Фёдор Вадимович Летуновский
Три сестры
– Ты не волнуйся, сюда никто не придёт, – сказала она и быстро сняла футболку.
Судя по всему, я уже давно хотел увидеть её обнажённой, но никак не рассчитывал, что случится это именно здесь и сейчас. Шёл я сюда совсем не за этим, да только при виде её тела у меня сразу выскочило из головы, за чем именно.
– Пожалуйста, не задавай мне вопросов, просто снимай одежду и ложись рядом со мной, – попросила она.
– Да у меня и нет никаких вопросов.
– Вот и хорошо.
Надя оказалась внимательной и спокойной. Мы делали всё то, что совершают мужчина и женщина, когда хотят по-настоящему познать друг друга и при этом никуда не спешат.
День в джунглях был тих и жарок. Над нашими телами плавно раскачивались корзины, а в помутневшем из-за жары воздухе иногда вскрикивали какие-то птицы. Всё эти медленные полуденные часы мы почти не разговаривали, только улыбались друг другу. Иногда мы поднимались и проходили к малому рукаву водопада, стояли под его сильными струями, смыв себя пот, а потом высыхали и возвращались обратно в постель.
В какой-то момент я заметил, что солнце сильно изменило своё положение, его жалящий свет бил теперь не сверху, а откуда-то сбоку – это означало, что начинает вечереть. Тогда мы последний раз приняли природный душ, наконец-то оделись и поели фруктов, сидя на большом корне дерева.
– Извини, но мы вместе вниз не пойдём, я ещё тут останусь, – сказала она, проводив меня до края поляны, где мы впервые увиделись, – Надо готовиться к затмению, а после него меня до начала дождей здесь не будет – в апрельскую жару лучше работается в пещере, где мы были.
– Ты выполнила свою программу?
– Почти. И ты тоже стал её частью.
– В смысле? Хочешь сказать, что у нас теперь будут дети?
Надя засмеялась.
– Ну, к этому я пока не готова. Вот если бы ты подольше здесь остался…
– Надя, у себя в городе я не смогу в этом году заработать денег, чтобы снова сюда приехать.
– Я знаю. Но зато теперь наша общая печаль и грусть друг по другу поможет для рождения чего-то другого. Для этого я тебя и впустила…
– Надя, кажется, я что-то понял. Сегодня. Сейчас. С тобой.
– Вот и отлично. Тогда до встречи пятого числа на пирсе. И не забудь мне заранее написать время.
– Ты что, как я могу забыть?!
– Да, и не думай про меня слишком много. Для тебя сейчас это вредно.
– Спасибо за совет.
Потом мы долго стояли, обнявшись, слушая спокойное биение наших сердец, чувствуя тихое дыхание и движение крови по нашим, ставшим близкими друг другу телам.
– Помнишь историю Орфея? – прошептала Надя, когда наше прощание слишком затянулось, – Так что уходи не оглядываясь.
А я лишь кивнул в ответ, не понимая, шутит ли она или это действительно серьёзная просьба, но, на всякий случай, поступил так, как она говорила.
Когда я спустился к подножию водопада и вырулил на дорогу, солнце уже цеплялось за верхушки пальм. Всю дорогу к городу мне навстречу проносились компании молодых тайцев и фарангов, спешивших к своим любимым местам встречи заката, а смотровая площадка в конце набережной оказалась до краёв заполнена людьми и заставлена их скутерами. Проскочив мимо, я остановился у одной из скамеек и, несмотря на усталость, был настолько эмоционально взбудоражен, что принялся расхаживать у края бетонных плит, дымя сигаретой.
Зачем она так поступила? Ведь нам обоим было бы лучше, если б всё случилось гораздо раньше, либо вообще не происходило. К чему ей вступать со мной в близкие отношения перед самым отъездом? Это был прощальный подарок? Или она просто захотела крепче меня к себе привязать? Впрочем, у неё и так это получилось.
Но теперь я действительно начал понимать, почему она вообще со мной подружилась – наши отношения должны были стать неким катализатором для успешности её «Работы» и, кстати, для моего вдохновения тоже. Если, конечно, в двадцать первом веке ещё можно использовать слово «вдохновение». Но только неожиданная, непредсказуемая близость и последующий за ней разрыв способен стимулировать творческий прорыв, и в её случае это ещё более значимо, чем в моём. Помогая себе самой, она подарила мне действительно волшебное путешествие – пора уже начать называть вещи своими именами. И за это я навсегда останусь ей благодарен. Как говорят тут на острове – forever and ever.
…Конечно, я так и не подстригся, до дома добрался уже на исходе светового дня, в уютных сине-фиолетовых сумерках, принял душ и сразу прилёг, а засыпая неожиданно осознал, что именно так и состоялось моё прощание с островом.
А потом наступил апрель и совершать любые усилия – физические, либо интеллектуальные, стало непросто. В половину седьмого утра с меня уже капал пот во время занятий йогой; писать же я теперь не мог из-за адского шума цикад – он стал уже практически такой, как на Тао. Один раз, чтобы взбодриться, я специально купил себе тайский энергетический напиток, но выпив его после обеда, тут же уснул.
Третьего числа, в первый день полнолуния, я всё-таки совершил финальный большой заплыв в Липа Нои, купил билет до Бангкока и устроил себе одиночное Fool Moon Party. Прошёл в дальнюю часть пляжа напротив своего дома и, обнаружив там висящие на пальме качели, самозабвенно раскачивался на них под музыку из «пиратского» ресторана.
На следующий день, в мой последний вечер, должно было состояться полное лунное затмение, поэтому я решил найти особое место для его наблюдения и таким образом, как-то отметить свой отъезд. Более всего для этой цели подходил полуостров с маяком, куда я до сих пор так и не забрёл, потому что никаких дорог туда не вело, но стратегически его расположение показалось мне идеальным. Начало небесного представления астрономы обещали нам в 18.58 – примерно через пол часа после заката, поэтому к шести я подъехал к растафарианскому бару у ведущего к полуострову перешейку.
Хозяин приветливо поздоровался со мной по-русски, в надежде, что я собираюсь пить в его дыре дорогое пиво, но я объяснил ему, что хочу дойти до маяка, погулять там и сделать фото затмения. Он сразу как-то посерьёзнел, сказал, что забираться туда не стоит и в темноте можно просто не найти дорогу обратно, тем более это дикое место, где живут змеи и другие обитатели джунглей. В ответ я показал ему два фонарика и продемонстрировал свою крепкую спортивную обувь – в ней я приехал в аэропорт, здесь же эта пара два месяца простояла у меня под кроватью и вот теперь мне, наконец, пригодилась.
Тогда хозяин бара объяснил про ведущую на вершину тропу и указал направление к её началу в конце перешейка. К нам подошла пожилая женщина, его помощница, поинтересовалась, чего именно я хочу, а когда узнала про моё предстоящее путешествие, нахмурилась и покачала головой. Однако, поблагодарив мужика и сказав, что оставляю свой велосипед у него на стоянке, я пошёл к полуострову, ступая по обнажившейся при отливе скалистой породе, напоминающей застывшую в древние времена вулканическую магму.
В конце перешейка я действительно обнаружил узкую тропинку и двинулся вверх, внимательно смотря под ноги. Судя по всему, пользовались ей хоть и редко, но на протяжении долгого количества лет. Она была хорошо утоптана и каждые пару десятков метров обозначена для удобства путников надетой на обрезанную ветку пластиковой бутылкой. И хотя солнце скрывалось за холмом, среди деревьев стояла тёмная и влажная духота, а они арками сплетались над головой; сумерки наступали здесь ещё до заката, поэтому пробирался я весьма осторожно, глядя одновременно перед собою и вверх, в поисках свисающих с веток маленьких зелёных змей.
Минут через пятнадцать я очутился на вершине, у выкрашенного в белый цвет стального каркаса, увенчанного небольшой площадкой. Надо отметить, что это был сигнальный маяк без прожектора, просто в темноте на его вершине раз в несколько секунд вспыхивала гигантская лампа или что-то в этом роде.
Солнце тем временем беззвучно погружалось в облака за самым большим из островов заповедника, поэтому мой последний закат оказался не таким впечатляющим, как красочные пожары двух последних недель, словно светило утомилось каждый раз уходить красиво, уступив сегодня Луне право на своё преставление.
Прогуливаясь вокруг конструкции маяка, я любовался открывшимися мне новыми видами. На севере в закатной дымке лежал край Пангана, казавшегося отсюда весьма далёким, а на юге зависшими над горизонтом грозовыми тучами возвышались очертания материка.
Прямо подо мной начиналась внушительная, идущая вдоль всего берега ребристая отмель, где песчаные наносы повторяли очертания волн. Широкая и жёлто-синяя, она обрывалась только за городом и, глядя на неё, казалось странным, почему именно на таком мелководье рыбаки и основали своё первое на острове поселение.
Сама же «столица» острова отсюда просматривалась хорошо и, если бы у меня было, чего выпить, поднял сейчас тост за прощание со Страной Отливов, но ни вина ни, тем более рома я не взял, чтобы потом нормально спуститься отсюда в темноте. Да и моя тайская страховка – если я куда-то упаду, будучи пьяный, или меня просто укусит змея, когда я буду нетрезв – она в этом случае не покроет потраченные на лечение деньги.
Близоруко прищурившись, я пытался отыскать местоположение своего дома, но укрытая деревьями кольцевая дорога с уходом солнца уже сливалась в общий тёмно-зелёный фон.
Начинались сумерки и в них, как всегда резко и неожиданно, включились цикады. На этом диком холме звучали они гораздо громче, чем в окрестностях моего дома, а по силе и монотонности шума напоминали механизм для разработки скальной породы. Вдобавок одновременно с ними заработала сигнальная лампа маяка, раз в четыре секунды бьющая по глазам зелёной неоновой вспышкой; всё это немного сбивало столку и подменяло ощущение среды, будто вместо нетронутых джунглей я очутился на задворках какого-то карьера, где сосредоточено большое количество строительной техники.
Ожидание затягивалось, и только когда окончательно стемнело, на западе, из низины между двумя горами начал подниматься ярко-жёлтый диск, левую часть которого уже затмевала полукруглая тень нашей планеты. И было так странно наблюдать за её медленным и неумолимым движеньем, осознавая, что именно мы накрываем собой этот мёртвый необитаемый спутник, влияющий не только на отливы, но и наше повседневное настроение.
Я достал фотоаппарат и, используя сваи маяка в качестве опоры, попытался сделать снимки луны с разной выдержкой. Когда же её полностью скрыла земная тень, и она стала кроваво-серого цвета, произошло нечто непредвиденное.
В какой-то момент шум усилился, будто зарождался теперь не из пространства вокруг, а из моей головы. Мне подумалось, что это благодаря жаре, ведь последние две недели тело так перегревалось за день, что вечерами я сам ощущал его, как горячую батарею – наверное, так здесь бывает сейчас у многих, но только не хватало ещё получить тепловой удар накануне своего отъезда.
Поэтому я присел на подстилку, облокотился спиной на стальную опору, закрыл глаза и вдруг почувствовал, как ногу у бедра, словно после укола заморозкой, обожгло холодом, а дотронувшись до неё ощутил, что это превратился в стальную льдинку лежащий в шортах Надин колокольчик. Не открывая глаз и успев лишь подумать, что всё это неслучайно, я достал его, сжав в ладони, и тогда одновременно увидел Надю, Веру и Любу.
Каждая из них располагалась на открытом возвышении – скорее всего, какой-нибудь горе у себя на острове, но, в тоже время, находились в общем внутреннем пространстве, где могли видеть и слышать друг друга. Несколько недель назад, я уже присутствовал при их сеансе связи в земляной пещере, но тогда рядом со мной была Надя, а почему я вижу их всех сейчас? Позже, размышляя об этом, я решил, что наша последняя встреча с Надей оказалась чем-то большим, нежели прощальное занятие любовью. Скорее всего, она провела со мной некий обряд инициации и теперь, догадавшись попасть в нужное время в подходящее место, я оказался на линии связи, на пути непрерывного, объединяющего острова потока и смог к нему подключиться благодаря подаренному мне талисману.
Сейчас же у каждой из сестёр имелось по тайскому музыкальному инструменту, и хотя я никогда не интересовался местной народной музыкой, они показались мне знакомыми. Надя держала в руках сложную флейту «вод» – пучок, собранный из других флейт разного диаметра и размера, всего их было семь. Перед Верой стоял на подставке изогнутый дугой ксилофон «ранад», без которого в странах Азии не обходиться ни один национальный оркестр, а Люба держала в ладони «чинг» – две небольшие бронзовые тарелки, связанные между собой продетой через их середины верёвкой. Именно она задала ритм, несколько раз щёлкнув бронзовыми чашечками, и тогда они заиграли.
Их мелодия казалась поначалу простой и спокойной, как и вся услышанная мною тайская музыка, но только звук исходил будто бы изнутри меня, зарождаясь в районе солнечного сплетения, создавая вибрацию и запустив в моём сознании процессы, благодаря которым я впервые увидел Нити. И почему-то их присутствие не показалось мне чем-то необычным. Я читал у Мирча Элиаде о случаях, когда после удара молнии или при других странных обстоятельствах люди становились шаманами, то как раз и начинали различать эти пронизывающие мир струны. Однако, там не объяснялось, что именно они из себя представляют, а сейчас же я ощущал их, как квантовые волны, наблюдая, как они видоизменяются с помощью вибраций, исходящих от музыкальных инструментов девушек.
Музыка тем временем становилась всё более завораживающей, а меня не покидало ощущение, словно я проник за кулисы во время таинственного концерта, адресованного даже не людям, а самому пространству их обитания. Из мировой мифологии нам известно, как жестоко наказывали тех, кто намеренно или даже случайно подсматривал ритуальные действия, не предназначенные для человеческих глаз, меня же успокаивало лишь то, что я имею дело хоть и с могущественными, но всё-таки добрыми женщинами, а не суровыми языческими богинями.
Квантовые волны – или то, что я принимал за них – напоминали разного цвета нити, как ворсинки, вылезающие по краям холста из картины, описывающей саму структуру пространства. Они сплетались между собой, складываясь в узорчатую ткань причинно-следственных связей между событиями, сглаживая бушующие конфликты, гася вспышки ненависти и омрачений. Чем глубже сёстры погружались в свою игру, тем менее ясно я различал их самих в этом сверкающем танце, состоящего из элементов нашего возможного «прошлого-будущего».
Когда «симфония затмения» достигла своего пика, я засмотрелся на гипнотическое движение одной из волн, мысленно соприкоснулся с ней и она, как освобождённая пружина, сдёрнула часть моего сознания, унеся его высоко вверх. Теперь мой разум зависал над тёмными морскими водами и тремя островами, чьи очертания легко считывались из-за огромного количества горящих на них огней. Но Тао, Панган и Самуи сияли явно не электрическим светом – он исходил от самих людей и связующих их нитей. Подобно особенностям зрения совы или орла, различающих с большой высоты и пейзажи и бегущую в траве мышь, я мог приближать детали и увиденные мной человеческие существа напоминали кометы с тонкими и длинными хвостами, сцепленными ими друг с другом. И благодаря пронизывающей острова мелодии их цвета на глазах менялись, теряя свой ядовитый окрас, а беспокойное и суетливое мерцание сглаживалось, превращаясь в огни, насыщенные тёплым и ровным светом.
Затем финальные аккорды музыки подбросили меня совсем высоко, а когда я принялся падать, надеясь не промахнуться и снова угодить в собственное тело, то успел на мгновение увидеть Луну. В этом моём образе восприятия она являла собой явно рукотворную конструкцию, которую удерживал от вращения вокруг своей оси расположенный в её глубине некий непостижимый механизм. Как и мой маяк, он тоже издавал сигнал, но только его длительность и частота занимала гораздо более долгий временной промежуток. Снаружи всё это оказалось затянуто каркасом, который был, в свою очередь, скрыт бутафорской скорлупой, где виднелись знакомые очертания лунных морей и кратеров.
Чуждый облик привычного спутника на мгновение вверг меня в панику – к этому зрелищу я был действительно не готов, но уже в следующую секунду падение остановилось, и я очнулся сидящим на подстилке, привалившись спиной к нагревшейся за день стальной сваи. Музыка смолкла, цикады тоже прекратили свой скрежет, спрятавшись от ночных грызунов, но настоящей тишины не было – в лесу что-то непрерывно шуршало, с вершины маяка доносился электрический треск проводов под напряжением, а сигнальная лампа раз в четыре секунды била по глазам яркой зелёной вспышкой. В промежутке между залпами я посмотрел вверх и увидел, что земная тень только начинает отходить, открывая в левой части кровавого диска жёлтый блестящий месяц. Значит, времени прошло совсем мало – не более пары минут.
Выпив воды, я немного пришёл в себя, а выкурив сигарету и убрав окурок в целлофан от пачки, решил, что впечатлений для последнего дня на острове я получил более, чем достаточно. Мысленно поблагодарив сестёр за то, что они разрешили мне присутствовать на своём выступлении, к которому так серьёзно готовились все эти недели или месяцы, я принялся спускаться вниз, светя перед собой сразу двумя фонарями. Мелкие лесные твари разбегались в стороны при моём появлении, древесные ветви качались, ящерицы квакали, а кто-то скрёбся на верхушках уходящих в темноту узловатых стволов.
Вскоре я вышел к тускло освещённому бару, где на поддерживающем навес столбе висел большой чёрно-белый фотопортрет его владельца в молодости – с длинными, свисающими ниже плеч дредами. Там же обнаружился и он сам, уже давно коротко стриженный и немного грустный, потому что отсюда луны видно не было и все его посетители разбежались по другим смотровым площадкам. Только в подсвеченном аквариуме неутомимо плавал его талисман – крупная розовая рыба с большим наростом на голове, напоминающим растафарианскую шапочку.
– О-о, ты вернулся! – обрадовался он, – Ну и как тебе затмение?
– Там было удивительно… – отозвался я.
– Может, пойдём на берег и покурим? – поинтересовался он.
Конечно, я понял, что именно он предложил, наконец, покурить, только после всего того, что случилось, этого было уже не надо.
– Нет, спасибо, мне пора спать, завтра я уезжаю в Бангкок, а потом домой…
– О-о, ну, тогда покурим, когда ты снова сюда вернёшься, – улыбнулся он, – Счастливого пути!
– Спасибо! И до встречи.
– До свидания! – прокричал он мне вслед по-русски, когда я уже сел на свой велосипед, включил зажатый в руке фонарик и стартовал в сторону дома по этой жуткой, усеянной острыми камнями дороге.
11. Отъезд
Утром после завтрака я вышел за ворота, перешёл дорогу и в последний раз осмотрел пейзаж своего «зазеркалья» – многокилометровую полосу берега от ближнего мыса с маяком до его дальнего брата-близнеца с военно-морской базой.
Затем, не собираясь подводить каких-то итогов своего путешествия, просто собирал рюкзак – это занятие и стало моей медитационной практикой. В его среднюю часть я уложил те вещи, что мне больше не пригодятся, оставив сверху сменную одежду для Бангкока и штаны для поездки в аэропорт, убрав в самый низ куртку и ботинки, чтобы, получив багаж в Домодедово их можно было легко достать, открыв нижнюю молнию.
В половину первого за мной приехал Ки, как всегда, сияя улыбкой.
– Оставляешь велосипед? – спросил меня он, хотя мы ещё месяц назад договаривались о том, что велик будет теперь у него.
– Конечно, – отвечал я.
Домовладелец на мгновение задумался, после чего спросил:
– Две тысячи хватит?
Такого я никак не ожидал, но постарался сделать вид, что не удивлён его вопросу.
– Да, спасибо, – закивал я головой, а домовладелец достал кошелёк, вытащил оттуда четыре бумажки с изображением буддийского храма в Бангкоке и памятника королю Раме III и вручил их мне.
Я поблагодарил его, будучи приятно удивлён, что покупка моего велосипеда полностью отбилась.
Ки даже не стал заходить в дом, чтобы проверить сохранность всяческих вещей и просто попросил меня оставить ключи на столе веранды. Я сел в его белый «шевроле» с открытым кузовом, и мы доехали до пристани, где тепло попрощались. Я заверил его, что через какое-то количество времени снова к нему приеду, но когда вытащил тайскую сим-карту для работы с мобильным банком, а потом опять её вставил, то телефон Ки, которому я звонил, странным образом исчез из исходящих вызовов. Впрочем, я знаю, где находится его штаб-квартира в городе, но, по большому счёту, селиться стратегически лучше с южной стороны от Натона – ближе к недорогому деревенскому рынку, пляжу в Липа Нои и закатным красотам пустынного Талинг Нгама.
Надю я увидел стоящей у маленького дома администрации на моей пристани. Она крепко обняла меня и поцеловала. Несмотря на предгрозовую духоту самого пика дня, от неё исходила какая-то приятная прохлада, которая теперь бывает здесь только перед рассветом. Это подарило мне ощущение нежности и мы присели на бетонной скамье в тени одного из раскидистых деревьев на набережной, приникнув друг к другу.
– И с каким ты настроением уезжаешь? – первым делом поинтересовалась она.
– Просто знаю, что моё время здесь истекло…И вчерашнее затмение было шикарным. Ты ведь знаешь, что я видел вашу Работу.
– Да, мы решили, что тебе можно посмотреть. Тем более ты сам нашёл для этого удачное место.
– Но Луна… Чем она является на самом деле? Я вчера такое вместо неё увидел!
– Знаешь, не бери в голову, не стоит об этом думать. Наш спутник на самом деле очень сложный объект, он действительно способен притворяться чем-то иным, поэтому каждый может разглядеть в его маскировке какие-то свои предпочтения, а ты, наверно, просто много читал фантастики.
– Правда? Ну хорошо, ты меня успокоила.
– Да, – отозвалась Надя, – Всё хорошо. Кроме того, конечно, что ты уезжаешь, и мы больше никогда не увидимся.
– Ну почему никогда? Я ведь могу когда-нибудь снова сюда приехать.
– Потому что мы закрываем «Тему». И Тема этого этапа была «Радость и Печаль», именно с ней и связано твоё появление. Это как один из эпизодов в длинной истории – и ты, Федь, как пишущий человек, должен это понимать. Теперь сезон закончен, но не наша Работа – мы ведь здесь всегда чем-то заняты и долго ещё пробудем. А ты… Я ведь не знаю, кем ты станешь, когда опять сюда попадёшь.
– Значит это действительно наша последняя встреча?
Она молча кинула.
– Вера мне тоже самое говорила, когда мы прощались.
– Федя, прости, но несчастливая любовь – она тоже является частью нашего проекта. Мы просто пытаемся понять, как затем с этим жить и что можно сделать, чтобы эта жизнь потом не сломалась.
– И ещё вам это надо для создания особого эмоционального фона в вашей работе, – устало отвечал я.
– Ладно, хватит уже меня упрекать. За подобные вещи нам тоже приходится расплачиваться. Между прочим, Вера уже похоронила одного своего мужа, а Люба ещё слишком молода и у неё всё впереди.
– А чем ты платишь, кроме одиночества?
В ответ Надя пожала плечами.
– Мы всегда платим тем, что представляет из себя особенную ценность, – и она прилегла на бетон скамьи, положив голову мне на колени.
– Ты не обижаешься на меня? – спросила она, устроившись удобней.
– Я могу тобой только восхищаться.
– Не издевайся. Мне правда грустно от того, что ты уезжаешь.
– А мне грустно, что я не надолго прикоснулся к твоему миру, миру трёх сестёр, и теперь покидаю его, зная, что это не моя история и я просто оказался у тебя на пути.
–Ты сам знаешь, что всё не «просто».
– Надеюсь, что так.
И мы вместе замерли, глядя на бликующую от солнца воду, что плескалась у нас под ногами. Не смотря на самый центр города и проходящую мимо кольцевую дорогу, парковку таксистов и рыбаков, а так же женщин, торговавших их уловом прямо на тротуаре, здесь было очень спокойно.
Мне вдруг вспомнилось, как в день своего приезда, выйдя на набережную из какой-то подворотни в паре шагов отсюда, я увидел статичную картину, после которой тут и остался. Со стороны могло показаться, что в нёй нет ничего особенного – ещё один проулок между домами и перспектива с видом на море, где на фоне далекого и огромного океанического лайнера плывёт рыбацкая лодка, по пустой набережной идёт собака, а над всем этим покоится мягкое бело-синее февральское небо, пронизанное бессчетными рядами электрических проводов. Но в этой перспективе и заключался именно тот собирательный образ, что всегда присутствовал в моём сознании. Тогда мне даже показалось, что я всего лишь возвращаюсь домой, а вот теперь опять его покидаю.
…Над нашими головами прошумел ветер. Надино веко тревожно дёрнулось, когда на неё, лежащую с закрытыми глазами, упало несколько больших оранжевых листьев. Я посмотрел на экран телефона и обнаружил, что мы неподвижно просидели так минут сорок, и уже пришло время отправления.
Мы пришли к месту сбора, но там, как обычно, никто никуда не спешил, и на площадке под навесом ожидало отправления большое количество путешественников. Соотечественников среди них я не обнаружил, либо они тоже являлись бывалыми бэкпекерами и сливались с общей интернациональной компанией, где никто не таскает с собой неудобные чемоданы.
Мы встали в тени неподалёку от перил и неожиданно у неё из глаз потекли слёзы.
– Надя, ну ты чего? – удивился я, – Видишь, я же не плачу!
Ляпнув это, я сразу прикусил язык, осознав неуместность подобной шутки.
– Потому что ты меня не любишь! – мгновенно парировала она.
Когда она заплакала, то стала опять похожа на тайскую девушку, невольно создав у бросающих на нас взгляды посторонних людей ощущение, что это высокооплачиваемая проститутка, нанятая на «лонг-тайм», умело инсценирует привязанность, провожая своего кавалера. Один пузатый мужик с банкой «Чанга» даже подмигнул мне и показал большой палец, но я от него отвернулся.
И тогда на застывший в жарком апрельском оцепенении городок обрушился первый ливень. Он был не слишком продолжительным, но настоящим тропическим, с тяжёлыми большими каплями и барабанным грохотом по навесу. Под крышу сразу набежало много людей и мы едва нашли место сбоку у стены дома, тесно прижавшись друг к другу. Мне вспомнились микроскопические пещеры Талинг Нгама, где едва можно было так же стоять вдвоем, пытаясь укрыться в них от будущего, представляющего из себя редкие моменты обычного человеческого счастья, щедро разбавленного разочарованиями и расставаниями.
Наш катер всё не ехал, весь народ, в ожидании команды на посадку, томился со скучающим видом, кто-то улыбался, глядя на бушующую природу, а я обнимал плачущую Надю. Дождь так и не развеял дневную духоту, мой пот смешивался с её слезами, но её тело по-прежнему оставалось прохладным, и я подумал: «А через сколько часов или минут она обо мне забудет, снова погрузившись в свои дела?» Впрочем, меня это совершенно не смущало, лишь вдруг вспомнилось, как два года назад, покидая Панган, я застал сцену прощания тайской девушки и интеллигентного европейского парня в очках. Когда его подруга зашла на паром, она лишь помахала ему рукой на прощание и пошла занимать удобное место, а он ещё долго стоял на пристани, до самого отправления и было ясно, что этот человек сейчас переживает самое сильное любовное переживание всей своей жизни.
Однако в моём случае всё было немного по-другому. Я уезжал, твёрдо теперь зная о том, что в мире есть место чуду и если вести себя подобающим образом, или, как мне было сказано в двадцать пятой гексаграмме – «достойные замыслы проводить в жизнь достойными средствами» – то можно не раз ещё к нему прикоснуться.
– Надя, продолжай и дальше наполнять мир красотой, – сказал я, достав салфетку и вытирая её слёзы, – А я буду знать, что ты занята своим делом и мне этого вполне достаточно.
Тогда она успокоилась, улыбнувшись мне одной из самых красивых своих улыбок, и в этот момент дождь перестал так же неожиданно, как и начался.
Какой-то тайский парень дал сигнал на посадку и вся толпа, встрепенувшись, подхватила рюкзаки, двинувшись за ним вдоль по пирсу.
– Спасибо тебе, – продолжал я, – Для меня действительно было необходимо повстречаться с тобой и твоими сёстрами – людьми, которые заняты чем-то непостижимым, но очень важным.
– А я буду думать о тебе каждое новолуние.
– До тех пор, пока меня не забудешь.
– Да, до тех пор, пока…
Она стиснула мои плечи в своих ладонях и быстро отвернувшись, ушла, почти сразу скрывшись за домиком пирса, а я подхватил свои вещи, вливаясь в растянувшуюся цепочкой толпу, по бокам от которой двое мужиков проверяли билеты, выдавая всем разноцветные наклейки с названием пункта их предстоящего назначения.
Мы ещё подождали, пока наш транспорт подойдёт к причалу и пришвартуется, с него хлынул поток вновь прибывших, а когда он иссяк, нам дали команду на вход.
Погрузка на судно происходила спокойно и быстро, небольшой трёхпалубный корабль тронулся и отошёл от берега, а я принялся снимать пенный след за кормой и вид на уходящий городок – издалека стало ясно, что зародился он в ложбине между тремя горами – именно там и была основана первая пристань, вокруг которой и разрослось поселение.
Затем мы легли на фарватер, двинувшись на юг, но не параллельно острову, а всё больше отдаляясь от него на запад – прочь от тех мест, куда я добирался сам или меня привозила Надя.
Мы прошли со стороны открытого моря от Пяти Сестёр – покрытые зелёным лесом, вблизи они казались величественными и пустыми, а их форма настолько соответствовала принципам золотого сечения в архитектуре, что даже сейчас они походили на камни из японского сада, только очень большие и определить величину и расстояние до них по-прежнему не представлялось возможным.
Мы медленно отдалялись от юго-западной оконечности острова и когда-то – теперь кажется, что очень давно – мы с Надей плавали там, глядя на такие же корабли. Теперь же на одном из них стою я, фотографируя мыс с висящими на его склоне ласточкиными гнёздами – белыми домами дорогого отеля. Это был последний вид Самуи – вскоре корабль оставил его позади, и остров словно скрылся за занавесом: складки пейзажа, распрямляясь, надвинулись на него и поглотили – он стал совершенно неразличим за другими, малыми островами, слившись в цельную фактуру с синим маревом воздуха.
Теперь мы начали продвижение вдоль материка. Его горы причудливо изгибались плавными и остроконечными формами, и я не первый раз поймал себя на мысли, что в них заключено нечто тревожное. Здесь хорошо снимать кино про космический корабль, совершивший вынужденную аварийную посадку на необитаемую, на первый взгляд, планету, таящую в себе скрытую угрозу.
