Ирина Родионова
СемьЯ
– А бродяги?.. – слабо спросила она, только бы не думать о мертвом теле под ногами, не видеть черные вьющиеся волосы, полноватые руки и разбитые очки. – Они ведь нереальные, да? Я никого не спасла?..
– Ты спасла их всех. Бродяги – всего лишь кусочки твоей души. Можешь считать их личностями, или ее сторонами, каждая из которых все еще внутри тебя. Ты должна была пройти вместе с каждым, узнать и принять, разрешить им упокоиться. Ты справилась, Саш. Ты нашла кое-что более важное, чем выход на поверхность.
– И что же они такое?
– Егор, к примеру, был твоим слабоволием и нерешительностью. Желание спрятаться ото всех, стать невидимкой. Только когда ты набралась сил и смогла дать отпор Жене, проявив пускай злобу, но все же решительность, он обрел голос.
– А Женя?..
– Твоя злость. Ненависть и страх в одном человеке. Женя всего боялась, но позволила себе стать слабой только под конец, чтобы ты могла ее спасти. Ты всю дорогу ненавидела ее желчь, боялась ее осуждения, но не оставила Женю в огне. Ты помогла и этой части души.
– Боже, я ведь… А Мила?
– Мила – это мать. Это все материнское, что было заложено в тебе, и чему уже не суждено будет появиться. Поэтому она и умерла, ведь у тебя никогда не родятся дети. А еще это твои отношения с матерью, понимание, почему она такая, почему вечно контролирует тебя…
– Я же все равно ее не простила. И, наверное, не прощу уже.
– Ты приняла ее. Это порой важнее прощения.
– Костя?
– Твои лидерские черты, что-то слабое и едва заметное, но все же существующее. Он пропал на время, и я думал, что он уже не вернется. Но ты опять меня удивила. С трудом, но все-таки справилась. И Косте было даровано освобождение.
– А… Валюшка?
– Это твой брат. Твоя вина перед ним, твоя всепожирающая ненависть к себе из-за того, что ты сделала. Когда ты решила искать Валюшку… Я был уверен, что ты откажешься. Не справишься. Но ты нашла Валю среди коридоров, дверей и туннелей не потому, что выбрала правильную дорогу, а потому что взглянула своей вине в лицо. Потому что решила пожертвовать собой ради спасения ребенка.
– Но она… я ведь…
– Ты думала, что виновата в гибели брата. Все эти годы, вспоминая о нем, ты разъедала свою душу, и душа гнила внутри тебя, а ты творила все больше и больше плохого. Мелочи, даже и не вспомнить. Но когда ты нашла маленькую девочку в темном коридоре, когда вы вернулись… Я понял, что не зря выбрал именно тебя.
– А ты… ты тоже моя часть? – голос, дрогнув, сорвался.
Он усмехнулся.
– Нет, к сожалению. Или к счастью. Я всего лишь страж чистилища, что-то вроде проводника. Я должен был испытывать тебя, провести через все страшное, что только было здесь, наблюдая и почти не вмешиваясь. Я беру тех людей, чьи души еще способны на искупление, и они рядом со мной сами выбирают свой итог.
– Рай или ад.
– Да. Мне кажется, даже в самой мрачной душе можно найти слабый проблеск. Я сразу же ринулся к тебе, как только твоя душа вылетела из тела. Ты нашла Валюшку в глубоком тоннеле – твою самую большую вину, главный секрет. Когда я встретил вас, я… Я понял, что не зря так торопился. Я верил, что ты сможешь пройти до конца. И стать достойной рая.
– Вот почему ты все это делал, да?! Отговаривал меня, уверял, что я не справлюсь, не смогу… Ты просто испытывал?
– Да. Я хотел увидеть, как глубоко в тебе это желание… стать настоящей. Очиститься. Когда ты появилась в тоннеле, неся Валю на руке, я понял, что все получится. Нам оставалось только добраться до одного из выходов, завершить твой путь.
– А химера? Почему ее все так боялись? Кто это?..
– Просто еще один страж, – Юра чуть скривился и махнул рукой. – Она считает, что человек не может искупить свои грехи. Если он попал к нам, то достоин лишь ада. Она берет тех, кого не беру я или другие хранители. А потом рыскает по коридорам, ловит моих людей, за кого я взял ответственность…
– Но зачем?
– Ей это нравится. Что-то вроде приятного развлечения.
– Да уж, развлечения… А если бы она поймала нас, что тогда?
– Бродяг – ничего. Твоя душа стала бы рваной, потеряла свою часть. Это больно, но с этим можно справиться. А вот если бы она схватила тебя… Я бы уже ничем не помог. Она сильнее. И максималистка.
Он осторожно провел пальцами по Сашиному плечу.
– Рука не болит?
– Нет.
– Физическая боль должна была сломить тебя, если бы ты оказалась слабой. Но ты выдержала и сломанную руку, и вывих, и все страдания на пути. Теперь я могу убрать твою боль. Ты справилась, Саш.
– Значит, я прошла ваше испытание…
– Да.
– И теперь исчезну?
– Ты исчезла, когда умерла. Теперь же твоя душа обретет покой.
– Это то, что я видела прямо сейчас? Утро, оладушки, Валя…
– Да. Чуть позже ты воссоединишься с семьей, они должны закончить и свои истории. Если их души окажутся чисты, я провожу их к тебе. А пока… Тебя ждет твой брат.
– Он… он меня ждет? – Саша вскинула на Юру глаза, и он едва уловимо улыбнулся. Кивнул.
– Ждет, конечно. Он не винит тебя, знает, что это было глупостью. Ребячество, которое стало твоей виной. Но ты никогда не была виновата. Да, ты отправила брата в реку, зная, что там опасно. Да, ты не помогла ему выбраться. Но Саш, ты ведь знаешь… Вот тут, – он осторожно постучал костяшками пальцев по ее груди, – никогда не было желания, чтобы он утонул. Никогда. Исчез, перестал мешаться, чтобы ревность ушла… Да. Но ты не хотела, чтобы он умирал.
Саша молчала. Он сказал ей столько, что теперь все это требовалось разложить в голове по полочкам, утрамбовать, переварить и смириться с этим. Все внутри зудело. Саша потерла виски.
– Я понимаю, да. Я умерла. Заслужила место в раю, и все такое. Я до сих пор не знаю, как это может быть, но… Но почему я умерла? Как упала в этот колодец?
Юра изменился в один момент – чуть выпрямился и повел плечами, будто ему стало зябко. Сглотнул – очень по-человечески. Посмотрел на ту Сашу, другую, что все еще лежала на полу, чуть приоткрыв темные губы.
– Знаешь, обычно за несколько дней я очень прикипаю к своим людям и вижу в них скорее друзей, чем одинокие души, что ищут спасения. Ты доказала мне, что сильная, да. Но… Но ты уверена, что хочешь это узнать?
– Еще бы! Как я могу не знать, из-за чего умерла?..
– Хорошо, – только и сказал он.
Чуть склонил голову.
Саша упала на колени. Стиснула руками голову. Застонала – низкий звук эхом прокатился под бетонными сводами.
Теперь Саша вспомнила.
* * *
Осенний день пахнет сладкими яблоками и гарью. Над головой шелестит листва – какое же это приятное чувство. Малейший ветерок, и на сырую землю сыплются листья, мелькают чехардой перед глазами. Саше хочется оглядеться, вдохнуть поглубже, насладиться моментом…
Но она склоняется над мужчиной. Кажется, это проблемы с сердцем. Вздрагивающая от слез жена мнется за плечами, пытается вызвать скорую. Лицо у мужчины, лежащего на холодном асфальте, землистое и ноздреватое, словно рыхлый весенний снег.
– Сердце бьется, – с облегчением говорит Саша.
И тогда прозрачные глаза распахиваются.
Кажется, она едва успела вздрогнуть от неожиданности. Кажется, женщина шагнула вперед, к ним. Кажется, солнечно-желтые листья все еще сыпались на землю.
Мужчина, чуть приподнявшись, резко выбросил вперед кулак. Саша даже не поняла, что он ударил ее по лицу – раздался хруст, и дикая боль залила все вокруг, заслонила и пряные запахи, и прозрачный воздух, и гогот младшеклассников, что играли неподалеку.
Еще один удар – последний, который Саша запомнила. От него все разом почернело, лишь одна картинка застыла перед глазами, будто ее выжгли каленым железом – распахнутые светлые глаза напротив, и в них плещется что-то первобытное. Жажда. И радость.
Тонкие руки подхватили ее за плечи, как только мир перед Сашей перевернулся в первый раз.
Чернота дрожала перед глазами, но Саша все еще замечала торопливые обрывки слов. Слышала, как распахивается дверца машины. Как мужчина с багровым лицом шипит: «Быстро, быстро, ну!». Как они волокут ее по асфальту – шорох от обмякших ног. Как нервно дышит женщина.
А потом все затихло.
Саша будто заснула. И ей стало хорошо.
Когда она вновь открыла глаза, то не поняла, где находится. Махровая простыня, пахнущая пылью и землей, была наброшена ей на лицо. Рядом едва слышно спорили люди.
– Я знаю! – полушепотом взвизгивала женщина. – Но не могу…
Лицо у Саши болело так сильно, что кружилась голова. Нос вообще не дышал, во рту все солоно от крови. Саша пальцами коснулась глаз, и тут же дернулась от острой боли. На руках остался багрянец.
– Ты молодец, – бормотал кто-то совсем рядом. Влажные причмокивания, как будто человек целует чужие щеки. – Ты справилась, видишь…
– Не могу-у… – подвывала незнакомка.
Саша вспомнила женщину в ярко-лиловом пиджаке с золотистыми пуговицами. Вспомнила ее умирающего мужа.
Вспомнила удар. И вот теперь машина.
Кажется, Сашу уложили под задними сиденьями, прямо на резиновые грязные коврики. Накрыли старой простыней.
И вывезли куда-то.
От страха внутри все сжалось в комок. Саша не смогла бы шевельнуться, даже если от этого сейчас бы зависела ее жизнь. Руки и ноги едва двигались – светло-синий провод или кабель, которым ее туго связали, не давал надежды на спасение. Рот заткнули кляпом. Но если потянуть за тряпку пальцами…
– Она девочка. Ребенок совсем, – бормотала женщина, всхлипывая.
– Она помогает нашей семье, видишь?.. Ты все сделала правильно. Это ради Ники.
Незнакомка застонала.
– Заткнись. Даже не смей сейчас…
– Ты молодец, Лерочка, моя молодец… Иди сюда… Вот так, да… Да. Ты же знаешь, что я болен, меня не вылечить. Но вы не должны страдать, и эта девушка спасает вас, тебя и Нику.
– Мы не можем так… Она ребенок…
– Ты молодец, молодец… – слово вязло в ушах, двоилось и эхом разносилось в голове. Саша почти не дышала. – Ты спасаешь свою дочь. Ты помогаешь своему мужчине. Ну, не так же все и страшно, никто даже не заметил…
– А вдруг кто-то видел нас из окна?! И что тогда?..
– Мы все сделали правильно. Номера замазаны грязью, машина брата, он ею давно не пользуется, она еще год простоит в гараже… Никто ничего не узнает. А ты меня – меня, слышишь? – спасешь. Ты лучшая из женщин на земле. Только ты и понимаешь…
– Хватит.
Кажется, она рубанула рукой воздух. А он, тот мужчина, вновь принялся влажно целовать ее лицо.
Саша чуть пошевелилась. Кажется, кроме разбитого носа, все было в относительном порядке. Надо попытаться нащупать ручку, рвануться из этой тесной машины и побежать со всех ног, знать бы еще, куда ее завезли…
Побежать. Ноги, связанные электрическим проводом, никуда не побегут. Но и сомнений по поводу того, что с ней собираются сделать, у Саши не осталось.
– Я все равно не могу… Это кошмар.
– Тогда просто выйди из машины. Когда все закончится, я позову. Поможешь мне отнести…
– Я делаю это ради тебя, – прошептала она сквозь зубы, чеканя каждое слово. Голос охрип. – Только чтобы ты не представлял, как я, или как… Не хотел сделать это с нами. Эта девочка… она не заслужила…
– Пожалуйста, – проскулила Саша. – Пожалуйста, не надо… Умоляю вас…
Что ей делать?! Саша прокручивала в голове тысячи фильмов про похищения людей, пыталась вспомнить, что говорили герои в таких ситуациях, но ничего не выходило. Если бы только вернуться чуть назад, она бы все изучила, прочитала, нашла бы верные слова, ведь эта женщина и так сомневается…
– Я никому не скажу, – кажется, во рту хрустели зубы, кровь липла к языку. – Никому. Только выпустите меня, и я…
Женщина дернулась, дернулось ее кресло, больно врезалось в Сашины колени. Распахнулась дверца и тут же с треском захлопнулась.
В салоне повисла тишина.
Саша вжалась в пол. Ей хотелось так замотаться в пыльную простыню, чтобы никто и никогда не смог достать ее оттуда.
– С добрым утром, солнышко, – прошелестел ласковый голос. – Только не кричи, пожалуйста…
И вот тогда Саша закричала.
Эпилог
– Нет, НЕТ!!! Я не буду, я никому не скажу, только не надо, пожалуйста, нет… – Саша орала и пятилась, махала перед собой руками, а Юра, тщетно пытаясь схватить ее за запястья, наступал.
– Саша, это я! – звал он. – Саша, все кончилось!
– Не хочу вспоминать, не хочу, не хочу… – рыдания водопадом рвались из груди. Слезы, копившиеся внутри так долго, хлынули несдерживаемым потоком. А у души есть слезы?..
Да нет же, это ведь она, Саша. Даже мертвая, но Саша. Конечно, она может плакать.
Юра обхватил ее руками. Крикнул:
– Хочешь забыть?
– Не хочу думать, не надо, боже… не надо…
Она затихла. Прижалась к Юре, спрятала лицо у него на плече. Слезы все еще текли по щекам.
– Ты хочешь забыть об этом? – повторил он. – Я могу сделать так, что этих воспоминаний не останется.
Саша закусила губу. Кивнула:
– Не хочу помнить…
Юра лишь чуть повел головой.
И слезы, все еще льющиеся из глаз, вдруг стали чем-то диким. Саша чуть отстранилась, коснулась пальцами щек и, убедившись, что они действительно мокрые, хихикнула.
– Я сейчас с ума сойду, – честно призналась она. – Что со мной происходит, а?..
– Любой душе тяжело принимать свою смерть, – Юра крепко держал ее за плечи.
– Да, но… Я плачу, но не знаю, почему. Я помню, как ты предложил… стереть какие-то воспоминания, да? И ты их стер?
– Да. Больше ты об этом не вспомнишь.
– Это… То, как я умерла?
– Да.
– И это… связано с тем мужчиной? У которого был сердечный приступ?
– Да.
– Ясно. Хорошо. Если я решила, что лучше избавиться от этого, то все правильно… Что еще ты можешь стереть?
– Все. Любые твои мысли. В самом начале ты лишилась воспоминаний и о смерти, и о своем теле, что лежало здесь, и о брате.
– То есть ты можешь удалить то, как надо мной издевались девчонки в школе? Даже как я… как утонул Валя? Наши ссоры с мамой, всю эту боль…
– Могу, конечно. Если ты попросишь. Но твоя душа уже никогда не вспомнит об этом.
– Почему? Воспоминания о Вале и о том… мужике ведь вернулись.
– Ты лишилась их, но я ничего не стирал полностью. Я спрятал твои мысли, и ты, пройдя весь путь, сама смогла выйти на них. Твоя вина… Она проявлялась в мире чистилища. Эти желтые кубышки в черных тоннелях… Красиво.
– Но ты же умеешь удалять навсегда, верно?
– Верно. Ты попросишь меня об этом?
Саша замолчала. Соблазн был велик. Избавиться от груза одиночества, боли, сомнений и страхов… Перейти туда, куда бы теперь ее душа ни отправилась, чистой и счастливой. Обнять Вальку, зная, что он не держит зла. Даже не помнить, что с ними стряслось.
Ей хотелось этого. Ей так сильно этого хотелось…
– Наверное, нет, – ответила Саша. Он стерла слезы, глубоко вдохнула. Глянула на Юру: – Пожалуй, все свои воспоминания я оставлю при себе. И чистилище я ведь тоже запомню, так? Всех бродяг…
– Запомнишь, – пообещал Юра. – А ты и правда сильная девчонка.
– Ой, да ладно тебе, – через силу улыбнулась Саша. – А вот ты… Спасибо, что дал мне шанс. И провел до конца.
Он кивнул, и Саша смиренно склонила голову:
– Ты знаешь, это так странно… Но я поверила. Да и в принципе, не так уж страшно менять землю на райские кущи. Папу только жалко, и маму… Они меня хоть найдут?
– Найдут. Но нескоро. Твое тело далеко увезли, спрятали и…
– Понятно. Не надо подробностей. Без родителей, без неба и солнца… Я всю дорогу так мечтала, что выберусь отсюда, упаду на землю, в листву, и просто буду лежать. Наслаждаться…
– Я не могу этого сделать.
– …но ты не можешь этого сделать, – эхом повторила Саша. – Тогда пусть все остается так. Думаю, мне уже пора. К брату. Спасибо, Юр. А как тебя… Ну, по-настоящему?
– Юра, – он улыбнулся ей. – Пусть это будет просто Юра.
– Пусть. Прощай тогда, просто Юра, – согласилась Саша и, подавшись к нему, чуть привстала на носочки. Зажмурилась и осторожно губами коснулась его губ.
Юра окаменел. Саша не вжималась в его грудь, не напирала, не настаивала. Просто осторожно касалась губами. И тогда он чуть погладил ее по волосам.
Саше не хотелось ни о чем вспоминать в свои последние мгновения. Не хотелось видеть свое тело, не хотелось слышать надоедливый плеск воды. Юра, как и прежде, согревал своим теплом.
А потом Саша прижалась лбом к его лбу, облизнула губы и, не открывая глаз, прошептала:
– Всё.
– Всё… – согласился Юра, и Саша поняла, что всё и вправду исчезло. Бетонный колодец, черные бурлящие реки и даже чумазые бродяги, что хохотали вместе с Милой, что рисовали цветы для Валюшки, что крепко держали Женю за руки, вытаскивая ее из огненного ада.
Саша улыбнулась. Тепло исчезло из ее рук.
А в воздухе сладко запахло оладьями.
