bannerbannerbanner
полная версияТри сестры

Фёдор Вадимович Летуновский
Три сестры

Уходили мы в половину десятого вечера, с надеждой на то, что даже в таком тихом городке, как наш, мы ещё найдём, где повеселиться.

В небе появилась половина луны, и сияния от неё вполне хватало, чтобы рассматривать крупные детали фигур и видеть обратный путь, не подсвечивая себе фонарём.

– Надя, а может, ты мне расскажешь, что конкретно вы делаете, находясь на островах? – осторожно поинтересовался я, в надежде, что она стала более разговорчивой и не ограничится односложными ответами.

– Мы ещё только учимся.

– А чему именно?

– Улучшать саму атмосферу места. Делать его более пригодным для жизни в отсутствии печали и других человеческих омрачений. Начиная со своего дома, своего двора. Мы этим занимаемся с глубокого детства, но в небольших масштабах и к противостоянию в городах пока не готовы.

– И кто вам противостоит?

– Чем огромнее город, чем больше в нём крутиться денег, тем озлобленнее его жители, потому что соблазнов много, но доступны они меньшинству, остальные просто их обслуживают. А там, где с работой плохо и денег мало, вообще царит ненависть. В Ярославле мы ещё могли что-то менять своими силами, но в твоём городе это вообще бессмысленно. Если бы мы там попытались практиковать, нас бы сразу в клочья изорвали.

Как раз в этот момент мы проходили мимо фигур каких-то демонических существ, скорее всего, из индонезийской культуры и Надя указала на них.

– И не какие-нибудь там абстрактные демоны, типа этих, а человеческие мысли, принявшие чудовищную форму, материализация всех этих омрачений. А здесь, на островах, более дружелюбная атмосфера. Мама давно это поняла, поэтому нас и стала сюда привозить. Мне было шестнадцать, когда я первый раз здесь очутилась, а Любе всего шесть, представляешь! Это сейчас с годовалыми младенцами все сюда прилетают, а тогда только на Самуи было хоть какое-то подобие цивилизации. Вот мы и с девяносто пятого года каждую зиму тут проводили, а потом потихоньку начали разбредаться по островам. Так, в результате, и выбрали каждая себе место и там остались. Уже три года мы работаем, а о результатах рано пока ещё говорить.

– Спасибо, теперь я хоть что-то понимаю. А ты можешь сейчас сотворить здесь что-то небольшое и красивое? – поинтересовался я, остановившись на главной аллее у самого входа, в окружении сторожевых львов, слонов и героев.

Но в ответ Надя лишь хмыкнула, покачала головой и двинулась дальше.

– Нет, Федь, в пьяном виде не стоит этого делать! – сказала она, когда мы вышли на дорогу, – Сегодня мы просто гуляем и нам надо ещё выпить! Поехали!

Она вытащила из-под сидения шлем и, надев его, стала совсем неприступной, давая мне понять, что этот разговор окончен, а уже через пятнадцать минут мы очутились в караоке-баре за последним 7/11 на севере Натона.

Бар был маленький и битком забит тайцами, но мы сразу со всеми подружились, только из-за сильного шума я стал совсем плохо воспринимать на слух тайский английский и на все не понятые мной вопросы – а их было большинство – загадочно отвечал словами типа «позже» или «может быть».

Вместе с каким-то пухлым мужиком с куцей бородкой, обладателем шикарного баритона, Надя исполнила парочку местных хитов, и их дуэт сорвал аплодисменты. Нас угостили текилой и пригласили поехать в какой-то модный клуб на северо-востоке, название которого ничего нам не говорило, но мы вежливо отказались, потому что делить наш вечер ни с кем не собирались.

В этой грохочущей и пропитанной табачным дымом коробочке мы провели не более получаса, а когда выскочили оттуда, нам даже показалось, что на улице очень тихо и прохладно. Однако, кроме этого шалмана идти было особо и некуда – концерт на сцене у паромного пирса прошёл вчера, поэтому никаких танцев с музыкой тут не предвиделось, в местных ресторанах заседали, в основном, пенсионеры или семьи с детьми, а в пафосном пабе с дорогим европейским пивом люди просто тупили в телевизор.

– Кажется, мы не профессионально подошли к самому моменту пьяного отрыва, – поделился я с Надей своими мыслями, – Нам надо было снять на одну ночь гест или бунгало где-нибудь на восточном побережье и нормально там набубениться.

– На Чавенге? Да там мрачно на самом деле, – отозвалась Надя, – Представь себе толпы нетрезвых мужиков с ищущими взглядами и этих девочек замученных, которые пытаются выглядеть загадочными и как-то себя преподнести. А по поводу Ламая ты мне сам сказал, что это «Сочи», тем более там сегодня ярмарка и людей сейчас, как в Москве на День Города.

– А, ну тогда давай лучше спокойно проведём время вместе.

Так мы и решили доехать до моего дома, оставить там скутер, а дальше просто погулять по местам в пешей доступности и именно тогда рядом с нами и притормозил на мотоцикле живущий в двух шагах отсюда Директор Музея Ракушек. Судя по всему, он был очень удивлён, увидев нас вместе, и поинтересовался у Нади, как поживает её мама и не собирается ли она приехать. Надя отвечала, что в ближайшие полгода её ждать не стоит и Директор – Надя назвала его Вильямом – заметно погрустнел. Затем она предложила ему с нами выпить, но он отказался, ведь сегодня ночью намечался большой прилив и ранним утром он на своём каяке собирался – как и обычно в такие дни – плыть к рифу в поисках новых раковин.

Вместе с ним мы прошлись с десяток метров до его дома-музея, и он расспрашивал Надю о жизни Любы и Веры, а прощаясь просил передать большой привет Елене Арсеньевне.

– Вот это да! – произнёс я, когда мы снова двинулись в путь, – Поклонник твоей мамы?

– Конечно! И один из главных долгожителей, представь себе – чувак на острове почти тридцать лет! Мы с ним с одним из первых тут познакомились.

– Он, наверное, хотел стать вашим папой?

– Ох, и не говори! Ещё как! – засмеялась Надя.

Купив по дороге флягу «Сэнг Сома», мы закатили «Хонду» ко мне во двор, умылись, выпили холодного зелёного чая и направились в заведение Марка и Ио. Они к этому времени уже закрывались, но сделали нам по последнему «мохито», а в качестве музыкального сопровождения поставили альбом Gotan Project «Lunatico».

Ребят сильно заинтриговала Надя, как ещё один резидент острова, хорошо говорящий не только по-английски, но и на тайском. Они задали ей несколько бытовых вопросов, и она подробно на них ответила, так же рассказав о ценах на овощи и рыбу дальнего рынка с другой стороны города.

– Повезло тебе с девушкой! – сказала Ио, вручая нам напитки и стаканчик с нарезанной морковкой в качестве угощения.

– Я знаю, – скромно проговорил я.

А что мне ещё оставалось на это ответить?

Что благодаря Наде я узнал о существовании чего-то большего, нежели обычное человеческое миропровождение? Что я укрепился в своей вере о существовании чуда, которое неспешно творится здесь, рядом с нами? Или о своём желании прикоснуться к чему-то ценному и хрупкому, как спокойствие, которое она здесь поддерживает?

– Заходите почаще, – сказала нам на прощание Ио – красивая девушка, которая была явно старше своего парня, и, обратившись ко мне, с улыбкой добавила, – А то уж мы думали, что ты совсем бросил пить – всё время видим тебя только днём, как ты проходишь мимо с шестилитровой бутылкой воды.

В ответ я промолчал, потому что последнее время предпочитал захаживать пару раз в неделю в тихий ресторан у полуострова с маяком. И хотя вела туда чудовищно раздолбанная дорога с острыми камнями, где реально могла лопнуть камера на колесе, зато в этой дальней оконечности безлюдного пляжа делали чудесную текилу санрайз и всегда было очень тихо.

Когда мы покинули кафе, служившее ребятам так же и домом, Марк, зевая, закрыл за нами выдвижную дверь, а очутившись на дороге, мы заметили, что она совсем опустела, свет нигде уже не горел, лишь вдалеке, из дурацкого «пиратского» ресторана доносились звуки заунывного рока.

Появляться там мы не собирались, поэтому повернули в другую сторону и, пройдя совсем немного, спустились на пустой берег, где уже начинался прилив, а на невидимом горизонте, во тьме залива, почему-то не горело ни одного огонька. Впрочем, мы тоже не нуждались в фонарях – растущая луна наполняла пространство мягким белым светом, как рассеянный луч прожектора, а по дороге лишь изредка проносились машины, поэтому мы ощущали себя достаточно уединённо

– Помнишь, что я делала, когда ты первый раз меня встретил? – поинтересовалась Надя.

– Ну конечно. Ты выпускала улиток. А зачем?

– Проверяла острова на прочность, – и она бросила взгляд на меня, как будто тоже осматривала для какого-то важного дела, – А сейчас я тебя кое-чему научу… Ведь ты видел якорь?

– Откуда ты знаешь? – удивился я, но сразу осознал, что на моём месте глупо задавать подобные вопросы, – Ну да, именно здесь.

– А теперь мы соберём тут что-то другое. Ищи материал. А я тебе помогу.

Мы хлебнули прямо из горла рома, запили его водой и побрели по берегу, медленно таявшему под напором маленьких шумных волн.

За полтора месяца большой прилив я видел здесь всего пару раз. И хотя перед отъездом скачал себе их расписание, это никак мне не помогло – один раз во время глубокой воды я пытался поплыть с понтона у пафосного отеля для пенсионеров, но там оказались такие заросли морской травы, что продираться через них не было смысла – гораздо проще доехать на велике за сорок пять минут в Липа Нои. Здесь же дно было совсем острым от омертвевших кораллов и сейчас, вместе с волнами, их обломки попадали на берег. Я отбирал самые длинные и светлые фрагменты, похожие на твёрдые и пористые белые веточки. И, кажется, начинал понимать, что именно я из них сложу, какую символическую фигуру, противоположную якорю.

Минут за двадцать у меня набралось достаточно подходящего материала. Я присел на корточки и сосредоточенно, как ребёнок в песочнице, принялся заниматься строительством – предал своему творению форму, скрепив ветви кораллов найденными в прибое обрывками рыболовных сетей.

Понемногу мой замысел воплотился, и теперь на песке лежала небольшая, похожая на грубо сделанную игрушку для детей из рыбацкого посёлка, вытянутая в длину лодка. Проблема оставалась лишь в том, что созданная из подаренных мне морем материалов, плавать по нему она всё равно не могла, но тогда в дело вмешалась Надя. Она начала разглаживать мою поделку быстрыми и плавными жестами, словно мнущий мягкую глину скульптор. И тогда что-то произошло с самим материалом – в её руках он действительно становился податлив, словно подчиняясь ей, и твердел, когда она его отпускала.

 

Так на моих глазах и произошёл акт творения, когда мёртвая материя меняет свои свойства и химический состав – тот самый процесс Великой Работы, о котором лишь упоминали алхимики. Ведь нет никаких конкретных доказательств, что у них хоть один раз это получилось – они просто тогда обманывали глупых европейский королей, которые финансировали их исследования, показывая им золото, якобы полученное из других, более дешёвых металлов. А современная наука вообще отрицает саму возможность превращения одного элемента в другой, поэтому я так до конца и не понял, что именно произошло. Но теперь это была настоящая коралловая лодка – лёгкая, прочная и готовая к своему старту.

– Ох, Надя, – слегка прифигел я, – Ты всё-таки это сделала!

– Я решила, что тебе необходима новая метафора для дальнейшей жизни, – отозвалась она, – Тем более, лучше творить на пустом берегу, чем в саду чудовищ.

– Спасибо…

– А как ты его назовёшь? Этот свой корабль?

– Сontinuity! – неожиданно выпалил я слово, которое весь вечер крутилось у меня в голове и означало понятие последовательности, целостности и непрерывности.

– Неплохое имя для кругосветного плавания. Сейчас мы его украсим – хоть сегодня и не Лой Кратонг, но свечи у меня есть.

Надя достала из рюкзака свёрток, а я, разрезав поперёк пластиковую бутылку, сделал из неё укрытие для пламени, чтобы его не задуло ветром. Мы выбрали свечу, зажгли её, установили в лодке, накапав на днище парафина, и накрыли её защитным колпаком с открытым горлом.

Спустив лодку на воду, мы подтолкнули её, и мой корабль, словно оживший после Надиных прикосновений, достаточно бодро двинулся вперёд, против течения, прямо в открытое море, став теперь единственным огоньком во тьме залива. Мы уселись на покрывало, как-то одновременно обняли друг друга и сделали по глотку рома, глядя на мерцающий лепесток его пламени. Наши головы, щёки и виски вдруг соприкоснулись так, что я почувствовал некий упорядоченный шум, различив в нём голоса, словно вращая ручку радио, наткнулся на чью-то передачу, но не могу разобрать её через помехи.

– Это что, твои мысли? – стараясь не спугнуть наваждение, прошептал я.

– Нет, это трансляция. Вроде той, что я показывала тебе в пещере. Не обращай внимания, такое случается, когда я выпиваю.

И я расслабился. Исходящий от Нади радиошум рифмовался с шелестом прибоя, он убаюкивал, расслабив и расфокусировав мои мысли, как в тот вечер, когда я потерялся в паре километров от дома, засмотревшись на звёздное небо. Так мы и просидели до тех пор, пока вода не подступила к нашим ногам, грозясь намочить одежду и покрывало.

Мы встали, как-то смущённо улыбнулись друг другу и пошли спать.

…Часов в восемь утра нас разбудили оживлённые голоса.

Привстав, я посмотрел в окно и увидел какого-то мужика, деловито перелезающего через забор. Приглядевшись, я опознал в нём своего домовладельца Ки, вышел на веранду, чтобы узнать, что случилось, а он со смехом сообщил мне, что забыл ключи.

Быстро заскочив в свою комнатку во дворе, он отпер ворота и к нам заехал небольшой грузовик, в кузове которого лежал какой-то шкаф, стол и вешалки для одежды.

Посмотрев на всё это с грустью, я вернулся обратно в спальню

– Что там? – сонно поинтересовалась Надя, приоткрыв один глаз.

– Кажется, у меня появились соседи, – печально отвечал я, ложась рядом и взяв её за руку.

Дело в том, что пару дней назад, когда я сидел на веранде, пережидая жару, какие-то азиатские тётки долго стояли у ворот, что-то бесконечно обсуждая, звонили по телефону, указанному на висевшей там табличке, а потом к ним приехал Ки, открыл дверь и долго показывал все три этажа нового дома, стоящего напротив моего жилища. Говорили они по-тайски и, возможно, являлись обычными городскими жительницами, решившими провести время на Самуи, но так же могли оказаться и риэлторшами, способными заселить сюда полчища китайцев – прожорливых, необузданных и крикливых.

Ещё пару раз за утро наш сон прерывали громкие голоса, звук открываемых ворот и тарахтящего транспорта, поэтому мы решили, что пора подниматься. Наш первый и последний совместный завтрак оказался лишённым романтического флёра – сидя на веранде, мы ели фруктовый салат с йогуртом, пока бирманские парни с набелёнными лицами разгружали очередной грузовик с мебелью, разнося её по этажам, несколько женщин драили полы и ступени лестниц, а господин Ки властно командовал ими.

В какой-то момент он отвлёкся от своих суровых дел и переключил своё внимание на меня и сидящую рядом со мной Надю, с интересом на неё посмотрев, а потом бросил взгляд на свой маленький, заботливо опекаемый сад и улыбнулся.

– Посмотрите на это чудо! – обратился он к нам по-английски, указав на большой цветущий бутон какого-то растения, нежно-синего, как утреннее небо над Сиамским заливом, – Мой цветок всё-таки распустился, не смотря на жаркий сезон! И это, девушка, – он сделал Наде «вай», – Благодаря вам!

И Ки засмеялся, глядя то на Надю, то на цветок.

Надя по-тайски поблагодарила его за комплимент, а он ничуть этому не удивился.

– Увидев вашу красоту, он решил сам показать вам свою! Спасибо!

Надя совершила ответный «вай», и довольный домовладелец чуть ли не вприпрыжку побежал вверх по ступеням.

– Надя, это правда? – осторожно поинтересовался я, – Это ты сделала?

В ответ она пожала плечами.

– Ну, я действительно во сне попыталась немного этот сад обустроить…

После завтрака она выкатила на дорогу скутер, а я – свой велосипед, с некоторой похмельной грустью наблюдая за тем, как заканчивается моя уединённая жизнь.

Через город мы вместе доехали до перекрёстка у водопада и присели за наш любимый каменный столик в тени деревьев. Я закурил, уже понимая, что Надя сейчас скажет нечто, способное меня расстроить.

– Ты знаешь, что в это полнолуние будет полное лунное затмение? – начала Надя.

– Кажется, читал где-то.

– Это очень редкое и важное событие, поэтому мне сейчас надо опять быть одной, готовиться к нему и, наконец, попробовать совершить то, на что раньше мне не хватало ни сил, ни смелости. А благодаря тебе, Федя, я, наконец, успокоилась и теперь уверена – у меня всё получится.

– Но ведь я ничего конкретно для тебя не сделал. Ну, не считая двух своих курьерских поездок…

«В одной из которых я влюбился, а в другой мне чуть не проломили голову», – подумал я, но не стал высказывать эти мысли вслух и продолжил:

– Мы просто встречались и улыбались друг другу.

– Нет, не просто. Это более важно, чем ты думаешь.

– Но ты так со мной говоришь, будто мы больше не увидимся, – отвечал я, потому что её недомолвки больше не ставили меня в тупик, я научился сам делать из них надлежащие выводы.

– Нет, почему же, я приду тебя провожать. Когда ты уезжаешь?

– Мне нужно шестого числа быть в Бангкоке.

– Значит, пятого апреля?

– Да, но билет ещё не купил, – я потушил сигарету, убрав окурок в целлофан от пачки, чтобы позже выкинуть его в ящик для мусора.

– Обязательно напиши, когда купишь. И я за тобой заеду.

– Конечно, мне это приятно, но, знаешь, я только стал к тебе привыкать и неужели мне придётся провести последние дни на острове одному?

– Извини, но так надо. В этом и заключается «Тема».

– Какая Тема? Это какое-то важное понятие?

Она кивнула.

– А почему ты раньше о нём мне не говорила?

– Чтобы ты не допытывался у моих сестёр, что это означает. Но я тебе расскажу. Перед отъездом. А сейчас давай я тебе погадаю.

И она, порывшись в рюкзаке, достала оттуда, протянув мне, три монетки.

Я машинально взял их в руки и, особо ни о чём не задумываясь, совершил шесть коротких бросков, а Надя фиксировала каждый из них, проводя ногтем черту на одном из упавших с дерева листьев.

У меня выпали все длинные линии кроме одной – третьей снизу.

– О, я её знаю, эту гексаграмму, – сказала Надя, открывая книгу, – И она не самая плохая.

Я невесело усмехнулся, а она принялась листать потрёпанные страницы.

– Вот, номер десять, послушай, – и Надя зачитала, – В настоящее время ваше поведение должно быть вежливым, дружелюбным, сдержанным. Уйдите в себя и как следует обдумайте своё положение. Произойдёт неожиданное событие, которое доставит вам большую радость. Для флирта время неподходящее. Это период, когда претензии к жизни следует снизить до минимума…

И она захлопнула книгу.

– Да, – задумчиво произнёс я, ощутив неожиданное желание выпить, – Похоже, именно этим советам я тут и следую.

– Так это и хорошо… А ты сохранил мой колокольчик?

– Конечно, он всегда у меня в кармане.

– Тогда у тебя всё будет в порядке.

– Надя, мы что, уже прощаемся?

В ответ она как-то порывисто и быстро поцеловала меня в губы, упав мне на плечи и обнимая прямо через стол. В другой момент меня это сильно бы насмешило, но сейчас я не совсем понимал, что именно происходит.

– Если со мной всё будет хорошо, то после затмения я приду тебя провожать, – сказала она, поднимаясь из-за стола, – До свидания.

А на прощание она дотронулась пальцем до моей переносицы, и я вдруг ощутил какое-то мягкое, обволакивающее меня спокойствие – то щемящее чувство под сердцем, что бывает, когда ты соприкасаешься с чем-то неуловимо прекрасным.

– До свидания… – практически прошептал я вслед отъезжающей на скутере Наде, даже не пытаясь сдвинуться с места, чтобы не спугнуть это посетившее меня состояние.

10. Низкий сезон

Жгучая поступь близкого апреля ощущалась уже всем телом – воздух остывал теперь только глубокой ночью, а жара вновь включалась, как по расписанию, после семи утра. На вершинах приземистых гор, скрывая их покатую поверхность в тумане, висели тучи, но не одна из них не пролилась пока на побережье. Зато появился ветер. Он хоть и будоражил горячий воздух, но в тоже время приносил некоторую угрозу – с пальм теперь срывались огромного размера высохшие ветки, грозившие спикировать прямо тебе на голову, и все обочины дорог в джунглях были усеяны ими. На ресурсе острова часть зимовщиков готовилась к отъезду, распродавая ненужные им вещи, а те, кто собрались остаться, жаловались на озверевших муравьёв и обсуждали способы борьбы с ними.

Моими новыми соседями стали три тайские тёти лет тридцати пяти. Они заняли каждая по номеру или квартире на втором этаже, а с одной из них жил ещё сын-подросток. У них была одна на всех машина, и они часто куда-то на ней уезжали. По утрам эти женщины переговаривались грубоватыми громкими голосами, напоминавшими воронье карканье, но жить мне совсем не мешали. Мы всегда здоровались и улыбались друг другу – особенно приветливой была самая младшая из них, но не общались. Зато Ки стал бывать здесь гораздо чаще, они вели с ним долгие беседы и над чем-то смеялись.

Всю неделю я добивал ту часть своей повести, где рассказывалось про девяностые годы, и два раза в день ездил плавать, а ощущение того, что скоро эти места придётся покинуть, наполняло моё существование некой грустью, но, в тоже время, и полнотой чувств. Впрочем, что значит скоро – некоторые только на такой срок сюда и приезжают. Однако осень в Стране Отливов подарила мне какую-то дивную, приятную печаль глубоко под сердцем. Я понимал, что произошедшее здесь останется одним из главных событий всей моей жизни и сейчас, находясь непосредственно в них, надо, никуда не спеша, прочувствовать каждый момент медленного течения дня, каждую незначительную деталь окружающего пространства, чтобы навсегда сохранить их в глубине своей памяти. А ранним утром в тихое воскресение я сел на велосипед и отправился в Талинг Нгам.

В заросшем травой бетонном полутоннеле у отеля Интерконтиненталь, где деревья сходились подобием свода, создавая атмосферу места, давно покинутого людьми, я устроил привал и сделал абсолютно октябрьские фото с велосипедом на фоне жёлтых опавших листьев, а спустившись вниз со склона, попал в так полюбившуюся мне самую тихую и красивую часть острова. Сельская, но хорошо заасфальтированная дорога – гораздо лучшего качества, чем у меня на даче в Подмосковье, пролегала мимо кокосовых посадок; вскоре я увидел старую бетонную стену, въехал в низкую арку и оставил велосипед неподалёку от входа.

Здесь действительно не было ни души, а сами храмы оказались гораздо более красивыми, чем в известных мне «Ватах» по обе стороны от Натона. Казалось немного странным, почему такое удивительное место возникло именно тут, рядом с крошечным посёлком рыбаков. Впрочем, храмов на острове много, туристов можно возить и по другим, более близким к их резервациям, а этот безлюдный монастырь тайцы оставили для себя и он, как нельзя кстати, подходит для уединённого созерцательного времяпровождения. Правда я совершенно не собирался молиться или пытаться войти в состояние медитации – это прибежище покоя и так давало тебе необходимые эмоции.

 

Здесь не было надписей на английском языке, поэтому я не понимал, для чего именно предназначено каждое строение из этого комплекса. Так, например, одно здание полностью состояло из колонн и на большой высоте там висели не известно для кого устроенные деревянные качели; под ними располагался подиум с вырезанной из дерева и раскрашенной птицей с распростёртыми крыльями. Другие же храмы оказались закрыты, зайти туда не представлялось возможным из-за отсутствия хоть каких-нибудь служителей или монахов, а стоящие вдоль забора ступы выглядели гораздо более старыми, чем те, что имелись у меня в городе. Так же на территории висела большая таблица с расценками из около сотни наименований разных ритуальных услуг, не предназначенных для фарангов.

Сделав несколько фотографии, я, наконец, заметил трёх человек, сидевших на полу в одном из самых маленьких строений. Среди них был пожилой дядя с круглым лицом и в синей полосатой футболке. Он широко улыбался беззубым ртом и манил меня к себе. В ответ я тоже улыбнулся, но подходить к нему не спешил. Однако мужик настойчиво подзывал меня, как будто чего-то от меня хотел. Такая навязчивость немного напрягала и только подойдя ближе я понял, на что он пытался мне указать – именно в этом павильоне, на подиуме и за стеклом находилась мумия монаха, а у входа даже висела единственная здесь экспликация на английском, рассказывающая об этом человеке.

Как оказалось, мир он покинул в возрасте восьмидесяти семи лет, 9 января 1976 года. Ещё я узнал, что ещё в юности он изучал древние тексты, в семнадцать лет был рукоположен в качестве послушника, но ещё четыре года помогал своей семье, работая на плантации, а в двадцать один стал монахом, занимался медитационными практиками, вёл уединённую жизнь и принимал пищу один раз в день.

Я снял обувь, с почтением совершил «вай» и поднялся вверх по ступеням.

Двое сидящих тайцев в тёмных брюках и белых рубашках вели себя тихо, а мужик, продолжая улыбаться, предложил повязать мне на руке верёвочку, но я отказался, не желая получать ритуальные услуги от такого странного типа. Тем более в качестве талисмана мне вполне хватает Надиного колокольчика.

В полутёмном прибежище монаха оказалось совсем немного места, и я сразу очутился совсем близко от сидящей за стеклом фигуры, а наши головы располагались примерно на одном уровне. Выглядел он вполне нормально для такого почти сорокалетнего существования, только имел грубый продольный разрез по всему черепу поверх лица, словно у него, как крышку, когда-то сняли верхнюю часть головы и, удалив мозг, поставили обратно.

Попав после яркого дня в тусклое пространство с низким потолком, мне было трудно разглядеть его лицо, но у него, похоже, уцелели, словно окаменев, глазницы – если такое, вообще, возможно, а взгляд его оставался достаточно печальным – или это лично мне так показалось.

Выйдя на свет, я не испытал каких-то особенных эмоций, что тут скажешь, каждый способен распоряжаться не только своей жизнью, но и посмертием, а сам момент мумификации не казался мне чем-то странным или необычным. Я вдруг подумал о том, что это первая, увиденная мной в жизни настоящая мумия, не считая каких-то странных человеческих остатков в Египетском зале Пушкинского Музея, ведь в мавзолей на Красной Площади я так и не попал, потому что когда нас принимали в пионеры, там стояла слишком большая очередь и мы обломались.

В любом случае, мне тут понравилось – это был действительно прекрасный Ват, а поблизости от него – очень красивый берег. Я прокатился по нему, осмотрев несколько мест с белым песком и тихими мини-отелями.

Около «места для фото в стиле «баунти» – кривой, падающей в сторону моря пальмы, сидел на бетонном ограждении для волн лишь один человек и читал книгу. Неподалёку от него резвились две собаки – рыжая и белая, а прямо напротив, из моря, величественно выступали Пять Сестёр – как строения, созданные природой по принципу «золотого сечения», поэтому определить точное расстояние до них не представлялось возможным. Они были так далеко-близко, как и всё самое важное, происходящее в нашей жизни.

Однако становилось всё жарче – пора было возвращаться.

Часов в одиннадцать я вырулил на главную дорогу, осматриваясь по сторонам в поисках парикмахерской, где меня смогут постричь под машинку, но, проезжая перекрёсток с водопадом, решил завернуть туда, чтобы посидеть внизу, у пруда с рыбами – иногда я так делал, там было хорошо.

На идущей под уклон дороге я опять увидел мёртвую, раздавленную колёсами змею, длинной больше метра, а на парковке перед входом стоял целый автобус с тайскими школьниками, но они уже уезжали. Впрочем, из-за выходного дня здесь царило оживление – местные жители пришли сюда целыми семьями.

Людей вокруг оказалось слишком много, спокойно посидеть было негде и ноги сами понесли меня вверх. Поднимаясь вдоль русла, я видел, как тайцы отдыхают на пикниках, заняв самые удобные места у запруд; взрослые, расстелив покрывала на камнях, что-то ели, пили и улыбались, а их дети с хохотом плескались в мелкой воде.

Идти вверх было гораздо легче, чем спускаться, благодаря древесным корням с уплотнённой меж ними землёй, это создавало естественное подобие ступеней. За два месяца ежедневного вращения педалей мои ноги достаточно окрепли, а рюкзак ничего не отягощало, поэтому примерно через пол часа я оказался в верхней части водопада, у пятиметрового каскада, справа от которого и начиналось заповедное пространство.

Собирался ли я опять встретить там Надю? Конечно, я скучал по ней, понимая, что если она не захочет, то просто себя не явит, а я её не найду. Но желание попасть туда, где всё началось, пересилило, поэтому внимательно осмотревшись, я забрался на оплетенный лианами камень и перебрался по нему на другую сторону, а спрыгнув вниз, ощутил едва уловимую дрожь от перемены мира, как всегда случалось, когда я попадал во владения Нади.

Ступив на песчаную поляну, я заметил, что часть её затоплена водой и теперь она напоминала настоящий остров – зависшие над горами тучи питали водопад и совсем скоро он станет полноценной горной рекой, стремительной, но и помутневшей.

Как я и ожидал, никаких следов пребывания Нади тут не было, поэтому вздрогнул, когда она неожиданно появилась в двух десятках метров от меня, среди необычного вида деревьев, раздвинув в стороны свисавшие с них жгуты, словно края ширмы у себя дома.

– Ку-ку! – сказала она и засмеялась, подойдя к воде, окружавшей песчаный островок.

Из одежды на ней была только длинная синяя футболка, напоминающая платье, в ней она казалась похожей на принцессу, которая заплутала в джунглях, но быстро освоилась и осталась там жить.

– Привет… – сказал я, ощутив, будто меня застали врасплох, – Извини, но я не смог ждать до отъезда.

– Да, ты всё-таки пришёл, это хорошо, – сказала Надя, как мне показалось, безо всякого удивления, – А то я уже закрываю это место, как дачу после окончания сезона. Поэтому пойдём, я тебе кое-что покажу.

Я перепрыгнул с песчаного островка на камень, подошёл к ней, собираясь обнять, а она взяла меня за руку и повела в джунгли, где под скалистым козырьком у неё было летнее жилище с подобием деревянных стен – нечто среднее между шалашом и пещерой.

Там не было ничего кроме низкой лежанки и деревянного ящика, который она использовала в качестве рабочего стола. На его поверхности аккуратно располагались разной длинны иглы, катушки с нитями, металлические цепочки и куски проволоки – вещи, необходимые для создания её амулетов. Остальные детали хранились, судя по всему, в многочисленных корзинах, подвешенных на анкерах и верёвках к каменному потолку.

Рейтинг@Mail.ru