чудо – ты вроде и знаешь, что чудес не бывает, вы с родителями просто поедите оливье и посмотрите бой курантов, но все равно ждешь этой ночи.

Солнце… Тут, в мире затхлого воздуха и бетонных стен, солнце казалось неуместной шуткой.

– Пришли, – Юра выдернул Сашу из мыслей, и она, заметив, как бродяги остановились, мигом села на пол. Растерла ногу, закрыла глаза. Как же хорошо просто не двигаться…

– Офигеть глубина, – буркнула Женя, посветив фонариком в провал. Еще один спуск – ржавые ступеньки уходят во тьму, интересно, почему бродяги все еще не дошли до центра земли, до пенящейся от жара магмы…

– Внизу вода, – сказал Юра.

И Саша сжала губы в полоску – только воды еще не хватало. Вроде и свет над головой чуть ярче, и тоннели выше, и бетонный потолок вот-вот превратится в небо, сюда бы ведро голубой краски, и Саша бы выкрасила небосвод одной рукой… А они все равно ползут все глубже и глубже, словно крысы по норам.

– Надо спускаться, – сказал Юра, но никто не шелохнулся.

– Разве раньше было столько спусков и подъемов? – тихо спросила Мила. Валюшка жалась к ее ногам, хныкала едва слышно, но не плакала. – Мы давно не ходили по этому пути, но… Но я такого не помню.

– Я тоже не помню, – Женя потерла переносицу.

– Было все, конечно, – отмахнулся Юра. – Это та дорога, по которой всегда и ходим.

– А мы уже нашли нужную дорогу, да? – вклинилась Саша. Юра почесал нос:

– Давно. Что, даже никто не заметил?.. Ладно. Все равно надо спускаться.

Они исчезали по одному – головы скрывались в провале, тела опускались под землю все ниже и ниже, и по рукам у Саши побежали мурашки. Ей почудилось – может, от усталости или боли, все перед глазами давно мельтешило черными мушками, – что бродяги не просто слезают по ступенькам, они пропадают без вести. Пропадают навсегда. Саша подползла к люку и глянула вниз – нет, вон они. Замелькали лучи фонарей, злобно прогрохотала Женя, а Валюшка, что сидела рядом с Сашей, вцепившись руками в бетонный бортик, круглыми от страха глазами следила за Милой.

Юра подошел неслышно – положил руки на Сашины плечи и чуть отстранил ее от провала. Саша вскинула глаза:

– Осторожно, – сказал он. – Ты же упала, мало ли… Голова закружится.

Ей хотелось спросить у него, сколько все это будет продолжаться. Хотелось рассказать, как смертельно она устала. Хотелось попросить, чтобы он закончил эту пытку. Если он хочет, то пусть тащит ее за щиколотки до самого конца или бросает прямо тут, все равно. Силы заканчивались. Воля была уже почти на нуле.

Сражаться становилось все сложнее.

Но вместо этого Саша растянула губы в улыбке и кивнула:

– Ладно. Я осторожно.

Внизу Сашу встретила Мила, помогла ей распрямиться и отдохнуть, опершись на ее плечо. И в это мгновение, едва обхватив Милу рукой, Саша готова была поклясться, что учуяла аромат горьковатых духов.

Духи знакомые, их горечь насквозь пропитала всю Сашину комнату. Это материнские духи. Но откуда бы им взяться здесь, в тоннелях и канализационных трубах?

Саша подумала, что начинает сходить с ума.

– Оглянитесь, – неожиданно попросила Женя, и голос ее, ломкий, едва не сорвался. – Юр, глянь…

Юра, едва спустившийся с Валюшкой на руках, нахмурился и щелкнул своим фонариком.

Бродяги медленно подошли, будто бы если растянуть миг до бесконечности, если поверить в это всем сердцем, то хоть что-то в мире вокруг них может измениться. Исправиться.

Исчезнуть.

Так странно – видеть Женю такой. Избитое лицо, черные синяки и потерянные глаза, даже прищур не спасает. Кажется, там было…

Под ногами, в глубокой черной луже лежало что-то белое и тонкое. Судя по вытянувшимся лицам, там, в воде, было что-то отвратительное. Мерзкое. И Саша помедлила, не желая сталкиваться с этим лицом к лицу.

– Откуда здесь вода? – спросила она и глянула на Юру.

– Я не знаю… – медленно ответил тот.

Воды и правда было много. Она лилась по стенам, собиралась озерами на земляном полу. Земляном! Саша только сейчас поняла, что под ногами – сырость и чернозем, и ей показалось, будто все вокруг на мгновение стало их общей могилой.

Выбираться, скорее выбираться отсюда…

– Кто это? – загнанно спросила Мила, прижимая к себе Валюшкино лицо. Девочка вырывалась, крутила головой и хотела посмотреть, что же там, но Мила не давала ей.

Вот бы и Саше кто-нибудь не дал разглядеть белые… Белые кости, что лежали в воде.

Это скелет – человеческий, никаких сомнений быть не может. Маленький округлый череп, острые ребра, согнутая в колене права нога… Саша не испугалась – ну, мало ли кто бросил здесь макет из биологического кабинета. Тут полно мебели, шкафов всяких, кресел… Почему бы и не скелет?

Это ведь фальшивка. Он слишком белый, ненастоящий. Обманка.

Юра присел на корточки, поднес фонарик поближе к костям, будто бы это чем-то могло помочь. Свет, проходящий через холодную воду, дробился и вздрагивал. Юра осторожно потянул косточку на себя.

И та осталась в его пальцах.

Он стукнул костью по своему ботинку, грязь тут же налипла на белизну.

Звук вышел не пластмассовый, тонкий и костяной звук.

– Настоящие… – сказал Юра.

И для Саши мир будто отключился.

* * *

Как же жарко!

Кажется, будто раскаленные лучи прожигали Сашу насквозь. Она лежала на полотенце, густо присыпанном песком, и глубоко дышала ртом – словно уклейка, выброшенная на резиновое лодочное дно. По лицу текли капельки пота.

У ивовых кустов кто-то жарил мясо. Пахло уксусом и румяной корочкой – Саше смерть как хотелось шашлыков, но папе завтра на работу, водочки ему выпить нельзя, а это значит, что и шашлыков всей семье тоже не видать.

– Жарко-о, – заканючил младший брат.

– Не ври, – мотнула головой мама. Она, почитывая любовный роман, лениво обмахивалась газетой с разгаданным кроссвордом. – Только что из воды вылез. Еще трясешься весь.

– Я уже высох!

– Хватит, – вмешался папа.

Саша перевернулась на спину и открыла глаза. Мир рывком бросился к ней – от беспощадного света все вокруг будто выцвело, и Саша прищурилась, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь.

Папа думал – его плечи окаменели, а обгорелое лицо нахмурилось. Мама намазала папины щеки воздушными сливками от загара, и Саше рассмеялась бы, если бы только не морщина между его кустистыми бровями – что-то не так.

– Надо ехать, – сказал папа, отрываясь от телефона. – Достал названивать…

– Давай еще хоть немного отдохнем, – попросила мама. Саша с братом замерли, прислушиваясь к разговору. – Один выходной, и тот псу под хвост.

Вся эта красота: палящее солнце, река с серебристым отливом, аромат шашлыков – вот так возьмет и исчезнет, просто потому, что родителям надо ехать по делам?!

– Собирайтесь, – папа не хотел тратить время на лишние разговоры. Он встал, тряхнул свое полотенце, и на Сашу полетели колючие песчинки. – Прости, солнышко. Я не специально.