bannerbannerbanner
полная версияОсиновый кол прилагается

Елена Станис
Осиновый кол прилагается

Полная версия

Глава 12. Второй шанс

Пятнадцатое июня, 1741г. от Р.Х., Малтия

Донсон Брауниг

Я очнулся в кромешной тьме, ощущая пронзительную боль в правом предплечье. Малодушно поддался неописуемому ужасу, затвердевавшем в теле моём неподъёмной ношей. Царь Небесный, Утешитель, Дух истины, везде сущий и все наполняющий, Сокровище благ и Податель жизни, спаси, Преблагий, души наши! Я упал на колени и громогласно исполнил двадцать второй псалом Царя Давида.

Тьма отступила на полшага, являя смутные очертания опочивальни. Но не человечьих размеров. Чересчур большое ложе, слишком высокая лавка, огромный стол. Я в доме Голиафа? Где же я, Боже Правый?

Огляделся, придерживая левой рукой ноющее предплечье и увидел мерцающий свет. Спотыкаясь и прихрамывая пошёл к нему. Источником оказался просвет между чем-то, наподобие брёвен. Чтобы прочесть просительный псалтырь вновь опустился на колени, и тогда руки мои нашарили топор, большой и очень тяжёлый. С благодарственной молитвой я на силу поднял его и что было сил ударил туда, где видел просвет. Удар получился слабым. Уж слишком тяжёлый был топор. Я ударял снова и снова, сопровождая сея действа чтением девятнадцатого псалома Царя Давида. И тут Господь сжалился и меня озарило слепящим светом. Зажмурился. А когда открыл глаза передо мной в пройме окна раскинулись просторы Божьего мира.

Теперь мог явственно видеть и осознать всё вокруг. Я находился в заколоченном доме кого-то очень большого. Правое плечо кровоточило от пореза, источником которого, вероятно, были осколки зеркала. Ведомый наитием я поднял с пола сверкающий осколок перед тем как спрыгнуть из окна на землю. Прыжок неприятно отдался в ступнях, но я был спасён из плена тьмы! Упал на колени и вознёс благодарственную молитву. А потом посмотрел на себя в зеркало и чуть было малодушно не лишился сознания. На меня смотрел Донс Брауниг, но Донс Брауниг восьми лет отроду!

Боже, Творец и Создатель вселенной, я – отрок, недавно вышедший из младенчества!

Так вот отчего мне казалось слишком большим всё в этом доме! Этот заколоченный дом с голубым крылечком, эта деревянная беседка и дубовый лес вдалеке. Всё мне кажется смутно знакомым.

В траве стрекотали кузнечики, в небе пролетали стаи птиц, вдалеке слышался собачий лай. Ещё никогда я так не радовался присутствию тварей Божиих. Я не один. Вокруг жизнь. А значит могут быть и люди.

Руководствуясь Дланью Господней, я проложил путь вдоль пшеничного поля и моё сердце всё более наполняла радость. Мельница. Избы. Люди!

Не обращая внимания на боль в плече и прихрамывая на левую ногу кинулся к ним. Первая кто мне встретился была женщина с коромыслами и круглым добрым лицом. Она поставила вёдра наземь и повернулась ко мне.

– Дитя, что с тобой? – Спросила женщина на родном мне малтийском наречии.

– Благословение Господне на тебе, дочь моя, – воскликнул я тоненьким детским голоском, умываясь при этом слезами облегчения, чем ввёл бедную женщину в ступор.

– Что? Дитя, что с тобой? Бедный ты весь в ссадинах, а руку вовсе порезал! Откуда ты? Кто твой батюшка? Где ты живёшь?

К нам подошла ещё одна женщина и один мужчина.

– Да это ж средний сын кузнеца Браунига, – узнал меня мужчина.

Сердце ёкнуло, в душе затеплилась смелая надежда. Я схватил мужчину за полы его одёжки:

– Мой батюшка, кузнец Брауниг, жив ли?

Мужчина оторопело округлил на меня глаза и попытаться высвободить рубаху из моих цепких пальцев, но не тут-то было, я вцепился в материю намертво.

– Утром был, – выдавил из себя перепуганный мужчина.

Женщины отошли от нас на шаг в сторону.

О Пречистая Дева! Возможно ли это?

– А матушка? Матушка моя жива ли?

Мужчина попробовал снова вытянуть рубаху, но безуспешно.

– Насчёт матушки не скажу, но ничего худого не слыхал.

О Небеса! Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, благодарим Тебя, Господи, за милость Твою к нам!

– А мои братия и сестра? – Не ослабевая хватку, вопросил я.

Мужичок начал терять терпения и приложив ещё одну потугу, вырвал-таки рубаху.

– Малец, сходи домой, да сам и проверь. Вон твой дом, за белой избой, рядом с кузней.

– Благословит Господь тебя, добрый человек, да прибудет Он с тобой на всём пути твоём! – Воскликнул я, осеняя поспешно затрусившего мужчину крестным знаменем.

А потом я упал на колени и прочёл благодарственную молитву.

«Он что, говорит на латыни?» – Донёсся до меня изумлённый полушёпот какой-то доброй женщины.

Блаженны плачущие, ибо они утешатся.

Знакомая изба с расписными ставнями и сенной крышей. Мой дом. Недалеко кузня отца, откуда доносился звон постукивающего о наковальню молота.

Из избы вышла женщина в белом чепце и тёмно-синем фартуке.

– Матушка! – Бросился я к женщине, обливаясь слезами радости, в которую не мог поверить. – Матушка! Матушка!

Я обхватил её, уткнувшись носом в фартук.

– Донсушка, да что с тобой? – Произнесла женщина, поглаживая меня по голове. – Да у тебя кровь! Идём быстрее в избу, промоем, что б не загноилось. Пойдём, Донсушка. Ну что ты? Не пустишь меня?

Я отрицательно повертел головой и продолжал стоять, обнимая мать. А она послушно замерла, поглаживая по голове своего плачущего ребёнка.

– Донсушка, тебе так больно? – Не поняла мать моих слёз. – Идём же в дом. Отец увидит слёзы, бранится начнёт, ещё и выпорет за то, что поранился.

Но я не отпускал её. Плакала Агнесса, но матушка не спешила к ней, она чувствовала, как сильно сейчас нужна мне.

– Донс нюни распустил! Девчонка! Девчонка! – Разразился хохотом выбежавший к нам младенец Гант.

Матушка шикнула на него, а я только улыбнулся. Они живы! Моя семья. Я могу спасти их, коли на то будет Божья воля.

– Донс, отойди в конце концов от матери. Что с тобой стряслось, почему плечо в крови? – Раздался строгий голос отца.

Я с трудом оторвал заплаканное лицо от передника матери и подошёл к отцу, крепкому мужчине в кожаном переднике, поднял голову, с умилением вглядываясь в родное лицо и наконец обнял.

– Я люблю тебя, батюшка, – произнёс я.

Мужчина явно растерялся, но потом неумело тоже меня обнял и тоже сказал, что любит.

– Донс – нюня! Плачет как девчонка! – Прыгал возле нас Ганс.

Теперь шикнул на него отец.

– И тебя люблю Ганс, – сказал я. – Всех вас люблю.

В дверях застыл ничего не понимающий Вилсон.

Оторвавшись от отца, я упал на колени и вознёс благодарственную молитву Господу.

– Что он говорит? – Раздался за спиной голос Вилсона.

– Это какой-то другой язык? Что это сегодня с Донсушкой? – Непонимающий голос матери.

– Похоже на латынь, – растерянный голос отца.

– Донс – нюня! – Не унимался Ганс.

Но я, поглощённый молитвой, не обратил на это внимание.

Господи и Владыка живота моего, не дай мне сгинуть, не исполнив волю Твоя!

– Какой нынче день, матушка? – Спросил я пока мать промывала мои раны.

– Пятнадцатый день первого летнего месяца, сынок.

– Что за год, матушка?

– Донс, да что с тобой? – Опешила мать. – Тысяча семьсот сорок первый от Рождества Христова.

Неделя. Ещё неделя до прихода чудовища. Но смогу ли я совладать с ним? Предотвратить ужас? Или ничего не избежать и мне дано время попрощаться? Последняя мысль вызвала неприятную дрожь. Учение о детерменизме в теологии гласило, что всё предрешено изначально. Но что если святые отцы ошибаются? Что если человек меняя свои поступки меняет и мир вокруг себя? Искренне надеюсь, что мне удастся помешать чудовищу и спасти жизни.

В этот день я собирался сделать многое, но силы оставили меня и я провалился в сон.

Очнулся до рассвета в своей детской комнате. Должно быть отец перенёс меня. Тело непривычно ныло от жёсткого сена, служившего периной. Рядом безмятежно спали мои братья. Но я не мог позволить себя ни минуты промедления.

– Какое сейчас число, Вилс? – Затормошил я плечо старшего брата.

Продрав глаза тот чуть было не навернул меня.

– Какое сегодня число, Вилс? – Повторил я вопрос.

Неприлично выругавшись, брат сообщил, что сейчас утро шестнадцатого июня.

Хорошо. Проспал я недолго. Хотел подняться, но Вилсон удержал меня железной хваткой за лодыжку.

– Что с тобой не так? – Прошипел он сонным голосом.

Вилсон был всего лишь отроком, но я был ещё меньше и слабее его, а потому высвободиться не получилось.

– Грядёт беда, брат и я пытаюсь оградить нас от неё, – честно признался я.

– Что за беда? – Вилсон уселся на кровати.

– Я поведаю об этом за трапезой.

Вилсона не удовлетворил мой ответ, и он ещё сильнее сжал мою лодыжку. Я сдался.

– Через неделю к нам постучится чудовище под личиной человека. Отец впустит его и… – Я закрыл глаза, так больно было вспоминать об этом. Вспоминать будущее? Или альтернативу того что может случится?

– И что? – Поторопил меня брат.

– Он убьёт всех нас, – выдохнул я.

Я сказал правду. Потому как в тот день и моя жизнь оборвалась.

– Тебе это что приснилось, баранья башка?

В голосе и словах Вилсона скользило недоверие.

– Отнюдь, брат, – возразил я. – Господь даёт мне шанс всё исправить, и я не премину им воспользоваться.

– Ты странный до жути, – заключил Вилсон, отпуская мою ногу.

И в этот момент послышался крик петуха. Скоро рассвет.

Помолившись об успехе задуманного, я вошёл в общую комнату, там где мы принимали пищу и хранили кухонную утварь. Мать уже накрывала на стол. Кисель из бобов. Такая простая пища. Но в этот момент я чувствовал жуткий голод и чувствовал силы выхлебать десять мисок с бобами. Но поведать о надвигающейся опасности я должен до еды.

Все мы, кроме мирно спящей малышки Агнессы собрались за столом. Я сидел между братьями. Отец произнёс коротенькую благодарственную молитву, и все вознамерились уже было приступить к пище, но я взял слово.

 

– Прошу вас, погодите немного с трапезой, – все неохотно отложили ложки и уставились на меня – кто с интересом, кто с раздражением. – Через семь дней в нашу дверь постучатся. Путник будет выглядеть как мужчина, но то будет зверь в обличие человека. Зверь обладает не дюжей силой и умением подчинять разум слабых. Однако он не сможет войти, коли его не пригласить. Зверь тот откажется от нашей пищи и воды, потому как питается он только кровью человеческой. С отцом он управится первым…

Тут батюшка не выдержал и хлопнул кулаком по столу.

– Хватит нести бред, – прорычал он.

Все вздрогнули, я же оставался спокойным и попробовал достучаться.

– Всей душой мне хотелось бы, чтобы то, о чём говорю было бредом. Но это не так. Зверь придёт к нам и вы сами, батюшка, пригласите его. А потом он останется. Пока не насытится.

Только у младенца Ганта проступил ужас в глазах. Все остальные смотрели с явным скепсисом.

– Донс, замолчи, ты пугаешь брата, – не выдержала мать. – Мир полон опасностей, но Бог не без милости…

– И поэтому я здесь, – перебил её, вызвав гнев отца.

– Богохульник! – Крикнул батюшка, вскочив из-за стола.

Поняв, что киселя меня могут лишить, а я был жутко голоден, отложил ложку, схватил миску с едой обеими руками и начал из неё пить. Сделал столько глотков сколько успел, пока отец за уши не вытащил меня из-за стола и не заставил на коленях читать покаянную молитву.

Отец, упрямый как осёл! Тут же упрекнул себя в не почитании родителей и прочёл короткую покаянную молитву. Ну это надо же быть таким непробиваемым болваном! Снова упрекнул себя в не почитании и постарался унять бушующую бурю ярости.

Неужели я ничего не смогу сделать? Неужели они погибнут? Если отец впустит чудовище, то…

– Донсушка, иди поешь, – в своих мыслях я не заметил сидящую рядом мать.

Я кивнул и вернулся за опустевший стол. Матушка наполнила мою миску до самых краёв.

Шестнадцатое июня. С каждой минутой опасность всё ближе. Шестнадцатое июня тысяча семьсот сорок первого… Почему эта дата мне знакома? И тут меня озарило. Верниги! Сегодня их младшая дочь скончается от отравления. Только через несколько дней её сестра признается в том, что та съела красных ягодок. Волчьего лыка.

– Матушка, а где живут Верниги?

– Ясно где, у старого колодца, напротив часовни.

Я рванул из дома и дал стрекоча к старому колодцу. Дать стрекоча… Сложно свыкнуться что теперь в теле ребёнка я могу давать стрекоча. Бежал я к дому Вернигов не разбирая дороги, а в сознании оживали старые образы тех мест, где я когда-то жил. Где я жил теперь.

Прибежав на место забарабанил в дверь.

– Кто там? – Раздался женский голос.

– Средний сын Браунигов, – ответил я.

Меня впустили. Хозяйка смотрела с интересом и подозрением.

– Ваша младшая дочь, где она? – Спросил я едва отдышавшись.

– Витка-то? – Интерес в глазах женщины возрос, наверно посчитала меня юным ухажёром.

Вита? Не помню имени. Но на всякий случай кивнул.

– Она с Миленой по грибы пошла.

– Милена это её сестра? – Уточнил я.

Женщина кивнула. Так, значит скоро они будут здесь. Придёт ли Вита сама или её принесут я не помнил.

– А тебе, собственно, зачем Витка?

– Угли. Где у вас угли?

Хозяйка немного опешила, но верно решили, что за углями меня послали родители.

– Да мы в печь последние покидали, – произнесла женщина.

Я просочился мимо хозяйки, которая, к счастью, не остановила меня, к печи и не поворачиваясь дал ей указание:

– Приготовьте ступку, пестик и стакан воды. Поживее, пожалуйста.

Женщина немного постояла. Наверно очень странно было слышать указание от чужого ребёнка в собственном доме. Но хозяйка оказалась куда более доходчивой чем мой осёл отец. Снова упрекнул себя в не почитании родителей.

Ступку с пестиком и стакан воды она подала одновременно со стуком в дверь. Стучали сильно. Не по-детски. Значит Виту всё-таки принесли. Женщина от резкого и громкого стука переполошилась и побежала к двери. Я же не обращая на него внимание, достал из печи угли и начал толочь в ступке, а измельчив, побросал в стакан с водой.

– Боже правый, что стряслось?! – Раздался голос хозяйки. – Виточка! Что с ней?!

– Милена прибежала, сказала, что Витка упала, – раздался мужской голос.

– Милена, что с ней? Что случилось? – Голос женщины.

– Мы грибы собирали и вдруг она как брыкнется… – тоненький детский голос.

Закончив с приготовлением, я взял стакан с растворённым в воде углём и двинулся навстречу голосам. Надеюсь ещё не слишком поздно. На меня воззрились три пары перепуганно-изумлённых глаз.

– Быстрее, приведите её в себя нюхательной солью и дайте ей это, – распорядился я.

– Что дать? – Мужчина покосился на стакан с чёрной жидкостью у меня в руках, а потом перевёл взгляд на меня. – А это ещё кто?

– Средний сын Браунигов, – ответила за меня хозяйка.

– Вита отравилась Волчьем лыком. Если не промыть желудок, она скончается.

– Откуда тебе знать? Тебя с нами не было? – Возмутилась Милена.

Я подошёл к лежащей без сознания девочке и поднял её руку, продемонстрировав на пальцах следы от сока красных ягод. От моего прикосновения девочка с растрёпанными русыми волосами зашевелилась. Нюхательная соль не потребовалась и я, не встретив сопротивления от стоящих рядом мужчины и женщины поднёс к губам Виты стакан с измельчённым углём. Сопротивление девочка оказывала слабое и я, разжав пальцами её губы стал вливать то, что могло её спасти. И хотя некоторая часть жидкости пролилась, я видел по дрожанию горла, что она сделала несколько глотков. Через короткое время наступил рвотный рефлекс. Я перевернул Виту навзничь, упёршись коленкой ей меж рёбер. Девочку стошнило. Среди чёрной жижи угля показались красные не до конца переваренные ягодки Волчьего лыка.

Дальше я ждал. Меня отвели в большую комнату, а сами остались с Витой. Милену послали за здравником. А я сосредоточено молился. Молился о том, чтобы на этот раз всё случилось по-другому, о том, чтобы на этот раз убило не чудовище нас, а мы – чудовище.

– Сынок, подойти к нам, – позвал меня мужчина, оказавшийся отцом девочек.

Я прошёл в спальню. Вита сидела на кровати. Рядом толпилась хозяйка, Милена и седовласый здравник.

– Это тот мальчик, средний сын Браунига. – Пояснил приведший меня мужчина.

– Отрок, – обратился ко мне здравник, – откуда ты узнал, что девочке нужно промывание углём?

– Я немного сведущ в медицине, – ответил я, ловя себя на мысли до чего нелепо это звучит из уст осьмилетнего ребёнка.

Хозяин с хозяйкой переглянулись. Здравник поднял брови.

– А как ты узнал, что Вите потребуется помощь? Тебя же не было с девочками? – Изумилась женщина.

– Мне ведомо будущее, – ввёл я в ступор всех присутствующих. – Теперь, когда я вижу, что с девочкой всё хорошо, позвольте откланяться.

Я хотел было развернутся, но Вита схватила меня за руку.

– Спасибо тебе, средний сын Браунигов, – тоненьким голоском поблагодарила она меня.

Я улыбнулся.

– Прощай, Вита. Ешь хорошо, спи спокойно.

Получилось! Получилось! Если я спас жизнь Виты, то смогу изменить и другое. Смогу спасти жизни моей семьи, жизни детей маркиза, душу Алины…

Пошёл я не в свой дом, а направился в монастырь, к отцу настоятелю. Дорога была долгой, к счастью дом Божий был построен на холме и хорошо проглядывался.

Вот они – стены монастыря. Стены, которые я знаю лучше собственного дома.

– Misericordia Dei, frater honestus. Ae exivi a patre meo2, – обратился я к монаху, отворившему мне двери.

Тот недоверчиво окинул меня взглядом.

– Проводи, честной брат, дело у меня срочное. Отлагательств не терпит, – напирал я.

Монах, который, наверно решил, что я посланник от кого-то важного, повёл меня. Я прекрасно помнил дорогу. Утоптанная тропа. Ухоженный сад. Плодовые деревья. А вот и само торжественно возвышающееся строение монастыря. Мы вошли внутрь. Наши шаги отдавались гулким эхом, отлетающим от каменных плит. Я проследовал за монахом по проходу мимо келей и, наконец, мы вошли в трапезную. Братия уже начали завтракать. Настоятеля, к которому я всегда питал самые светлые чувства и глубоко уважал, заприметил во главе стола. Более он от других ничем не отличался.

– Angelus ad prandium, honestis patres3, – поприветствовал я присутствующих прежде чем успел вставить слово приведший меня монах.

– Он пришёл к вам, преподобный, сказал, что дело срочное, – пояснил монах.

Братья отложили хлеб и вопросительно уставились на меня. Послышались перешёптывания.

– Hus, fratres. Prandium communica nobiscum, puer4, – распорядился настоятель.

Я поблагодарил и занял свободное место. Шёпотом произнёс благодарственную молитву и приступил к незамысловатой трапезе.

Потом братья разошлись, а я последовал за настоятелем. Преподобный слышал, что я следую за ним, но не обернулся до тех пор, пока мы не оказались в его обители.

– Eminenza La Tua Reverenza5 – Обратился я.

– Più non attendo il tuo soccorso, amore. Quomodo haec res latine dicitur?6 – ответил настоятель также на латыне.

– Ex his moenibus Reverentiam Tuam7.

Я подошёл к полке с манускриптами, поднялся на цыпочках и нажал на третью сверху и пятую справа книгу. Сработал рычаг и нижний стелаж развернулся обратной стороной. Достав тяжеленую синюю книгу, которую в прошлой жизни дал мне настоятель для изучения латыни, положил её на стол.

Должного эффекта я добился: никто вне стен монастыря не знал о рычаге в обители настоятеля. Он подошёл ко мне ближе, присел так, чтобы наши глаза оказались на одном уровне и произнёс:

– Dic mihi omnia8.

Возвращался я домой из обители в сопровождении настоятеля и одного из честных братьев. Завидев меня Гант опрометью ринулся в дом, и через пару секунд нам на встречу вышли мать с отцом и старшим братом. Не знаю о чём именно шёл разговор между настоятелем и родителями, но он сразу возымел эффект. Матушка с батюшкой стали смотреть на меня как на животворящую икону, а говорить – вкрадчиво и чуть ли ни с придыханием. Чувствовал я себя от того не в своей тарелке, но главным было их спасение и убийство чудовища, а благодаря настоятелю мои слова стали восприниматься в серьёз.

Впрочем, перед сном я узнал, что рассказал обо мне Его Высокопреподобие.

– Ты и впрямь пророк Божий? – Огорошил меня Вилсон.

– Эээ… точнее сказать я знаю грядущее и могу предотвратить нависшую опасность.

Я, отец Брауниг, не взял на себя грех назваться пророком. Может Его Высокопреподобию так и показалось, но кем я не являлся, тем не являлся.

– А правда, что к нам придёт монстр чтобы всех сожрать?

 

Я посмотрел в глаза моему маленькому старшему брату.

– Молись Богу и ничего не бойся, Вилсон. Мы с братьями сделаем всё, чтобы защитить тебя, родителей, Ганта и малышку Агнессу.

На лице Вилсона отразилось раздражение.

– Я твой старший брат, а ты ведёшь себя так будто это ты старший.

Я улыбнулся и взъерошил непослушные кудри волос на голове Вилсона:

– Ты всегда будешь моим старшим братом.

Утром я проснулся знаменитым на всю Малтию. Весть о том, что я пророк и что я нынче спас малютку Виту благодаря дару и Божьей воле облетела все дома в округе и вот перед моим домом собралась толпа добрых мирян.

– Гансушка, ты проснулся? – Матушка неторопливо приблизилась к моей кровати. – Люди со вчерашнего дня начали собираться под окнами. Не скажешь им пару слов, если тебе не трудно?

– Или мне прогнать их, Гансушка? – Подошёл к нам отец.

Отец ещё никогда не называл меня Гансушка насколько я помню. Но всё бывает в первый раз.

– Не нужно батюшка. Спасибо за беспокойство, матушка. Я выйду к этим добрым людям только прочитаю утреннюю молитву.

– Ты и впрямь пророк Божий? – Различил я из общего гомона толпы.

– Скажи, что будет с моим нерадивым сыном? Как мне направить его на путь истинный? – Другой голос.

– А каков будет урожай в следующем году?

Я поднял руку, и все тут же затихли. В глазах собравшихся людей я видел любопытство, недоверие, страх, надежду. Мне хотелось защитить их, оградить от опасности настолько насколько возможно, и я заговорил.

– Всё ведомо только Господу. Я же знаю ровно то, что открылось мне. Скоро в нашу любимую Малтию придёт зверь в обличие человечьем. Очень сильный зверь и двадцати мужчинам не совладать с ним. А тех, кто слаб волей он может подчинить и заставить служить себе. Этот зверь питается человеческой кровью и ничем другим. И нет в нём ни капли жалости.

Теперь единственной эмоцией в глазах людей был страх и я поспешил их успокоить.

– …Но нет того зверя, с которым нельзя совладать с Божией милостью. И этот зверь уязвим. Страшится он распятия, святой воды и Божьего света. Не под силу ему войти в круг из соли и его можно сразить, загнав в сердце заточенное осиновое древко. И не может он переступить порог дома без приглашения. Когда хотите позвать гостя говорите ему: «Я тебя не приглашаю» и коли это будет зверь, войти он не сможет, но добрый человек, знающий нашу хитрость легко перешагнёт порог.

Вот и настал тот роковой день. Двадцать второе июня тысяча семьсот сорок первого года. Отец до последнего не хотел уходить из собственного дома. А матушка до последнего не хотела оставлять в нём меня. Гант беззаботно веселился. Агнесса плакала. А Вилсон. Вилсон попросил меня разделить опасность с ним, сказал что готов положить жизнь коли то потребуется. Я же ответил, что он уже сделал это – пожертвовал собой, спасая меня. Теперь очередь за мной.

И вот я – единственный из Браунигов, оставшихся в доме на эту ночь. Но я ни один. Со мной Бой, Его Высокопреподобие и двадцать четыре монаха. Ловушка расставлена. Осталось только ждать.

В дверь постучались.

– Ещё солнце не село, – заметил один из монахов.

Дверь открыл сам настоятель и я с удивлением услышал детский голос недавно спасённой девочки.

– Зачем ты здесь, дитя? – Спросил Его Высокопреподобие.

– Я хотела увидеть Донса. Донс здесь?

Я подошёл к двери.

– Вита, зачем ты пришла? Ты разве не знаешь, что сегодня нельзя выходить?

Наверно произнёс я это слишком грубо, потому как у девочки на глазах выступили слёзы.

– Я тебя не приглашаю, – улыбнулся я.

Вита сначала взглянула на меня непонимающе, но потом тоже улыбнулась и прошла внутрь. Дверь за ней заперли. Я отвёл девочку в дальний угол.

– Сегодня очень опасно, особенно здесь, Вита, зачем ты пришла? – Повторил я, но уже более мягко. Никогда не переносил женские слёзы.

– Я пыталась выйти из дома и раньше, но сбежать удалось только сегодня.

– Сбежать?! – Я схватился за голову. – Бедные твои родители небось ищут тебя, волнуются.

– Нет-нет, я предупредила сестрёнку, что буду у тебя.

– Это ещё хуже, – вздохнул я.

Вита вытащила из кармана подола тряпичную куколку и протянула мне.

– Это тебе, на удачу. За то, что спас меня. Вернее, этого конечно мало, чтобы отплатить тебе, просто это – самое дорогое, что у меня имеется…

Я не дал ей договорить, взял куклу и чмокнул девочку в щёку. Вита тут же раскраснелась как спелая вишня, а к щеке приложила ладонь будто мои губы её обожгли и хотела было дать стрекоча, но я удержал её за руку.

– Не уходи, уже поздно. Придётся тебе остаться здесь, но заклинаю, не выходи из круга соли, который я сейчас вокруг тебя нарисую и ни при каких обстоятельствах не смотри в глаза незнакомцу который должен прийти сюда. Ты поняла? Кивни если поняла. – Вита кивнула. – Вот и умница.

Время в ожидании чудовища тянулось серой вечностью. На улице начало смеркаться и все мы застыли в ожидании. Вита и двое братьев притаились в подвале, девочка сидела в обрисованном солью круге, а монахи держали наготове заточённые осиновые колья. В спальне засели семеро наших честных братьев, вооружённые заострёнными палками осины и распятиями. Четырнадцать братьев караулили снаружи – монстр не должен уйти! За столом на кухне, перед входной дверью, имитируя поздний ужин, сидели мы трое – Его Высокопреподобие в роли отца семейства, честной брат Итер в мирской одежде в роли сына отца семейства и моего старшего брата и я. Перед нами налиты миски с супом, к которому никто из нас не притрагивался, в кружках – святая вода.

За окном солнце кровавыми всполохами закатывалось за горизонт. Сердце начало биться чаще. Вот он. Момент. Момент, к которому я шёл всю сознательную жизнь. Прошлую жизнь. Возможность убить чудовище. На лице брата Итера читалось напряжение, а вот настоятель, напротив, был расслаблен как будто мы собирались не сразится с монстром, а готовились к вечернему богослужению. Братья на улице, в спальне и подвале должно быть тоже волновались, но все они преисполнены решимости и готовы положить жизнь за богоугодное дело, в этом я был уверен.

Раздался стук в дверь.

Началось.

– Кто там? – Произнёс настоятель будничным голосом.

Я невольно позавидовал самообладанию Его Высокопреподобия.

– Впустите изголодавшегося путника, добрые люди, – раздался из-за двери до боли знакомый голос – голос, который я не слышал тридцать пять лет, но не смогу забыть вовек.

Настоятель поднялся со своего места и прошёл к двери. Неспешно снял щеколду и отворил дверь.

– Ну заходи, добрый путник, раздели с нами трапезу.

Трапезу! Миряне так не говорят. Но монстр колебался не из-за этого. В чём дело? Почему он не заходит? Почуял неладное или.. Он не может войти! Настоятель здесь не живёт, это не его дом! Здесь живу я.

– Проходи, путник, – произнёс я, подивившись спокойствию, с которым звучал собственный голос.

Чудовище вошло в дом. Ловушка сработала.

Темноволосый, высокий, весь в чёрном. Оживший детский страх. Рукой я нащупал заострённое осиновое древко, прикреплённое к нижней части столешницы.

– Сын, налей нашему гостю угощение, – обратился настоятель к брату Итеру.

– Да, отец, – ответил честной брат и направился к бидону со святой водой.

Я остался сидеть за столом и поймал себя на мысли, что сверлю монстра взглядом.

– Откуда путь держите? – Начал непринуждённую беседу настоятель, обхватив рукой свою кружку со святой водой.

Монстр посмотрел на меня своими хищными зелёными глазами. Заострённые скулы на худом лице с тоненькой полоской губ придавали ему какую-то особую кровожадность. Но что меня больше всего удивило, так то, что он не узнавал меня!

– А почему я должен узнать тебя? – Вдруг спросило чудовище.

Я обомлел. Вот чего мы все не предусмотрели: оно читало мысли. А раз оно знало о чём мы думаем, то могло и предвидеть наш следующий шаг.

– И кстати, что меня удивило, – продолжил вурдалак с видом и тоном голоса, будто вело светскую беседу, – так это то, что дикий страх обуревает лишь одного из вас, – он покосился на брата Итера, а потом резко наклонился ко мне. – Esne aegra, puella?9

Одновременно с настоятелем мы плеснули в морду чудовища наши чаши со святой водой. Раздался истошный нечеловеческий вой из горла носферату, от поражённых участков его плоти пошёл пар и дом наполнился запахом палёной кожи. Монстр вскочил на ноги, но тут брат Итер вылил на кровопийцу бидон со святой водой. Чудовище повалилось на пол и затряслось в судорогах. Нечестивый горел. Горел от святой воды.

– Рӕстӕг ӕрцыд!10 – Воскликнул настоятель.

Тут же из спальни и с улицы к нам вбежали братья, вооружённые кольями.

Завидев новую опасность нечестивый перестал корчиться на полу и ринулся на монахов, разом, повалив семерых. Однако было видно, что стоило это ему неимоверных усилий и следующую атаку он уже не сможет отразить. И монстр тоже это понимал. Вместо того, чтобы бороться с нами он метнулся в окно. В то самое окно, которое в той прошлой жизни, помогло мне спастись от него же. Теперь оно сослужило аналогичную службу чудовищу.

Нет! Он не уйдёт! На мгновение, обезумев от досады, я схватил осиновый кол, прикреплённый к столешнице, и собрался было кинуться вслед за чудовищем, но мои ноги вдруг обхватили детские пальчики.

– Не ходи, не ходи! – Хныкала Вита, повиснув на мне всей своей тушкой.

– Пусти! – Крикнул я.

– Не ходи, останься со мной! – Упиралась девочка.

– Пусти!

– Не ходи, не бросай меня!

Мои шансы один на один с чудовищем особенно в детском теле были катастрофически ничтожны. Если бы Вита не остановила меня, то… В общем я остался с ней и, наверно, благодаря ей на этот раз избрал путь мирской жизни.

Однако попыток найти и уничтожить монстра я никогда не оставлял. В тот день я поклялся себе в этом. Его Высокопреподобие подарил мне скреплённую бумагу в кожаной обложке. В ней я решил записывать все упоминания о монстре.

Я надрезал ладонь, обмакнул перо в собственную кровь и сделал первую запись: «Клянусь бессмертною душой не иметь покоя доколе не будет изничтожен проклятый вурдалак, что безвременно лишил меня семьи».

2лат. Милости Божией, честный брат. Проводи меня к отцу настоятелю
3лат. Ангела за трапезой, честные отцы
4лат. Тише братья. Раздели с нами трапезу, отрок
5лат. Благословите, Ваше Высокопреподобие
6лат. Благословляю, сын мой. Откуда тебе ведома латынь?
7лат. Из этих стен, Ваше Высокопреподобие
8лат. Поведай мне всё
9лат. Не боишься меня, маленький мальчик?
10лат. Время пришло!
Рейтинг@Mail.ru