Елена Станис
Осиновый кол прилагается
Кони чуть замедлились, а карету начало потрясывать. Я выглянула в окошко: вдалеке синими очертаниями среди скал возвышался замок. Теперь я поняла, почему скалы назвали синими. Прекрасная оптическая иллюзия. Короткие синие волны света, окрасившие частицы пыли и влаги, создавали волнующий фэнтезийный образ.
По мере приближения к месту назначения, синева рассеивалась и можно было лучше рассмотреть величественный замок, окружённый крепостной стеной с башнями и узкими бойницами.
Мы подъехали к подъёмному мосту. До нас донесся окрик «Открыть ворота». Мост с шумом начал опускаться, а решётка за воротами со стальными четырехгранными прутьями поднялась, открывая путь внутрь крепостной стены. Самым высоким строением внутри был каменный донжон, соответствующий десятиэтажному зданию моего мира.
Внутри крепостной стены росли яблоневые, абрикосовые и грушевые плодоносные деревья. Радовали взгляд цветники сизой гвоздики, ветреницы и бергении. По разным сторонам замка были выкопаны колодцы. Из укромно примостившейся рядом с донжоном голубятни доносилось воркование голубей. Неподалёку возвышалась часовенка.
К нам подошёл мужчина в серых одеяниях опрятного вида. Сразу стала заметна солдатская выправка встречающего.
– Его сиятельство Бертрам Олиньи Клоре де Виена, божьей милостью маркиз Виены ждёт вас. Прошу следовать за мной.
Мы двинулись следом за ним. Камер-лакей (не знаю как именно называлась его должность, но мысленно я присвоила ему чин камер-лакея) повёл нас коридором с арочными окнами к главным воротам жилой части замка.
Двое стражников распахнули тяжёлые дубовые ворота, и мы зашли в здание. Внутри оказалось холоднее, чем снаружи, я поёжилась, но уже через пару секунд напрочь забыла о холоде зачарованная атмосферой величественного строения и не могла удержаться, чтобы перестать крутить головой, восхищаясь изысками самого настоящего старинного замка. Каменная кладка, штандарты с изображением лошадей на стенах, лепнина на потолке, манекен в стальных пластинчатых доспехах у стены. Наши шаги отдавались гулким эхом, что усиливало мрачную готическую романтику.
Камер-лакей приостановился возле двухстворчатых дверей, охраняемых двоими стражниками, открыл их и шагнул внутрь.
– Священник Брауниг и здравник Тилли с учеником прибыли, ваше Сиятельство! – Зычно доложил он и, очевидно, получив разрешительный знак, отступил на пару шагов, пропуская нас внутрь.
Первым вошёл отец Брауниг, а я – вслед за учителем, то есть последней. Зал, куда мы попали казался размером со средненький стадион. Под ногами лежал камыш (предполагаю, что для нейтрализации неприятного запаха), благодаря зажжённому камину воздух был значительно теплее, чем в коридоре. Стены украшали гобелены со сценами охоты. На возвышении стоял напоминающий трон увесистый стул, на котором восседал тучный мужчина в парчовой котарди. Несмотря на почтенный возраст его лицо сохранило остатки былой привлекательности. Моё внимание привлекла картина в полный рост, на которой был изображён светловолосый всадник на белом коне. Сходство этого грузного мужчины на троне с тем, что был изображён верхом угадывалось с трудом.
Рядом с ним стоял седобородый сутулый мужчина, осматривающий нас более доброжелательно, нежели маркиз. У подножия стула-трона развалился песочный грейхаунд. При виде нас собака задрала голову, но не издала ни звука.
Брауниг и Тилли склонились в поклоне, я повторила за ними.
– Я пригласил вас, чтобы прояснить болезнь моей дочери и предотвратить дальнейшие осложнения. Но в любом случае, всё что касается Селесты и её болезни не должно выйти за пределы Синих скал.
– Если вы преуспеете, получите достойную награду, – добавил сиповатым голосом, стоящий рядом с маркизом седобородый советник.
Тут двери отворились и в зал зашёл Натаниэль Кристан, уже знакомый мне высокомерный граф. От него пахнуло цитрусово-лавандовым ароматом с нотками кумарина и ванили. На нём как влитой сидел искусно вышитый сизый редингот с витиеватым рисунком, выполненным металлической ниткой. Грейхаунд подбежал к нему, активно виляя хвостом, Натаниэль потрепал пса по холке. Как только аристократ поравнялся с маркизом, их сходство стало очевидным: сын являл собой прекрасную молодую и худощавую копию его сиятельства.
И в этот момент я почувствовала себя так ущербно, как не ощущала до этого. Напротив источающего аромат лощённого франта стояла я, в холщовой рубахе, не накрашенная, с обкромсанными волосами, ещё и притворяющаяся парнем. Страшненьким таким парнем. И чего только Каллиста во мне нашла?
– Моё почтение, сиятельный отец, – поприветствовал Натаниэль маркиза.
– Будь здрав, сын, – ответил Бертрам Олиньи Клоре де Виена.
Мы снова поклонились, теперь уже – наследному сыну.
– Покажи гостям комнату сестры, – кивнул маркиз Натаниэлю, – Жозеп! – Крикнул он в пустоту. Двери залы тут же отворились и возник камер-лакей. – Распорядись о комнате для сударей и пусть на них накроют сегодня ужин в большом зале.
– Слушаюсь, ваше Сиятельство, – поклонился камер-лакей Жозеп.
– Благодарим, ваше Сиятельство – склонился в поклоне Донстон Брауниг, а за ним Тилли и я.
– Прошу следовать за мной, – обратился к нам Натаниэль Кристан и двинулся к выходу.
Он шёл быстрым шагом, так что мы втроём едва поспевали. Чуть пройдя по коридору, Натаниэль стал резво взбираться вверх по винтовой лестнице. Пройдя по моим меркам этажа четыре, он вошёл в дверной проём и далее двинулся по более узкому в сравнении с нижним, коридору. Из стен через каждые два метра торчали металлические держатели для факелов, но ни один факел не был зажжён, но света из стрельчатых окон хватало, чтобы разглядеть куда наступаешь.
Граф открыл одну из деревянных дверей и прошёл в светлую опочивальню, мы проследовали за ним. Комната оказалась довольно просторной, метров двадцать пять я бы сказала, и хорошо освещённой благодаря двум стрельчатым окнам. На полу лежала медвежья шкура, на стене висел гобелен, изображающий гуляющую у пруда молодую пару. На полу стояли три изысканные метровые вазоны. Рядом с окном дубовый столик со стулом. На столе стояло зеркало, письменные принадлежности, томик Библии и незаконченное вышивание. Кровать с розовым балдахином стояла у стены. На кровати сидела девушка в длинном молочного цвета платье, светло-русые волосы убраны в высокую витиеватую причёску. У ног девушки примостился серый грейхаунд. При виде нас, незнакомцев, собака ощетинилась.
– Лежать, – скомандовал Натаниэль Кристан и животное тут же повиновалось, но настороженных глаз от нас не отвела. – Как чувствуешь себя? Болит рана на шее? – Обратился он к девушке.
– Нет, всё хорошо, не стоило об этом вообще беспокоиться, – ответила она мелодичным голосом и подняла на нас голову.
Натаниэль представил нас друг другу.
– С отцом Браунигом ты уже знакома, это – здравник из Сторнула Грэг Тилли. А это, – он выразительно посмотрел на меня, – ТОД.
Ну вот почему он сделал ударение на моём имени, типа: это ТОД! тот самый, неадекватный, от которого лучше держаться подальше! Вот что он ко мне прицепился?
– Моя сестра Селеста Виенская, – кивнул он на девушку.
Мы все поклонились. Она – мило улыбнулась. Ну конечно, милая, голубоглазая, богатая, ещё и с длинными волосами (чем я благодаря учителю похвастаться больше не могу), немудрено, что Эгберт ею увлёкся. А может и влюбился. Насколько это у них серьёзно? Тут мой взгляд упал на запястье девушки – мой серебряный браслет. Что ж видно серьёзно. Я улыбнулась: пусть носит, кажется они с Эгбертом хорошая пара.
– Госпожа, позвольте взглянуть на рану, – подошёл к ней ближе отец Брауниг.
– Право, не стоит, рана пустяковая, не о чем беспокоится, – запротестовала Селеста, но тем не менее оттянула ворот платья, обнажив две ровных отметины в трёх сантиметрах друг от друга.
– Как вы их получили госпожа? – вкрадчиво спросил священник.
Между бровей девушки пролегли морщинки.
– Не помню. Правда не помню. Я ведь хожу во сне. Я – сомнамбула, – она нервно хихикнула, – и я была в саду, когда какое-то животное меня укусило.
– Какое именно животное? – насторожился Донсон Брауниг.
– Я не помню. Я спала.
– А что вы видели во сне, когда спали? – Продолжал опрос священник.
– А это важно? – Округлила свои и без того большие глаза Селеста.
– Да, госпожа.
– Мне снилось будто я стою рядом с мужчиной, – она робко покосилась на брата, тот демонстративно закатил глаза.
– Что это был за мужчина? – Не унимался Брауниг.
Селеста снова мимолётом глянула на Натаниэля, но всё же продолжила:
– Незнакомый. Но мне отчего-то сделалось страшно, очень страшно. Его глаза были… будто налиты кровью. Но это же просто сон, правда?
– И что потом? – Подключился Натаниэль Кристан.
– Он сказал, что я достойна быть с ним в первом мире, а потом… поцеловал меня в шею.
– Я убью его. – Процедил граф.
– А больше, госпожа, больше вы ничего не помните? – Уточнил отец Брауниг.
Селеста отрицательно покачала головой.
– Я могу нарисовать его портрет, если вы опишите незнакомца из сна, – предложила я, стянув на себя взгляды всех присутствующих.
– Умеешь рисовать? – Поднял бровь Натаниэль Кристан.
– И довольно неплохо, – похвалила я себя.
– Хорошо, – кивнул граф. – Но сначала, – он окинул взглядом Браунига и Тилли, – помоетесь и отужинаете с нами в большом зале.
– Нужно обработать рану госпожи, что б не загноилась, – добавил Грэг Тилли.
– Ладно, только не скормите сестре волчьи ягоды, поганки или ещё что-нибудь ядовитое, – усмехнулся Натаниэль, сверля меня взглядом.
– Всё яд, всё лекарство. То и другое определяет доза, – процитировала я Парацельса.
– Не дерзи, – осадил меня учитель.
– И не думала.
Граф только поднял бровь так, как только он умеет это делать и вышел из комнаты. Мы поклонились Селесте и тоже вышли. За дверью нас ждал Жозеп. Несмотря на протесты учителя о том, что сначала нужно обработать рану госпожи, камер-лакей настоял на том, чтобы выполнить приказ маркиза и отвести нас в предназначенную комнату.
По дороге он показал нам гальюн. Надо же какой продвинутый замок, самый настоящий деревенский туалет вместо ночных горшков! Воняло конечно из крошечного помещения изрядно, но зато не придётся ходить на горшок как в детском саду, а потом искать куда его вылить.
Затем провожатый повёл нас наверх по винтовой лестнице. О, я буду жить в настоящем замке как принцесса! Спать в кровати под балдахином! Как же это романтично, несмотря ни на что.
– Вот ваша комната, – проговорил Жопеп, открывая перед нами дверь в …келью с тремя кроватями!
Что?! А где комната с большой кроватью под балдахином?! Моё ожидание сказочного и восхитительного скукожилось и выкинуло себя в угол. Масюсенькая комнатка, в которой чудом уместились три узенькие-узенькие кроватушки и маленький столик с сундочком вместо табуретки под узеньким стрельчатым оконцем. И никаких тебе шкур на каменном полу или гобелена на стене. Зато посерёдке, заняв всё оставшееся свободное пространство стоял чан с водой. Большой. Но лечь в нём не получится, мыться можно только сидя. На столе я заметила предлагающееся самодельное мыло и одно (одно!) полотенце.
Расшаркивание Грэга Тилли и отца Браунига перед камер-лакеем я как-то пропустила, застыв с, могу представить себе каким выражением, перед выделенными нам троим маркизом апартаментами. Нет, я ещё могу понять, если бы подобное предложили нам крестьяне, которые сами еле ютятся в маленькой хижине, но маркиз целого громадного и большей частью пустующего замка! И одно полотенце! Одно на троих! Какой же скряга этот маркиз, приказывает срочно явится, а сам и разместить гостей толком не может.
– Алина, мойся первая, – тихо прошептал мне на ухо Грэг Тилли, – Иди сейчас, а то вода остынет.
– А что воду менять не будут? – Опешила я. – Одна на троих?
– Ну, дело хлопотное, видать не будут. Давай побыстрее, девочка. Мы с отцом Браунигом покараулим за дверью. Никто к тебе не войдёт.
Мнда, по сравнению с маркизом Скрудж – сама щедрость! Ладно, искупаться мне действительно не помешает. За время пребывания в этом мире я только раз обмылась в речке, когда Тилли полоскал бельё. По крайней мере помоюсь с мылом. Вода была хорошо так тёплая. Скинула одежду, залезла в чан, намылила голову, потом всё остальное и ненадолго обмякла в тёплой воде. Какое же всё-таки это благо горячая ванна, жаль я раньше этого не ценила. Но, помня об очереди, долго сидеть не стала и вылезла минут через пятнадцать. Обтёрлась единственным предоставленным полотенцем, натянула на себя то в чём была и вышла. За дверью стояли учитель и отец Брауниг, которые при виде меня заметно оживились.
– Я немного прогуляюсь по саду, – сообщила я и пошла к винтовой лестнице.
Эх, главное не потеряться и найти потом дорогу в апартаменты класса «суперэконом».
Охрана выпустила меня из замка без лишних слов. Они вообще ничего не говорили, только стояли у ворот как две горгульи.
Как только я вышла на свежий воздух меня окутало тепло солнечного дня и приятно пахнуло ароматом луговых цветов. Волосы были ещё влажные, но на солнышке они быстрее подсохнут, чем в замке. Всё вокруг так и дышало благодушием и не скажешь, что в этот мир заползли жуткие кровососущие чудовища.
«Но пока светит солнышко, опасаться нечего», – решила я и ошиблась.
Опасность пришла откуда не ждали. Прям передо мной пролетел увесистый камень размером с кулак. А за ним, чудом не попав мне в голову ещё один такой же.
– За попадание по конечности – одно очко, по брюху – два очка, по башке – три очка! – Раздался неприятно режущий слух окрик рыжего знакомца. Мерзкий Датмир.
Рядом с конопатой гадюкой стоял «почтальон», имени которого я так и не узнала и не горю желанием узнавать вовсе и ещё какой-то волосатый детина с чумным выражением на улыбающейся роже.
– Вы что ополоумели! – взвизгнула я, уворачиваясь от очередного булыжника.
– Слабоумный тут ты! – выкрикнул «почтальон». Злопамятный гад.
– Зато вы косоглазые! – огрызнулась я, но голос предательски дрогнул.
Что делать? Мерзавцы перекрывали мне путь к воротам в жилую часть. Если бы я побежала, они с лёгкостью бы меня догнали, так что спасаться бегством – не выход. За этой какофонией наблюдали стражи у ворот, но не делали ни малейшего побуждения хоть что-то предпринять. Схватить булыжник побольше и кинуть в одного из них? Тоже не выход: их трое, они увернуться, а я пока буду наклоняться позволю «заработать очки». Другой вариант: запульнуть булыжником или комком земли (что уж достану) в стражника и тот волей-неволей вмешается.
Пока я размышляла камень попал мне в колено. Как больно! Нет, только не плакать, не доставлю негодяям такой радости.
– Что вы творите!? – Раздался знакомый голос неподалёку.
Эгберт! Милый Эгберт, ты снова спасёшь меня… Я потеряла бдительность и камень больно стукнулся о моё плечо, оставив на ткани грязную отметину, и из глаз всё-таки полились с трудом сдерживаемые слёзы.
– Смеете нападать на гостей маркиза?! Как оправдаетесь перед его сиятельством?! – кричал Эгберт.
– Идём отсюда, – махнул рукой Датмир и «нечестивая троица» неспешно ретировалась.
– Как ты, сильно болит? – Подошёл ко мне Эгберт и участливо оглядел моё плечо. – Эти негодяи своё получат, я это так просто не оставлю.
– Господин Эгберт, – улыбнулась я сквозь слёзы, делая поклон.
– Не надо любезностей, – он придержал меня за локоть.
– Вы снова спасли меня. Мне во век с вами не расплатиться.
– Пустяки, не бери в голову, – улыбнулся мой герой. – Знаешь, когда я был поменьше эти трое и меня задирали. Тогда за меня заступался Натаниэль. Идти можешь?
Я кивнула, утирая рукавом мокрые дорожки слёз на щеках.
Мы вернулись в замок и Эгберт повёл меня куда-то вверх по винтовой лестнице. Я сначала не вникала куда именно мы идём, просто послушно шла за освободителем. А вот когда мы подошли к украшенной золотым орнаментом двери я смекнула, что что-то не так. Он ведёт меня к маркизу! Эгберт сказал, что так просто дело не оставит. Но несмотря на обиду, боль в плече и коленке я не хотела к маркизу. Вряд ли его сиятельству будет дело до обид тех, кого он, судя по предоставленным апартаментам не очень-то и ценит. Но запротестовать я не успела, Эгберт решительно распахнул дверь и шагнул внутрь, потом, видя мою неуверенность, потянул меня за собой за рукав.
– …вы представляете сколько пшеницы мы потеряем, если с каждого из шестьсот пятидесяти трёх амбаров выделим по двадцать пять бушелей?! – Донёсся до меня обрывок фразы господина седобородого советника, которого я видела рядом с маркизом.
Он говорил с графом Натаниэлем Кристаном. Больше в зале никого не было. Комната оказалась меньше, чем большая зала, но тоже весьма просторная. Шкура медведя на полу, длинный стол с деревянными креслами, пара масляных картин рядом с камином.
– Шестнадцать тысяч триста двадцать пять бушелей, – ответила я с ужасом осознав, что произношу это вслух.
Нервничая, я заняла свой мозг тем, что посчитала озвученные цифры, не просто же я поступила на физмат, мне это нравилось. Умножение на двадцать пять: умножаем на сто и делим на четыре.
Все резко обернулись на меня. На несколько секунд в зале воцарилась тишина и стало слышно как потрескивают пылающие в камине поленья.
– Натаниэль, Датмир с двумя прихвостнями кидались камнями в гостя его сиятельства. Их наглость и безнаказанность становятся недопустимыми, – наконец нарушил тишину Эгберт.
Сын маркиза шагнул к нам.
– Это они выпачкали тебе одежду? – обратился ко мне сын маркиза и не дождавшись ответа, крикнул стражникам за дверью. – Позовите Жозепа! Я разберусь с ними, брат. А что касается тебя, – он перевёл взгляд на меня, – раз уж твоя одежда испорчена, тебе отдадут камизу Датмира.
– Не стоит, – ответила я, а потом спохватившись, поклонилась сыну маркиза.
– Не утруждай себя, – махнул он рукой. – Почему не стоит?
Надевать то, что носила эта рыжая сволочь?! Ну уж нет.
– Я брезгую, – созналась я.
Наследный сын маркиза заломил бровь, а потом усмехнулся.
– Ладно, пожалую тебе кафтан со своего плеча. Им не побрезгуешь?
Я ошарашено на него взглянула, потом поклонилась.
– Сказал же не утруждай себя, – повторил Натаниэль Кристан.
– Спасибо брат, – поблагодарил за меня Эгберт.
– А как ты так быстро посчитал? – Своим сипловатым голосом вдруг спросил советник, подняв глаза от счёт. Он по-видимому всё это время был занят подсчётами бушелей пшеницы и не вникал в суть происходящего в принципе.
– Умножил, – пожала я плечами.
– А ответь-ка молодой человек, сколько будет пятьсот сорок один умножить на триста десять? – прищурился советник.
Я улыбнулась. Умножаем пятьсот сорок один на три, прибавляем ноль, прибавляем пятьсот сорок один и добавляем ещё ноль.
– Сто шестьдесят семь тысяч семьсот десять – ответила я меньше чем через минуту.
– Поразительно! – Всплеснул руками советник (очевидно такие цифры он уже умножил до этого).
Эгберт смотрел то на меня, то на советника, не понимая причём тут вообще какие-то цифры, в конце концов привёл он меня не за этим. А Натаниэль Кристан, напротив, заинтересовался и шагнул ко мне ещё ближе, рассматривая как диковинку на карнавале.
– А сколько будет четыреста сорок семь разделить на двенадцать? – Совсем оживился советник и даже как-то приосанился.
– Тридцать семь целых одна четвёртая, – ответила я после недолгих раздумий.
Советнику с его счётами потребовалось больше времени.
– Поразительно, поразительно, молодой человек! – Воскликнул он с таким воодушевлением как будто сам обучил меня грамоте и теперь хвастался этим.
Я улыбнулась. Что не скажи, а от этой похвалы мне сделалось приятно. Что ж всё-таки получила хоть какую-то пользу от физмата.
– Где ты научился счёту? А грамоту знаешь? – с долей почтения вкрадчиво спросил Натаниэль Кристан.
– С шести лет умею читать и писать, – не соврала я.
– А как ты попал к Тилли? Почему здравник? – Наморщил аристократический лоб граф.
– Лечить людей – моё призвание. – Отозвалась я, но так неуверенно будто отвечала на экзаменационный билет, который ещё не успела выучить.
– Когда закончите с поручением отца, оставайся в замке. Будешь подле меня, – сказал Натаниэль Кристан голосом, каким не спрашивают, а доводят своё решение до подчинённых.
– Спасибо ваше сиятельство, вы очень добры, но я не могу. Грэг Тилли – моя семья, я его не брошу.
Слова как-то сами собой соскочили с языка. Неужели я и правда считаю Грэга Тилли семьёй? Как бы то не было, я его не оставлю. За добро платят добром.
– Поговорим позже, иди, не успеешь переодеться к ужину, – флегматично произнёс Натаниэль.
Я поклонилась и вышла, столкнувшись у двери с Жозепом.
Не успела подняться на этаж нашего «номера», соображая в какую сторону дальше мне следует идти, как ко мне чуть ли не бегом кинулись учитель и отец Брауниг и на перебой начали расспрашивать:
– Что случилось?
– Тебя обидели?
– Всё уже в порядке, Эгберт спас меня, а сын его сиятельства обещал разобраться.
– Эгберт – славный юноша, – подмигнул мне Донсон Брауниг.
– Спас отчего? – Грэг Тилли уставился на грязный след на моей (ну то есть бывшей его) рубашке.
– В меня кидались камнями. Трое недоделков посчитали это забавным. Но всё уже хорошо благодаря Эгберту.
Эгберт… Как же приятно произносить его имя.
– Тут принесли рубашку из серо-голубого бархата. Сказали это тебе от графа, – растеряно сообщил Тилли.
Я шагнула внутрь комнаты-кельи. На моей (то есть отведённой мне) кровати лежал изысканный кафтан, расшитый серебряной нитью, с металлическими серыми пуговицами. Я залюбовалась. Потрогала мягкий бархат. Натаниэль Кристан не поскупился. От одёжки веяло цитрусово-лавандовым благовонием с кумарином и ванилью, как и от самого Натаниэля. Я поднесла рукав к носу и вдохнула аромат. Захотелось тотчас примерить его. Но идти на ужин в этом я всё-таки не решусь. А то учитель и отец Брауниг решат, что я зазналась. Ладно, сверну, чтобы аромат подольше сохранился и буду его обонять в свободное время.
Учитель одолжил мне вторую и последнюю свою чистую рубашку светло-коричневого цвета из холщовой ткани с верёвкой-подвязкой. Сам он был одет в такую же. Отец Брауниг тоже переоделся: в другой набор своих серых одежд аналогичных предыдущим, и мы под предводительством камер-лакея двинулись к обеденному залу. Жозеп провёл нас вниз по винтовой лестнице и коридором вывел к широкой деревянной двери, украшенной замысловатым орнаментом.
Итак, что я помнила из истории о трапезе в средневековом замке? Одно блюдо на несколько человек, хлебаем или, в лучшем случае, черпаем его ложкой по очереди. Руки вытираем о скатерть. В зубах ковыряемся ножом. Если нужно справить нужду – отходим в уголок, отворачиваемся и делаем своё дело.
Если бы я сделала хоть что-то из перечисленного, то «ТОД» с особой интонацией произносил бы не только Натаниэль Кристан, но и все присутствующие на ужине.
Зал для трапезы оказался немногим меньше Большого зала. От центра дальней стены тянулся длинный обеденный стол, накрытый голубоватой скатертью. В центре стола на возвышающемся стуле восседал маркиз. По обе стороны от него на дубовых стульях расположились Натаниэль Кристан и Селеста, чуть подальше со стороны графа – Эгберт. Перед каждым стулом подготовлены блюда с чем-то походившим на жидкое рагу, рядом с ними были разложены столовые приборы. Нож и большая ложка располагались справа от тарелки, две трезубые вилки – слева от тарелки, небольшая вилка с небольшой ложкой – позади тарелки. Справа два стакана, крайний из которых был наполнен водой. А рядом – тканевые салфетки в тон скатерти. Жозеп огласил наше прибытие, мы поклонились. Рядом с входом я заприметила чан с водой, на поверхности которого плавали лепестки роз.
«Для омовения рук» – догадалась я и шагнув к нему сполоснула кисти.
Ура, верно догадалась! Также (может быть даже по моему примеру) поступили Тилли и Брауниг. Потом Жозеп рассадил нас по местам: меня и учителя на стороне Селесты, Браунига – на стороне Натаниэля и Эгберта. Получилось по трое с каждой стороны от маркиза.
Без лишних приветственных слов, маркиз начал с чтения молитвы:
– Очи всех на Тя, Господи, уповают, и Ты даеши им пищу во благовремении, отверзаеши Ты щедрую руку Твою, и исполняеши всякое животно благоволения. Аминь.
– Аминь, – повторили присутствующие и взялись за большие ложки.
Рагу оказалось очень даже вкусным и даже привычным. Среди кусочков овощей я распознала цукини, томаты, луковицу. Но не успела доесть, как блюдо у меня из-под носа забрали и поставили другое – жаркое, украшенное белым цветком. Начиная с маркиза, слуга разлил всем красное вино в стакан, стоящий рядом со стаканом с водой. Я вооружилась ближними к тарелке ножом и вилкой и приступила к отпиливанию сочных кусочков. Краем глаза заметила на себе несколько любопытных взглядов: учителя и отца Браунига, которые ковыряли дичь ложкой, и Натаниэля Кристана. Что? Неужели не те выбрала приборы? Посмотрела на маркиза и его детей, вздохнула – те тоже накалывали кусочки вилкой, которые отпиливали ножом в правой руке.
– Что вы решили про болезнь Селесты? – Вдруг обратился к нам маркиз.
– Не болезнь, а укус, – поправила его дочь.
– Признаки присутствия носферату, ваша светлость, – ответил отец Брауниг. – Оно может попасть в замок через большие, в рост человека камни чёрного цвета. Прошу дозволения осмотреть все уголки замка в поиске таковых.
– Дозволяю, – разрешил его сиятельство.
Было ещё три смены блюд. Молочное желе с миндалём, овощное блюдо с сыром и пирожное с корицей. Вино «обновляли» в наших бокалах дважды.
Почувствовала, что от горячительного напитка пылают щёки я только когда ужин закончился и я поднялась из-за стола. Ещё слегка закружилась голова и я с трудом сохранила равновесия. Ну да, пить я не умела. Или вино на деле оказалось таким рьяным.
– Задержись, – очень не вовремя решил мне что-то сообщить Натаниэль Кристан и под локоть увлёк меня куда-то в небольшое помещение, дверь в которое открывалась прямо из трапезного зала.
Я хотела было возразить, но ничего путного в голову не пришло.
Помещение оказалось кладовой. Только большой замковой кладовой, куда из кухни приносили блюда для разноса гостям.
В нос ударил цитрусовый аромат с нотками ванили, исходящий от Натаниэля Кристана. Мне бы то же подошёл такой парфюм. Аристократ стоял в паре шагов от меня. Выше меня сантиметров на пятнадцать-двадцать. Вот с Лёшкой (при воспоминании о бывшем почти парне я взгрустнула) мы были почти одного роста, не приходилось так задирать голову, чтобы смотреть ему в глаза. Хотя надо признать, что глаза графа завораживают. И весь он скорее походит на мраморное изваяние, чем на человека из плоти и крови. Ровный цвет кожи цвета слоновой кожи, идеальные пропорции идеального лица. Рядом с ним даже Эгберт кажется каким-то несовершенным: нос длинноват, губы не слишком чётко очерчены, скулы низковаты. Зато от Эгберта веет теплом и мягкостью. А красота Натаниэля такая холодная, недостижимая. Я окинула его взглядом художника: обязательно нарисую или изваяю. Тут Натаниэль напомнил, что он может ещё двигаться и говорить.
– Два года назад, – произнёс он, – отец взял мен на переговоры с неким мятежным графом. Его казнили через полгода, но тогда граф, который стоял ниже нас по положению, возомнил, что может диктовать условия и откусить от Виены жирный кусок. Речи его были дерзки, но раболепие во взгляде никуда не делось. Такое же раболепие я распознаю в глазах слуг и простолюдинов. Но не у тебя.
Я сглотнула. Так вот в чём дело. Неужели думает, что я собираюсь устраивать мятеж? Я было открыла рот, но Натаниэль жестом приказал молчать и продолжил:
– Отец очень бахвалится тем, что одним из первых на континенте стал использовать вилки для еды. Гости, завидев маленькие трезубцы обычно пребывают в ступоре. а ты орудовала вилкой и ножом будто делала это уже много раз. Ты знаешь грамоту, слагаешь числа лучше, чем советник батюшки. Твоё лицо не похоже на лицо простолюдина: нос прямой и тонкий, высокий лоб, вдумчивые глаза, а руки, – он взял мои ладони в свои, отчего у меня побежали мурашки, – такие мягкие и гладкие. Тяжёлым трудом ты явно не был обременён. А эта безделушка у тебя на шее слишком изыскана, чтобы принадлежать холопу.
Он отпустил мои руки и притронулся пальцами к серебряному ключику на шее, коснувшись коже на ключице. О, похоже это самый романтический момент в моей жизни. Хмель от вина смешалась с ароматом Натаниэля и ударила мне в голову. Может чмокнуть его сейчас? И будет у меня так сказать первый поцелуй, да ещё с кем… А то, притворяясь парнем у меня так и не появится ухажёра. Никогда. Я всхлипнула. Граф отстранился будто прочитав мои мыли.
– Не знаю, как судьба сделала тебя учеником здравника, но ты явно привык к лучшей жизни, – резюмировал Натаниэль Кристан. – Откройся мне, и я стану относится тебе как к равному. Скажи, кто ты и где твои родители.
Родители… Мама! Бедная моя мама! Как же она должно быть опечалена моей пропажей. И я никогда… никогда её больше не увижу!
Слёзы заструились по моим щекам, грудь начала судорожно вздрагивать от всхлипов.
Я не видела лица Натаниэля, но он утешающе приобнял меня одной рукой. А я бросилась ему на шею и уткнулась в плечо, бархатную ароматную ткань. Мы так стояли не меньше минуты. Надо отдать должное такту Натаниэля Кристана. Я бы проплакала на его плече ещё дольше, если бы нас не прервали.
Где-то в дверях раздался голос маркиза:
– Натани… Жду тебя в западном крыле в малом зале, – послышались торопливые удаляющиеся шаги его сиятельства и брошенные напоследок негромкие, но отчётливо ясные: – Жениться тебе надо, Натаниэль, и поскорее.
Граф больно схватил меня за плечи и резко отстранил от себя. Его лицо выглядело взволновано-растерянным. Взволнованным из-за отца, наблюдавшим столь неоднозначную картину, а растерянным – из-за меня, поскольку он явно не ожидал с моей стороны такого излияния чувств.
– Несмотря на трагедию твоей семьи, не забывайся, – процедил Натаниэль Кристан сквозь зубы. – Я – сын маркиза. А ты… кроме того, мужчинам негоже… таких проявлений чувств. Это недопустимо и нарушает нормы приличия. Ты воспринял моё расположение слишком приватно и подобных злоупотреблений впредь не позволяй себе.
Граф резко развернулся на каблуках и широкими быстрыми шагами вышел из помещения обратно в трапезную и потом двинулся дальше по коридору.
Я закусила губу. Вот и испортила что-то тёплое, что могло бы между нами зародиться.
