Федор Буслаев
Басни Крылова в иллюстрации академика Трутовского
Как ты, бедняжка, мне жалка,
Со всей твоей работой и с уменьем!
Вас в улье тысячи все лето лепят соты:
Да кто же после разберет
И отличит твои работы?
О, если бы были у нас тысячи таких науколюбивых пчел, не то бы было и в университетах, и в академиях художеств! В скромном труженике художник изобразил, впрочем, не представителя русских ученых, а скорее лицо идеальное, нечто вроде Тургеневского Базарова, окруженного химическими и физическими аппаратами, анатомическими рисунками и коллекцией насекомых, наколотых на булавки.
Благоговея пред прогрессом, иллюминатор является вместе с тем благонамеренным консерватором как в семейном и общественном отношении, так и в политическом.
Он стоит за неприкосновенность семейных уз и в матери семейства видит и кормилицу, и воспитательницу своих детей. Чувство матери – великий стимул, обеспечивающий семейное благополучие и добрые нравы и воспитание детей (стр. 95). Как ничтожна пред истинным идеалом супруги и матери ветреная щеголиха, которая, покинув семью, рыщет с визитами! (стр. 209.) Благоразумные родители должны сами воспитывать своих детей и не «вверять их наемничьим рукам» (стр. 166–167). В гувернерах и гувернантках художник видит большое зло, в результате которого порча детей и семейные бедствия. Отец, возвращаясь домой, застает свою жену в объятиях гувернера, а маленьких детей с трубкой табаку и за стаканом с вином (стр. 175). Может быть, именно в связи с высоким призванием женщины как верной супруги и матери, на обязанности которой лежит воспитание и обучение детей, художник и лелеет мечту о женском университете.
Нежных супругов идиллически рисует он, как грациозную парочку воркующих голубков, в пандан к басне «Два Голубя» (стр. 25), из которых один задумал оставить свое теплое гнездышко и посмотреть далекие страны, за что, как известно, и был примерно наказан. Юный супруг сладостно млеет близ своей верной супруги, сидя вместе с нею в детской, на мягком диване, около колыбельки нежного залога их супружеского счастия. Тут же на полу лежит саквояж и другие принадлежности комфортабельного путешествия, и через плечо неблагодарного искателя приключений уже висит дорожная сумка. Он едет, по крайней мере, в Америку, взглянуть, как краснокожие скальпируют своих пленников, потому что в Париж и в Италию теперь уже не путешествуют: по железной дороге – это рукой подать, и ближе, и безопаснее, чем протащиться по тысяче ухабов и по колеям каких-нибудь шестьдесят верст по проселку нашего богоспасаемого отечества. Если бы не американские дикари, если бы не саквояж, не дорожная сумка и другие принадлежности современного костюма, эта картинка поселяла бы в душе самое сладкое воспоминание о тех временах, когда любящиеся певали «Стонет сизый голубочек», и когда русский путешественник в письмах к друзьям неутешно оплакивал свою с ними разлуку, едучи по дороге от Митавы к прусской границе.
