Ева Витальевна Шилова
Все, что может быть истолковано как угроза
– Экстра олд. Не меньше двадцати пяти лет. – наконец выдал он. – Ощущаются нотки дыма, ванили, дуба и орехов. Где взял такую редкость?
Кайтер только рассмеялся:
– Там больше нет! Давай выпьем за то, чтобы коньяк, который мы пьем, всегда был старше женщин, с которыми мы спим!
Вацлав с удовольствием отхлебнул за это от второй порции коньяка, к которой гостеприимный хозяин подал здоровенную сырную тарелку, дополненную разными видами орехов и виноградом.
– Так что тебе хотелось узнать?
– У меня по делу фоном проходит карта Шут. Скажи, Кайтер, что она может означать?
– Хмм… Старшие Арканы… непростая карта. Ненумерованная. Понимаешь, Вацлав, Шут или Дурак, он, конечно, безумен, но не глуп. Не признает правил, плевать хотел на общественное мнение, имеет привычку поступать по некому наитию свыше. Нет у него ни правил, ни запретов, зато есть склонность покуражиться, весело и непринужденно. При выпадении этой карты гадалки советуют перестать цепляться за предрассудки, а слушать только свой внутренний голос. Иногда его называют картой интуитов.
– То есть у нас интуит, не признающий запретов…
– Кстати, а карта выпала в прямой или перевернутой позиции?
Вацлав аж оторопел, а потом крепко задумался: а вопросик-то на миллион! Но покрутив в голове факты, вынужден был с сожалением покачать головой – не получалось. Предсказать, с какого краю будет получателем вскрыт конверт, невозможно, а, значит, посылающему не удастся добиться выпадения карты, например, исключительно в перевернутой позиции. Равно как и в прямой. Значит, имелась в виду сама суть карты, а не ее положение. О чем он и сообщил Кайтеру.
– Тогда, возможно, тебе будет более интересен Шут как игровая, а не гадальная карта?
– Давай про игровое значение! – лихо кивнул Вацлав, пришедший от коньяка в благодушное настроение.
– Практически во всех играх Таро Шут – одна из наиболее ценных карт. Может использоваться и как младший козырь, и как старший, и как оправдание, а в некоторых играх… и как самый высокий козырь. Кстати, возможен вариант превращения Шута в дикую карту.
– Это которая кусаться начинает?
– Это которая переменного достоинства!
О как. Карта-бунтарь, карта-интуит, карта-перевертыш… кто же мог ее для себя выбрать? И что из всего перечисленного набора свойств Шута посланник хотел донести до семейки Ланге? Что они должны были понять? Или о чем вспомнить? Сам он этого не узнает… если Крис Ланге не догадается и не подскажет. А ведь он пока не выдвинул ни одной идеи на сей счет… не понимает? Или, наоборот, очень хорошо понимает, кто за этим может стоять, а потому и молчит?
Кайтер сказал все, что знал, но в данном случае он не помощник, ему нужен еще один консультант, на сей раз в совершенно другой области. А пока самое время выбросить подзащитных с их проблемами из головы и насладиться поистине превосходным напитком…
А утром Вацлав начал осторожно задавать наводящие вопросы в родной конторе, насчет доступа к ящику с канцелярскими принадлежностями. В принципе конверты всегда лежат в не запирающемся верхнем левом ящике стола в приемной у секретарши Аглаи… и она, разумеется, бдит за ними… но она же не привязана к стулу! Она может выйти в уборную. Ее может вызвать как начальник конторы, так и любой из дежурных адвокатов, если есть необходимость застенографировать беседу или напечатать договор об оказании услуг. У нее, в конце концов, есть обеденный перерыв! А взять конверт в ее отсутствие – пять секунд. Но! Этот человек должен был знать, что эти конверты вообще в конторе есть! И где конкретно они находятся. Значит, либо сам видел, откуда их берут, либо ему об этом рассказали. А зачем? Пока вопрос о гипотетическом посетителе остается открытым…
Даже любой из них мог прихватить конверт в личных целях, мало ли, что могло понадобиться в него положить! Ту же выписку для налоговой! Ага, а потом куда деть? Вряд ли кто-то из них любезно оставит конверт с обратным адресом конторы на видном месте для удобства интересующихся. Нет, не похоже… пожалуй, все же следует остановиться на варианте посетителя, улучившего удобный момент отсутствия в приемной Аглаи.
С кем бы теперь побеседовать об активности игроков на рынке ценных бумаг? Ему нужен человек, который, с одной стороны, обладает проверенной информацией, а, с другой, не откажется ею с ним поделиться. И это должен быть не простой инвестор, не член биржи, не газетчик…, а попробует-ка он зайти со стороны надзорных органов. Наверняка правонарушения на этом рынке совершаются и должны быть те, кто следит за их пресечением…
И звонок старому знакомому из прокуратуры «Носорогу» Шрайберу принес такие сведения, на которые он даже не рассчитывал. Тот сопел и пыхтел в телетрофоннную трубку, мялся, и в конце концов предложил встретиться в обеденное время в небольшой кофейне. Он также очень просил нигде на него не ссылаться, хотя информация, которую он сообщил, строго говоря, не была секретной. Она была скорее… неудобной. Нечто из разряда все знают, но молчат. Во избежание.
– Это не афишируется…, но говорят, что падение курса акций нескольких компаний и пару последних кризисов на рынке ценных бумаг… того… инспирировали. Специально подстроили.
– А… зачем?!
– Не всем нравилось, что некоторые частные компании слишком быстро развиваются. Говорят, их рост просили притормозить. Оттуда.
И Вацлав увидел, как Хенрик многозначительно смотрит на потолок. И чуть не присвистнул. Это он намекает на то, что кто-то из правительственных кругов срезáл на взлете слишком самостоятельных игроков? Вернее, заказывал из «сбить». И кто именно «сбивал»?
– И кто ж у нас исполнитель?
– Никто не знает его имени. Только прозвище – Шут.
Опа! Просто-таки опаньки! Вот, ты где выскочила, дикая карта! Возможно, это именно то, что он ищет…
– А ему-то какая с этого радость?
– Деньги. Деньги, Вацлав, делаются не только на резком взлете рыночной активности. Умные люди знают, как заработать и на обрушении рынка.
И многозначительно так подмигнул.
Ну, допустим. Допустим, что есть некая компания Х, прочно занявшая свою нишу на рынке, деятельностью которой очень интересуется некто в правительстве, потому что занимаются они добычей какого-нибудь невероятно нужного стратегического сырья. Допустим, что руководство этой компании не желает прислушиваться к советам государственных чиновников и строит свою политику развития так, как удобно им, а не правительственным органам. Например, продают ценную руду подороже за границу, вместо того, чтоб предложить ее за пару грошей своим же соотечественникам, меркантильные мерзавцы и вообще ни разу не патриоты. И заставить их поменять политику невозможно, и национализировать их на пустом месте не выйдет, и вообще сделать с ними ничего нельзя, они полностью в своем праве и не нарушали никаких законов. А руда до зарезу нужна дешевой. И как поступить?
И допустим, есть некий «ручной» исполнитель просьб сверху, которого попросили поменять ситуацию. Опять же, допустим, он дождался момента, когда компания Х соберется расширяться и поменяет тип собственности, превращаясь из частной компании в акционерную. То есть выпустит в обращение обыкновенные голосующие акции, часть которых продаст и допустит наличие в компании некого числа мелких собственников, естественно, оставив за собой контрольный пакет. Пока все понятно, но как можно захватить этот пакет? Как заставить учредителей и крупных акционеров начать избавляться от своих акций?
Допустим, он такой умный, что способен организовать или подтолкнуть кризисную ситуацию на рынке ценных бумаг. Допустим, он не брезгует вбросом слухов, которые могут заставить курс бумаг компании снизиться. Если контролируемые государством печатные издания вдобавок опубликуют несколько статей о ненадежности компании Х, это действительно может заставить паникеров начать сбрасывать свои акции и курс продаж пойдет вниз. Но опять же, не рухнет! Ну, сумеют специальные люди подсуетиться и приобрести миноритарный пакет акций подешевле, но это же не решит проблему захвата контрольного пакета!
Как заставить основных акционеров отдать подешевле свои доли? Какие рычаги должен задействовать этот кто-то? Видимо последний вопрос он задал вслух, потому что Шрайбер тихо рассмеялся:
– Тебе термин «рейдерский захват» знаком?
Что-то Вацлав такое читал… кажется. Или кто-то упоминал…
– Это заокеанская практика… вроде бы. Но у нас и ситуация не та, и законы о собственности другие!
– Зато желание захапать чужое абсолютно такое же! Мы имеем дело с новой формой корпоративного захвата, при которой некоторые агрессивные люди пытаются подмять под себя некую компанию, наплевав на мнение ее владельца. А что касается законов… Вацлав, до тех пор, пока наши законники еще не выработали не то, что законодательную базу на счет таких действий, а даже не определились с отношением к ним, в законах остается та самая лакуна, причем, не одна, которой и пользуются эти проныры.
– И как они действуют… проныры эти?
– По-разному. Имея на руках пакет акций компании, они могут применить вариант «медвежьих объятий», причем именно что к высшему менеджменту. Заявят официально о планируемом поглощении и начнут давить на менеджеров, чтоб те склонили акционеров к продаже.
– А они возьмут и откажутся!
– Тогда за их спиной они обратятся непосредственно к акционерам с тендерным предложением о целевом выкупе конкретных пакетов акций… чтоб снизить совокупную цену приобретения акций компании-мишени и заодно мощно так простимулировать оставшихся акционеров ускориться с продажей… от которой зачастую просто не получится отказаться.
– Это еще почему?
– А потому, что в ход идет все: и преднамеренное доведение компании до банкротства, и целенаправленное понижение стоимости предприятий с целью последующей скупки их активов по дешевке и оспаривание через суд прав собственности на стратегически значимые активы, вроде прав на пользование недрами или на производственно-технологические разработки. А также проведение многочисленных проверок органами государственной власти по жалобам миноритарных акционеров, устранение из активного сопротивления менеджеров под обещание им «золотых парашютов» за бездействие, подкуп должностных лиц, подделка документов, шантаж, обман или введение в заблуждение, а то и просто силовое давление на ключевые фигуры захватываемой компании.
Вот оно как… но для осуществления действий такого масштаба… это сколько же денег должно быть в его распоряжении? Цифирька-то получается с кучей нулей. Но и заработать на таком захвате можно ой как немало! Этот самый… ну, пусть будет Шут, наверняка давно мультимиллионер, и все равно норовит загрести еще денег? Или ушлые ребята из правительства настолько крепко держат его за причинное место, что ему приходится не просто выполнять заказы, но и «добровольно» делиться полученной прибылью?
А не о том ты, Вацлав, думаешь! Ты на глобальные действия, предпринимаемые воротилами рынка акций, повлиять можешь? Нет. Значит, выкидываем эти масштабные аферы из головы и сосредотачиваемся на приземленных вещах.
– А какое из последних «выступлений» Шута ты можешь назвать?
– Кризис четырехлетней давности помнишь? Когда обрушился строительный «пузырь». Тогда такие гиганты вылетели в трубу, просто сказка! Правда, говорят, это было его последнее дело, потом он вроде как скончался… во всяком случае больше о нем на рынке не слышали…
На рынке не слышали…, а карта снова выплыла. И что получается? Оно из двух: ни разу этот Шут не помер, а просто где-то попрятался и вовсе даже продолжает пакостить семейке Ланге. На что и указывает присланная карта. Или… или он и впрямь помер, но, как говориться, дело его живет. У него мог быть ученик. Соратник. Подражатель. На это указывает применение бензоилпероксида в обоих письмах, чтоб жертва смогла увидеть карту Шут, успела понять смысл послания, а доказать впоследствии факт подобной «подписи» не получалось.
Пожалуй, подражатель, ненавидящий семью Ланге, более вероятен, поскольку никакого масштабного кризиса при подставе Криса, в отличие от момента подставы его отца, не наблюдалось. Не того, значит, размаха и возможностей фигура, но цели своей он достиг. А почему и Шут, и подражатель оказались настолько единодушны в желании изничтожить семью Ланге? Без причины такое не делают. И эту причину ему этот сладкий мальчик обязательно расскажет. Если, конечно, вообще хочет, чтоб их контора занялась его делом.
«Носорога» Вацлав за разъяснения сердечно поблагодарил, потому как информации к размышлению тот ему насыпал с горкой. Шут, значит, и подражатель. Или только второй. И такая неприязнь к семейке Ланге… Пожалуй, ему и самому было бы интересно в этом покопаться. Но сначала Крису придется отыскать того дурня, что впряжется платить за розыск этого шутника. Или шутников.
И даже долго ждать не пришлось. Через четыре дня в их контору пришло письмо от владельца боксерского клуба Клауса Пайна, выражавшего желание оплатить расследование обстоятельств дела Кристиана Ланге. И мэтр Клогге немедленно вызвал Вацлава к себе в кабинет, чтобы потребовать у него объяснений, с чем подобная странная просьба может быть связана.
Интере-есно…, прикинул Вацлав… особенно, если вспомнить тот разговорчик Криса с сестрой в помещении, отведенного под беседы отбывающих срок с посетителями, она ведь жаловалась на то, что именно этот персонаж зовет ее к себе трудиться сразу на двух фронтах. И если этот… как его там… согласен оплатить расследование по заказу семьи Ланге, то деться Рози будет некуда: ей придется отрабатывать не только собственное пропитание, но и розыскные действия. А «любящий» братик понимает, что собирается расплатиться сестрой, или жажда мести у него стоит на первом месте, «замыливая» глаза? А чего ж тогда стόят все его рассусоливания, что он вроде как собирался озаботиться ее приданным? И выдачей замуж? Какой ей после этого замуж? Уж на что Вацлав при его-то профессии ни разу не был невинным одуванчиком, но от столь безжалостной «жертвы» фигуры даже его проняло.
И скрывать от заведующего конторой он ничего не стал, ну, в той части, которая касалась побуждений Криса в плане расследования. Только намекнул, что у него есть некоторые знакомства и возможности в плане раскапывания прошлого. А то ведь уплывет такое интригующее дело к посторонним… тем более, что они и впрямь, как он предупреждал бывшего подзащитного, не сыщики, а адвокаты.
– Но это… – пожевал губами мэтр Клогге, – как бы не наш профиль…
– Это как посмотреть, – не согласился Вацлав. – Мы же периодически проводим дополнительные изыскания при розыске свидетелей и данных, могущих свидетельствовать в пользу подзащитного, так что ничего принципиально нового делать не придется.
– А как к этому отнесется полиция?
– А им-то какое дело? Мы напишем в договоре с этим боксером, что ищем… эмм… смягчающие обстоятельства для… эээ… нет, не так, «с целью пересмотра дела», о, точно! И к нам будет не подкопаться.
– А твой боксер совсем на голову отбитый или все-таки понимает, что реальных смягчающих обстоятельств для Ланге нет? И что никакого пересмотра дела не будет?
– Пока он молчит и платит, к такой формулировке договора никто не подкопается.
– Ох, Вацлав, а ты уже, я смотрю, все продумал и вознамерился бегать и искать? А вот у меня сомнения никуда не делись…
– Какие?
– Я так понимаю, по результатам расследования ты сумеешь ткнуть пальцем в этого шутника, что помог Ланге упасть, но что дальше? Дальше твой бывший подзащитный либо сам, либо чужими руками, причем второе вернее, устраивает этой персоне всякие бяки и каки, несовместимые со здоровьем. А про нашу контору после этого поползет нехороший такой слушок, что именно мы поспособствовали этим не одобряемым законом действиям!
Вечно он нудит, перестраховщик старый. Кому какое дело до того, как именно бывший подзащитный воспользуется полученными конфиденциальными данными? Кто соберется им это вменять в вину?
– Мэтр, ну Вы рассуждаете прямо как в той истории про топор!
– Какой истории?
– Если у кого-то в лавке куплено приспособление для рубки дров, то продавец не может нести ответственность в случае, если покупатель вознамерится этим топором раскроить чей-то череп! Потому, что он тут вообще не при чем! Потому, что это проявление свободы воли покупателя! Это нам, между прочим, еще на третьем курсе рассказывали!
– Ответственность, Вацлав, она разная бывает. И об этом тебе тоже рассказывали. Она, между прочим, еще и означает возможность влиять на ход событий. Продавец мог не знать о том, зачем у него покупают топор, и был не в состоянии изменить будущее, а мы знаем, как Кристиан Ланге намерен распорядиться полученными сведениями. И если ничего не предпримем, окажемся вместе с ним в зоне негативной ответственности.
– А если поставить условием соглашения обязательную передачу полученных сведений прокуратуре? Мы же собираемся писать в договоре «сбор сведений с целью пересмотра дела», вот соберем и передадим, и наши руки будут развязаны. А совесть – чиста.
– Пожалуй… это может сработать… а скажи мне, ты твердо намерен сам в этом разобраться? А если привлечь профессионалов из сыскных бюро? Ребят Пинкмана или Вюртцеля?
– Мэтр, для некоторых… ммм… прояснений они нам обязательно понадобятся, но общую картинку должны знать только мы. И для сохранения адвокатской тайны все, что можно сделать самим, лучше сделать самим.
Мэтр Клогге еще долго сомневался, брюзжал и ворчал, но в итоге все-таки согласился, что их контора заключит договор с Клаусом Пайном о раскапывании подробностей прошлого Криса Ланге. И что именно Вацлав Лукаш будет возглавлять это самое расследование. Привлекая при необходимости дополнительные силы, если потребуется.
Договориться с Пайном и Ланге удалось не сразу. Нет, они не возражали против финальной передачи полученных сведений прокуратуре, но требовали предварительно тщательно отфильтровать информацию. В смысле Вацлаву позволялось ткнуть пальцем в виновников, но запрещалось разглашать причины, побудившие этих виновников подставлять бедняжку Криса.
В принципе Вацлав себе нечто в этом роде и представлял, судя по заносчивому и высокомерному поведению молодого Ланге недоброжелателей у него за годы жизни должно было завестись немало. И, наверняка, завелось. И сейчас, в процессе расследования все это вскроется. И, понятно, что ему совсем не в кассу, если его прошлые забытые грешки будут вытащены на всеобщее обозрение, мало ли что там может найтись. Что ж, понять его можно, и они не станут этого разглашать. Но и их задняя часть должна быть прикрыта разрешением на передачу результатов поисков прокурорским, вот они их передадут и умоют руки.
А получив, наконец, добро на розыск, Вацлав начал с того, что постарался поточнее очертить для себя хотя бы примерный временной период, где следует «копать». Если карту Шут сочли нужным прислать не только Крису, но и его отцу, значит, некий поступок или поступки были ими совершены еще во время учебы парнишки в университете, потому что кризис, подкосивший их семью и приведший к гибели Ланге-старшего, пришелся по времени незадолго до момента получения Ланге-младшим диплома. А поскольку, Леопольда Ланге уже не спросишь, остается только сам Крис. Таким образом, его интересует период, охватывающий почти пять лет пребывания этого милого юноши в высшем учебном заведении.
И вот тут он столкнулся с непредвиденным препятствием: Крис не смог назвать ни одного своего недоброжелателя. Потому что не знал за собой поступков, которые могли бы вызвать неприязнь и негативное отношение окружающих. Белый он и пушистый, и все тут. Вацлав в очередной раз засомневался в адекватности их, теперь уже не подзащитного, а клиента, но потом понял: все дело в его гипертрофированном самомнении и дичайшем эгоизме. Он же подсознательно убежден в своем превосходстве над имеющимся вокруг быдлом. А потому все свои поступки считает априори правильными. Да ему даже в голову не приходит, что уже сама его манера обращения с окружающими как с дерьмом, ни разу не способствует хорошему к нему отношению. И что его недоброжелателями, да что уж там, можно смело сказать, врагами, получится заселить пол-Эребурга!
А, значит, придется идти другим путем. Пусть сам Крис о себе невероятно высокого мнения, остальные-то не обязаны это мнение разделять. И как раз его соученики могут порассказать о нем ту самую правду, которую этот надменный гаденыш не желает видеть и озвучивать. Ничего, Вацлав за многие годы по долгу службы навострился беседовать с клиентами, он и эту молодежь сумеет разговорить…
Спустя пять дней, по итогам бесед его основным желанием было вымыться. Мальчик-то, пусть и признавать этого не хотел, но все-таки догадывался, что некие не любящие его люди на планете имеются. И сейчас Вацлав ехал к нему поговорить о причинах этой нелюбви. Но сначала следует забрать у него конверт с остатками послания и отдать в судебную лабораторию на анализ. Заодно постараться понять по штемпелю откуда оно было послано и не осталось ли там отпечатков пальцев автора. И что может дать анализ почерка…
– А не хотите ли Вы, Кристиан, поведать мне о том, как именно Вы обеспечили получение ленты лучшей ученицы на первом курсе своей сестрой? В обход действительно лучшего ученика ее потока Марвина Затецки?
Крис не хотел. Он хотел сохранить от этой истории ощущение невинной шалости. Потому и сидел с выражением лица «подумаешь, разыграли кого-то, кто шуток не понимает». Ты еще ножкой пол поковыряй, мол, грешен, дяденька, каюсь, больше не буду.
– То, что господин Затецки сейчас старший ассистент на кафедре «Дидактической лингвистики» филологического факультета, чего он добился сам…, и не имеет намерения мстить вам с сестричкой, не умаляет Вашей вины в лишении когда-то полунищего парнишки заслуженной им повышенной стипендии.
Крис молчал, сохраняя прежнее выражение лица. Ах, ты ж, дитятко резвое, пупсик пластиковый, шалунишка, понимаешь, игрунок наш.
– А как к Вам, интересно, должен относиться Бо Тайзенбаум с биофака? Он всего-то робко ухаживать за Вашей сестричкой пытался, букеты преподносил простенькие, вирши собственного сочинения декламировал… Результатом Вашей с ним беседы стали побои, трещины в ребрах и перелом четырех пальцев.
Крис продолжал упорно молчать, делая вид, что ничего особенного не услышал.
– Или вот Юнна Стейвниц, которая почему-то имела к Вам претензии насчет перехода Вами границ в личном общении… не припоминаете?
Крис припоминал, судя по недовольной гримасе. Но виноватым себя не чувствовал.
– И, ведь, что странно, практически все, с кем Вы учились, слова доброго для Вас пожалели. И особенную неприязнь Вы почему-то вызываете у Вальтера Хохфлигера. Например, что там была за история с барышней Беринг?
Не хочет он вспоминать эту историю, это Вацлав понял отчетливо. Ну, еще бы, скандал тогда вышел знатный и затронул не только студентов. Тем не менее, вспомнить придется.
– Так зачем Вы с Пайном и его дружками поизмывались над девушкой Хохфлигера?
– Ничего мы ей не сделали! Никто ее не насиловал! Вон даже лекари сказали, что она девственница!
– Крис, измываться можно по-разному. Например, так, чтоб не оставалось следов. Нет, вы ее не насиловали, иначе отвечать бы пришлось по полной программе, но, когда сопливую девчонку затаскивают в подвал, рвут на ней одежду, а вокруг толпится пять здоровенных голых самцов в возбужденном состоянии с недвусмысленными намерениями…, сохранить спокойствие и рассудок будет сложно. Она и не сохранила. А ведь это была Ваша идея ее припугнуть…
– У вас нет доказательств! И у нее не было!
– Потому что она никого не смогла бы опознала, ведь Ваши подельники были в масках, так? Не надо делать таких удивленных глаз, я видел сделанные тогда дагеротипы. Думаю, Вы их сами и отсняли, и проявили, и напечатали. Вы собирались пригрозить пустить их в ход, если барышня Беринг не откажется от мысли продолжать встречаться с Вальтером.
– Откуда…?
– А это к вопросу о доказательствах. Это Вы свой экземпляр снимков, когда началось разбирательство и запахло жареным, уничтожили. А вот Пайн сохранил. И показал мне.
– Он не… он же обещал…
– Крис, сейчас это уже не важно. Важно то, что, когда бабка обезумевшей барышни Беринг примчалась выяснять что случилось, она поспрашивала других студенток, выяснила о неприязни Рози к Регине и пошла разбираться к Вам и Вашему отцу. А тот был вынужден дать слово чести дворянина о Вашей непричастности к этому… «розыгрышу», н-да… И солгал. Потому что не хотел, чтоб имена его детей в связи с такой неприглядной историей полоскали все, кому не лень. Опять же о вашем будущем думал, о репутации заботился.
– То, что эта… попала на снимок голая с неодетыми же мужиками, не означает, что мы в чем-то виноваты!
– Крис, давайте прекратим препираться на пустом месте и посмотрим правде в глаза: Вы это сделали, Ваш отец Вас прикрыл. Вы забыли, зачем меня наняли? Для розысков того, кто мог хотеть отомстить одновременно и Вам, и Вашему отцу. А случай с Региной Беринг единственный, который затрагивает вас обоих. И причина для мести вам обоим в данном случае более чем веская.
– Думаете, ее бабка…
– Я пока ничего не думаю, но в деканате мне дали адрес постоянного проживания Регины, оставленный ею во время учебы, и, похоже, придется навестить Хальбарнию, откуда она родом. Кроме бабки могут ведь найтись и другие мстительные родственники… или знакомые…
До городка Грюйс в Хальбарнии Вацлав добрался без особых проблем, благо поезда ходили регулярно, виза оформлялась прямо на границе, а различия в языках родственных народов были минимальными. И к усадьбе «Лавры» его охотно согласился подвести первый же извозчик. Красивое место, не мог не отметить он, березы, сосны, воздух настолько вкусный, что его можно нарезать ломтями и подавать как изысканное яство, интересно, как его встретят?
А встречать его оказалось некому. Ворота были заперты на огромный ржавый замок, и на стук никто не отзывался.
– Да Вы, господин хороший, зря надрываетесь, – внезапно подал голос извозчик. – Не живет здесь давно никто.
– А давно, это…?
– Уж годочка три… или четыре… как старая хозяйка померла, так поверенные все и позакрывали…
Вацлаву пришлось возвращаться в город, но просто так сдаваться он был не намерен, не просто же так он добрался аж за границу, чтоб теперь отступить! Потому что везде существуют городские архивы, и Грюйс не исключение. А с адвокатским удостоверением он туда проникнет беспрепятственно… и все выяснит: какова судьба самой барышни Беринг и, кстати! Кроме бабки у Регины должны были быть как минимум родители. Вот о месте их пребывания не худо было бы узнать.
Архив содержал сухую справку о смерти Сильвии Беринг, по дате – почти четырехлетней давности, значит, не соврал ему извозчик, да и зачем ему? С бабкой понятно, что там с родителями? Из глубин бумажных залежей ему раскопали и пыльную справку о смерти Сабины Беринг в каком-то Лоскенвальде. Причем дата и место ее смерти совпадали с днем и местом рождения Регины. Это что же получается? Ее матушка умерла родами? А почему у всех троих: бабки, матери и внучки одинаковая фамилия? Где упоминание об отце?
Но тут все могли только пожимать плечами. Никакого отца у Регины отродясь не было, мать родила ее вне брака, и старая Сильвия одна воспитывала внучку. А где Регина сейчас? Ему предоставили адрес лечебницы «Сольна» в соседнем Фокельслунде. Придется ехать туда, ему нужен хоть какой-то обрывок информации, чтоб зацепиться.
В лечебнице «Сольна» для душевнобольных старшая медицинская сестра Моника Бау подтвердила факт нахождения у них на лечении барышни Беринг. Поговорить? Абсолютно исключено! Почему? Что с ней такое?
– Понимаете, у нее посттравматическое стрессовое расстройство, приведшее к кататоническому ступору. Она надолго застывает в случайно принятой позе, даже самой неудобной, это так называемый ступор с восковой гибкостью, она не реагирует на громкую речь, хотя иногда может ответить, если к ней обращаются шепотом. Современная психиатрия, строго говоря, пока не знает способа помочь девочке. Все, что мы можем сделать, это дать ей спокойно дожить.
Она деликатно не добавила "до смерти".
– А раз она реагирует…, пусть и на шепот, почему с ней хотя бы шепотом поговорить нельзя?
– Потому что даже вид представителя мужского пола является для нее триггером, провоцирующим кататоническое возбуждение! У Регины просыпается бессмысленная агрессия, на попытку ее успокоить она отвечает яростным сопротивлением и может нанести себе и окружающим тяжелые повреждения!
Н-да… разговор у них не получится… впрочем, зачем ему с ней разговаривать? Ему бы насчет ее родных узнать.
– Скажите, сестра Моника, а ее родственники, они Регину навещают?
– Какие родственники? Всех родных у бедной девочки – ее бабка, Сильвия Беринг, да и та, оформив для внучки трастовый фонд, который оплачивает ее пребывание здесь, давно отошла в мир иной…
– А родители? Или еще кто-нибудь?
Сестра Моника заверила Вацлава, что кроме ныне покойной бабки никто и никогда барышню Беринг в лечебнице не навещал. Передач не передавал. Справок не наводил. Вот он первый за все эти годы, кому кроме почившей Сильвии Беринг стало интересно состояние Регины.
И что дальше? Тупик? Неужели он потратил столько времени зря? Нет, он, конечно, упросил сестру Монику дать ему из какого-нибудь укрытия глянуть одним глазком на гуляющую в парке Регину Беринг… ну, как гуляющую… неподвижно сидящую на скамейке в какой-то нечеловеческой позе… овощ, как есть овощ. Никому не интересный. Получается, след обрывается?
А вот и нет! Остается еще Лоскенвальд. Место появления на свет Регины и смерти ее матери. Возможно, там остались хоть какие-то свидетельства хоть чего-то. Вдруг там кто-то в курсе об отце девочки?
Он особо ни на что не надеялся, и, тем не менее, ему повезло. Роддом Лоскенвальда продолжал функционировать до сих пор. Правда, в архиве царил хаос, а журнал двадцати с лишним летней давности оказался безнадежно залит водой, не позволяющей прочесть записи, как ему объяснили по причине перманентно протекающей крыши, но он не сдавался, потому что кроме документов, всегда остается надежда на человеческую память. И одна из с трудом разысканных им бывших акушерок после пенсионного возраста вспомнила обстоятельства смерти Сабины Беринг.
– Помню, а как же! Собирались они ехать жениться, а тут у нее отошли воды, и привезли они ее, бедняжечку, рожать чуть не посреди ночи, – со смаком вспоминала старушенция, похожая на суслика, настолько сильно ее передние зубы выдавались вперед. – Кто они? Так жених ее вместе с матерью. Очень они ругались…
