полная версия

Ирина Родионова
СемьЯ

– А что сказать-то надо Жене? – по-матерински сурово вклинилась Мила, но улыбнулась, не выдержав.

Валя рисовала, не слушая ее.

– Валь, а где «спасибо»? – не сдавалась Мила, желая, по-видимому, чуть снизить повисшее вокруг них напряжение.

– Спасибо, – механически ответила Валя и кинула ручку Саше. – На!

– Не пишет? – спросила она, чуть раскачиваясь из стороны в сторону, словно тот самый бычок из детского стихотворения. Колени заныли от холодного пола. – Давай еще попробуем…

Кажется, теперь уже все бродяги наблюдали за ними, гадая, получится ли у Вали с Сашей синий цветочек. Как странно все было в их жизни: несколько часов назад они пробирались сквозь вонючий поток, что грозил унести их переломанные тела в глубины канализации, а теперь лишь волновались за судьбу синего цветка.

Немыслимо.

Ручка, оставляющая бесцветные вдавленные росчерки, наконец-то расписалась. Раз, другой – и вот на листе появляются синие каракули.

– Синий цветочек! – пискнула Валя и потянулась за ручкой.

– А я зеленый нарисую рядом, хорошо? – спросила Саша.

Сосредоточенная Валя, высунув от усердия язык, только кивнула в ответ.

Следом за карандаши взялась пухлощекая Мила – подползла на карачках, выбрала ярко-красный и принялась дорисовывать их клумбу. Рисовала она отлично – это были, конечно, не шедевры, но каждый лепесток казался ровным и круглым, ни один штрих не выполз за линию. Алые цветы распускались прямо на глазах.

Потом к ним подполз Егор и, ни на кого не глядя, взялся за желтый. В тишине слышно было только сосредоточенное дыхание и поскрипывание отсыревших грифелей.

Саше подумалось, что все эти сгорбленные люди, рисующие разноцветные бутоны, значат для нее гораздо больше, чем неловкие разговоры о тяжелых судьбах и непонимающих родителях.

– Нарисовались? – чересчур серьезно спросил Костя, когда все вокруг заполонили кособокие цветы. В глазах у него плескалось веселье. – Тогда пойдем. Саша, по-моему, уже и домой не сильно хочет. Что, тоже будешь бродягой?..

– Нет уж, спасибо, – усмехнулась она. – С вами хорошо, конечно… Но мне надо папу проводить.

Мила аккуратно сложила изрисованный листок и спрятала его в рюкзак. Юра с Костей, кряхтя и переругиваясь, с трудом отодвинули тяжелый шкаф от двери.

Скрежет. Шипение. Сдавленные ругательства.

– Отлично, – буркнул Костя. – И снова все в курсе, где мы находимся…

– Тогда надо просто быстрее уходить, – пожал плечами Юра. – И поменьше болтать.

Перед выходом Костя постоял пару минут, ухом прижимаясь к двери и проверяя, не бродит ли химера по гулким коридорам. Бродяги, сгрудившись за его плечами, молчали.

– Чисто, – выдохнул Костя в конце концов и ухмыльнулся от того, как по-киношному это прозвучало. – Идем.

Пропахшие пылью коридоры наступали со всех сторон, тьма сгущалась по углам. Страх едва скребся когтями в груди и долго кровоточил сомнениями.

Саша старалась думать только о Валюшкиной довольной улыбке и кривоватых цветах, что распустились на сероватом листе бумаги. Так было проще – цепляться за что-то спокойное и незыблемое, будто эти воспоминания могли щитом закрыть ее от всех невзгод.

От невеселых мыслей-то может и могли, а вот от тяжелых шагов где-то там, в сумеречных коридорах, уже нет.

Бродяги услышали топот разом: остановились и обмерли, прислушиваясь. Исчезли все окружающие их звуки и запахи – мир разом сузился до игольного ушка, через которое могли просочиться лишь эти шаги. Только химера.

– Спокойно, – сказал Юра, каменея лицом. Валя на его руках сморщилась, съежилась, будто хотела уменьшиться в размерах. – Уходим. Быстро, но не бегом.

Они двинулись друг за другом, пытаясь не оглядываться, но все равно загнанно озираясь по сторонам. Страх нарастал, словно температура: Саше почудилось, что кипящая кровь прилила к лицу, уколола щеки, выступила на лбу испариной. Тело онемело.

Уходим. Спокойно.

Коридоры текли перед глазами, сменяли друг друга, безликие и похожие, а Юра торопливо вышагивал впереди всех, прижимая к плечу Валину голову. Никто ничего не говорил. Все слушали.

Химера приближалась.

– Может, побежим? – не выдержав, дрожащим голосом спросила Женя.

– Еще рано, – мотнул головой Юра. – Идем.

Шли дальше. Саша вспомнила, как в детстве, засыпая рядом с мамой или папой, она подстраивалась под их сопение и выдыхала точно в тот миг, когда это делал кто-то из родителей. Резкий вдох и тяжелый раскатистый выдох. От такой дыхательной гимнастики у маленькой Сашки начинала кружиться голова, но она все равно пыталась дышать, как родители. Вдыхать вместе с ними. Быть такой же, как и они.

Вот и сейчас, сама того не замечая, она пыталась повторять каждый Юрин шаг – ноги у него были длинные, и Саша путалась, выбивалась из сил, но упрямо шла шаг за шагом.

Будто и эта мелочь могла ее спасти.

Развилка выросла перед ними словно из ниоткуда, и Костя, остановившись, выругался. Юра нахмурил брови.

– Куда идем? – спросил Костя. – Надо направо, но…

– Вы идете направо, – сказал Юра и сунул в Костины руки маленькую Валюшку. Мила, тяжело дышащая и утирающая лоб, сразу же подошла к ним, схватилась за теплую ладошку. – Разделимся.

– Дебил, – не выдержала Женя и сорвалась на истеричный шепот. – Нельзя разделяться! Это ведь…

– Слушай меня, – сказал Юра таким тоном, что споры мигом утихли. – Химера рядом, она вот-вот нас догонит. Бежать нельзя, услышит. Прятаться тоже опасно. Вы все пойдете направо, уйдете подальше и затаитесь. Кость, ищите крепкую дверь, подоприте ее чем-то. А мы с Сашей пойдем влево.

– Со мной?.. – голос дрогнул. Юра покосился на нее:

– Да. Так будет безопаснее. Уведем от Вали, и…

– Почему со мной? И почему ты так уверен, что она пойдет за нами?..

Юра поморщился. Прислушался, недовольный, что они тратят время на болтовню.

– Поверь мне, она пойдет за нами. Все вопросы потом, ладно? Идите. Тихо и быстро, прячьтесь. Мы попробуем дать круг и вернуться.

– А если мы… не вернемся? Что им делать? Сидеть и ждать? – тихо спросила Саша.

Ну конечно же они вернутся, Саша ведь не сможет умереть. Это бред – смерть в заброшенной канализации. Такой же бред, как и бродящая по пятам неведомая химера…

Осознание, что они и вправду могут не выбраться, ударило в грудь.

– Ждите, мы вернемся, – повторил Юра и вцепился в целую Сашину руку. – Пошли.

– Но… – это Женя. Они тоже ничего не понимают, они тоже не согласны.

Но Юре все равно – он уже быстро идет вперед, тащит за собой растерянную Сашу.

– Пойдем, – едва слышный шепот доносится сзади. Это Костя, он поудобнее устраивает Валю на руках и уходит в другую сторону. Бродяги идут следом за ним, но удивленно оглядываются на Сашу с Юрой.

– С чего ты взял, что мы сможем отвлечь химеру? – еще раз пробует Саша, но Юра морщится и мотает головой.

Быстрее. Саша едва поспевает за Юрой, цепляется за его влажную ладонь.

Шаги все ближе.

Химера и вправду идет за ними следом.

По рукам ползут мурашки, испарина пропитывает рубашку на спине. Дыхание застревает в груди, будто что-то мешает, не дает выдохнуть, если бы Саша могла, она вообще бы прекратила дышать, только бы химера не услышала, только бы не заметила…

Юра оборачивается и произносит одними губами:

– Бежим. Тихо.

Тихо бежать не получается – ноги слоновьими колонами грохочут по полу, Саша морщится, старается бежать на носочках и не чувствовать тупую боль в мышцах. Юра то и дело оборачивается, его лицо теперь больше напоминает морду хищника, почуявшего опасность. Но, кажется, он совсем не устает.

Петляют коридоры, облачками из-под ног вырывается белесая пыль. Правый бок сковывает болью. Саша бежит и понимает, что вот-вот свалится.

Нельзя.

Поскрипывают подошвы ботинок. Пыль гасит отзвуки торопливых шагов.

Саша задыхается.

Очередной поворот, очередной темный коридор. Двери исчезли, осталась только длинная кишка: кто вообще мог построить такую бессмыслицу?! Коридор бесконечный и светлый, словно морок: ни проводов, ни запыленной мебели, ни проходов.

И тупик в самом конце.

Саша врезается в Юру, обхватывает его здоровой рукой и жмурится, не желая открывать глаза и видеть светлую, будто обескровленную стену. Шаги за спиной разрастаются, близятся.

Сплошная бетонная стена перед глазами, кажется, издевается.

– Черт… – шепчет Юра и оглядывается, прекрасно понимая, что они не успеют вернуться. Это понимает и Саша.

Они в ловушке. И вот-вот химера вырастет прямо у них за спиной.

Юра бросается к стенке, шарит по ней ладонями, будто хочет отыскать дверную ручку, потаенный лаз, шатающийся кирпич в ровном бетоне – нет, такого ведь не бывает. Саша опирается рукой о стену, медленно сползает на пол.

Они проиграли.

А бродяги будут сидеть в тесной комнатушке, прислушиваться к шагам, ждать и надеяться, когда Юра с Сашей уже…

Нет. Не может такого быть. Должен же быть выход.

Юра мечется, ощупывает стены, бормочет себе что-то под нос. Уже слышно, как дышит химера – утробно и со свистом, словно умирающий зверь. Есть в этом хрипе что-то ненастоящее, дикое, что никак не может быть человеческим дыханием, что…

Саша закрывает глаза.

Она не хочет видеть свою смерть.

– Вставай, – Юра резко дергает Сашу за плечи, поднимает и волочет к тупиковой стене. Саша едва перебирает ногами – она почти поверила. Головой-то понимает, что нельзя так, нельзя сдаваться, но и цепляться за жизнь едва получается. Какой смысл впадать в истерики, бросаться на стены, кричать и звать на помощь?..

Юра усаживает ее в углу, садится напротив, встряхивает. Она приоткрывает глаза, словно в полусне.

– Слушай внимательно, – говорит Юра и снова встряхивает ее. Сколько можно?.. – Отвернись и закрой глаза, смотри в стену. Зажми руками… Черт. Старайся не слушать, ладно? Спрячься, скрючься. Я попробую… И как только я заору «беги», сразу же поднимайся и несись со всех сил, поняла?

– Там же химера…

– Слушай меня! Что бы ни случилось, беги. Я попытаюсь схватить тебя за руку, но… Прорвемся. Ну же, Саш! Мы все еще живые. Надо пытаться.

Она медленно кивает и, скрючившись эмбрионом, утыкается лбом в стену.

Время растягивается безвкусной жвачкой. Кровь стучит в ушах, словно сердце пытается сбежать из тела. Во рту кислит от металлического привкуса. Саша жмурится до боли, прижимает руку к глазам, но не может перестать думать о том, какая же она – химера? Это зверь? Чудище? А может, она и вовсе выглядит, как человек?

И, что самое главное – будет ли больно? На что смерть будет походить – на выносимую пытку или на резкую вспышку, после которой ничего не останется? Саша никогда раньше не видела смерти, человеческой или животной – даже когда хоронили бабушку, родители не взяли ее с собой на кладбище. Она не видела мертвецов. Не чувствовала этого невыносимого страха.

В груди шевелится недоумение, оно тяжелое, оно обвивает мелкими ложноножками, и они сучат внутри, заставляют сомневаться. Как это – Саша умрет? Она никогда раньше не думала о смерти. Она была уверена, что проживет до старости, как все ее бабушки и дедушки. Смерть там, далеко-далеко.

С кем-то другим.

Юра хрипло дышит, стоит совсем рядом. Саша приоткрывает глаз и смотрит на него – Юра широко расставил ноги, бросил рюкзак и на пол и теперь держит что-то тяжелое в руках. Он своей спиной закрывает съежившуюся в углу Сашу.

Он умрет первым. С ним химера расправится быстрее всех, и Саша тонет в странном чувстве – пусть лучше она станет приманкой, только бы не видеть, не знать, не чувствовать… Это эгоизм или просто страх стирает последнее, что еще осталось в Саше?

Шаги так близко, что можно разобрать каждый сухой шорох. Саша в углу сжимается еще сильнее.

Ничего. Потерпи.

Скоро все закончится, надо просто…

– Пошла вон, – хрипит Юра не своим голосом, и Сашу парализует. Она обмякает, в панике пытается снова сжаться комом, но тело едва слушается.

Скрежет. Звук, напоминающий стон – будто из легких выходит весь воздух, грудной всхрап, это химера, она здесь, она стоит перед ними, им некуда бежать, они не спрячутся…

Саша не может сдержать писк – он течет с губ горячей кровью, и она зажимает рот рукой.

– Убирайся. Серьезно, не думай даже ее…

Вот бы сейчас потерять сознание, а потом р-раз, и ты уже в другом мире. На небесах? Или в аду? Или, быть может, появляешься на свет в каком-нибудь захолустном роддоме с облезающим кафелем и желтоватым потолком, пока…

Химера издает вопль, и Сашины мысли попросту выдувает из головы.

Остается только ужас. Саша вся теперь состоит из ужаса, пытается подумать лишь об одном – ну, давай быстрее, не мучай меня, не…

– Ладно, – Юрин голос вибрирует от злости. – Держи.

Всплеск. Влажный чавкающий звук, будто из бутылки льется вода.

Щелчок.

И рев, вой, крик. Люди не умеют так кричать. Сашины уши взрываются болью, голова взрывается чем-то, чему еще нет названия – но Саша вскакивает, в ужасе озираясь, готовая мчаться, готовая бороться, это инстинкт самосохранения, он наконец-то пробился, проклюнулся в ней, он…

– Бежим! – орет Юра.

Тусклый золотистый бок зажигалки ослепительно вспыхивает на полу, и Саша, для которой мир прыгает и дергается, вдруг с удивлением замечает это, словно это важнее пылающей скрюченной фигуры, гигантской, под самый потолок. И фигура эта крутится факелом, визжит, пытается сбить с себя пламя, и Юра швыряет в нее полупустой бутылкой из-под керосина, и хватает Сашу за руку, и тянет вперед…

Но она уже мчится. Вцепляется в влажную ладонь, подлетает к горящей химере и мечется рядом, не зная, что делать, но Юра ударяет в спину:

– Беги! Прижмись к стене и беги!

Химера визжит. Звук ввинчивается в уши, просверливает насквозь, и Саше кажется, что по ее шее бежит что-то обжигающее, горячее – это кровь или пот?!

Она пролетает мимо химеры, протискивается, точно зная, что если горящее существо вытянет лапу – оно вцепится в Сашу и никогда уже не отпустит. И Саша подныривает вниз, и пролетает по инерции вперед, едва успевая перебирать ногами, и бежит дальше, а Юра мчится следом, и хрипло дышит, и подгоняет рваными командами, и запах керосина, и гарь, и чад, и перед глазами пятна…

Саша мчится по коридорам, Юра обгоняет ее, вновь хватает за руку и бежит нужными коридорами – им никак нельзя сейчас заблудиться.

Химера орет сзади. Видимо, огня она все же боится, и пламя жрет ее, испепеляет, вот бы она сдохла, только бы она сдохла…

Кажется, брови и волосы подгорели – лицо щиплет, но это не ожоги, это просто пламенем лизнуло кожу. Кровь бурлит в теле, щеки заливает румянцем, но мир понемногу возвращается к Саше – она чувствует тупую боль в сломанной руке, понимает, как распухли ноги, да и слабость накатывает приливом… Саша бежит и держится за Юру, который в очередной раз сотворил невозможное.

Развилку они пробегают незаметно – Саша понимает, что они на месте, только когда перед ними чуть приоткрывается дверь, и оттуда высовывается испуганное Костино лицо. Юра вталкивает его обратно в комнату, захлопывает за ними дверь:

– Сдурел?!

– Я же слышу, что это вы… – оправдывается Костя.

Саша присаживается на пол, касается пальцами лица – так и есть, с одной стороны брови и ресницы сгорели, закрутились жестким волосом. Тошнотворно воняет паленым. Ничего, и это можно пережить.

К Саше подползает Валюшка, утыкается лбом в ноющее бедро. Боль утихает.

– Посидим немного и пойдем, – Юра стоит, согнувшись в три погибели, и пытается отдышаться. На щеке у него расцветает розовый ожог.

– Химера… Все? – шепотом спрашивает Женя.

– Нет. Мы немного оторвались, но она попытается догнать. Поэтому и нельзя долго сидеть.

Костя кивает, смотрит на Сашу.

И Саша слабо улыбается ему в ответ.

Глава 5

– Не может быть… Вы ведь издеваетесь, да? – глухо спросила Саша.

– Нет, – Костино лицо заострилось и вытянулось, будто за время этого бесконечного дня он постарел лет на десять.

– На карачках ползти… Это же бред. Должна быть другая дорога… – Саше казалось, что все вокруг проверяет ее на прочность. Нет, она конечно же не сломится, не сдастся. Не дождутся. Но от страха-то никуда не деться, он настолько сильный, что ступни прирастают к полу, затягиваются пылью и паутиной, и кажется…

– Хорошо, – ответил Юра и скинул рюкзак с плеч. – Если не хочешь, то можешь не идти. Мы уговаривать не будем. Возвращайся к люку и жди помощи. У нас другой дороги нет.

– Золотые слова, – поддакнула Женя. Она провела пальцами по колючему ежику на голове, словно бы хотела взлохматить тоненькие волоски, и скомандовала: – Лезем.

– Подождите! – Саша смотрела то на одного, то на другого, ища у них поддержки, но бродяги молчали. – А если там затор? А если химера?!

– Тогда придется быстро ползти назад, прям активно работая руками и ногами, – Костя тоже снял рюкзак и подтянул на нем длинные лямки. – Надо, Саш. Это единственный путь. И единственный выход.

За последнюю пару часов коридор сузился до щели – все ниже и ниже нависал тяжелый потолок, все плотнее жались друг к другу стены. Саша, не удержавшись, даже вытянула бледную ладонь и царапнула ногтями по бетону – Женя, вышагивающая следом, буркнула что-то о сумасшедших, но Саша и тут предпочла не слышать.

Затем потолок заскреб по макушке – сначала голову пригнули длинноногий Егор и Юра, потом очередь дошла и до Саши.

И вот вам. Коридор перед ними превращался в жерло – узкий лаз, напоминающий черную кишку, где луч от фонаря сразу же терялся во мраке, панически цепляясь за стены.

Через этот тоннель не пройти. Можно проползти по нему на животе или на карачках, волоча за собой тяжелый рюкзак, но…

Кто знает, что там, впереди. Ледяная вода? Химера? Или черт знает что еще?..

Лучше и не думать.

– Юр, ты замыкающий, – между тем раздавал указания Костя. – Если услышишь три сильных удара – лезем обратно на всех парах. Один удар – всем замереть и не дышать. Два удара – двигаемся дальше. Мил, пусть Валька ползет перед тобой. Если что – хватай ее и волочи следом. Свой рюкзак я потяну сзади, вы можете толкать вперед. Не растягивайтесь по желобу, понятно?

– Понятно, – за всех ответил Юра.

Саша, стиснув зубы, кивнула. Чего толку спорить, когда она все равно не сможет остаться здесь одна. Лицо окаменело, ладони взмокли.

Юра натянуто улыбнулся ей:

– Полезешь за Костей. Не волнуйся, тут недалеко.

– Только не зависай, – буркнула Женя, поняв, что Саша никуда не денется. – Иначе до ночи будем…

– Или вообще застрянем всей толпой, – добавила Мила.

Застрянем. Саша выдохнула и с огромной осторожностью потянула вниз рюкзак, и Юра тут же пришел на помощь. Сломанная рука не просто пылала, будто бы обожженная, но еще и почти не двигалась, подвешенная на перевязи.

Бесполезная Саша. Беспомощная, только и может, что ныть да бояться.

Ненависть к себе кольнула изнутри, но Саша запихала ее поглубже.

– Саш, – окликнула Мила, указав на Костика, который почти уже скрылся в тоннеле. Теперь бродягам был виден только слабый луч его фонаря и дырявые подошвы ботинок.

Саша закусила губу.

– Хватит вошкаться, – скомандовала Мила. – Лезь следом. Ну!

И эта маленькая команда, всего-навсего просьба поторопиться разлилась внутри Сашиной груди горящим пятном нефти. Вроде бы ничего такого Мила и не сказала, да, от напряжения ее слова стали грубоватыми и резкими, но ведь все бродяги такие – наэлектризованные, готовые к любому кошмару…

Только вот на миг в ее голосе Саша услышала материнские нотки. И то, как присевшая Мила торопливо дергала Валюшку, и как сжимала губы, когда девочка не слушалась…

Все это взорвалось в Саше за секунду. Она сама не до конца поняла, как, сузив глаза, выдохнула:

– Ты мне не мать, чтобы приказы раздавать направо и налево. Сейчас подтяну рюкзак и полезу.

– Ого, – хохотнула Женя, одобрительно прищурившись.

Мила вскинула лицо. Пальцы, запутавшиеся в петличках детской куртки, едва ворочались, отекшие и неповоротливые. Рыхлые щеки налились зеленцой, глаза воспаленно вспыхнули, Мила задышала с присвистом.

– Ну, как знаешь, – только и ответила она.

– Прости… – Саша прикусила язык. – Я же не то…

– Быстрее! – полушепотом рявкнул Костя из узкого тоннеля, и Саша поняла, что пора идти.

…Стены давят. Теснота пропитана затхлостью и гниением, воздух застревает в Сашином горле. Кажется, будто впереди жерло до краев заполнено мертвой плотью.

Низкий потолок цепляется за волосы зазубринами и сколами, а Саша пытается не дышать.

Следом за ней ползет Женя, потом Мила с Валей, Егор и Юра. По правде говоря, они – единственная причина, почему Саша все еще карабкается вперед, не позволяя себе поддаться панике. Если бы за плечами остался лишь пустой тоннель, Саша закричала бы и полезла обратно, к слабому свету и едва различимому сквозняку, но бродяги не оставили ей выбора.

И Саша ползет вперед – по сантиметру, по миллиметру, но ползет, стараясь не обращать внимания на Женино пыхтение там, у самых ног.

Жерло вибрирует. Саша чувствует, как бродяги ползут на животах, как подтягиваются руками и отталкиваются ботинками, чувствует, как тоннель оживает от их шорохов и дыхания. Кажется, будто все они протискиваются через чье-то брюхо – на грязном полу остается Костино тепло, ведь он ползет первым. Тепло это робкое, скорее даже выдуманное, но Саша пытается цепляться лишь за него.

Интересно, чувствует ли Женя ее собственное тепло?

Под руками с влажным чавканьем лопаются чьи-то тельца, и омерзительный запах въедается в ноздри.

Личинки. Это жирные, мучнисто-белые личинки – они копошатся по стенам, полу и потолку… Костя давит их своим телом, и под Сашиными руками остается липкая жижа. И редкие уцелевшие…

Тоннель оживает вовсе не от дыхания бродяг, а от личинок, что сплошь усеивают стены. Спокойно, спокойно, это всего лишь мерзкие черви, ничего страшного.

Ползти на животе больно, сломанная рука скребет по полу, и Саша с трудом сдерживает шипение. Она прогибается в пояснице, приподнимает безвольную руку, похожую на культю, изо всех сил толкается ногами и тянет за собой рюкзак, который вот-вот застрянет, вот-вот…

Мысли в бешеной пляске скачут от толстых личинок к сломанной руке, от пульсирующих стен до застрявшего в тоннеле тела.

Сзади хнычет Валя. Мила пытается успокоить ее, но раздражение просачивается в усталый голос. Ладно, они хотя бы ползут следом за Сашей. Уже хорошо.

Дышим. Толкаемся ногами. Тянем рюкзак.

Юра обещал, что тоннель не слишком длинный.

Так почему же Саше все чаще и чаще кажется, будто она попала на бесконечный адов круг, и теперь идет по нему, плывет и ползет, но никогда уже не выберется отсюда? Ее раздавят толстые стены, над которыми тонны и тонны жирной земли, как над гробом, как…

Паника топит Сашу с головой.

Стены становятся все ближе, их скрежет ощущается кожей. Все меньше воздуха, меньше свободного места. Голоса доносятся, словно через вату. В горле скребет сухостью. Дыхание рвет легкие, будто Саша медленно уходит на дно.

Рюкзак застывает впереди, и Саша утыкается в него разгоряченным лбом. Недоуменно моргает.

А потом слышит удар. Это Костя бьет в пол. Один-единственный раз.

Затаиться и молчать.

Движение прекращается, словно его никогда и не было. Кажется, даже личинки (которые, слава всем богам, до Вали точно доходят лишь теплым месивом) замирают и вслушиваются. Саша ложится на пол и тяжело дышит, пытаясь не шуметь. Слабость растекается по мышцам волной, и кажется, что все – пришли. Она не выберется.

Она умрет.

Впереди опасность, и Костя подал им знак, а это значит, что все кончено. У них не хватит сил выползти из жерла – ладно, это у нее не хватит сил. Она лучше умрет здесь, в бетонном мешке, чем еще хотя бы…

Хватит. То, что происходит в Сашиной голове, гораздо страшнее, чем смыкающиеся стены и копошащиеся жирные личинки. Саша почти готова сдаться. Замереть здесь, в узком тоннеле, уснуть вечным сном. Она почти смирилась.

Открыть глаза физически тяжело – безвольно лежать и думать о смерти сейчас гораздо приятней, но мысли о папе копошатся в голове, заставляют делать хоть что-то. Саша напрягает тело, готовая двигаться дальше. Ждет.

Ждет. И снова ждет.

Два удара. Поползли.

Беда миновала.

И Саша ползет вместе со всеми, изо всех сил толкается ногами и тащит единственной целой рукой свое тело вперед. Сдаваться легко и приятно, но взять себя в руки и попробовать – вот, ради чего она карабкается всю жизнь.

– Держись, – шепчет Костя впереди. – Слышишь? Будет мерзко, но… Я не могу собрать всё.

Саша молчит. Упрямо ползет дальше.

– Слышишь? – повторяет Костя.

– Слышу, – отвечает Саша.

Что он не смог собрать?..

Под рукой скрипят и ломаются хрупкие кости. Черная шерсть воняет гнилью так, что рот наполняется желчью.

Это крысы. Дохлые, разорванные крысы.

И Саша растирает собой их гниющую кровь.

Затолкав брезгливость в глотку, Саша сметает тельца и ползет вперед. Главное, чтобы весь этот ужас не видела Валя.

А они уж справятся как-нибудь.

Когда Костин рюкзак исчезает из тоннеля, а перед глазами вспыхивает едва различимый свет, Саша щурится, не веря, что они выбрались. И вправду выбрались. Никто не забился умирающей рыбиной в тоннеле, никто не застрял и не напоролся на голодную химеру…

– Саш, – зовет Костя и помогает ей спуститься, поддерживает за целую руку. Крысиные тельца валятся вниз, словно черные сосульки с крыши.

Костя торопливо сгребает облезлые трупики и отшвыривает их прочь, в темноту, подальше от Валюшки. Лицо его прорезают бугры – Костя изо всех сил борется с тошнотой. А Саша, отойдя чуть в сторону, сгибается и исторгает из себя воду.

Это даже хорошо, что она почти не ела. Горло прожигает горечью и слизью, но теперь хотя бы можно дышать.

Ноги не держат, и Саша присаживается напротив черного лаза с распахнутой дверцей – будь эта дверца закрыта, они ни за что в жизни не выбрались бы оттуда. Но Костя подхватывает на руки Валю, пока его фонарик чертит светом безумные фигуры на потолке, и кажется, что всем им, бродягам, наконец-то повезло. Валя, едва оказавшись внизу, сразу бежит к Саше.

Порывисто обнимает ее за шею, жмется, словно замерзшая. У нее исчерченные камешками и зазубринами ладони, у нее чахоточно румяные щеки и затравленные глаза. Она обнимает Сашу, и той чудится, будто так и должно быть.

Только вот Саша с ног до головы пропитана запахами раздавленных личинок и гниющих крысиных трупов, но Валя не морщится, будто ничего и не чувствует.

– Молодец, – шепчет Саша и прижимает девочку целой рукой. Жмурится, растворяясь в робком детском прикосновении. – Ты молодец, Валенька…

Так они и сидят, обнявшись. Рядом снует измученная Мила, помогает всем натягивать на плечи рюкзаки. Костя все еще борется с рвотными позывами, а Женя светит фонарем в недра очередного коридора с кучей дверей. Юра стоит у лаза.

И смотрит на Сашу, которая гладит испачканной ладонью светлые кудряшки.

– Пойдемте, – говорит Костя, и теперь в его голосе сквозит просьба. – Надо пройти еще хоть немного, а потом найти комнату для ночевки…

– И как мы спать будем? – спрашивает Мила. – Одеяло-то всего одно взяли…

– На полу, как-как, – бурчит Женя и первой уходит вперед. – Любители валяться на матр-расах, воду чистую пить, кар-рандашики цветные с собой таскаем… Детский сад.

Но ни у кого нет сил с ней спорить.

Когда перед глазами возникает новая лестница – бетонная, с крутыми ступеньками, – спускающаяся еще ниже, Саша молчит. Новый путь в преисподнюю: скоро по стенам запляшут отблески жаркого пламени, потянет запахом серы (Саша не знает, как пахнет сера, но уверена, что быстро это поймет), а изломанные силуэты выскользнут из-за поворота.

Саша молча спускается ниже.

Дальше от города. От солнечного света.

От папы.

– Слушайте, я никак не могу представить себе эту химеру. Как думаете, что это?.. Как оно выглядит? – не выдержав, спрашивает Саша, забивает тишину голосом, когда они пробираются в боковой тоннель. Здесь хотя бы сухо и тепло.

Бродяги молчат.

– Я серьезно. Это зверь? Привидение? Чудище из ада?.. – кажется, что чем глупее скажешь, тем меньше будет страха.

– Ш-ш, – кажется, Костя не настроен на разговоры. – Мы не просто так лежали в тоннеле. Я думал, что… Не надо, в общем.

– Чё, и сказать боишься? – подначивает Женя и отвечает Саше, в первый раз спокойно и без ехидства: – Вообще без понятия. Иногда слышим шажочки, словно девчонка бегает. Иногда стоны. Всхлипы. Топот. Р-рев, – она морщится, напоровшись на очередную «р». – Иногда вообще…

– Какой бы она ни была, на глаза ей лучше не попадаться, – говорит Юра. Он вновь несет Валюшку на руках, и Мила поглядывает на них виноватым взглядом, но идет еле-еле, будто бы даже собственное тело кажется ей слишком тяжелым.

– Все равно бред какой-то. Как она может издавать разные звуки?.. Наверное, это все-таки не одно… существо? – не сдается Саша, и Женя машет рукой:

– А мы откуда знаем, а? Но она тут одна, Юр-ра знает, что она меняется. Может вообще тенью стать, ты плечом коснешься, и все…

Валя хнычет, и Юра гладит ее по плечам.

– Ты все сказала? – спрашивает он у Жени таким тоном, что даже Саше становится не по себе.

– Да. Все сказала. Пусть лучше боятся, а то…

– Хватит, – Костя оборачивается, щурит глаза. – Давайте искать место для ночлега. Нужен отдых.

Но прежде чем они находят хорошую комнату, где свободно могут лечь на голом полу, проходит немало времени – Саше порой кажется, что они идут по одному и тому же коридору раз за разом, одни и те же двери сменяют друг друга, редкие чахлые лампочки мигают над головой, всегда одинаковые. Будто это временная петля, в которую они провалились. Заколоченных дверей почти не осталось, но и те, что встречаются, Саше больше не хочется открывать.

Они вновь заваливают дверь в узкой комнате, выбранной для ночлега – столы, стулья, этажерки, что насобирали по всему коридору.

– Можно подумать, что это склад, а не чертова канализация… – кряхтит Костя, втаскивая бледный металлический ящик.

– Тут раньше хранили рухлядь из закрытых садиков, гостиниц и столовых, – Юрин безжизненный голос заставляет Сашу поежиться.

– А зачем?..

– Слушай, какая разница? Радуйся, что есть чем дверь прижать. И на чем спать.

Да, они даже нашли затхлый матрас, наверняка полный клопов, но на него Мила уже укладывает закутанную в одеяло Валю. Девочка спит.

Бродяги развешивают влажную одежду, переодеваются в сухое. Жадно пьют воду и молчат.

– Ужин отменяется, – бурчит Костя, подкладывая под голову рюкзак. – Утром поедим.

Саше не хочется спорить – ей хочется спать, хоть желудок и ноет от голода. Сейчас она готова съесть и невкусный сырный суп, который так часто готовит мать, и даже биточки из моркови, сливовый кисель с соплями, тушеную капусту или…

Мысли обрываются.

Саша засыпает, свернувшись калачиком на правом боку. И ничего в мире уже неспособно ее разбудить.

Ничего.

Кроме химеры.

* * *

Сознание возвращалось волнами, чуть брезжило на самой кромке, и вновь затягивало в полудрему – внутри головы поселился белесый туман, и Саша щурилась, пытаясь понять – где она? Дома, в своей комнате с аляповатыми обоями, отголосками ее резко оборвавшегося детства? У отца в квартире, где по полу вечно гуляет сквозняк, в окна льется солнце, а кухня пропитана въевшимся перегаром? У подруги, Яны, где Саша ночевала всего раз, лет восемь назад?..