Елена Станис
Осиновый кол прилагается
Глава 6. Альфа, бета, гамма… или лицом к лицу с носферату
Спать на узенькой твёрдой кровати было, деликатно выражаясь, крайне неудобно. Да ещё и в комнате с двумя мужчинами, один из которых храпит. Ты же здравник, Грэг Тилли, так вылечи себя от храпа в конце концов! Но проснулась я раньше петухов по другой причине. Лунные дни пришли ой-ой как не вовремя. К счастью, в отличие от подруг, я не чувствовала ни боли, ни неприятного вздутия в эти дни. Вот и сейчас, красные пятна на простыни – единственный знак. Тилли и Брауниг спали. А мне срочно нужно раздобыть прокладки и замыть простынь пока никто не догадался. Регулы – слишком интимная тема, чтобы поднимать её с малознакомыми мужчинами и вообще с мужчинами. Решу проблему красной армии самостоятельно.
Кроме лоскутов ткани, которыми я заматываю грудь ничего подходящего не нашлось. В сундуках Тилли и Браунига – по одной паре одежды. Единственное полотенце? Нет, я не настолько жестока. Оденусь и пойду попрошу у слуг кусок ткани.
Кое-как натянув на себя штаны и рубаху под неярким светом зарева, я вышла из комнаты, точнее – из комнатушки. Вокруг не было видно никого и не слышно ничьих шагов. Я спустилась вниз по винтовой лестнице и пошла на звук копошения. Женщина в чепчике с корзиной грязной одежды. Прачка! То, что надо.
– Здравствуйте, – начала я, женщина сделала книксен, – простите, не найдётся ли у вас материи – перевязать рану? Много материи, рана большая.
– Милсдарь, с такими вопросами обращайтесь к сударю управляющему, – отмахнулась женщина и двинулась своей траекторией.
– А где найти управляющего? – запоздала спросила я её спину, но ответа не последовало.
Ну и ладно. Здесь поблизости ворох одежды. Возьму пару полотенец, с маркиза не убудет. Я тихонько пробралась в комнату, от которой исходил запах влажных тряпок. У окна стояли два больших сундука. В этом мире сундуки использовались для хранения одежды. И полотенец, разумеется. Я приоткрыла один из сундуков – одеяла, пододеяльники… Слишком громоздкое. Может в другом сундуке будут полотенца? Открыла второй сундук – да, здесь бельё меньшего размера. Я взяла первое попавшееся и развернула перед собой: панталоны размера XXXL. В таком виде – держащей перед собой женское исподнее необъятного размера – меня и застали.
– А ну повернись! – Услышала я за спиной громкий басистый окрик.
Я вздрогнула и медленно повернулась, панталоны выпали из рук. В дверях стояли трое: стражник, направивший на меня длинный меч, прячущаяся за его спиной прачка, которая отправила меня к управляющему и Натаниэль Кристан в ночной сорочке с вышитым на ней гербом золотой лошади. Рот у меня сам собой открылся и закрылся. Голова после вчерашнего вина всё ещё болела. Или, может, от неудобной кровати? Так или иначе соображала я в этот момент туго.
– Это ТОД, – констатировал Натаниэль Кристан, сделав знак стражнику спрятать меч в ножны.
Чувствую скоро моё имя станет нарицательным.
– Ты ещё и извращенец, – фыркнул граф и обернулся к стражу. – обыскать его вещи.
– Я искал бинты, – пролепетала я.
– Тебя не спрашиваю, – отрезал Натаниэль Кристан.
Стражник вернулся с котомкой моих вещей.
– Вот, ваше сиятельство, – грозно пробасил страж, вытаскивая серо-голубой бархатный кафтан. – Мерзавец украл.
– Не украл, это – мой подарок, – махнул рукой Натаниэль Кристан, – ищи дальше.
Страж себя не затруднил поиском, а просто вывалил всё содержимое котомки на пол. Кроме комплекта одежды от Грэга Тилли, на пол упала моя расчёска, зеркальце и плесневый хлеб. Причём последний был мной аккуратно упакован в бумагу. Вот теперь, соприкоснувшись с полом плесень лучше просто выкинуть. Испортили лекарство, гады.
Натаниэль Кристан заломил бровь, посмотрел на меня вопросительно:
– Ты это ешь? В Сторнуле люди живут впроголодь, вам не хватает пищи?
– С едой бывает туго, ваше сиятельство, – ответила я, вспомнив тех, к кому мы с учителем приходили, да и нашу ситуацию, когда пришлось продать драгоценности.
– Зачем ты рылся в женском исподнем? – Спросил граф уже более мягко.
– Я хотел найти полотенце, чтобы перевязать рану.
Тут мне помогла прачка, сознавшись, что именно об этом я её и просила:
– Да, ваше сиятельство, он просил материю, но я сказала, что б шёл к управляющему с такими просьбами.
Граф бросил на служанку нечитаемый взгляд, а потом вдруг уставился на мою ляжку. И я со стыдом осознала почему он туда смотрит.
– У тебя кровь, рану надо обработать, – произнёс он. – Разрежь, ткань на штанах, – обратился он к стражнику и тот, вытащив нож шагнул ко мне.
– Нет-нет! – Пискнула я, шарахнувшись к дальней стене. – Штаны мне слишком дороги, и я сам лекарь, сам себе рану и обработаю.
– Ладно, – сдался Натаниэль, сделав знак стражу отступить, – Выдай ему чистую ткань, – бросил он прачке перед тем как выйти.
Страж последовал за графом. А за дверью меня ждали встревоженные Тилли и Брауниг. Я вздохнула.
Совместного принятия пищи больше не предстояло. Позавтракали мы на общей кухне вместе со слугами. «Рану» я предварительно перевязала принесённым прачкой мотком ткани, простынь замыла. Тилли и отец Брауниг деликатно ничего выпытывать не стали.
Поев мы принялись за осмотр замка на предмет наличия чёрных камней. Поскольку вчера за ужином разрешением маркиза Брауниг заручился, никто нам не мешал и «палки в колёса» вставлять не пробовал. На поверку замок оказался ещё более огромным, чем представлялось до этого. Куча пустовавших комнат. В очередной раз пришла к выводу, что нас вполне могли расселить по трём спальням, причём по просторным.
Занятие наше до боли напоминало экскурсию. Для меня оно во многом таковым и было. Побывала в маслобойне, кладовых, ледяном доме для хранения портящихся продуктов, множестве похожих одна на другую, спальнях. Восточное крыло было совсем холодным и неотапливаемым. Может и по этой причине нас втроём загнали в одну комнату: экономили на отоплении, так сказать. Через три часа мне уже затошнило от этой экскурсии. Может если бы мы не обшаривали каждое помещение было бы не так муторно, но отец Брауниг настоял на доскональном осмотре.
– Учитель, отец Брауниг, я прилягу ненадолго? – Взмолилась я.
– Ступай, ступай, – в один голос разрешили они.
Я устало улыбнулась и пошла к себе, если так можно выразиться.
Что ж, как раз и тряпку надо поменять, так что то, что я одна в комнате, весьма кстати. Приведя себя в порядок, оглядела свои вещи, так нещадно выпотрошенные стражником на пол. Хлеб, конечно, выбросили. Я положила расчёску и чудом уцелевшее зеркальце на столик, взяла в руки бархатный кафтан – подарок графа, отряхнула его. Красивый. Вкус у Натаниэля, надо признать, отменный. Я прижала кафтан к лицу, вдыхая сохранившийся аромат. От запаха цитрусовых и лаванды в голове прояснилось. Хорошо теперь есть хоть какой-то приятный запах в этой келье. Я с ногами залезла на кровать, продолжая прижимать источающую благовония одежду к лицу.
За этим занятием меня и застал бывший хозяин кафтана.
– Ты можешь его носить, а не только обнимать, – с прищуром скосился на меня Натаниэль Кристан так некстати показавшийся в дверях.
– Я не… я просто… Запах очень приятный.
Натаниэль решил не развивать эту тему.
– ТОД, моя сестра готова описать… свой сон.
Опять это «ТОД». Неужели из меня получился настолько странный средневековый пацанёнок? И вообще, Натаниэль Кристан, ты всё время появляешься не вовремя. Вздохнув, направилась в комнату Селесты.
До комнаты дочери маркиза меня сопровождал один Жозеп, граф очевидно решил, что подле меня лучше долго не задерживаться.
Первым в комнату Селесты постучался и вошёл сопровождающий меня камер-лакей, а я осталась рядом с манекеном в доспехах. Когда Жозеп исчез в опочивальне, докладывая дочери маркиза о моём приходе, я не удержалась и откинула забрало пустых доспехов. Никакого голубоватого сияния как в играх про ожившие доспехи там не было – пусто. Забрало со скрежетом железа о железо вернулось на место.
Звук вызвал немой укор в многозначительно округлившихся глазах повернувшегося ко мне Жозепа.
– Госпожа вас ожидает, – он деланно вытянул руку внутрь комнаты.
Я прошла внутрь, поклонилась, произнесла несколько слов приветствия. При видя меня серый грейхаунд, шкуркой распластавшийся у ног дочери маркиза, насторожился и привстал.
– Лежать, Гойро! – Скомандовала Селеста.
Так вот значит, как тебя зовут, здоровяк. Борзая тут же вернулась в туже позицию, которую только что поменяла.
– Умеешь рисовать? Где научился? – Поинтересовалась девушка, привстав на подушках.
– С детства имею склонность и увлечение, – ответила я как можно пространнее и ближе к правде. – Мой дед и дядя очень хорошо рисовали, крупицы таланта перепали по-видимому и мне.
– У тебя голос не как у парня и выглядишь ты как-то… Сколько тебе вёсен?
Вёсен. Вообще-то двадцать, но с учётом моего амплуа…
– Шестнадцать, – соврала я.
– А, ну, не переживай, ещё возмужаешь, – воодушевила меня Селеста. – присаживайся, за столом инструменты. Не знаю правда зачем нужно рисовать наваждение. Даже не знаю как его описать. К тому же я мало что помню…
Я подошла к столу и вздохнула, вспоминая такие привычные простые карандаши и ластики. В этом мире меня поджидали угольки, что-то наподобие восковых медков и три хлебных мякиша. Эх, ну почему я не смыслю в производстве таких, казалось, бы простых вещей, обогатилась бы, принесла в Виену научно-техническую революцию… Ну да ладно, обойдусь сегодня подручными средствами. С чего же начать рисовать фоторобот?
– Скажите, госпожа, какое у него было лицо: овальное, круглое, квадратное, треугольником?
– Нет, обычное, как у людей.
Я вздохнула. Это будет не так-то легко.
– А на чьё лицо походило его? Как у меня? – Селеста сразу отрицательно замотала головой. – Как у вашего батюшки или брата? – Селеста задумалась, но снова отрицательно мотнула. – Как у господина Эгберта? – Селеста залилась краской, но тут же опровергла и форму головы возлюбленного.
К счастью мы сошлись на Жозепе и к счастью он был недалеко.
– Жозеп! – Окликнула слугу девушка, тот тут же возник в дверях – должно быть подслушивал всё это время. – Мужчина, которого я видела во сне был похож на тебя.
Камер-лакей побелей и упал на колени.
– Клянусь светом, госпожа, я бы не осмелился!
Я улыбнулась, Селеста рассмеялась, показав милые ямочки на щеках. Когда дочь маркиза объяснила, что общего у них только форма лица и от него требуется только попозировать для рисунка часок – другой, слуга немного успокоился и замер как самая настоящая модель перед самым настоящим художником. Дальше пошло легче, на Жозепе мы определили нос (тоньше, толще, ниже, выше), положение глаз, высоту и форму бровей и так далее. Заняло моё художество около трёх часов. Камер лакей, надо отдать ему должное, ни разу не подал никакого признака усталости.
– Да, это он! Получилось! – Обрадовалась Селеста и по-детски захлопала в ладоши.
Я всмотрелась в свой рисунок. Бессознательно поёжилась. Однажды для школы я рисовала «чёрные страницы» Красной книги, срисовывала убитых животных. И несмотря на то, что это просто рисунок, да ещё какой нарисовала сама я, от него исходила такая жуткая энергетика, что на следующий день я слегла с температурой. Да, именно из-за рисунка, я уверена! И этот портрет, хоть он и не отражал убитое животное, но от него тоже исходили мёртвые флюиды, от которых начинала болеть голова. Каждая черта нарисованного лица по отдельности была совсем небезобразна, а даже наоборот, но вместе они вплелись в отталкивающий образ.
«Дракула», – нарекла я жуткого мужчину. Нет, не мужчину, монстра в человечьем обличие.
– Спасибо, госпожа, – поклонилась я. – Покажу отцу Браунигу и учителю.
– Тод! – Окликнула меня Селеста. И из её губ «Тод» прозвучало не как «ТОД» Натаниэля Кристана, а так дружелюбно, что я подумала о том, что Тод – не такое уж и плохое имя. – Мне скучно в замке, если будешь свободен, приходи, поиграем в мяч или в шахматы. Научу если не умеешь.
Какая же она милая. Они с Эгбертом действительно подходят друг другу. Оба добрые и не гнушаются знаться с простолюдинами.
– С удовольствием, госпожа.
В нашей на троих комнате я застала только Грэга Тилли.
– Какой-то жуткий человек из сна получился, но нарисовано красиво, – похвалил учитель. – Видать в вашем мире тоже учат семи свободным искусствам.
Я угукнула, вдаваться в подробности не хотелось, хотелось есть.
– Обед я пропустила?
– Да, на кухне мы с Донсоном угостились бобовой кашей и солёным киселём. Иди, поешь, Тод.
Хм, иногда даже когда мы были одни, учитель звал меня Тодом. Я не поправляла, пусть называет как ему нравится.
Спустившись по винтовой лестнице, сразу нашла по запаху кухню. К тому же утром я уже тут побывала.
– Готовь сам, похлёбка кончилась, – с порога меня «обрадовала» откормленная кухарка. – мясо не тронь, для господ. Рыбу и вино тоже. Остальное можешь пользовать. Но молока бери не больше четверти крынки, мало осталось.
И на том спасибо. Я поблагодарила. Что где лежит кухарка не показала, а сославшись на усталость и с причитанием что приходится вставать «раньше петухов» с топотом унесла свою откормленную тушку подальше с кухни. Еды в моём распоряжении, которую можно было приготовить осталось немного: ботва, картофель с кусочками земли, луковицы, не полный кувшин с молоком, над головой висели сушёные грибы и разнотравье. Порыскав в ящиках, обнаружилась соль, кусок довольно свежего сыра, мёд. Что ж, заварю чай с травами и мёдом и приготовлю… приготовлю… толчёную картофель с луком и жаренными грибами, а ещё добавлю сыра и молока. Дома готовила мама, я к этому делу приступала в крайних случаях и по сути, обнаружила в себе некий талант только в доме Тилли. Соорудив нечто вроде фильтра из бинта, я прочистила приготовленную воду и как следует её термически обработала, то есть – прокипятила. Кухня наполнилась запахом жаренного лука и грибов, а аромат свежезаваренной мяты сделал этот запах приятным. Деревянные тарелку, кружку и ложку я тщательно вымыла, хоть грязи на них и не было видно, но микробы на о и микробы, что не видны вооружённым глазом и лучше снизить вероятность подхватить чужие бактерии. Сыр с молоком и грибами красиво, а главное аппетитно растёкся по тарелке с толчёным картофелем. Я сглотнула слюну в предвкушении вкусной трапезы и налила в кружку мятного чая, предварительно посладив его мёдом. На столике перед окном стояла вазочка с полевыми цветами. Я для пущего эффекта поставила её перед собой на обеденный стол. Идеально.
Ммм, блюдо из картофеля, молока, лука, грибов и сыра показалось восхитительным и соли в самый раз! Но не успела я поднести ко рту вторую ложку как меня окликнул знакомый голос.
– Рад вас видеть, господин Эгберт, – я встала, повернулась к нему и широко улыбнулась. – Хочу ещё раз вас поблагодарить за то, что спасли меня в саду.
– Сколько ты меня ещё будешь благодарить? И зови меня просто Эгберт, я не из господ, хоть и названный сын маркиза. Это ты сам приготовил?
Эгберт сел за стол, взял мою ложку и отправил себе в рот кусочек моего кулинарного изделия. Мне бы внутренне возмутиться таким пренебрежением правилами гигиены, но мне было приятно, что, первое: Эгберт не погнушался есть моими приборами, второе: он ел моё лично приготовленное блюдо. Да, сегодня просто день творчества: от живописи до кулинарии.
– Как? – Затаив дыхание спросила я, мне было важно, чтобы Эгберту понравилось.
На лице юноши заиграла одобрительная улыбка.
– Очень вкусно, у тебя самый настоящий талант, Тод! Было бы здорово, если бы ты остался в замке.
Я невольно покраснела. Но если уж и оставаться в замке (чего делать я не собиралась), то лучше в качестве счетовода, чем кухарки. Всё-таки склонности у меня больше к математике.
– Вы слишком добрый, Эгберт.
– Ммм и чай превосходный! – он отпил из моей кружки. – Когда ещё будешь готовить обязательно скажи мне. Я немного гурман.
Я глупо улыбнулась. Болтать с Эгбертом выходило так не принуждённо.
– Ты меня не стесняйся, сам тоже ешь, – названный сын маркиза заботливо сунул ложку стряпни мне в рот.
Я съела без капли брезгливости, что в общем-то стало для меня открытием.
Эгберт бросил на меня пылкий взгляд и проговорил:
– Я собираюсь сделать Селесте предложение кольцом, которое ты продала с этими…
– …фианитами. – Помогла я. – Вы с госпожой замечательная пара.
– Правда, ты правда так считаешь?!
Я кивнула.
– А как ты думаешь, как мне… что сказать?
Да я в общем-то и не знала, мне предложения ещё не делали, но начитавшись романов и насмотревшись мыльных опер от совета не удержалась.
– Когда станете на одно колено, скажите: О Селеста, свет очей моих, нет в мире никого милее тебя, того кто был бы настолько дорог моему сердцу.
– Подожди-подожди, я запишу, – вдохновился Эгберт, вытаскивая из-за пазухи свёрнутый лист бумаги с угольком. – Ношу с собой, что б ненароком не упустить вдохновение.
О, Эгберт, да ты ещё и поэт. Или просто романтик с поэтическими стремлениями. Ладно, пользуйся. И меня понесло:
– Будь ты цветком, я был бы росинкой на твоих лепестках, будь ты морем, я стал бы прибрежным ветром, что играет твоими водами, будь ты луной, я б превратился в облако, что укрывает тебя. Селеста, душа моя, только в твоих силах сделать меня самым счастливым или самым несчастным человеком на белом свете. Ну, а потом, протягиваешь кольцо и спрашиваешь её согласия.
– Тод, спасибо, тебе, это великолепно. Как я рад что встретил тебя.
– А я рад, что встретил вас, – я улыбнулась спине исчезающего в дверях окрылённого влюблённого.
Наевшись и даже помыв за собой утварь, вернулась в комнату-келью.
– Ты не поищешь отца Браунига? – Встретил меня просьбой учитель. Выглядел он обеспокоено. – Донсону оставалось осмотреть голубятню, наверно он там.
– Сейчас сбегаю, – согласилась я несмотря на навалившуюся усталость.
Солнце уже клонилось к закату. На улице было прохладно. Прежде чем направится в голубятню я поглядела вверх и заметила силуэт отца Браунига на одной из навесных бойниц. Поднявшись по винтовой лестнице на крышу, подошла к нему. В глазах Донсона Браунига клубилась глубокая печаль.
– Красивый вид отсюда, – отметила я, – вы не против, если постою вместе с вами.
Донсон Брауниг заговорил, не оборачиваясь ко мне:
– Мне едва исполнилось восемь лет от роду, когда это случилось. Нас было шестеро. Отец, мать, трое братьев и сестрёнка. Я был вторым ребёнком. Моего старшего брата звали Вилсон, третьего брата – Гант, а сестрёнку – Агнесса. Она была самой младшей из нас, всего двух лет от роду когда оборвалась её жизнь едва начавшись. Он постучал к нам, назвался путником, попросил приюта на ночь. – Отец Брауниг невесело улыбнулся. – Не все семьи пускают бродяг. Был бы отец более подозрителен и менее мягкосердечен, возможно ничего этого бы не случилось. Но отец пригласил его и предложил разделить трапезу.
Незнакомец был очень высок, на голову выше отца, от него веяло чем-то угнетающим, но слишком слабо – тварь тогда ещё не успела насытится, за этим он пришёл к нам. Он не сразу раскрыл своих намерений. Расспрашивал всё, что это за город, какой день от сотворения мира, кто правит этими землями. Заявил, что бывал здесь, но в другое время. Сказал, что родом из мира с багровым небом без солнца. А ещё добавил, что ему надо восполнить силы. Странным нам тогда показался. К обеду не притронулся, морщился, когда отец читал молитву. А после того как мы закончили есть, заявил, что теперь кровь в нас ещё слаще. Отец возмутился тем, что незнакомец побрезговал предложенной пищей, а он ответил, что, если бы брезговал, не пришёл бы к нам.
Отца он иссушил первым. Мы дико закричали, мать схватилась за топор, размахнулась и ударила. Любой бы человек скончался от такого удара, но это был не человек. На наших глазах рана от топора затянулась, а демон схватил мать за горло и приказал подать ему десерт, Агнессу. Он подчинил её своей воле. От матери осталась одна оболочка, выполняющая приказы. Мы кричали, просили её очнуться, но всё было бесполезно. Она сама подала монстру плачущего ребёнка, и тот вонзил клыки в детскую шейку. Потом он приказал матери заколотить двери и окна и не выпускать оставшихся детей. Она подчинилась.
Утро и день монстр спал внизу, в подвале. Тварь боялась солнечного света. А мы, мы пытались сбежать, но мать держала нас крепко, с силой одержимой. Следующей ночью мать подозвала своего младшего сына. Он плакал и вырывался, а она тащила его к монстру. В течение нескольких минут вурдалак иссушил четырёхлетнего Ганта. Остались мы с Вилсоном. За заколоченными окнами нельзя было понять светит ли солнце или властвует луна. Когда монстр ушёл, оставив мёртвое тело Ганта рядом с телом отца и маленькой Агнессы, брат схватил топор и бросился на мать. Ударил по шее. Но палач из Вилсона вышел бы явно никудышный. Голова отлетела только с шестого удара. Потом он бросился к ставням, забитыми досками, но успел размахнуться и опустить топор только дважды перед тем как чудовище схватило его.
Солнце ещё не взошло. Монстр слишком рано уполз в подвал. А мы слишком рано начали действовать. Если бы подождали всего пятнадцать минут, то, может быть, смогли бы сбежать вместе с Вилсоном. Но спасся один я. Доски были разрублены и из окна на пол упали первые лучи восходящего солнца. Вурдалак мгновенно исчез в подвале, утягивая за собой тело моего старшего брата. А я трусливо сбежал. Мог бы я спасти Вилсона? Этот вопрос я задаю себя до сих пор.
Меня приютили в монастыре – только там простолюдин мог получить образование. Я усердно перечитал все монастырские книги, в которых могло содержать хоть что-то об ужасном вурдалаке и способе убить его. Собирал по крупицам информацию, а потом, поняв, что узнал из книг всё, что можно, начал ездить по миру в поисках следов чудовища. Так я встретил Грэга Тилли. По всем признакам его жену убил то же монстр, что и мою семью. Были ещё случаи, но я успевал слишком поздно. Вурдалак всегда был на шаг впереди. А вот этот случай – с Селестой – шанс поймать чудовище.
Отец Брауниг замолчал. Мне стало невыносимо жаль его. Вампир хоть и не убил Донсона, но разрушил всю его жизнь.
Я накрыла его руку своей ладонью. Брауниг повернул ко мне голову.
– Мы одолеем его, – произнесла я, пытаясь вложить в голос хоть немного уверенности.
Спала плохо, ворочалась с бока на бок и виной тому был даже не храп здравника, а моё видение. А виделся мне тот, чей портрет я изобразила. Рисунок лежал недалеко от меня на столике. Всего лишь рисунок. Я в охраняемом замке, рядом находятся учитель и отец Брауниг, которые знают, как сладить с монстром. Но мне всё равно было жутко.
Решив всё-таки избавится от портрета «Дракулы», встала и подошла к столику. Несмотря на кромешную тьму, портрет светился, будто фосфорный. Я протянула к нему руку и застыла в немом ужасе, кровавые глаза смотрели прямо на меня, рот оскалился, обнажив клыки, откуда-то снизу к моему горлу потянулась когтистая лапа. Я что есть силы закричала. Закричала и проснулась.
В небольшое окно пробивались лучи солнца, я лежала на своей кровати, а портрет неподвижно покоился на столе, как и положено рисунку. Но крик не утих. Я не сразу осознала, что кричит кто-то другой. Тилли и Брауниг резко вскочили на ноги и побежали на душераздирающий вопль. Я не могла последовать за ними. Надо было привести себя в порядок, чтобы ничем не выдать мой пол.
Когда я наконец оделась, то следуя за вереницей слуг, поднялась к опочивальне Селесты. Там пребывали все мои знакомые. Даже сам старый маркиз.
Как я поняла по обрывкам фраз кричала служанка. Пустые доспехи были завалены на бок. Борзая Гойро безостановочно лаяла. Селеста лежала на кровати без сознания, а на её шее появились свежие следы.
– Срочно, надо перелить ей кровь! – Услышала я голос Донсона Браунига.
– Возьми мою, хоть всю до капли только спаси её, – услышала я взволнованного Эгберта.
– Лучше если донором будет кровный родственник, – вставила я.
Чужая кровь может отторгнуться если организм воспримет её как инородное тело. Я это знала, они – нет.
– Я готов, – прорезался голос Натаниэля Кристана.
– Пошли, мы тут пока не нужны, – проговорил Грэг Тилли, выводя меня от опочивальни подальше. – Донсон нередко проделывал подобное, справится без нас.
– Что случилось? – Подняла я глаза на учителя, когда мы остались одни в глухом коридоре.
– Горничная прибежала на шум и увидела лежащую навзничь на кровати Селесту. Подумала, что госпожу убили и закричала.
– Кто это сделал? – Спросила я, хотя уже знала ответ.
– След укуса на шее, жертва иссушена. Это вурдалак.
Во мне всё похолодело. Раз монстр так легко пробирается в замок, значит все мы в опасности. В этот момент я ощутила благодарность маркизу за то, что поселил нас втроём.
– Значит его пригласили, – заключила я.
– Замок большой, слуги соблюдают правила приличия. И это, своего рода и их дом, они живут в замке. А может кто и из господ пригласил.
– Надеюсь Селеста поправится, – вздохнула я, на душе было тревожно и тоскливо от мысли что она может больше не очнуться.
– Бог не без милости.
Прошло около четырёх часов, когда слуга сообщил, что отец Брауниг зовёт нас – Тилли с учеником – к себе, и просит, чтобы мы непременно захватили тонизирующие травы.
Пустые доспехи перед входом в комнату Селесты были убраны, а вместо них дежурили двое стражников.
Я прошла вслед за здравником и тихонько прикрыла за собой дубовую дверь. Хоть румянца на щеках Селесты не было, но выглядела она гораздо лучше, чем четыре часа назад. Как и вчера она также лежала на кровати, но теперь больше походила на сильно уставшую и отдыхающую девушку, чем на того, кто был на грани жизни и смерти. Рядом с ней на стуле сидел отец Брауниг. В воздухе витал едва уловимый аромат лимона и лаванды.
– Маркиз хотел послать за цирюльником, но я уверил его, что в том нет нужды, в замке есть все знающие люди, – повернувшись к нам в пол-оборота проговорил священник. – Госпоже стало значительно лучше после переливания, дайте ей то, что поможет привести в сознание.
Грэг Тилли укоризненно посмотрел на друга, но спорить не стал. Я поняла почему: для больной лучше было бы как следует выспаться, но Донсон Брауниг торопился с ловлей чудовища. И его можно понять: уничтожить носферату было делом всей его жизни, без преувеличения.
Здравник достал из котомки укусницу. В нос ударил резкий запах аммиака, безжалостно вытеснивший остатки благоухания цитрусово-лавандовых ноток.
Селеста со стоном приоткрыла глаза.
– Где я? – Слабым голосом произнесла дочь маркиза.
– В вашей комнате, госпожа, на вас напало чудовище, но сейчас опасность миновала, – заверил отец Брауниг. – Постарайтесь рассказать, что произошло.
Селеста болезненно поморщилась, но заговорила. Её голос звучал очень тихо, а местами переходил на шёпот.
– Он напал сзади… Обхватил голову и руки так крепко, что я не могла пошевелиться… Но я его узнала, – девушка посмотрела на меня, – рисунок… Он вонзил в меня зубы как дикое животное… но плоти не откусил…
– Только кровь, – помог Донсон Брауниг. – Что-нибудь ещё госпожа, детали, какие угодно.
С усилием Селеста продолжила:
– Мой браслет обжёг его, и я вырвалась, побежала… упала… он мог сразу нагнать, но смотрел, наслаждался страхом… И… я помню его слова… «Ты не годишься для первого мира… Кровь – единственное в тебе, что не бесполезно» …
Дыхание Селесты участилось, грудь начала неестественно вздыматься, ей было сложно дышать. Грэг Тилли осуждающе взглянул на Донсона Браунига и приложил ко лбу девушки смоченную в травах тряпицу.
– Отдыхайте, госпожа, не мучьте себя словами, – сказал он.
Но Селеста сделала над собой усилие и продолжила:
– Удалось его ранить, но ему было… нипочём…
– Ранить? – Оживился Брауниг. – Чем его ранили? Где именно?
Селеста продолжала говорить, будто не услышав вопроса священника.
– Ещё он сказал: «Но рядом с тобой тот, кто сгодится»….
На этом девушка закрыла глаза и ушла в бессознательное.
– Достань укусницу, приведи снова её в чувство, – потребовал Донсон Брауниг.
– Нет, это может убить госпожу, – категорически заявил Грэг Тилли. – Наберись терпения и обожди пару дней.
Отец Брауниг поджал губы, но ничего не сказал.
Не сговариваясь мы расселись по разным углам. Брауниг – опять на стул рядом с кроватью Селесты, Тилли на сундук возле двери, а я – на ящик под стрельчатым окном. Каждый погрузился в свои собственные мысли.
Итак, что мы имеем:
1) монстр напал на Селесту;
2) она сопротивлялась;
3) монстр укусил её в шею и выпил крови;
4) это случилось ночью;
5) служанка, закричала, увидев хозяйку без сознания и едва живую. Лежащую на кровати? Или она сама перетащила её на кровать.
– А кто перенёс Селесту на кровать? – озвучила я свой вопрос.
– Её так обнаружила горничная, – задумчиво ответил Донсон Брауниг.
Ладно, возвращаемся к исходным данным.
6) горничная прибежала на шум падающих доспехов.
Они очень тяжёлые, чтобы их завалить нужно навалиться всем телом. Селеста успела сказать, что пыталась вырваться. Но следов борьбы нет. Я поозиралась по сторонам. Три фарфоровые вазы по углам сдвинуты не были. Я встала прошла к одной из них и качнула: лёгкая, толкни её – упадёт и разобьётся. А они целёхоньки. Нестыковка. Отец Брауниг, внимательно следящий за моими действиями слегка кивнул.
А где была борзая, которая не отходила от Селесты?
– А собака, которая всё время была в комнате, где она? – Я подняла глаза на Баунинга.
– Её увели на псарню этим утром, после того как обнаружили Селесту без сознания, – отозвался тот.
– А она была… в порядке? Не было там, укусов, порезов? – Заинтересовалась я ещё больше.
– Ты волнуешься о собаке? – Недоумённо воззрился на меня Грэг Тилли.
– Собака была в порядке. Только скулила возле хозяйки, – не обращая внимание на замечание здравника ответил священник.
То есть во время нападения монстра собака не отреагировала. Ещё нестыковка. Итак, что мы имеем:
1. В комнате нет борьбы, но рядом с комнатой доспехи с шумом упали и это было к утру, а монстр не переносит солнечного света.
2. Селеста лежала на кровати, хотя никто её туда не переносил, а сама она дойти бы не смогла. Или всё же переносил?
3. Собака всё время находилась в опочивальне, но на монстра не отреагировала.
Создаётся впечатление, что Селесту кто-то бережно перенёс на кровать, тот, кого борзая признаёт своим. А доспех завалился будто нарочно, чтобы привлечь внимание. Вернее, кто-то его завалил, чтобы привлечь внимание.
Значит напали на Селесту не в её опочивальне. А потом, тот, кто не хотел афишировать это перенёс её в комнату.
– Если удастся найти кровь чудовища, я мог бы сделать компас, по которому можно отыскать вурдалака, – задумчиво проговорил Донсон Брауниг. – думаю будет полезно побеседовать с молодым Эгбертом.
