Елена Барлоу
Добровольная зависимость
– Мама? – прошептала я с трепетом, как будто это единственное слово сняло некий груз с моего беспокойного сердца.
Как и всегда, тонкая и изящная, она лёгкими шагами оказалась рядом со мной, крепко обняла, и я с отчаянным вздохом вдохнула её запах. Снежная зима, влажный мех на воротнике её одежды и недорогие духи с ароматом горького апельсина и ванили…
Я помнила о ней всё, и до того момента даже не подозревала, что могу так сильно скучать по ней.
– Я здесь, моя крошка, я здесь, – услышала я её тонкий голос после поцелуя в щёку. – Я приехала к тебе!
Глава 21. Мечты становятся реальностью
Моя мать сама помогала мне с причёской, и я была готова к приёму, когда большие напольные часы в гостиной пробили восемь вечера. Я отпустила Анаис и встала перед зеркалом, чтобы ещё раз взглянуть на себя. Не могу не признать, как до примерки я опасалась, что платье будет смотреться на мне ужасно. Но едва ли незнающие могли догадаться о моей беременности. К тому же, учитывая, что я сама не встречалась с портнихой, стоило отдать должное мужу: он словно знал каждый дюйм моего тела, так идеально подошёл мне наряд.
– Ох, дорогая! Я до сих пор не могу поверить в то, что ты вышла замуж! – мама закрыла за горничной дверь и подошла ко мне, чтобы поправить выбившийся из высокой причёски локон. – Вы с Коллет меня страшно взволновали. Жаль, что я была неспособна побывать на ваших счастливых церемониях. Но Джорджи мне всё рассказал.
На протяжении нескольких часов, что мы провели с матерью вместе, после её приезда, она без устали расхваливала плюсы моего замужества. Без поддержки Джейсона её дальнейшее лечение было бы невозможным, мы бы потеряли дом в Глиннете и опозорились перед соседями и друзьями.
Всё же наша мать всегда была чересчур открытой и слишком простодушной. Но её неугасающий оптимизм заставлял закрыть глаза на эти мелочи даже такого скептика, как я.
– Я беспокоюсь за Коллет. Она не отвечает на мои письма, – сказала я, поправляя пояс платья. – Ты связывалась с ней?
Пожав плечами, мама бесхитростно ответила:
– Я не получала от неё вестей последние пару недель, но до этого она исправно писала нам о том, что прекрасно себя чувствует. Возможно, что-то задержало её или письма.
Эти слова меня не утешали, я чувствовала только тяжесть на душе от незнания и неизвестности. Мама встала рядом со мной, напротив зеркала, и наши взгляды пересеклись в отражении.
– Я спрашивала твою сестру, счастлива ли она.
– И что же она ответила?
– То, чего я и ожидала, – нежно улыбнулась матушка. – Счастлива, как никогда. И у неё тоже скоро будет ребёнок!
– Да, я знаю…
– Никогда не думала, что мистер Рэтмор добьётся такого успеха на службе, и Джорджи даст согласие на их брак. Видимо, меня достаточно долго не было дома!
Как же велико было её неведение, и каким сладким казалось оно мне. В отражении перед собой я видела себя, такую, какой никогда не должно было быть. Праздность и красота, какой я её никогда не воспринимала, ещё недавно были мне чужды. Горечь от осознания этих мыслей отразилась на моём лице. И от матери это, конечно, сложно было утаить.
– Что такое, милая? Ну почему же ты не улыбаешься?
Она взяла меня за руку и мягко подвела к кровати.
– Расскажи мне обо всём, что тебя печалит.
Но я скорее отдала бы руку на отсечение, чем рассказала матери про Мэгги Уолш и её брата, и какой была жизнь моего мужа в то время, и как его родной брат отнёсся ко мне поначалу, а затем просто уехал, забрав с собой некую тайну, которая до сих пор съедала меня изнутри!
Я молчала, держа тонкую руку матери в своей, а затем она поцеловала меня в лоб и сказала:
– Джейсон был очень любезен, пригласив нас сюда, к вам. Правда поначалу он показался мне немного… суровым и холодным, даже встревоженным. С другой стороны, я знала его ещё юнцом, и теперь понимаю, что он изменился.
– Ты не знаешь его, как я…
– Верно, но я видела, как он смотрел на тебя, дорогая. Поверь мне, такой взгляд может многое сказать. Ну, теперь скажи мне. Разве он обижает тебя? Поднимает на тебя руку?
Вспомнив о давнем ночном инциденте в кабинете Джейсона и то, как я затем споткнулась на лестнице, я сглотнула, но отрицательно покачала головой.
– Что ж, тогда, возможно, он не уделяет тебе внимание? Или он грубиян?
С мыслями о его гневной тираде прошлым вечером, я снова покачала головой. А мама улыбнулась и ободряюще похлопала меня по обнажённому плечу.
– Вот видишь? Не волнуйся ни о чём. А если сомневаешься, у тебя в руках самые лучшие карты, моя крошка!
– Что ты имеешь в виду? – спросила я, едва сдерживая улыбку.
– Ты уже взрослая, дорогая. И всё поймёшь сразу же, как только наступит подходящий момент.
Я увидела хитрую усмешку на её губах и покачала головой, когда мама заставила меня подняться. Ещё спускаясь по лестнице в гостиную, мы могли расслышать множество голосов, слившихся в один гул из нескольких иностранных языков. Кроме французского и немецкого, я узнала итальянскую речь и тут же воспряла духом. Мне вдруг страстно захотелось познакомиться и поговорить с этими гостями. Возможно, идея с зимним приёмом была не такой уж плохой.
Гостиная, главный коридор и большая столовая были украшены белым и зелёным крепом, повсюду расставлены букеты цветов, на столах застелены новые скатерти, а за многочисленные и самые разнообразные блюда я могла бы долго благодарить наших поваров. Окунувшись в это небольшое общество и оказавшись среди прибывших иностранных гостей, я ощутила небольшое волнение и возбуждение перед чем-то новым, неизвестным.
Поискав глазами отчима, я увидела, что он разговаривал с Джейсоном. Между тем, они также приветствовали гостей, проходящих в столовую мимо нас.
Я не знала, стоит ли мне подойти сразу, помешаю ли я им, но когда Джейсон обернулся и увидел меня, я поразилась тому искреннему восхищению в его глазах, которое успела заметить, пока он не поклонился мистеру Браму и не направился ко мне. Он встал совсем близко, как если бы намеревался обнять меня, и я даже уловила лёгкий аромат его парфюма.
Супруг быстро, а скорее нетерпеливо, оглядел меня с ног до головы и сказал:
– Ты выглядишь прекрасно… даже чересчур. Я ожидал иного впечатления.
Если по его словам я выглядела прекрасно в новом платье и с высокой причёской, то он сам был просто неотразим в тот вечер. До той минуты я не видела его в новом чёрном фраке, но он был восхитителен в нём.
– Что значит, чересчур? – спросила я, не в силах отвести от него взгляда. – И чего ты ожидал?
Джейсон поприветствовал мою мать, затем протянул мне руку и с дразнящей улыбкой тихо сказал:
– Два года подряд я был центром зимнего приёма и его главной звездой. А теперь я этот статус потеряю.
– Думаю, ты преувеличиваешь.
В полном смущении я опустила глаза, а Джейсон засмеялся и, когда я взяла его под руку, повёл меня в большую столовую. Когда он наклонялся ко мне, чтобы заговорить, его тёплое дыхание щекотало мою кожу, и я трепетала от каждого сказанного им слова.
– Я пригласил четырнадцать своих коллег из Франции, Италии и Австрии. Планировал сегодня же представить тебя всем им… А многим из них нет ещё и сорока. Стоит мне подумать о том, как они будут смотреть на тебя…
– И что же ты почувствуешь тогда?
К сожалению, я так и не добилась от него ответа, потому что мы подошли к одному из гостей – пожилому, но довольно статному мужчине – и он тут же принялся рассыпаться перед нами в комплиментах по поводу приглашения, очаровательного убранства дома и приятной атмосферы. За следующие полчаса супруг представил меня всем своим коллегам и партнёрам; они были любезны и очень вежливы, хотя я и не нашла разговоры с ними занимательными или интересными.
За столом вели непривычные мне разговоры о новых планах на следующий год и строительстве, об инвестициях в новые проекты здесь, в Англии, иностранными партнёрами. Моя мать сидела рядом с отчимом напротив меня; место Джейсона было во главе стола, а моё – по левую руку от него. Ужин наскучил бы мне гораздо быстрее, если бы не двое пожилых итальянцев, сидевших слева. Мы разговорились об их родине – Флоренции – и я была очарована их речью.
После десерта Джейсон вдруг поднялся, попросил внимания, и голоса за столом стихли.
– Господа… и дамы! Благодарю вас всех за то, что проделали такой долгий путь и посетили сегодня наш дом, – произнёс Джейсон с почтением и так громко, чтобы каждый из гостей его услышал. – Для меня это огромная удача – знать каждого из вас столь продолжительное время. Со многими я работал не один год, но большинство из вас я бы назвал своими лучшими учителями… Кроме, пожалуй, вас, – он указал рукой, в которой держал бокал с шампанским, в сторону одного улыбчивого немца, – герр Крайнберг. Мне никогда не забыть, как в первый же мой день в Вюртемберге, Штутгарте, вы выставили меня вон из своей мастерской на Зикштрассе и едва не попали тяжёлой книгой по голове, таким вы были свирепым!
Немец засмеялся и с сильнейшим акцентом ответил:
– Я сейчас не промах! Время щадить меня, ты знаешь.
Послышались искренние смешки, и я сама не сдержала улыбки. Взглянув на матушку, я порадовалась её настроению: она выглядела довольной и здоровой, такой, какой я давно её не видела. Во мне снова возросло чувство благодарности к Джейсону; если бы не его действия, мистер Брам никогда бы не оплатил должное лечение.
– И я, и моя супруга, которую мне так не терпелось представить сегодня, – продолжил Джейсон, и я, подняв глаза к нему, встретилась с его нежным взглядом, – будем счастливы сохранить с вами ту же связь, что уже успела укрепиться за эти годы. Я также не могу не поприветствовать миссис Брам и её мужа… И надеюсь, что вскоре мне удастся наверстать упущённое и познакомиться с ними ближе.
Скорее взглянув на свою мать, я не поверила своим глазам: она никогда не выглядела более окрылённой и смущённой, никогда не краснела от речей мужчины. Улыбаясь, она смотрела на Джейсона, и в её голубых глазах читалось восхищение. Что же до отчима… Весь вечер он был весьма молчалив и угрюм, впрочем, как всегда. Во время речи Джейсона он смотрел перед собой, либо на полупустой бокал с шампанским в своих пальцах.
– Поэтому предлагаю, дорогие друзья, выпить за этот прекрасный зимний вечер, который, как я надеюсь, повторится ещё не раз!
Джентльмены подняли свои бокалы, со словами одобрения принимая тост. Я сделала лишь пару глотков гранатового сока и съела несколько виноградин. Примерно час, а то и больше, длились их неразборчивые для непосвящённых разговоры, и я урывками слушала о новых строительных планах на будущий год, о политике, о Виктории и её скором юбилее. Подсев ко мне в гостиной после ужина, мама не прекращала расхваливать Джейсона и всё, что он сделал для нашей семьи.
Чуть позже Джейсон сам подошёл ко мне и, попросив всеобщего внимания, торжественно объявил о том, что в следующем году станет отцом. Несмотря на явную доброжелательность со стороны гостей, я была ужасно смущена. Поэтому, чтобы поскорее отвлечься, решила сыграть на спинете и спеть что-нибудь, что порадовало бы гостей, а заодно и моего мужа.
После первого же спетого мной сонета раздались аплодисменты, и я поняла, что всё сделала правильно. Приём заканчивался в час ночи, и единственные, кто, как мне казалось, до сих пор не устал, были слуги. Они исправно выполняли любые просьбы Джейсона или гостей. Ближе к завершению вечера я заметила, что моя матушка уже спокойно засыпала в глубоком кресле в дальнем углу гостиной.
Прощаясь с гостями, я обнаружила, что один из итальянцев, представившийся мне как Джованни, неуверенно топчется на месте с резной антикварной коробочкой в руках. Когда я обратилась к нему, он с улыбкой протянул её мне и сказал, что если я не приму его подарок, он обидится. Это была музыкальная шкатулка, вырезанная в форме маленького пианино, украшенная позолотой и рисунками в стиле картин Боттичелли.
– Ваш муж – уникальный человек, – произнёс итальянец с благоговением, пока я рассматривала свой подарок. – Я знавал его ещё юнцом, талантливым юнцом, но боялся, что кроме любви к зодчеству он никогда не познает других страстей.
Мы стояли в полутьме, под аркой, ведшей из гостиной в комнату, оборудованную как карточный зал. Джованни говорил медленно и тихо, а я, оглядевшись и убедившись, что нас никто не подслушивает, спросила:
– Что вы хотите сказать?
– Супруг ваш был другим человеком. Сегодня я точно убедился в его переменах. Я слыхал историю про неудачную кампанию в Южной Африке, если не ошибаюсь, года четыре назад, когда Готье самолично перебил десяток зулусов, чем спас своих раненых товарищей, застрявших в окружении.
Словно онемевшая от этих слов, я хлопала ресницами, глядя на него, гордого, будто он был отцом моего мужа, и не знала, что ответить.
– А вы понимаете, синьора, что проклятые зулусы – это самая мощная африканская сила.
– Клянусь вам, я никогда прежде не интересовалась подробностями его военной жизни, – сказала я, задумавшись. – Мне всегда казалось, что эта тема слишком тяжёлая для воспоминаний. Я лишь знаю, что свои звания и награды он сумел заполучить за короткие сроки.
– Не удивительно! – засмеялся Джованни, затем пожал мне руку. – Но вы были правы, что не пытались разговорить его. Женщина и война похожи лишь в одном: если обе достаточно сильны, то их бывает трудно позабыть! Но теперь ваш супруг стал другим, ему не нужны смерти и награды, и боевые раны, как свидетельство его храбрости. Я благодарю вас за теплоту и добродушный приём.
Итальянец поклонился мне, улыбнувшись, и ушёл. Через несколько минут дом, а затем и двор, заполненный автомобилями, опустели, и вокруг снова стало тихо. Посмотрев в окно, я разглядела только замёрзшую грязь. В ту ночь было холодно, а воздух искрился, и это было заметно, благодаря фонарям, которые слуги ещё не успели затушить.
Мне не без труда удалось разбудить маму и вместе с экономкой, чей новый наряд не выглядел уже таким новым, проводить её до спальни. Закрывая за нами дверь, отчим странно взглянул на меня, словно хотел что-то сказать, но так и не решился. Только сдержанно пожелал мне доброй ночи.
Я не видела мужа всё то время, что возилась с сонной матерью и помогала миссис Фрай в столовой. Уже поднимаясь в спальню, я поняла, как сильно устала, хотя сна не было ни в одном глазу. Голова немного кружилась, но это, скорее, от новых впечатлений.
В комнате царила непроглядная тьма, окна были задёрнуты шторами, мне пришлось на ощупь пробираться к письменному столу, чтобы включить лампу. Неяркий свет озарил спальню, и я обернулась. Джейсон был там: он спал на моей стороне постели, укрывшись одеялом до пояса. Трудно было отвести от него глаза, ведь во сне он казался таким трогательным, таким молодым, хоть и уставшим, что при виде него я ощутила, как моё сердце забилось в невольном порыве, и я едва сдержалась, чтобы не поцеловать его. Я знала, что не смогу заснуть, к тому же впечатления от рассказа итальянца напрочь отогнали сон; так что я решила отвлечься и немного почитать.
***
Она не заметила, как он проснулся. Собственно говоря, он всегда спал чутко. Видимо, неугасаемая привычка со времён поездки в Африку. Неприятные воспоминания тот час же врезались в память, вызвав ощущение потери комфорта. Джейсон помнил, как боялся ехать в далёкий край, где другой климат, нет друзей и его всемогущего деда, мистера Брауна, рядом с которым он чувствовал себя в безопасности. Старик никогда не позволял внукам называть его «дедушкой». У богача были свои причуды, и это едва ли не единственное, что раздражало Джейсона.
«К чёрту Африку! – осознанно, почти озлобленно подумал он. – К чёрту Брауна и всех… »
И правда, ему незачем было думать о прошлом сейчас. Сейчас, когда его «настоящее», такое радостное и светлое, облачённое в полупрозрачное белое одеяние, сидело в глубоком кресле, окружённое тусклым светом лампы. Как он обожал смотреть на неё, на свою молодую жену! Словно он знал её уже много лет, и всё равно её юный образ волновал его. И каждый раз даже физически он реагировал на неё всё сильнее, чем прежде. Он вдруг вспомнил, как увидел её в Глиннете, в парке, когда она гуляла там с миссис Пиншем. По мнению общества, Кейтлин была невзрачной и замкнутой, он даже слышал, как некоторые называли её странной. Её наряды всегда были скромны, платья не отличались особой чистотой или яркими цветами. И только позже, намного позже он понял, что она не заботилась об этом, потому что её интересовала иная красота. Эстетика литературы, природы, музыки и её собственного голоса… От того, как она пела (в его понимании она могла даже не стараться), он чувствовал себя счастливее, лучше и легче.
Забывшись в раздумьях о том, когда же эта девушка, его жена, стала для него защитой от тусклой реальности, Джейсон не заметил, как она взглянула на него поверх обложки книги и улыбнулась.
– Я тебя разбудила? Извини, я не хотела.
С хитрой улыбкой на губах он потянулся, долго и сладко, потому что уже неудобно было лежать на животе, перекатился на другой край кровати и медленно сел. Босые ноги, которыми он касался мягкого ковра, холодил сквозняк, но ему самому было жарко.
– Подойди ко мне, – сказал он и протянул супруге руку.
Она поднялась, одёрнув подол ночной сорочки, и в нерешительности встала перед ним. Джейсон посмотрел на неё, надеясь, что на его лице, в его взгляде, похоть не отразилась столь явно, потому что он не хотел выглядеть в глазах своей жены ненасытным мужланом. Кто знает, если бы он посвятил военному делу больше времени… и армия сделала бы из него такого же холодного и расчётливого гордеца, каким был его дед… И снова эти ненавистные мысли о прошлом! Пора бы вырезать их из памяти…
Вымученно вздохнув и натянув получше одеяло на бёдра, Джейсон похлопал по коленке, и его молодая жена осторожно опустилась на него, правой рукой обняв мужа за шею, а в левой – держа свою книгу. Он поцеловал Кейт в щёку и тихо спросил, разглядывая её слегка растрёпанные волосы, собранные в небрежную косу:
– Что ты читала?
Раскрыв книгу, она позволила ему рассмотреть иллюстрацию. Шекспировские влюблённые, окружённые цветами и листвой, целовались на открытом балконе.
– В который раз ты это читаешь? Впрочем, отчего-то я не удивлён.
– Мне не хотелось спать, – сказала Кейтлин, опустив глаза в книгу. – Нужно же было чем-то занять себя, пока ты храпел!
– Никогда в это не поверю! – Джейсон засмеялся, крепче прижимая её к своей груди. – Раньше ты не жаловалась.
– Раньше мне некогда было обращать внимание на твои дурные манеры, – и она искренне улыбнулась.
Потом она на удивление поспешно предложила ему немного почитать вместе, и несколько минут Джейсон, хоть и сбивчиво, но с чувством, отвечал за каждую реплику несчастного влюблённого из Вероны. Совместное чтение обещало закончиться быстрее, чем, видимо, хотелось его жене: он то и дело отвлекался, чтобы коснуться носом её волос и вдохнуть нежно-сладкий аромат красного винограда, и мягкий запах её кожи напоминал ему о лете, о зелёном, цветущем саде здесь, в Лейстоне.
Он никогда не думал о том, какой пыткой может быть такая привязанность. Но эта сладкая пытка казалась ему самым ценным из сокровищ, и вот его сокровище, тёплое и умиротворённое, находилось в его руках…
«Господь милосердный! – думал он с отчаянием. – Если бы она только знала, если бы… »
Его жена обиженно пихнула его в бок, потому что он снова отвлёкся, так что ему пришлось продолжать, но, вновь запнувшись и взглянув на виновницу своих волнений, он чуть хрипло произнёс:
– Как чудесно ты пела сегодня! Словно я впервые услышал твой голос. Я не разобрал слов, кроме некоторых, и в особенности одно, что ты повторяла. «Amore. Amore!»
– Я пела о своём любимом, которого всегда жду и которого узнаю в любом его проявлении, – ответила она со скромной улыбкой, сосредоточив взгляд на его губах. – Знаешь, твой итальянский друг сделал мне сегодня замечательный подарок.
– Да, я видел. Он прекрасный мастер.
– А ещё он рассказал мне про Африку. И как ты спас своих товарищей из окружения. Почему ты никогда не говорил мне об этом?
Мысль о том, что он только не рассказал ей, кольнула его в самое сердце. Как же было больно терпеть такую несправедливость! Но он понимал одну вещь: ещё рано, ещё слишком рано для откровений. И, возможно, всё случится гораздо быстрее, чем он предполагал.
Он не рассказывал ей о своей недолгой службе лишь потому, что не находил в том периоде своей жизни ничего путного и значительного. В Африке он увидел лишь смерти, голод и цену долга перед отечеством. Так он и сказал ей. Кейтлин внимательно посмотрела на него и просто кивнула. Она приняла его ответ и больше ни о чём не стала спрашивать.
Он знал, что час был поздний. Из дальнего окна через прорезь штор в комнату лилась узкая полоска света; то ли луна так ярко сияла, то ли уже начался снегопад.
Он посмотрел в глаза своей молодой жены и почувствовал, как начинает дрожать. И пальцы, которыми он сжимал её талию, вдруг начало покалывать. До появления в его жизни Мэгги он вообще не знал, что такое страсть к женщине. С ней он познал, что она может быть разрушительной, болезненной и пошлой. С ней он не знал, что страсть может сочетаться с любовью, а любовь Мэгги к своему брату он считал греховной и мерзкой. Мысли о том, что такая женщина предпочла ему собственного брата, долгое время терзали его, и Джейсон сам себя убедил, что как мужчина он – ничтожество и слабак. Он никогда не узнает нежности и настоящей, сводящей с ума страсти.
Но именно сейчас он видел в этих глазах, цвет которых так напоминал ему листья каштана из сада, любовь, ту самую, которую желал испытать многие годы. Он сгибался под давлением общества и собственного воспитания, и время было к нему беспощадно, но он дождался. И теперь со всей уверенностью мог сказать, что стал, наконец, любим.
Они что-нибудь придумают. Придумают вместе. И всё окончится хорошо, потому что иначе быть не может.
Мужчина тяжело дышал, стало невыносимо душно, хотя он был обнажён и лишь едва прикрыт краем одеяла. Джейсон забрал у супруги книгу, почти с остервенением отшвырнул куда-то в сторону и так крепко прижал Кейтлин к своей груди, что она невольно ахнула. Почувствовать её мягкую кожу мешало ночное одеяние, он молча начал стаскивать его со своей жены, и, когда ему это удалось, усадил Кейт обратно к себе на колени и поцеловал. Хотелось касаться её везде, ощущать, как длинные волосы, которые в свете лампы казались золотыми, струятся у него между пальцами, и как же сильно ему хотелось потереться щекой о её грудь, услышать, как бьётся её сердце…
Он не расслышал, что она прошептала, пока целовал её шею, поэтому отстранился, хоть и с мучительной неохотой, и затуманенными от желания глазами взглянул в порозовевшее лицо своей жены.
– Что такое, моя радость?
– На тебя что-то нашло, – произнесла она, едва дыша. – Ты раньше никогда так… Нет, я знаю, как бывает… Но сейчас это иначе.
– И у неё ещё хватает сил говорить! – засмеялся он и принялся расплетать её косу. – Что мне остаётся, жалкому рабу своих чувств, когда ты в очередной раз меня побеждаешь? Я здесь, перед тобой, чтобы быть побеждённым. Разве ты этого не видишь?
Но она не могла найти слов, только её глаза расширились от изумления, и дыхание немного выровнялось.
– Я навсегда твой раб.
И после этих слов он уже не принадлежал себе, мужчина, который когда-то думал, что одиночество останется его вечным спутником. Кейтлин прильнула к нему, обмякшая от желания, и с ещё большим напором стала отвечать на жаркие, прерывистые поцелуи. Она всё ещё сидела у него на коленях, и в какой-то миг Джейсон оторвался от её губ, посмотрел на её тело, молодое и здоровое, несомненно, созданное только для него, коснулся рукой мягкой, отяжелевшей груди и горячо застонал, уткнувшись в её влажное плечо.
Это оказалось больнее, чем он мог себе представить. Физически он ощущал такой невероятный прилив сил, что в какой-то миг это напугало его. Но то было лишь вспышкой, короткой и неважной. В паху мучительно тянуло, почти невыносимо напряглись все мышцы, и он терпел так долго, как только мог. Он поцеловал губы своей любимой, насладился её горячим дыханием ещё немного, затем скользнул рукой под её ягодицы и пальцами коснулся влаги между её ног. В тот же миг Кейтлин вздохнула, вцепившись ему в плечи, и открыла глаза. Какое изумление он прочёл на её лице, и какой невероятно красивой она была в этом страстном порыве!
Её тихий стон разрушил всякое терпение. Повернувшись вместе с Кейтлин и ложась на постель, он в спешке заметил влажные завитки волос, прилипшие ко лбу, и распухшие от поцелуев губы… Он не мог поверить, что эти невероятные губы целовали его так неистово, и что так будет продолжаться снова и снова. Её глаза блестели, а руки тянулись к нему в мольбе поскорее подарить любовь, что он и намеревался сделать, взамен же просил совсем немного.
– Любовь моя, любовь моя… – шептал он горячо, возвращаясь к ней, целуя её лицо.
И чем ближе она становилась, тем явственней он чувствовал её власть над собой. Между тем он знал, что она ощущает то же самое вместе с ним, и это является для неё счастьем.
Он даже не понимал, что сделался грубее, и что его движения перестали быть плавными. В этот раз всё случилось быстрее, жёстче, почти грубо, но ему так отчаянно хотелось избавить себя от томной боли, от мучившей его неудовлетворённости, и он с головой погрузился в своё желание. И как во сне, будто бы со стороны, он мог расслышать частые вздохи и громкие стоны, свидетельства их любви.
Всё закончилось так же быстро, как и началось. И он очнулся под резкие звуки капель, ударяющихся о карниз окна снаружи. Лишь эти звуки нарушали тишину. Джейсон лёг на спину и долго пытался унять дрожь в руках. Затем снова обернулся к своей любимой; она выглядела немного бледной, но спокойной. Открыв глаза, Кейтлин улыбнулась, и он тут же ощутил, как нежность заполняет его, течёт в нём, как кровь по венам. И всё, чего ему хотелось – просто обнять её, держать в своих руках и целовать, пока хватило бы сил.
Он поднялся, чтобы приоткрыть окно и впустить в спальню немного свежего воздуха, затем вернулся в постель, укрыл Кейтлин и себя одеялом, и она тесно прижалась к нему, положив голову ему на грудь.
Вскоре она заснула, а счастливый мужчина продолжал глядеть в потолок, представляя своё будущее светлым, а себя – любимым до конца своих дней.
Глава 22. Любовь и монстры
Был ветреный, снежный день, и едва ли любой нормальный человек рискнул путешествовать в такую погоду. Намечалась буря, если не хуже. И ещё по дороге в замок Энн, что к северу от Лондона, меня захватило тревожное чувство. Но это не было похоже на страх перед бураном. Что-то иное застало меня врасплох, и я дрожала и дышала прерывисто, но не решилась сказать об этом даже мужу. Он так рвался в эту поездку! Лондон манил его высшим обществом, он ожидал, наконец, показаться перед теми людьми, которые могли бы открыть ему заново дорогу к большим проектам здесь, в Англии, и помочь ему навсегда избавиться от репутации угрюмого затворника.
Меня он тоже собирался показать. Вернее сказать, показать то, как изменился он и его жизнь после моего появления в ней. И мне ничего не нужно было делать, лишь выглядеть счастливой рядом с ним.
Два дня в столице пролетели незаметно; подготовка к балу в старинном замке заняла всё наше время. Я и оглянуться не успела, как вдруг обнаружила себя входящей в огромную залу, утопающую в цветах и ярком свете ламп и свечей. Шум разодетой, праздной толпы почти перекрывал звуки музыки, и, в конце концов, Джейсон крепче сжал мою руку в своей, посмотрел на меня и произнёс:
– Ты побледнела, дорогая, дрожишь и не можешь сосредоточить на чём-либо взгляд. Ты взволнована. Поздравляю! Это твой официальный дебют.
Несмотря на то, что я чувствовала себя, будто птица в клетке, я улыбнулась. Ведь он был так воодушевлён, так горд и счастлив. По словам лондонской модистки, моё платье из белого шифона и фатина с серебряными вставками в виде цветов выглядело безукоризненно. Подбирая к нему парчовый пояс и кружева, она неустанно повторяла, что этот наряд станет для меня выигрышным.
Перед ужином, который судя по всему обещал быть роскошным, Джейсон познакомил меня с некоторыми джентльменами и их леди, и я была лишь рада тому, что их оказалось не так много. Нахождение в шумной толпе, пестрящей богатыми нарядами и вычурными тяжёлыми украшениями, сказывалось на мне не лучшим образом. В какой-то мере я даже завидовала матери, которая осталась дома под присмотром экономки. Я помнила её сочувствующий взгляд, пока собиралась на приём. Такой взгляд говорил о нежной заботе и беспокойстве о своём ребёнке…
– Это всего лишь один вечер, – говорила я матери. – Меня там не съедят. К тому же, Джейсон будет рядом.
Мой муж действительно находился поблизости, и каждый раз, знакомя меня с очередным незнакомцем, он улыбался, сжимая в тёплой ладони мои пальцы.
«Рад представить вас моей супруге!» – говорил он, или, например: «А это моя очаровательная жена, Кейтлин…»
Я едва запоминала их лица, таких довольных собой и не знавших горя и лишений людей, что порой чувствовала себя совершенно неуютно. К счастью в тот вечер я попалась на глаза одной дальней родственнице миссис Пиншем из Глиннета. Её звали Роуз, она также была бездетна; это была полная дама в вычурном платье, и с многочисленными оборками из жёлтой ткани она походила на большую экзотическую птицу. С другой стороны, я была так рада её видеть, пусть и плохо помнила, но не обращала внимания на её громкую весёлость и колкие замечания.
– Что же вы так беспокоитесь, дорогая? – вопрошала она своим высоким голосом. – Вы вся будто на иголках! Вы должны радоваться тому, что блистаете в обществе и вырвались из той прелой деревушки… совсем как я когда-то.
– Вы разве не скучаете по Глиннету? – спросила я.
Мы стояли в нескольких шагах от группы мужчин, с которыми беседовал Джейсон. Я не слышала их разговора, только видела, что мой муж был очень сосредоточен и держался прямо. Он совсем не смотрел на нас, и даже за те несколько минут мне стало тоскливо без его внимания.
Со стороны леди Роуз было весьма любезно помочь мне; заметив, что я раскраснелась от духоты, она распорядилась, чтобы мне обязательно принесли воды.
– Пейте, пейте, милая. В вашем положении я бы, знаете, отказалась сегодня от танцев.
– Но если я понадоблюсь Джейсону…
– Вот ещё! Пусть потерпит! Да и он не помрёт, если вы оставите его с теми джентльменами наедине. Дайте ему разобраться со всеми делами, а большего ему и не нужно.
