Фёдор Вадимович Летуновский
Три сестры
7. Пещера
Два дня спустя Надя в семь утра подъехала к воротам моего дома, и я показал ей своё жилище.
– А чего ты не сказал, что только заплатил за второй месяц? – удивилась она, – Я бы тысяч за шесть или за семь тебе нашла, с моей стороны от города. Тебе и на пляж было бы ближе.
– Да я уже как-то привык к этому месту. И я ведь тут не так уж и надолго.
– И скоро ты уезжаешь?
– Перед Сонг Краном. Решил на него не оставаться. Мне кажется, что когда тебя в сорокоградусную жару поливают водой со льдом, это весело только первые пять минут.
– Жаль, я думала, ты дольше здесь пробудешь.
Она передала мне посылку для Любы, и я положил её в пропахший запахом сирени пакет вместе с загадочной Вериной коробкой.
– А когда ты собираешься на Панган? – поинтересовалась она.
– Сейчас допишу один фрагмент и поеду. Хотя, честно говоря, не очень мне туда и хочется. Но я в курсе – вам это необходимо… Тебе, кстати, Вера сообщила, что я понял, кто вы такие?
– Да, ты назвал нас «волшебницами», но это просто смешное слово из детской сказки. И мы не волшебницы, не ведьмы и не колдуньи. Хотя то, что мы делаем, обычные люди иначе как колдовством не называют. Но мы только осваиваем ремесло, а острова – хорошее место для практики.
– И в чём она заключается?
– В том, чтобы найти своё место и работать с ним, изменяя в лучшую сторону. И я не могу рассказать тебе про аспекты, этого нельзя просто так сесть и объяснить, как на уроке. Понимаешь, тут всё надо показывать на примерах, событиях, и они должны рядом с тобой происходить. Причём некоторые из них осуществляются в течении долгого времени. И они не безопасны, могут поставить под угрозу твою картину мира, а пересмотреть свои взгляды дано не всякому.
– Но если в двух словах,– не отставал я, – Как бы ты назвала вашу, как вы говорите «Работу»?
– В двух словах, Федя, это называется «генерировать красоту»! – Надя улыбнулась, – И ты взял плавки и полотенце? Тогда всё, поехали!
Мы промчались через просыпающийся утренний город, позавтракали рисовой кашей на перекрёстке, миновали все знакомые мне места и свернули на ответвление главной дороги, ведущее к юго-западной оконечности острова.
– Я всё-таки решила кое-что тебе показать, – сказала Надя через плечо, – Это немного прояснит общую ситуацию.
Мы приблизились к морю в самой дальней части Талинг Нгама, а потом Надя круто завернула влево, сначала на просёлочную, а затем на горную не заасфальтированную дорогу, состоящую из застывших после последнего сезона дождей подтёков жёлтой и красной глины.
– Держись! – бросила Надя, но я и так прекрасно понимал, что надо делать.
Штурмуя гору под углом в сорок пять градусов, мотор Хонды визгливо и обиженно ревел, а мой рюкзак начал опасно оттягивать меня вниз, поэтому одной рукой я продолжал цепляться за поручень под сидением, а другой обнял Надю за талию. Она же вела транспорт сосредоточенно-точно, выбирая самую безопасную траекторию пути, как хирург, делающий надрез по живому телу.
Наконец мы приехали, остановившись на вершине зелёного холма. Он был самый низкий из окружающих нас покрытых зеленью покатых гор, похожих на такие же холмы, только гигантских размеров. Кто-нибудь решил бы, что это отличное место для пикника, но природа здесь была настолько нетронутой, что её даже не хотелось беспокоить слишком долгим присутствием.
– Надя, спасибо, – проговорил я, доставая фотоаппарат, – Ты не представляешь, как я люблю подобные виды.
– Пожалуйста, не надо фотографировать, – ответила Надя, вытаскивая ключ из зажигания, – Никто не должен этого видеть, я и так рискую, тебя сюда взяв.
– А-а, так это твоё место силы? – догадался я, – Как на водопаде?
– Типа того.
Мы принялись спускаться вниз с другой стороны холма, ещё более крутой и поросшей кустарником. Никакой тропы там не было вовсе. В одном месте Надя протиснулась среди низких веток, а когда я последовал за ней, то увидел, как она достала нож, прорезала им что-то в траве на склоне и отделила от него квадратный кусок дёрна. Он откинулся в сторону, оказавшись крышкой люка, с внутренней стороны обитого плотно пригнанными друг к другу досками. За ним темнела дыра лаза, оттуда веяло холодом.
– Добро пожаловать в пещеру ведьмы, – объявила мне Надя, – Я долго думала, приводить тебя сюда или нет, но теперь знаю, что можно.
– А почему ты так решила?
– Федь, мне лень объяснять тебе это так, чтобы ты меня понял.
В ответ я промолчал. Надя достала из рюкзака фонарик, и я последовал её примеру. Углубившись внутрь мы почти сразу попали в пространство не больше комнатки в московской хрущёвке. При свете наших неоновых лучей я разглядел что-то вроде деревянного топчана и столика, а у другой стены стояли, поблёскивая, большие и прозрачные пластиковые пакеты.
– Дай мне зажигалку, – попросила Надя.
Склонившись с фонарём у стола, она нашла керосиновую лампу, сняла крышку, зажгла фитиль и земляная пещера осветилась, хотя в углах её теперь волнами перекатывались бесшумные тени.
При свете жёлтого огня ничего нового мне не открылось, кроме того, что стены и потолок здесь были обиты досками, причём весьма старыми – эта пещера явно была рукотворной. Она напоминала землянку, вроде тех, где жили во время войны с фашистами партизаны, только потолок у неё был высокий, благодаря чему здесь не возникало ощущение тесноты и клаустрофобии.
– Давно её построили?
– Да. Это старое укрытие. И я получила его, скажем так, «по наследству».
Надя достала из одного пластикового мешка матрас и два одеяла. Матрас она постелила на деревянную лежанку, в одно одеяло закуталась сама, а другое протянула мне – здесь было действительно холодно.
– А теперь приляг и расслабься, – сказала Надя, – Закрой глаза и представь себе три наших острова, вспомни карту, которую я делала на водопаде.
Я укрылся одеялом и сказал:
– Ты представляешь, я заснул в утреннем самолёте и ваши острова с высоты так и не увидел.
– Тогда увидь их сейчас. И больше не разговаривай.
Надя всё это время сидела рядом, держа меня за руку. И перестав следить за течением времени, в какой-то момент я действительно увидел «трёх сестёр» – все три острова разом. Как с большой высоты или на карте Google Earth. И на каждом из них сияла фиолетовая точка, от которой на некоторое расстояние расходилось более слабое свечение, покрывающее часть острова. Так, например, на Самуи точка показывала наше местоположение, а сияние от неё охватывало более половины западной части острова и, судя по всему, это и была сфера влияния Нади.
На острове Тао точка показывала, что Вера сейчас находится у себе дома в Ау Лёке и её излучение охватывает добрую треть острова – всё юго-восточное побережье.
Переведя внутренний взгляд и сконцентрировавшись на Пангане, я нашёл подобный «маяк» в районе Бан Тая, где, наверное, живёт или сейчас находится Люба. Однако её сфера влияния была гораздо меньше, чем у её сестёр.
Затем я снова охватил своим подсознательным видением все три острова и вдруг между местами нахождения девушек вспыхнули трассирующие волны, образующие правосторонний треугольник с плавными гранями. Это напоминало открытую линию, как если бы все три сестры вышли между собой на связь. И так как я был совсем рядом с одной из них, то смог и уловить трансляцию – какие-то шёпоты и улыбки, быстро мелькающие огненные узоры, а так же присутствие на периферии чего-то скрытого и тревожного.
Потом всё исчезло. Я пошевелился и понял, что Надя выпустила свою руку.
– Они тебя почувствовали и передали приветы, – сказала она.
– Но там было что-то ещё. И не очень доброе…
– Именно это мы и обсуждали.
Судя по всему, все свои дела она завершила, потому что принялась убирать одеяла обратно в пластиковые мешки, которые, как я понял, служили для того, чтобы вещи не покрывались плесенью – подобные причиндалы для хранения одежды в сезон дождей мне доводилось видеть в Теско Лотусе, но только сейчас я понял их предназначение.
– Знаешь, я и раньше верил в подобные вещи, но увидеть, как всё происходит… это впечатляет.
– Ты увидел то, что можешь осознавать, не разрушив при этом свою привычную картину мира. А так, на самом деле, всё гораздо сложнее.
– Надя, я понимаю, что это серьёзный знак доверия, и как мне тебя за это благодарить?
– Ты и так помогаешь нам гораздо больше, чем тебе кажется.
– А почему на Пангане у твоей сестры самая маленькая территория влияния?
– Ей что-то мешает. Поэтому мы и хотим, чтобы ты съездил и помог ей разобраться.
– Значит это и будет моей благодарностью. Но насколько там, вообще, опасно?
– Надеюсь, что ты там точно не умрёшь, а если будешь ранен, мы тебя вылечим!
– Ты меня успокоила, – усмехнулся я.
– Пошли, – ответила она, включив фонарик и погасив лампу, – Мы ещё успеем поплавать до полудня.
– Надя, а тебя-то мне можно фотографировать? – поинтересовался я, когда мы покинули её берлогу и маскировали вход пучками травы.
– Меня можно, – и она улыбнулась абсолютно новой из сотни своих улыбок, – Но только не здесь и не сейчас.
…В укромном месте, белом песчаном пляже длинной не более десяти метров, мы разделись и вошли в воду. Отсюда хорошо просматривались тёмно-синие, укрытые дымкой горы материкового Таиланда, похожие на покатые волны, за которыми возвышались ещё более мощные, резанные и грубые. Это напоминало вид штормящего океана, только нарисованного в обратной перспективе.
С детства мне доводилось бывать на море, но оно всегда оставалось лишь бескрайней линией горизонта, а здесь же вдали виднелись острова самых причудливых очертаний. Их вид будоражил, но в тоже время расслаблял. В изломах их линий ощущалось нечто тревожное, но одновременно и завораживающее, поэтому один раз увидев, хочется возвращаться в этот пейзаж снова и снова.
– Ну что, поплыли вперёд? – прищурилась на солнце Надя.
– Только давай не будем соревноваться, кто дальше.
– Федя, это стихия, с ней бессмысленно соревноваться, она всегда победит.
– Помниться, когда я был молодым человеком, многие увлекались сочинениями Кастанеды, и некоторым из них это стоило жизни, – говорил я, пока мы шли по пояс в воде, а глубина всё никак не начиналась, – Один парень, например, вошёл в штормящее море, чтобы испытать свою силу, в горах тоже люди пропадали, ну и ели при этом, конечно, всякую хрень, типа шишечек крымского дурмана.
– Есть версия, что писатель Кастанеда не встречался ни с каким Доном Хуаном, а все свои сочинения выдумал от начала и до конца.
– Тогда смерти этих людей становятся ещё более бессмысленными.
Миновав мелководье, мы, наконец, неспешно поплыли в сторону материка. Слева от нас маячил небольшой остров Тэн и парочка «лонгтэйлов» – местных «длиннохвостых» лодок, тарахтя моторами весла туда компании туристов.
Минут через двадцать нам открылся хороший вид на юго-западный мыс острова. На его склоне гнёздами ласточек зависали стоящие на сваях белые домики какого-то большого отеля, их было очень много, они чем-то напоминали европейский городок где-нибудь на Адриатическом море.
В паре километров от нас пролегала достаточно оживлённая трасса туристических кораблей и паромов, идущих в сторону Чумпона и Сураттани, вот и сейчас сразу несколько судов шли навстречу, приветствуя друг друга протяжными гудками. Мне вдруг подумалось о том, что через три недели я тоже поплыву этой дорогой в столицу Королевства, а оттуда полечу прямиком в апрельский Вавилон, где, я надеюсь, к этому времени уже закончится снег.
– Что, домой захотелось?! – засмеялась Надя, заметив, как я провожаю грустным взглядом один из кораблей.
– А как вы летом здесь живёте? – поинтересовался я.
– Нормально. Здесь апрель и май два самых тяжёлых месяца, летом уже получше, ну а осенью и до января погода действительно скверная, но год на год не приходится. Хотя штормит сильно. Я один раз ехала отсюда на Тао, на корабле, который весь заливало волнами и там блевали все пассажиры, в том числе и я.
Повернув назад, мы заметили, что нас стало сносить течением к острову Тэн, поэтому обратный путь занял у нас в два раза больше времени. Под конец я даже немного устал, но меня успокаивала мысль о том, что Надя отвезёт меня домой на скутере и мне не придётся крутить педали. Здесь у меня бывали дни, когда после заплыва в сочетании с дальней поездкой вечером я чувствовал себя, как после своей музейной работы в авральные сутки беготни перед открытием выставки.
Наконец мы достигли нашего личного пляжа и присели отдохнуть на выступающий из песка горячий валун. Полуденное солнце нагрело нас достаточно быстро – оставаться долго здесь больше не стоило.
– Отвернись и не подглядывай, – приказала Надя, когда мы переодевались, – Или ты надеешься, что я буду, как Вера, сиськи тебе показывать?!
Я смутился, а она неожиданно засмеялась.
– Ты больше меня к ней не ревнуешь? – удивился я.
– Ты быстро восстановился, это видно. Поэтому я тебя и выбрала.
…Дневную жару мы пережидали в кафе над морем, где она попросила улыбчивого тайского официанта, за ухом у которого кокетливо висел бутон цветка, снять нас на память. Для него мы были лишь одной из тысячи пар, прибывающих сюда каждый день, но он искренне обрадовался, деловито принял из моих рук фотоаппарат, велел нам сесть рядом и приникнуть друг к другу. Мы послушно обнялись, и я почувствовал, что от её волос пахнет имбирём, а сердце учащённо бьётся, как у попавшей в человеческие руки птицы. Такой она и осталась на единственной у меня фотографии – солнечная девочка с карими глазами и немного грустной улыбкой человека, наблюдающего изнанку этого мира.
Закат застал нас на вечернем городском рынке. По счастью сегодня там оказался один популярный дядечка, который делает самые вкусные блины и мы отстояли целую очередь, состоящую из тайских детей и фарангов. Я взял блин с бананом и шоколадом, а Надя с сиропом и ананасом. Мы присели на ближайшей пристани, дождались, когда они остынут, а потом угощали ими друг друга, прямо как настоящая влюблённая пара.
С соседнего пирса раздавались звуки ритмичной музыки – это местные жители, в основном молодёжь, под руководством шустрого чувака со свистком занимались тайской разновидностью аэробики. Солнце садилось куда-то за корабельные мачты, а два судна ночных рыбаков, испуская дикие клубы чёрного дыма, по очереди отчалили в открытое море. Причём часть рыбаков ещё продолжала намыливаться и обливаться из вёдер на корме, а по всем палубам висело большое количество одежды – какие-то штаны, рубахи и прочие детали их гардероба.
Порывшись в рюкзаке, Надя извлекла оттуда обмотанную разноцветными нитями проволочную фигурку человека с прикреплённым к его голове колокольчиком.
– Вот, я его сделала специально для тебя, это такая защита. Когда поедешь на Панган, всегда держи его при себе. А лучше положи в карман прямо сейчас и больше не доставай. До тех пор, пока не придёт время позвонить в колокольчик. Ты это поймёшь или почувствуешь.
Я взял его в руки, рассмотрел и убрал именно в тот карман, который лучше всего закрывается.
– Спасибо за подарок. Понимаю, что он очень важный, но это так неожиданно. Я видел подобные вещи в твой посылке.
– Да, они сильные.
Нам не хотелось сразу расставаться, и мы ещё посидели в кафе у дороги на набережной, где интеллигентный парень в очках играл для двух ребят и одной девушки свои песни под электрическую гитару. Эти его друзья были работниками кафе и никаких других посетителей, кроме нас, там не было. Надя переводила мне, и я потом, извинившись, сказал ему, что для настоящего магнетизма ему не хватает страсти, и посоветовал почитать мёртвых европейских поэтов первой половины ХХ века, особенно русских.
А потом она подвезла меня к дому.
– Надя, ты можешь у меня остаться, – сказал я, когда мы обнялись на прощание.
– Хочешь проснуться вместе со мной? – прошептала она.
– Да.
– Я тоже. Но не сейчас. Знаешь, здесь всё происходит очень медленно и немного трагично.
Последняя её фраза словно послужила для меня неким сигналом, вроде тех, что используют гипнотизёры, заложив в человека ключ к действию, впоследствии активизируя его одной кодовой фразой – на самом дне моей памяти заворочались смутные образы, словно неразличимые во тьме глубоководные существа, пребывавшие в вековой спячке и вот теперь чем-то потревоженные.
Я замер, прислушавшись к этой глубине, а Надя быстро поцеловала меня в губы, надела шлем и, развернув скутер, скрылась во тьме кольцевой дороги, которая в этом месте совсем не освещалась.
Вызванное последними Надиными словами наваждение, кажется, закончилось, но я не стал открывать калитку и заходить во двор, а перешёл через дорогу, чтобы немного постоять у моря, разглядывая зелёное свечение за мысом.
Безусловно, я не испытывал к Наде настолько пронзительного чувства, как к её старшей сестре, но здесь ощущалось нечто совсем другое. С ней мне было как-то привычно, будто мы давно знакомы, и спокойно. У себя дома я долго был один, и меня это вполне устраивало, а здесь на южном солнце, я оказался взбудоражен эротической энергией этих мест. Мне не хотелось искать случайных связей, иначе я бы поселился в другой части острова, но желание прижаться к кому-нибудь и обнять преследовало меня постоянно, особенно утром и перед сном, а Надя являлась привлекательной и интересной молодой женщиной, к тому же ещё и волшебницей. И, судя по всему, я тоже ей нравился, иначе бы мы просто не встретились.
Размышляя об этом, я прохаживался по темному отливному берегу, светя перед собой фонариком, а потом вдруг увидел внутренним зрением некую метафору, достаточно для себя важную. Она не являлась сном или галлюцинацией, просто визуальным образом – либо поднятым к поверхности моего разума после последних Надиных слов, либо просто каким-то остаточным явлением после посещения её пещеры.
Это был корабельный якорь, высотой около трёх метров.
Он долгое время пролежал на дне, где оброс кораллами и полипами, а выброшенный штормом – ещё столько же на берегу. Солёный ветер и солнце высушили и выжгли его органическую поверхность, и теперь он был совершенно белый, мёртвый и красивый. И тогда я неожиданно понял, что именно он и является воплощением страхов всей моей жизни, но теперь, когда я мог визуализировать их как объект, они меня покидали. Всё, чего я так пугался, оказалось застывшим и окаменелым. Конечно, оно может тяжело ранить или убить, даже находясь в мёртвом виде, но зато я знал – это существует отдельно от меня, нас не связывает никакой цепи. И теперь я его не боялся.
Поэтому, придя домой, мне удалось первый раз за много дней сразу уснуть, не обращая внимания ни на твёрдую кровать, ни на проезжающие в ночи ревущие мотоциклы или жалостливую полуночную музыку из дальнего ресторана.
8. Панган
На Панган я выехал на следующее утро после маминого дня рождения, пообщавшись с ней накануне по скайпу и выпив за её здоровье литр белого вина. Сначала я собирался снять на один день гестхаус, что располагался близко от пирса и ориентиром на него служил военный крейсер, стоящий на суше в выкопанном для него мелком бассейне. Не знаю его историю, возможно для тайцев он был чем-то вроде нашей «Авроры». Однако, уже в пути я поговорил по телефону с Любой и она пообещала поселить меня на одну ночь неподалёку от её дома за символическую плату в сто бат. Это меня вполне устраивало и, сойдя с борта корабля в компании интернациональной молодёжи, я купил в 7/11 сэндвич и присел за каменный столик в тени деревьев напротив магазина.
Люба ответила на мой вызов и сообщила, что приедет минут через двадцать. В это время я пытался осмотреться, но за два года на этой тихой маленькой площади с круговым поворотом у монумента, увенчанного точной копией острова, ничего не изменилось.
Если сравнивать «столицу» Пангана Тонг Салу с Мае Хадом на Тао, то размером она побольше, но гораздо менее оживлённая. Помню, часов в десять вечера она уже вымирала. Это всего лишь перевалочный пункт и на моих глазах все приехавшие туристы расселись по сонгтео и разъехались по своим бухтам. И хотя жилья здесь достаточно, найти недорогой дом за последние годы стало нелегко – остров слишком известен, даже, можно сказать, перехвален, а каждую зиму на нём грозятся открыть аэропорт, строительство которого вот-вот закончится. Впрочем, несколько месяцев назад кто-то отправил к нему квадрокоптер с фотоаппаратом и заснял парочку экскаваторов, печально разгребавших красно-оранжевую глину там, где ещё два года назад обещали проложить взлётно-посадочную полосу.
Любу я увидел ещё издалека, хотя ещё не был уверен, что это она. Появившись со стороны Бан Тая, она описала круг у монумента и притормозила прямо передо мной – синеглазая девушка с пышными рыжими волосами. Одетая в короткие штаны и просторную разноцветную рубашку, она рассекала на синем пижонистом скутере Vespa и действительно выглядела, как местная долгожительница, а все остальные проходящие мимо персонажи по сравнению с ней просто казались какими-то бойскаутами в своём первом походе.
– Ты, наверно, Федя? – поинтересовалась она.
– А вы – Люба?
– Можно и на «ты».
– Очень приятно.
– Мне тоже. Поехали, здесь недалеко.
Я сел сзади и мы двинулись по знакомой дороге, где по субботам устраивают пешеходную улицу и дальше, по шоссе, мимо пары супермаркетов, заброшенного овощного рынка и недавно открытого магазина «Makro», торгующего только едой – жаль, что два года назад его ещё не было.
Впереди маячили покатые горы, и над ними не висело ни одного облака – во второй половине марта солнце стало воистину беспощадным, и я начинал истекать потом уже после девяти утра, привычно вытирая лоб длинными рукавами дневной одежды, которую я менял раз в пол дня, прополаскивая её в воде.
После места, которое я называл «заброшенный пионерский лагерь» потому что там стоял большой пустой бетонный корпус и располагался заросший травой стадион, мы повернули в глубь острова, немного забирая в гору.
Вскоре слева от нас появились ряды пальмовых посадок, а справа лиственный лес. Въехав в него, мы остановились около деревянного дома, а ещё парочка подобных построек маячила вдалеке, скрытая стволами деревьев.
Дом хоть и не стоял на сваях, но на большую веранду с внушительного размера обеденным столом вели высокие ступени, а внутри находилась только одна комната с занавешенной москитной сеткой кроватью и кухня, дверь из которой вела, видимо, в душевую с туалетом.
– Видишь, места у меня тут немного, – сказала Люба, когда я осматривался, – Поэтому ты можешь поспать либо на матрасе у меня на веранде, либо за сто бат тут в сарайчике неподалёку.
Люба была выше своих сестёр и при этом не казалась сильно моложе. То, что ей двадцать пять лет, сообщила мне Надя, иначе я бы принял её за тридцатилетнюю.
Я привёз немного красного китайского чая, и мы сели пить его на веранде, обсуждая наши дальнейшие планы.
– Так что здесь происходит? – поинтересовался я.
– Меня кто-то вычислил. Скорее всего, какие-нибудь лаосские или бирманские колдуны из тех, кто попал сюда под видом гастарбайтеров и теперь пытаются здесь закрепиться. Я это поняла перед последним полнолунием. На фулл мун пати сюда много сброда всякого приезжает. Но они так, в основном, по мелочи – крадут телефоны и фотики у людей. А в этот раз я ощущаю реальное противостояние.
Люба посмотрела на меня своими ярко-синими глазами, и я понял, что она действительно волнуется, поэтому, в отличие от более расслабленных Нади и Веры, ведёт себя так серьёзно.
– Кто-то явно мешает мне работать, чтобы усилить своё влияние, – продолжала она, – Панган – слишком богатый остров. Его чистый доход за год – семь миллионов бат, если я ничего не путаю. А это два миллиона долларов. К этому источнику многие хотят присосаться.
– И какова моя роль во всём этом?
– Надо, чтобы тебя восприняли, как связного. Ты мне посылки прямо сейчас передай, если за мной действительно следят, пусть они знают, что ты мне их привёз.
Я достал из рюкзака пакет с двумя коробочками и положил его на стол перед Любой. Она приоткрыла его и, почувствовав запах сирени, удовлетворённо улыбнулась.
– Отлично. Вечером мы поедем на расколбас, и пусть эти люди думают, что мы расслабились. Ты там делай вид, что много пьёшь, а сам держи себя в форме. Если на нас и нападут, то сегодня. Но не волнуйся, тут живёт одна женщина, я называю её баба Катя, очень непростая тётя. Она нас прикроет и будет тут поблизости, я её попросила.
Так мы и сидели, как на военном совете, а когда обговорили все тонкости, Люба сказала:
– Ну а теперь можно и расслабиться. Ты ведь мой сад ещё не видел? Тот, что за домом?
Она поднялась, выложила из пакета Надину посылку, а Верину убрала в дом, а так же попросила меня оставить у неё рюкзак, налила нам ещё чая и заперла дверь на ключ.
– Меры предосторожности, – объяснила она, подхватив коробочку и свою кружку, – Это на тот случай, если за нами действительно сейчас наблюдают и захотят украсть мои посылки. Я ведь хоть и многие вещи могу почувствовать, но пока не знаю, какая у них защита.
Любин сад располагался так, чтобы его не было видно с просёлочной дороги. Кроме обычных деревьев здесь росли цветы в пластиковых горшках и деревья поменьше, установленные в бочках со специально удобренной землёй. Они по периметру окружали навес с дощатым настилом, поднятым на метровую высоту – такие здесь весьма популярны, чтобы вздремнуть в жаркий сезон или отдохнуть, если ты так устал, что не в состоянии преодолеть тридцать метров до своего дома.
Люба присела на настил, а я принялся бродить из стороны в сторону, осматриваясь по сторонам. Время от времени она говорила мне: «Холодно… Теплее… А здесь Холоднее…» – в такие игры мы играли ещё в детском саду, когда искали какие-то предметы. Я уже начинал догадываться, что именно я ищу, а когда Люба произнесла слово «Горячо», осмотрел ствол дерева за навесом, обнаружил в его развилке углубление и извлёк оттуда забитую сигарету.
– Ты, вообще, куришь? – спросила Люба, когда я вернулся к ней и присел рядом.
– Здесь нет. Мне даже хозяин растафарианского бара у мыса с маяком ничего не предложил.
– Ну правильно, здесь те, кто действительно этим занимаются, а не разводят туристов на бабло, сами первыми ничего не скажут. И брать стоит только у проверенных людей, а не у проходимцев, а для этого надо тут пожить достаточно долго. Тем более полиция может просто так на дороге для проверки остановить, поэтому я дома не держу и с собой не ношу…У тебя зажигался есть?
В ответ я кивнул.
– Тогда взрывай!
Я закурил и затянулся. Трава, судя по всему, была дикая, поэтому сильно обжигала горло, а возможно я просто привык за последние лет десять к выхолощенным московским сортам, которые выращивают из голландских семечек подпольные умельцы-ботаники.
– Да, это «горлодёрка», – кивнула Люба, словно угадав мои мысли, – И она растёт на природе, а не в теплицах на грунте и под лампами, а солнышко здесь злое и земля суровая.
С непривычки я даже закашлялся и передал самокрутку Любе. Она несколько раз затянулась и вернула её мне.
– Добивай, там чуть-чуть осталось. Её много не надо.
После того, как я потушил косяк, тщательно распотрошив его в пепельнице, чтобы не оставлять улик, я угостил Любу обычной сигаретой, но она отказалась, заметив, что табак плохо влияет на обоняние и мешает различать запахи.
– А эти местные шишки, они тебе помогают?
– У меня трава притупляет ощущения, а не обостряет. Поэтому я и курю, чтобы меньше воспринимать всё печальное, я ведь могу слушать людей, улавливать их волны настроения, как радиотранслятор, а это не всегда приятно, даже здесь, на солнечном острове.
– Но сейчас вокруг никого нет.
– Это так кажется. Вот смотри, – она указала мне настоящий вдалеке дом, – Сюда позавчера поселилась французская пара. Сейчас они сидят на веранде, и мужчине – ему лет под сорок, здесь хорошо, потому что у себя дома он много работает с людьми и устаёт от них, а его девушка или жена, которая гораздо его моложе, очень недовольна. Она считает, что они приехали в какую-то дыру, где нечего делать и переживает за потерянный отпуск. Сегодня утром она даже плакала.
– Да, тебе, наверное, тяжело было дома жить.
– Ну, Ярославль всё-таки не такой уж и злой город, но да, в детстве было хреново, пока я только училась всем этим управлять. А по поводу запахов – вроде всё сейчас тихо, никого нет, только буйвол тут пасётся неподалёку… Ладно, угости меня своей сигаретой.
Мы закурили, Люба открыла коробочку и, порывшись в ней, вынула одну из Надиных поделок – нечто вроде ореха с мягкой скорлупой. Он был, судя по всему, изначально разрезан на две части, чем-то наполнен, а потом опять склеен.
– Смотри, очень ценная вещь, может секунд на десять замедлять время, – она убрала орех в карман, – И сегодня может сильно нам пригодиться.
Она порылась ещё, доставая и разглядывая перламутровые, сделанные из раковин пуговицы, а потом показала мне большой вязаный колокольчик, проволочный каркас которого оплетали толстые пушистые нити, свисающие вниз, как синие, красные и оранжевые водоросли. Он отличался от других работ Нади тем, что звонить в него не представлялось возможным.
– Это молчаливый колокол, – объяснила Люба, – Мне нужно дома его повесить.
– И как он работает?
– Так же, как и обычный. Только бесшумно.
– Мне Надя тоже кое-что дала в качестве защиты.
– Это хорошо, но проблема в том, что мы не можем провести разведку и понять, кто именно мне мешает, а вызывать сюда маму нам бы не хотелось. Конечно, если она приедет, тут от страха все обосрутся, но у неё свои дела и беспокоить её стоит только в случае наступающей катастрофы, а здесь ей вроде пока и не пахнет.
И действительно, жаркий дневной мир вокруг словно застыл на пике своей тишины, в котором не было ни шелеста древесных крон, ни пения птиц, ни треска цикад. Лишь иногда сверху медленно планировал пожелтевший лист, беззвучно упав в траву. Это был штиль, долгий и мёртвый, в котором когда-то могли неделями дрейфовать корабли, не в силах поймать парусом ветер и, несмотря на предгрозовую духоту, даже вероятность короткого дождя была сейчас слишком мала.
– Ну что ж, – подытожила Люба, закрывая коробку, – Спасибо тебе, что вовремя всё доставил. А я, к сожалению, ничего делать не умею, поэтому от меня посылок не будет.
И она ушла в дом, но вскоре вернулась с садовым шлангом и принялась поливать цветы и деревья.
– Люба, я так понял, что мне больше отправлять уже ничего не надо? – осторожно уточнил я.
– Куда отправлять? Вере опять на Тао? Хочешь снова туда к ней приехать? – и Люба, впервые после нашей встречи засмеялась, – Я слышала, ты пытался к ней подкатить? Ну и как успехи?
