Ева Витальевна Шилова
Все, что может быть истолковано как угроза
И вызванному регистратору из отдела записей гражданского состояния Ярла вывалила такую слезливую историю, что сама чуть не восхитилась: о том, как несчастные возлюбленные по независящим от них обстоятельствам вынуждены были несколько лет назад расстаться, но вот все-таки встретились, и мечтают о воссоединении! И побыстрей. Бедная тетка только успевала глазами хлопать, не иначе пытаясь понять, кто в этом дурдоме главный псих, но мудро решив, что все, перестала волноваться и провела церемонию.
А потом еще и перед лекарем Трайне, который ну никак не хотел понимать, на кой ей сдалось замужество за почти трупом, тоже пришлось устраивать цирк с танцующими крокодилами, мол, да, я все знаю, но я не могу не попытаться облегчить последние дни, если не часы своего давнего возлюбленного, Вы же не лишены сочувствия в силу профессии, Вы обязательно поймете меня! Пусть у меня хоть что-то останется после него, хотя бы фамилия! Вот же идиотизм, и как актеры умудряются такую пургу со сцены нести, да еще с настолько серьезными рожами?
И выпроводив из палаты окончательно обалдевшего лекаря Ярла деловито потребовала у Магды список долгов мужа и двинулась с ними разбираться. Ну, не так это оказалось сложно и дорого, за три дня со всеми кредиторами управилась. И, согласно договоренности, перевела на счет Магды первый транш: за будущее притворство и на будущие похороны мужа.
И продолжала ежедневно приходить в «Гаринэ», изображая преданное ухаживание за помирающим. Так-то она бы сразу свалила, но пришлось дожидаться, когда будет готов паспорт на новую, замужнюю фамилию. И когда Магдалина окончательно изучит особенности ее пластики и будет готова ее заменить. Под вуалью, потому что с заплаканным лицом, и хриплым голосом, потому что севшим от рыданий. А то вдруг кто что лишнее подметит…
А через неделю та Лина Маренцдорф, которая сестра, осталась ухаживать за типа умирающим мужем. Не забыв нацепить уже себе на левую руку фамильный перстенек семьи Берингов с пчелой. И пообещав сообщать новости через публикации в газете. Если, конечно, хочет получать очередное денежное вливание.
И поскольку они понимали, что возможности лекарей не беспредельны, ибо случай уж очень запущенный, двум заговорщицам оставалось только дождаться ухода свежеиспеченного мужа в мир иной. И уже через месяц Ярла смогла прочесть в «Курьере» некролог Даниэля Маренцдорфа. Иногда она даже, грешным делом, задумывалась, не приложила ли любящая сестричка нежную ручку к скоропостижной кончине братика? Впрочем, это ее абсолютно не касалось до тех пор, пока Лина честно выполняла свои обязательства.
Что ж, она свои тоже выполнит. И раз уж они условились об односторонней переписке через объявления в газете, то прочитав некролог Даниэля Маренцдорфа, Ярла уже через десять дней смогла переслать по адресу Лины газетную статью о найденном на побережье обезображенном трупе с документами на имя Я. Маренцдорф. И с кодом-паролем к очередному счету.
Кто бы знал, что найти бесхозный труп настолько сложно! Причем сложность была именно в том, что труп должен быть определенного пола, возраста, роста и внешности! Чтобы потом подкинуть собственные документы к обезображенному телу. Нет, не пойдет она в преступники, мороки-то сколько! И одной никак с тасканием дохлых тяжестей не справиться…
Но к этому моменту у нее уже был сообщник. Хорошо, что он обошелся объяснением, что она таким образом выплачивает давний долг. И хорошо, что ему настолько были нужны деньги, что он согласился поучаствовать в налете на морг. Да если б не необходимость, ноги бы ее в этом «милом» заведении не было! А пришлось.
Нужное тело нашлось только на второе посещение. В первый раз утащив у перманентно пьяного сторожа журнал учета привезенных тушек, никого подходящего она в нем не обнаружила, и визит пришлось отложить. И только во второй раз удалось углядеть в списке трупов свою потенциальную замену. Вскрыв оцинкованную дверь отмычкой, они пошли внутрь. Дело-то было не только в том, чтобы просто упереть одно тело, а в том, чтобы придать ограблению такой характер, чтоб это приняли за дурацкую шутку, за акт вандализма, да хоть за попытку вызвать дьявола, но только не за то, чем оно действительно являлось.
Поэтому пришлось стащить сразу три женских трупа и ногу. Для антуража и правдоподобия. Как же она намучилась! Везти в срочно прикупленном подержанном авто среди ночи на берег три тушки с дополнительной конечностью на место, хе-хе, «ритуала», малевать какую-то пятиугольную хрень, поливать ее купленной на скотобойне свиной кровью, вот как настоящим сектантам это может быть в удовольствие? А потом еще разводить костер посреди намалеванного и окровавленного, и пихать в него не размороженные тела. А потом пытаться их расчленить, когда они слегка оттают. И не забыть выбросить пару отчлененных рук и ног в море. Страх и ужас.
Зато по итогу те, кто будут расследовать, смогут полюбоваться на то, как неведомые преступники злобно глумились над трупами, с которых они предусмотрительно не стали снимать бирки. Только бирку с нужного ей трупа перевесили на бесхозную ногу, которую тоже подкоптили в костре. Пускай теперь ищут неизвестных психов.
Которые зачем-то воруют женские трупы, кромсают их процессе непонятного ритуала, а потом раскидываются частями изуродованных тел. После чего этих самых частей обнаруживается глобальная недостача. Должна же она была дать им возможность думать, что все недостающее вроде как отнесло отливом.
Н-да, на статейки «ограбление», «надругательство над телами умерших», «особо циничное хулиганство», «вандализм» и она не хочет знать, что еще, они себе точно солидный срок намотать могут. Если уже не намотали. Ох, аукнется ей это их приключение! Вон как Виль сопит, недовольно, но предвкушающе…
А еще пришлось подождать, когда нужный труп оттает. Чтоб потом его приодеть и изуродовав лицо, отвезти в такое место, где его наверняка обнаружат, но не ограбят. Чтоб смело подкладывать в карман документы на имя Ярлины Маренцдорф. Прибрежная деревушка на границе Парсии и Хальбарнии оказалась для этого удачным местом. Они засели на холме и дождались, когда тело найдет рыбак, как приведет полицейского, как тело осмотрят и увезут. Вот теперь можно было надеяться, что и этот след оборван. А изгвазданный лучше не вспоминать чем автомобиль тоже пришлось сжечь подальше отсюда в пустом месте.
И появившаяся через пару дней в местной газете коротенькая заметка о найденном трупе госпожи Маренцдорф должна была внушить заинтересованным лицам уверенность в ее кончине. Но не сразу. А именно в нужный момент.
Но это была только первая линия обороны. Вторая зависела от Магдалины. От ее умения прикидываться.
А чтоб ей не прикинуться, все, что от нее требовалось – представляться укороченным именем, регулярно получать пересылаемые ею пароли к очередным счетам, и вести на эти деньги праздный образ жизни по недешевым курортам. И ждать, вдруг кто-нибудь обнаружит в себе непреодолимое желание докопаться до Ярлы. А дальше… могло сложиться по-разному, они обсудили варианты, во-первых, могли появиться дружки-мстители за Криса, но пока они не в курсе, что именно она устроила Ланге-младшему то самое классическое «короткое сжатие», искусственно вздернув цену на акции компании «Феникс», их обвинения могли свестись только к тому, что она «сдала» полиции посредников в продаже – контору Брехтов. После чего увидеть реальные документы на другое имя. А если бы поняли, что это не она, так вообще бы не подошли.
Во-вторых, не исключена была попытка старых знакомых Теодора шантажом оттяпать часть наследства Хинли. Но Магда – не Ярла, она денег не наследовала и спокойно послала бы их в заснеженную даль. В смысле морозить репродуктивные органы где-нибудь на полюсе. Или обошлась бы демонстрацией газетной вырезки о ее «смерти».
Но по итогу сработал самый маловероятный. То, что попытку вымогательства предпримет человек, сам принадлежащий к юридической системе… вот этого уж точно ни одна из них не ожидала. Но, возможно, затеянный судебный процесс и официальное обращение в комиссариат Эребурга для сравнения их отпечатков пальцев пошло только во благо, полиция очень быстро выяснила, что Магдалина Маренцдорф действительно сестра покойного Даниэля, и ее отпечатки с «пальчиками» Ярлины не совпадают. Да и с чего им совпасть у абсолютно разных людей?
И вторая линия обороны сработала как предполагалось. Но была и третья.
Получив новые документы на фамилию мужа, Ярла в тот же вечер села на первый поезд в Хальбарнию. Но если пограничный пункт пересекла замужняя госпожа Ярлина Маренцдорф из Парсии, то дальше путь продолжила подданная Хальбарнии барышня Фредерика Беринг. Благо эти документы нигде не были особо не засвечены. Разумеется, если не считать периода ее обучения с шестнадцати до восемнадцати лет на химфаке в Штайрсдорфе.
В первой же попавшейся гостинице пришлось снять номер с ванной и проследовать в него, не снимая туго натянутую чуть не на нос шляпку. А уж заперев дверь, можно было приступать к преображению. Как же ей надоели за столько лет эти космы! Как же ей осточертела перекись! А теперь все, лохмы были укорочены до плеч, выстрижена кокетливая челка, а маска с хной дала возможность вернуть обратно свой природный рыжий цвет. Обрезки волос, равно как и пакет с остатками хны теперь уже Фредерика завернула в три слоя, чтоб выбросить подальше, а ванную тщательно отмыла. У гостиничных горничных глаз наметан, незачем им давать лишних поводов для подозрений.
А вот потом уже, вернув свой прежний облик, можно и нужно было наведаться в Штайрсдорф, пусть она и долго отсутствовала в своей альма-матер, но знакомства-то остались.
И никуда не делся ее бывший однокурсник – Вильфред Гроссбау. Такой весь из себя изобретатель и непризнанный гений. Правда, он за это время уже успел получить диплом, но толку с этого было как от шпаргалки после экзамена, потому что распределения хоть в какое-то мало-мальски приличное место ему, ожидаемо, не перепало и он продолжал, как и раньше, уныло трудиться лаборантом на областном заводе удобрений. Виля ей в определенном смысле было, наверное, жалко, а кому бы не было, если видеть, как в общем-то перспективный человек остается нереализованным, а все потому, что вместо нормальной учебы мечтает совершить переворот в деле изготовления родентицидов.
А вот спросить, чем конкретно ему не угодили те самые грызуны, против которых он годами вел непримиримую борьбу? Нет, они, разумеется, вредители, но почему именно они? Почему не насекомые, не паукообразные, не грибки, не еще кто-нибудь, а именно крысы? Болезненная фиксация, как сказали бы с умным видом какие-нибудь околонаучные мозгоклюи. Обсессия. Бзик, короче, если по-простому.
Но именно этот бзик намертво привязал Вильфреда к домашней лаборатории, устроенной в чулане. Где он пытался создать максимально быстродействующие образцы фосфидов. Алюминий, кальций, цинк, бор, он последовательно перебирал возможные варианты. Идея-то была, может и правильная, но такое бинарное соединение фосфора с другими электроотрицательными химическими элементами постоянно оказывалось уж очень неустойчивым. И было чревато выделением ядовитого фосфина. Фредерика втайне надеялась, что за эти годы он не успел надышаться отравой и помереть, но нет, ей повезло. И именно в этом приснопамятном чулане она его без большого труда и нашла спустя пять лет.
И обнаружила, что его хроническое безденежье никуда не делось. Что в свете задуманного ею было просто замечательно. В смысле – удобно. Поэтому она сразу предложила обмен: с нее деньги, с него помощь. Из Виля в этой ситуации должен был получиться идеальный сообщник, нелюдимый, молчаливый, способный за возможность продолжения опытов с обожаемыми фосфидами много на что.
И буквально через месяц, после прочтения некролога Даниэля Маренцдорфа, она обратилась к нему с просьбой помочь ей найти бесхозный труп. Надо же было как-то легализировать собственную «смерть». Виль согласился не сразу. Сначала он решил, что она шутит. Потом испугался, что она созрела для дурдома. Потом предположил, что это какой-то розыгрыш с непонятной целью. А уж потом начал думать. Считать. И согласился, определив за оказываемую помощь цену в пять тысяч талеров.
И даже сам предложил наведаться в морг соседнего городка, где сторожа по ночам после употребленного внутрь многоградусного напитка спят так же мирно и беспробудно, как и их охлажденные подопечные. И даже озаботился розысками отмычки, потому что она уж точно такой инструмент добыть бы не смогла.
Но все то время, пока они грабили морг, а потом возились с дохлыми девахами, он что-то варил у себя в голове. И она даже догадывалась что. Виль, он же никогда в «длинных» комбинациях замечен не был. Он простой и жадный. Он сейчас выстраивает в черепушке простую схему: вместе замазались, вместе и оборону держать будем. А не давать против нее показаний он может в каком случае? Правильно, в случае заключения законного брака.
Кроме того, брак – это самый удобный способ ее привязать, чтоб получить достаточно денег для своих дурацких экспериментов. Если она так легко согласилась отдать пять тысяч, то сколько же у нее могло остаться? А все эти рассказки про то, что она таким образом выплачивает давний долг…, да вранье это! Не иначе как вляпалась всеми лапками в какой-то криминал и сейчас подчищает следы. И он ей в этом поможет, но обойдется ей это недешево. По ее ожиданиям он просто обязан был до этого додуматься и действительно додумался. И так и заявил, мы теперь повязаны преступлением, но чтоб не сдавать тебя полиции, я, так и быть, готов жениться! Благородный рыцарь, на ее голову, не меньше. Расчетливый, правда, но это уже веяние времени.
Что ж ей за непонятно что вечно в мужья-то попадается, а? Один – дефектный старик, другой – полутруп с завышенным самомнением, третий – алчный фанатик. И постоянно приходится выкручиваться самой. А ей, может, хочется вспомнить, что она маленькая и слабая, и вообще девочка-девочка. Она, может, хочет доброго и любящего мужа. И чтоб за ним, как за каменной стеной. И чтобы платьице и на ручки. И печенек. О-хо-хонюшки…
Но рассчитала она правильно, Виль проглотил наживку вместе с удочкой. Теперь не она ему будет предлагать третью линию обороны, а он ей. Не она будет в роли просительницы, это будет целиком и полностью его идея. А вот теперь… сверим наши планы, будущий муж! И поговорим предметно.
Если ты полагаешь, что сумеешь просто так ухватить в руки ее деньги, придется тебя разочаровать, после расплаты с тобой официально на счету у Фредерики Беринг осталось всего полторы тысячи. Это, во-первых. Если будешь вести себя правильно, она согласна ежемесячно добывать для ведения хозяйства и закупки очередных ингредиентов еще тысячу и ни талером больше. Это, во-вторых. Спать она с ним как пять лет назад не хотела, так и сейчас не собирается. Это, в-третьих.
Все это Вильфреду ожидаемо не понравилось.
– А если я пойду в полицию?
– Сядем вместе. Я тут покопалась в законодательстве… все, что мы с тобой вместе наворотили…, получается еще в составе группы по предварительному сговору… по совокупности я насчитала от семи до двенадцати. И никаких тебе, понимаешь, любимых фосфидов в камере…
А ты как думал? Что после всего совместно сотворенного право предъявлять требования и ставить условия есть только у тебя? Запоминай, дорогой, на будущее: шантаж – орудие обоюдоострое.
И перед тем, как заключить брак, Фредерика Беринг с Вильфредом Гроссбау подписали брачный контракт, благо опыт у нее с прошлого раза сохранился. И она сумела настоять на своих условиях, тысяча талеров в месяц – это и без того по-королевски. И даже демонстративно подписала завещание, что в случае своей кончины оставляет все ближайшему приюту для сирот.
Тем не менее, они поженились. Без помпы, без оркестра, без лишних глаз. Но она хорошо понимала, что это ненадолго. Вильфред не из тех, кто готов довольствоваться тем, что есть. Он наверняка не оставил мысль, что с нее можно поиметь намного больше и теперь будет упорно ее думать. И, похоже, ей лучше не знать, до чего именно он способен додуматься…
Э, нет, наоборот! Ей как раз лучше понимать, куда конкретно могут свернуть его мысли, а то так вот дай ему волю и может ведь очень нездорово выйти… как, собственно, и вышло.
Не прошло и месяца с момента их свадьбы как однажды утром, придя в кухню, она налила себе в чашку заваренный перед уходом мужем матча… и успела выплюнуть, не отпив. Хорошо, что успела… горечь и металлический привкус во рту – это же стрихнин. А у него смертельная доза относительно невысокая – от 5 ло 10 миллиграммов. А сам благоверный сейчас на работе и обнаружили бы ее только к вечеру, уже остывшую.
Ну, Вильфред, ну, молодец! Вернее, идиот! Кто же, занимаясь производством отравы для крыс, травит жену тоже родентицидом! Ты ж по определению первый подозреваемый! Тебя ж возьмут за седалище через пять секунд и прощай, свобода, привет, камера! С другой стороны, хорошо, что он не додумался подсыпать ей, например, мышьяк, тот-то как раз вкуса не имеет, лежала бы она сейчас вся такая красивая поперек кухни…
При этом абсолютно непонятно как именно он планировал прибрать к рукам то, что принадлежит ей, это при наличии раздельной собственности! Что ж, она хотела разойтись бортами по-доброму. Видит бог, хотела. А теперь… ну, что теперь… теперь самое время на симметричные поступки. И для начала она грохнула заварочный чайник об пол. Зачем объяснять Вильфреду, что она догадалась о его намерениях? Пусть лучше думает, что она косорукая и неуклюжая. И осколки чайника в мусорном ведре должны его в этом отдельно убедить.
А она, пожалуй, посетит пару магазинов и займется поиском нового предмета посуды взамен разбитого, точно! И не только. И вообще, ей давно хотелось съездить в Эйвенн денька на три-четыре. Развеяться, а то скука в Штайрсдорфе смертная… именно такая, это ты правильно определила, хех.
И на следующее утро уехала. Чтоб вернувшись через пять дней домой аж с целым новым сервизом, выслушать новость о смерти Вильфреда. И в нервах уронить посудную коробку с громким «дзынь!». И всплакнуть. И потребовать подробностей. И выслушать, что смерть наступила от отека легких в процессе проведения очередного эксперимента в лаборатории.
Почему – понятно, при попадании бинарных соединений фосфора в организм, кислота в пищеварительной системе вступает с ним в реакцию с образованием дико токсичного газообразного фосфина.
А не надо было увлекаться опытами с фосфидом цинка. И при этом пользоваться неисправным респиратором. И в результате не почувствовать характерный запах чеснока именно после пожирания заказанных перед этим в соседнем ресторане своих любимых говяжьих ванильностратен с чесночным соусом. И, хотя хауптман Улинг долго расспрашивал ее об увлечениях мужа и подозрительно разглядывал ее маленькими, близко посаженными глазенками, предъявить ему ей, как оказалось, нечего. Отпечатки на респираторе принадлежали исключительно самому Вильфреду. О многолетних и небезопасных занятиях мужа знали все. Об ее отсутствии – тоже. А, главное, у нее отсутствовал мотив.
Фредерика открыто отвечала на его вопросы, даже не пытаясь прикинуться чересчур горюющей, вот это как раз и было бы подозрительно. Скорее, сломленной обстоятельствами. Да, она знала об опасности работы с фосфидами. Да, и неоднократно Вильфреда предостерегала. Нет, она не желала ему смерти. Нет, у них раздельное владение имуществом и от смерти мужа она ничего не выигрывает. А почему вообще столько лет не общались, а потом вдруг решили пожениться… ну, решили двое неудачников попробовать выживать вдвоем. Ну, не смогли по итогу переломить судьбу. Видимо, так на роду написано…
Умный такой, зло думала она. Фигу в кармане ищет. А не найдет, она у нее как шарик у наперсточника – перемещающаяся. И куда бы он не заглянул – именно там ее и не будет.
Ее в результате соседи даже жалели, уж очень неположительную славу Вильфред успел снискать в родном городе: фанатика, нелюдима, и вообще мрачного типа и грубияна. И стали жалеть еще больше, когда наверняка по вызову хауптмана Улинга в Штайрсдорф примчалась не появлявшаяся там лет десять двоюродная сестра покойного мужа и потребовала, чтоб она выметалась с теперь уже ее законной жилплощади. Правильно, от наследования за мужем она сама отказалась… и теперь кузина кинулась отстаивать свое имущество.
Фредерика даже не пискнула, попросила выдать ей свидетельство о смерти мужа, собрала свои немногочисленные пожитки и покинула ставший настолько негостеприимным город своей молодости. Знали бы они, насколько она сама горит желанием удрать отсюда во все лопатки…
И побыстрее. И подальше.
Очередным местом остановки она выбрала Мюсхольм. Скромная молодая вдова под вуалью, да ладно, ей не привыкать к подобному образу, поселилась в меблированных комнатах у моря и принялась ждать. Она бы давно подалась подальше, но ей оставалось выполнить еще одно обещание. Потому что процесс по делу Кристиана Ланге еще не закончился.
А пока она гуляла по набережной, дышала йодистым воздухом и регулярно просматривала в библиотеке наиболее читаемый в соседней Парсии «Курьер». Ей оставалось дождаться приговора, вынесенного Крису, и тоже, как и Ланге-старшего, порадовать его письмишком, обработанным раствором бензоилпероксида. И когда появилась заметка об определении для него срока, можно было кинуть, наконец, изрядно поднадоевший ей конверт в почтовый ящик, все равно она трогала его только в перчатках, и после этого начать планировать очередное исчезновение.
Потому что Ярлина Маренцдорф из Парсии давно и благополучно почила в бозе, причем официально. Даже если Лине-Магдалине придет в голову проболтаться об их договоренностях, что вообще-то ни разу не в ее интересах, на ее след ничего не выведет. И связать с ее персоной скромную парсийку Фреду Гроссбау никак не получится. Но перед тем, как исчезнуть, она прочла в «Курьере» о новом громком деле: Вацлав Лукаш против Магдалины Маренцдорф. Ага, кто-то все-таки нарвался на вторую линию обороны! Придется задержаться, и посмотреть, как она выкрутится.
Нет, в Лине она и не сомневалась, та отбрыкается. Так и вышло. То, что этот деятель из конторы мэтра Клогге считал свои неубиенным козырем – отпечатки пальцев, неожиданно сыграло против него. Вот пусть теперь заплатит судебные издержки и компенсацию Лине, и отсидит, сколько положено, глядишь, заречется приставать к приличным барышням. А в качестве премии за истраченные нервы ей утром отправлено сообщение с кодом доступа к последнему счету. Больше она Лине ничего не должна.
Фреда сложила газету с репортажем об окончании судебного заседания по делу Вацлава Лукаша против Магдалины Маренцдорф, и задумчиво посмотрела в иллюминатор. Полоса воды, пролегшая между сушей и их судном все расширялась, лайнер «Корделия» неторопливо уходил в очередной рейс Блоанг-Нью-Амстердам. Здесь все ее долги закрыты, теперь она попробует начать новую жизнь за океаном.
Должна ли она о чем-то сожалеть или хотеть поменять в прошлом? А смысл? Нет, ее не мучает совесть. Еще не хватало начать сокрушаться о судьбе тех, кто пытался помешать ей спокойно жить. Нет уж, все, что может быть истолковано как угроза, истолковывается как угроза. С соответствующей на нее реакцией. И никак иначе.
Сзади раздалось кряхтение, Фреда стремительно обернулась. Именно поэтому ей и пришлось так торопиться, чтоб никто ничего не успел раньше времени заметить. Потому и Нортону ничего не сказала, не сочтя нужным с ним делиться, ибо не заслужил, такое счастье должно было принадлежать только ей: она уплывает не одна, а с трехмесячной дочерью Сабиной. Темноволосой и медовоглазой. Лучшей в мире.
