Елена Барлоу
Добровольная зависимость
Когда позади меня скрипнула дверь, я обернулась, стоя у широких перил, и увидела брата Мэгги Уолш – Роберта. Он почти не изменился с нашей последней встречи, был элегантно одет и, как и прежде, излучал мужественность и высокомерие, сквозившее в каждом его движении.
– Неужели сегодня мне так неожиданно повезло, и я, наконец, встретил вас снова!
Я смотрела ему в глаза, (порочные, тёмные глаза, как у его сестры), пока он не подошёл ближе и не остановился всего в паре шагов от меня. Мне не было страшно, только не теперь, когда я знала тайну его и Мэгги. К тому же, в доме было достаточно людей, чтобы его недопустимые действия не остались незамеченными.
– Что же вы молчите, дорогая? – спросил он с усмешкой. – Не надо меня бояться.
– Я и не боюсь.
– Ваш муж сегодня не сопровождает вас?
– Это вас не касается, – отрезала я и сделала решительный шаг вперёд.
Я ожидала, что он пропустит меня, но этого не случилось. Он разглядывал меня с высоты своего внушительного роста без всякого стеснения, и я начинала жалеть о том, что сделала такую ошибку – осталась одна.
– Что вы здесь делаете? – сдержанно спросила я.
– Один из гостей является моим давним приятелем…
– Разве провинция вас привлекает?
– Не совсем. Я люблю столицу, но с некоторых пор этот город меня не отпускает. – Он странно сверкнул глазами и чуть наклонил голову в бок. – Я полагаю, вы не получали моих писем, где я старательно пытался излить вам душу.
– Какие ещё письма?
– Значит, не получали. Я знал, что прислугу в доме Готье сложно подкупить, так что он, видимо, с радостью проверил каждое письмо, которое было адресовано вам.
Я ничего не могла понять, его слова будто оглушили меня. Этот человек пытался связаться со мной? Джейсон перехватывал мою почту? Тогда, может быть, и письма из Глиннета тоже?
Растерянная, я стояла перед ним, не зная, что сказать. Я снова посмотрела в его глаза и ощутила присущую ему властность, а таинственность его слов вызвала во мне едва ли не ужас.
– Хотите узнать, ангелочек, что было в тех письмах? – спросил он бесхитростно.
– Нет, меня это не интересует. Я не желаю слышать ни о вас, ни о вашей семье…
– Почему вы так упираетесь, Кейтлин? – его голос по-прежнему звучал ласково, но я не могла не уловить в нём приказные нотки, от которых меня бросило в холод. – Поверьте мне, в этом нет ничего постыдного. Многие имеют своих фаворитов, даже будучи женатыми.
– Единственное, чего я хочу, это чтобы вы оставили меня и моего мужа в покое. Можете даже передать мои слова своей… любимой сестре.
Даже на расстоянии я поняла, что он напрягся. Но до этого упоминания мной его сестры не вызывали такой реакции. Что-то в моём тоне показалось ему подозрительным, и я испугалась. Я могла выдать себя, а заодно и своего мужа, просто потому что хотела задеть этого неприятного человека.
Я не могла пройти мимо него, к тому же он всем своим видом давал понять, что не собирался вот так заканчивать разговор.
– О моей сестре не беспокойтесь, – произнёс Роберт холодно. – Так что же? Вы и дальше будете терзать меня? Или всё-таки согласитесь хотя бы на одно короткое свидание…
Продолжи он говорить и дальше подобные гадости, я не смогла бы больше сдерживать предательски подступающие слёзы. Мысленно я умоляла, чтобы кто-нибудь пришёл мне на помощь. Кто угодно.
– И если уж вы так боитесь своего недотёпу-муженька, то уверяю вас, он ничего не узнает.
– Это не страх, это любовь! – выпалила я, сжав кулаки; наконец-то моя неловкость была вытеснена возмущением. – Мой муж – самый благородный и самый невероятный мужчина из всех! А вы вместе со своей сестрой не стоите и одного его мизинца! Узнай он о том, что вы предлагали мне сегодня, он бы просто стёр вас в порошок. Но я промолчу, не ради вас, а ради его же спокойствия, потому что я люблю его.
– Любите?
Несмотря на всю его самоуверенность, Роберт пасовал перед возможностью провала. Но по его довольной ухмылке я поняла: он готов был откровенно высмеять мои чувства. Что сразу же и сделал:
– Джейсона Готье нельзя любить. Возможно, вы ещё слишком наивны, ангелочек. Впрочем, это мне в вас и нравится… Нас с вашим мужем в женщинах привлекает много чего общего, кстати! А возможно, вы страдаете из-за недостатка внимания, отчего и выдумываете всю это романтичную чушь.
Я была зла, так чертовски зла! Но я знала, как должна была ответить. Слова сами сорвались с моих губ, а, когда стало поздно что-либо исправлять, я даже не поняла, что натворила.
– Вам ли не знать, какой жестокой бывает любовь. Никто не выбирает, кого любить, верно?
Красивое лицо Роберта побагровело, глаза налились кровью. Поразительно, с какой быстротой может меняться настроение у мужчин. Не будь я достаточно зла и возмущена поведением своего ненавистного собеседника, меня бы попросту напугал его злой оскал. И то, с каким напряжением он процедил сквозь зубы:
– Да, я знал, что Готье – глупец. Но не настолько же! Разве он не понимает, чем может обернуться его болтливость?
Странно было слышать эти слова и понимать, что его спокойствие медленно угасало. Смысл слов, которые Уолш с таким трудом произносил, доходил до меня постепенно. Я испугалась за Джейсона, за себя и за своего ребёнка, в конце концов.
– Никто мне не говорил, – солгала я неуверенно. – Я сама догадалась.
– Вы не умеете врать. Значит, теперь и вас посвятили в нашу маленькую семейную тайну? – Он самодовольно хмыкнул и расправил плечи. – Это меня огорчает. У вас сильные крылышки, ангелочек. И сегодня вы больно ударили меня своими крылышками. Так больно, что мне вряд ли удастся об этом забыть.
– Я не боюсь. Ни вас, ни вашу сестру.
И прежде, чем он снова открыл рот, я вскинула руку и произнесла:
– Я не то, что касаться вас… я даже смотреть на вас не могу. Вы омерзительны, порочны, и мне отвратительны. Мы больше никогда не увидимся. И, клянусь Богом, я надеюсь, что вы никогда больше не попадётесь Джейсону на пути.
Я прошла мимо него, задев его мускулистую руку плечом. Кровь прилила к моим щекам, мне казалось, словно я горела в лихорадочном жару. И мне не хотелось разговаривать ни с Лорой, ни с её вездесущими соседками. Когда я избавилась от общества Роберта Уолша, сердце моё принялось часто-часто биться. Проходя через гостиную, я держала голову прямо, гордо, и всё из-за страха, будто если я опущу глаза и посмотрю в пол, то провалюсь сквозь него и никогда больше не увижу свет. Не выберусь, не вздохну.
Я не победила, я знала это. На меня давили злоба и жалость к себе самой, будто каменными плитами они придавливали меня к земле, а неведение и обида в очередной раз растаптывали моё спокойствие.
Роберт Уолш знал о том, что Джейсон рассказал мне тайну их с Мэгги порочной любви. И он грозился пресечь любые попытки разглашения этой тайны. Эти мысли терзали меня весь остаток дня… И то упоминание о письмах. Какие-то неприятные вещи он мог бы писать мне, а мой муж перехватывал их – правда ли это? Если правда, возможно, он мог перехватить весточки и от Коллет? А может быть, он сам писал ей? Почему он снова скрывал что-то от меня? Проклятый Роберт Уолш умудрился испортить всё, что только возможно было испортить, и посеять семена сомнения между мной и Джейсоном.
Мне отчаянно хотелось разрыдаться прямо по дороге домой, сидя позади кучера.
***
В ту ночь я не стала мучить Анаис со своим вечерним туалетом, под конец дня девочка едва стояла на ногах. А всё из-за надоедливой экономки, которая, не переставая, нагружала её домашними делами. По возвращении домой я с лёгкой небрежностью указала миссис Фрай на её место и сказала, чтобы она не трогала Анаис какое-то время. Из-за последнего разговора с Робертом я не могла как следует проконтролировать прислугу и приступить к своим обязанностям хозяйки Лейстон-Холл. Что ответила мне тогда экономка, я даже не запомнила.
Горничная ушла спать, рассыпаясь в благодарностях, а я, после того, как Анаис закрыла за собой дверь, ещё какое-то время неподвижно сидела перед овальным зеркалом, бездумно разглядывая себя. Мне нужен был Джейсон, мне нужен был мой муж, без которого я не представляла своей жизни. Но я не могла перебороть себя и забыть всё: его прошлое, преследующее нас, и то настоящее, которое он так мастерским сумел окутать тайнами.
Волосы я заплела в косу на правый бок, как обычно делала это перед сном, без Анаис. Я вышла в коридор, надев халат поверх пеньюара. Странно, что именно в тот момент я вспомнила слова отчима: как-то раз, увидев маму в её новом пеньюаре синего цвета, он хмыкнул и сказал:
– До чего же сильное оружие соблазна. Легче было бы спрятать под одеждой всё, а не оставлять мне волю для фантазий.
Тогда я не придала значения его словам. Теперь я понимала, как же он был прав.
Дойдя до кабинета мужа, я остановилась, собираясь с духом, чтобы открыть дверь, но вдруг заметила, что она вовсе не была заперта. Из комнаты до меня донеслись голоса, разговаривали Джейсон и его брат. По старой (к сожалению, уже выработанной) привычке, я замерла и хорошенько прислушалась. В проёме между дверью и стеной я могла видеть только стол и книжные полки; братья находились в другой части кабинета, но я отлично их слышала.
– … и то, как ты об этом рассказываешь… Господи, Джейсон! Когда ты превратился в это? – голос Эдварда звучал глухо, такого отчаяния с его стороны я прежде не замечала.
– Во что? Ты так и будешь обвинять меня, снова и снова, пока я стою перед тобой с обнажённой душой? Я тебе открылся для того, чтобы ты поддержал меня. Чтобы ты знал, как всё это началось, и понял меня. А в особенности Кейтлин.
Они говорили обо мне. Эта мысль будоражила моё воображение, и я пожалела, что не застала самое начало разговора.
– Я уже давно понял, братец, кем является твоя жена. Неискушённый, невинный ребёнок. И я больше ни в чём её не обвиняю. Когда я узнал её лучше, то просто не мог перестать думать о том, какие же вы разные!
Послышался недовольный стон, видимо, со стороны моего мужа, но Эдвард всё продолжал говорить, повысив тон:
– К чёрту всё! Я догадывался, что ваш брак был основан на обстоятельствах, которые вы оба скрываете, но это… это… У меня нет слов.
– Значит, ты считаешь меня монстром за то, что я сделал? – произнёс Джейсон отрывисто.
– Если хочешь так думать…
– Я знал, ты меня не поймёшь.
– Зачем тогда рассказал?
Повисло напряжённое молчание, я ждала и от нетерпения кусала губы.
– Видимо, я понадеялся. Или ошибся в тебе, – устало сказал Джейсон. – Как и ты ошибся во мне много лет назад, когда оставил меня здесь и сбежал в Америку.
– Не о том речь.
– Теперь ты всё расскажешь Кейтлин, да? – с сильным чувством спросил Джейсон.
– Нет, не расскажу. Хотя должен бы. Чтобы она узнала, какой ты на самом деле. Чтобы не оставлять её в неведении и уничтожить иллюзию той жизни, на которую ты её обрёк, – Эдвард тяжко вздохнул. – Нет, я ничего ей не скажу. Но я хочу, чтобы ты знал кое-что. Ты её потеряешь. Обязательно потеряешь, братец. Ты не сможешь скрывать от неё правду всю оставшуюся жизнь.
– Когда-нибудь я ей сам всё расскажу. Когда она будет готова, она поймёт. Потому что она уже любит меня.
Я не могла больше вынести этого. Моё тело охватила дрожь – то ли от разочарования, то ли от гнева. Обман, обман, кругом был один только обман! Возможно, мне стоило ворваться в кабинет уже тогда и заставить их обоих признаться, но я просто застыла в оцепенении у двери и была без сил думать связно.
– Одной только любовью ты себя не спасёшь, – прозвучал голос Эдварда. – Будь готов к худшему.
– Ты же сам сказал, что…
– Конечно, я буду молчать! Ты всё-таки брат мне.
– Спасибо…
– Я буду хранить твою тайну, но и в этом доме оставаться я больше не могу. Так что с последствиями своих поступков ты будешь справляться сам.
Это была последняя фраза, которую я услышала, потому что сразу же поспешила вернуться в спальню. Там я разделась и легла в холодную постель, укрывшись одеялом. Не было слёз, не было страха. Только непонимание и сдерживаемая ненависть. Моя сестра не отвечала на письма, супруг лгал о чём-то, и ложь та была настолько ужасна, что даже испугала его брата. Я чувствовала себя разбитой, и тонкая нить уверенности, за которую я ещё держалась, наконец разорвалась.
Глава 20. Зимнее прощание
Через два дня после того, как слова Эдварда о том, что «в этом доме оставаться он больше не может», прозвучали в стенах Лейстон-Холл, я сидела у окна в спальне и смотрела на то, как в наступивших сумерках слуги укладывали большие чемоданы в специально подготовленный экипаж. Мы даже толком не попрощались с детьми, с Дженни, которая была сама не своя эти два дня. Впрочем, как и я. Но у её мужа хотя бы имелось оправдание: он бежал от обмана и лжи, от того, что скрывал Джейсон, потому что не мог с этим мириться. Они-то могли сбежать, а что оставалось мне?
Мой чай, заваренный в дорогом фарфоре, уже давно остыл, а я просто глядела в окно, согнув ноги в коленях под длинной юбкой платья. Анаис звала меня несколько раз подряд, но мне не хотелось заниматься иными делами.
Почему я живу иллюзией? Почему он ничего не рассказывает мне?
Я знала, если стану допытываться у супруга о том разговоре, он скажет, что просто хотел защитить меня. Как и всегда. Эдвард был прав: я всё ещё витала в облаках, упускала множество деталей, словно неискушённое дитя, и Джейсон сам приложил к этому руку. Я была влюблена, и мне нравилось это, пока не наступал очередной момент сомнения.
Назад пути не было, и я стала осознавать: если я не разберусь со всем сейчас, потом, возможно, будет слишком поздно.
Что ожидало меня впереди – было тщательно скрыто от меня. Но я сама была в силах поднять этот занавес.
Я вскочила на ноги, обулась в лёгкие тапочки и сбежала вниз, пока оба экипажа – пассажирский и с багажом – стояли у наших дверей. Забыв о погоде, о слугах, стоявших у главных дверей, о выпавшем прошлым днём снеге, белоснежными дорожками разделявшем мёртвые, жёлтые листья, я выскочила на улицу и подбежала к Эдварду, который уже стоял на ступеньке экипажа.
– Стойте! Пожалуйста, стойте! – крикнула я, но он даже не обернулся.
Моя рука легла на открытое окошко, когда мужчина уже скрылся в полутьме, и я просто не позволила ему закрыть дверцу.
– Прошу вас, пожалуйста! – взмолилась я. – Не оставляйте меня вот так! Вы что-то узнали, и теперь бежите! Пожалуйста, скажите мне…
– Тише, чёрт вас подери! – шикнул на меня Эдвард и высунул голову наружу. Вид у него был озлобленный. – Вы разбудите детей! Я едва успокоил Дженни…
– Так помогите же мне! Скажите, в чём дело. Нет, нет, не качайте головой! Я слышала, как вы говорили с Джейсоном о том, что он натворил нечто…
– Я обещал брату, Кейтлин, – вздохнул Эдвард. – Возможно, вы гораздо сильнее него, и я ошибался. Возможно, вы справитесь с тем, что он вам расскажет. Но когда это случится, вы останетесь наедине.
Эдвард порывался закрыть дверь, но я снова удержала её, крепко вцепившись покрасневшими пальцами в деревянную поверхность.
– Кейтлин, возвращайтесь домой, – строго произнёс он. – Если Джейсон увидит вас здесь, он будет в ярости… Я знаю, он вас слишком сильно любит. Прощайте!
Прежде, чем я успела что-то возразить, дверца захлопнулась, а через несколько мгновений я обнаружила, что экипажи уже отъехали. Меня колотило от холода, мозг отказывался работать. Фонарь, прикреплённый к первому экипажу, освещал пространство вокруг него, и жёлтое пятно тряслось и металось из стороны в сторону, скользя по грязной дороге. В последний момент я увидела, как из окошка наружу потянулась маленькая ручка. Кто-то из детей проснулся и помахал мне.
Горестный стон вырвался из моего горла, и я обняла себя руками, стоя на холодном ветру. Затем я услышала полный тревоги голос миссис Фрай; экономка оказалась рядом со мной, накинула мне на плечи тяжёлое пальто и повела в дом.
– Милая, вы с ума сошли? Как можно так не беречь себя? – запричитала женщина, растирая мои руки. – Там такой холод, а вы полуодета! И что это у вас на ногах?..
– Они уехали, уехали так скоро…
Я не могла унять дрожь, и всё повторяла и повторяла, будто заведённая. Экономка позвала Анаис и кого-то из слуг. Через несколько минут я сидела, закутанная в плотный плед, с чашкой чая в руках. Мои пальцы и ноги отогрелись, но в мыслях ясности никакой не было.
– Видимо, они просто хотят встретить Рождество дома. В Америке. – Миссис Фрай присела в кресло напротив меня. – Сами знаете, дорогая, как долго и тяжело туда добираться.
– Они могли бы встретить Рождество и здесь, с нами, – пробормотала я.
– Американцы, одним словом!
Через несколько секунд откуда-то со стороны послышались скрипучие шаги, и в гостиную вошёл Джейсон. Мои глаза мгновенно поймали его взгляд – очень недовольный взгляд. На его чёрных волосах и сером пальто с высоким воротом ещё не растаял снег.
– Какого чёрта она ещё не спит? – рявкнул он так грубо, что даже несчастная миссис Фрай приподнялась с кресла. – Вы вообще смотрели на часы?
– Простите, мастер, мы…
– Что за посиделки вы здесь устроили?
Я была возмущена его тоном. Он не имел права так разговаривать с нами, нет, он уж точно такого права не имел! Наши взгляды встретились снова, и, пока Джейсон снимал верхнюю одежду, я спокойно отставила чашку на столик, улыбнулась экономке и сказала:
– Миссис Фрай, пожалуйста, скажите всем, чтобы отправлялись спать. Вам тоже нужно отдохнуть. Я сама о себе позабочусь.
Я поняла, что она была расстроена и недовольна поведением хозяина; кажется, раньше Джейсон вёл себя куда сдержанней. Мысль о том, что из-за меня он мог так перемениться, мне не очень понравилась. Послав экономке одобряющую улыбку, я оставила плед на спинке дивана и направилась прочь из гостиной.
– Куда ты? – муж сжал ледяными пальцами моё запястье, когда я проходила мимо него.
– Спать иду, поскольку ты не приемлешь столь позднее бодрствование, – отчеканила я, но он так меня и не отпустил. – Оставь меня!
– Кейт, в чём дело? Если ты злишься, что я прикрикнул на прислугу, то тебе давно уже пора привыкнуть к тому, что у каждого из них есть свои обязанности. Я содержу их и плачу им, чтобы они их выполняли. Обязанность миссис Фрай – приглядывать за тобой, если меня нет рядом…
Я не могла поверить в то, что он посмел говорить о таком, просто вырвала руку из его сильной хватки, хмыкнула и сказала:
– Не думала, что ты можешь быть таким грубияном.
– Послушай, это был тяжёлый день…
– Как я понимаю, отъезд твоего брата на тебя так же повлиял?
Он удивился, хоть и не желал этого показывать, однако, я заметила даже, как задрожали его руки.
– Эдварду захотелось справить Рождество дома, в Америке…
– Не держи меня за дурочку! Его дом здесь!
– Нет, Кейт. Это наш дом, твой и мой. А он со своими благородными замашками пусть катится к чёрту, – Джейсон сделал нетерпеливый жест рукой. – Больше его вечно кислая мина не будет здесь мелькать.
– Из-за чего вы поссорились? – спросила я, заранее ожидая, что муж соврёт.
– Никой ссоры не было, просто у нас кончилось терпение… по отношению друг к другу.
Мне так хотелось ударить его! Да так сильно, чтобы он это надолго запомнил! Пальцы покалывало от желания оставить на его красивом, раскрасневшемся лице след от пощёчины, а взгляд был прикован к серым глазам, кажущимся отчего-то слишком большими.
Мы смотрели друг на друга, а казалось, словно между нами была возведена стена, прочная и тяжёлая. Я не могла сломать её, не могла достучаться до этого человека, донести то, что хотела. Его устраивала скрытность, тенью залёгшая над его головой. Он прятался под ней и ощущал себя в безопасности. Он, но не я. Мне не было там места.
Оставалось смириться или… А что ещё мне оставалось?
– Спокойной ночи, – произнесла я с трудом и поскорее покинула гостиную.
Джейсон пришёл ночью, когда я лежала без сна почти у самого края постели. Стало непривычно не слышать голоса детей или Дженни, без них этот дом просто опустел. Глядя в темноту комнаты, я слышала лишь шорохи одежды, затем матрас позади меня прогнулся, и наступила тишина. Длинные пальцы коснулись моих волос, осторожно убрали прядь, упавшую на щёку. А после – поцелуй… Мягкий, нежный поцелуй я ощутила на виске, и как тёплая ладонь легла на моё плечо.
Я не была железной, и мои чувства к Джейсону всегда побеждали. Поэтому я никогда не устраивала скандалов, хотя знала о том, что он лгал. И его брат дал мне это ясно понять. И даже той ночью Джейсон был мне нужен, я хотела повернуться и обнять его, рассказать о любви. Но не сделала этого. Он должен был понять и усвоить, как урок, что я не была куклой, которой он мог руководить, или одной из его подчинённых, кому он отдавал приказы. Я не всегда могла быть рядом и уж тем более прощать его.
Натянув повыше одеяло, я повела плечом, и муж убрал свою руку.
– Я не хочу, – вот и всё, что я сказала.
В ту ночь он больше не касался меня. Как впрочем, и в последующие.
***
В середине декабря, пока, по словам экономки, Лейстон-Холл не подвергся зимним бурям, мой муж объявил о ежегодном приёме для своих богатых знакомых, а также не менее богатых иностранных коллег. Как-то вечером он так увлёкся, рассказывая о важности подобных мероприятий, о том, как повлияют они на его дело и, соответственно, нашу семью, что даже позабыл об остывшем ужине.
Миссис Фрай качала головой и ворчала, предугадывая хлопоты, с которыми приходилось сталкиваться и год назад, и два. И вот уже буквально на следующий день в доме появились незнакомые мне люди: все они были заняты тщательным приготовлением к приёму.
– Приходится вызывать прислугу из гостиницы в городе, когда своих людей не хватает, – говорила экономка, пока мы расставляли цветы в столовой. – Иностранцы очень придирчивые, никогда не знаешь, какое впечатление оставишь после их очередного появления здесь.
– А я верю, что всё зависит только от человека, – сказала я тогда.
Миссис Фрай многозначительно пожала плечами и тактично промолчала. Чуть больше тридцати часов в доме царил непривычных хаос приготовлений, и впервые после отъезда Эдварда и детей я почувствовала, как ожил дом. Но моё настроение разнилось со всеобщим возбуждением перед встречей с гостями. К тому же, я всё чаще задумывалась о том, как быстро испаряется радость материнства. С каждой новой неделей я убеждалась в том, что даже в ранней беременности было мало приятного.
За день до прибытия первых гостей я читала в угловой комнате, переделанной в гостевую; беспокойная канарейка прерывисто щебетала и прыгала то вверх, то вниз по своей большой клетке, стоявшей на широком подоконнике надо мной. Я готовилась узнать, что станет с Мэри после того, как Джон Уиллоуби окончательно и жестоко отверг её, когда меня отвлёк звонкий голос Анаис:
– Мадам, мадам! Скорее посмотрите! – пролепетала она, появившись на пороге. – Посмотрите, какую красивую форму мистер Готье для нас приобрёл!
Я привстала с низенького кресла и в свете двух ламп увидела новый наряд своей горничной: платье из плотной тёмно-серой ткани было идеально выглажено, как и белоснежный передник с кружевными оборками.
Анаис демонстративно покружилась, и я улыбнулась, разглядывая её, такую счастливую и радостную.
– Тебе нравится?
– Очень, очень нравится, мадам! Нас не так часто балуют, но зимний приём никогда не проходит бесследно, – девочка снова крутанулась на каблучках новых, блестящих башмаков и вдруг взяла меня за руку. – Ох, глупая я! Пойдёмте же скорее! Для вас тоже есть подарки! Ну же, мадам!
У меня не было ни настроения, ни сил для того, чтобы притворяться и излучать радость и праздничное возбуждение. Я чувствовала себя дурно весь день, к тому же, во время обеда мой организм отторгнул большую часть съеденных блюд, и мне пришлось использовать одну из ужасно дорогих и красивых ваз в столовой, чтобы не запачкать пол.
Горничная была так взбудоражена и спешила в спальню, что мне пришлось тут же последовать за ней, несмотря на всё моё нежелание. Экономка тоже была там: она стояла перед заправленной кроватью, одетая уже в новую форму. Миссис Фрай взглянула на меня, и, подойдя ближе, я увидела большую коробку.
– Простите мне моё нетерпение, – сказала женщина смущённо. – Стоило подождать вас, но я просто не удержалась. Взгляните!
Это было самое прекрасное и, я была уверена, самое дорогое платье, что мне когда-либо доводилось видеть в своей жизни. Многие леди в Глиннете не жалели денег своих родителей, чтобы хоть ненадолго стать центром внимания богатых холостяков, и поэтому посещали самых лучших модисток и приобретали наряды, от которых захватывало дух. Будучи маленькой девочкой, я считала, что мне никогда не повезёт даже примерить нечто подобное.
Платье, аккуратно сложенное в большой коробке под прозрачным листом бумаги, было сказочным, и следующие несколько минут я бездумно рассматривала его, слегка касаясь кончиками пальцев вышитых на ткани узоров.
– Это прекрасный шёлк, и я слышала от слуг, что портниха запросила за него самую высокую цену, так что даже в лондонских салонах не было продано ни одного столь дорогого платья, – с благоговением произнесла за моей спиной экономка. – Вы будете в нём великолепны!
Мне понравились вышитые золотой нитью узоры на шёлковой ткани кремового цвета, скорее, больше белого, чем желтоватого. Я испытывала смешанные чувства, рассматривая свой подарок. Как я могла восхищаться им, когда перед моими глазами то и дело всплывал образ чёрного экипажа, увозящего Эдварда, Дженни и детей в темноту ночи? И как я могла всё забыть, когда ощущение жизни во лжи, которой меня окружили, не покидало ни на минуту?
– Вам не нравится, мадам? – спросила Анаис, видимо, заметив на моём лице печаль.
– Нравится, но я не смогу надеть его. Не хочу.
– Нельзя, мадам! – воскликнула миссис Фрай, и от возмущения её голос стал неприятно скрипучим. – Этот наряд предназначен для зимнего приёма. Поверьте мне, прибудут очень важные гости, и мастер захочет, чтобы вы…
– А мне всё равно, чего там хочет ваш мастер!
В несвойственной мне манере я топнула ногой и в ту же секунду ощутила головную боль. Пришлось присесть на кровать и предварительно отодвинуть подальше ненавистную коробку с платьем.
– Вам нехорошо? Я принесу вам воды, мадам! – заговорила с волнением Анаис, но я покачала головой.
– Не стоит беспокоиться, в последнее время так бывает.
– А что же платье? Вы отказываетесь присутствовать на приёме?
Я не успела и подумать над ответом, как вдруг услышала недовольный голос мужа; Джейсон вошёл в комнату и произнёс, сверля меня пристальным взглядом:
– Посиделки окончены. Все вон! Оставьте меня с супругой наедине.
Горничная выскользнула из спальни первой. За ней, не теряя гордой осанки и размеренного шага, ушла миссис Фрай. Когда за экономкой захлопнулась дверь, я посмотрела мужу в лицо. Он казался уставшим, немного бледным и совершенно точно сердитым. Поспешно сняв чёрную жилетку и бросив её в кресло, он сел рядом со мной, едва не коснувшись плечом моей руки. А я больше не поднимала глаз, потому что не хотела видеть недовольство и раздражение в его взгляде.
– Кейтлин, почему ты не хочешь идти на завтрашний приём? – спросил он. – Тебе не нравится наряд? Ты недовольна приготовлениями? Или ты истощена физически?
Ничего не говоря, я смотрела на свои тонкие пальцы, нервно мнущие ткань юбки. Я не хотела говорить с ним, иначе всё бы повторилось заново. В конце концов, он победит, думала я тревожно. Я стала настолько зависимой, что даже в собственных мыслях мне не было покоя от него… и от его тайн и скрытности.
– Ты молчишь… Ты меня игнорируешь. – Голос его звучал тоскливо и тихо, словно это я терзала его душу, а не наоборот. – Чем я обидел тебя на этот раз? Хоть это ты можешь мне сказать!
– Почему на самом деле уехал Эдвард?
Наконец, я снова взглянула на него, но лицо его оставалось всё той же непроницаемой маской, наивной защитой от моего любопытства.
– Я тебе уже всё объяснял. Ну сколько можно…
Вдруг Джейсон резко встал, так резко, что я сама дёрнулась от неожиданности и посмотрела на него снизу вверх.
– До недавнего времени я считал, что всё утряслось! Что всё встало на свои места, и мне больше не придётся унизительно клясться тебе, что всё хорошо! До недавнего времени мне казалось, что ты, наконец, выросла из той холодной упрямицы, которой не было дела до чувств и истинных радостей жизни! Что же я вижу теперь? Она снова передо мной! Она не может успокоиться, она довольствуется тем, что тревожит и себя, и меня, и мучает супруга своей отстранённостью! А я должен смиренно ожидать, когда она снова обратит на меня свой взор, в котором не будет такого явного осуждения. Что мне ещё нужно сделать ради этого?!
Затем он ударил кулаком по туалетному столику, так, что все мои немногочисленные парфюмерные баночки и склянки тревожно звякнули друг о друга и покатились на пол. Мои руки дрожали, когда я смотрела в покрасневшее от злости и напряжения лицо Джейсона. Я не знала, что ответить на его тираду, но ощущала лишь одно: несправедливость.
«Как он может? Как он может так со мной говорить?» – крутилось у меня в голове. Я не желала плакать, но мои глаза уже застили слёзы, и, если бы не внезапный шум, раздавшийся снаружи, я бы разрыдалась перед ним. Джейсон отвлёкся, подошёл к окну и одёрнул штору. Совсем недолго он высматривал что-то на улице, а когда повернулся ко мне снова, на его губах играла насмешливая улыбка.
– Чуть раньше, чем я ожидал, но всё же они здесь.
– Кто это, они? – спросила я, поднявшись. – Твои гости?
– Нет, дорогая моя. На этот раз эти гости – твои, – сказал он всё с той же усмешкой и направился прочь из спальни.
Растерянная, уязвлённая его несправедливой вспышкой гнева по отношению ко мне, я всё же последовала за мужем. Внизу царило какое-то оживление, и я удивилась, когда увидела в гостиной посторонних людей в дорожных плащах, усыпанных снегом. Спускаясь со мной по главной лестнице, Джейсон вдруг положил руку мне на плечо и полушёпотом произнёс:
– Возможно, она станет для тебя утешением. И ты ещё скажешь мне спасибо.
На последней ступеньке я остановилась, глядя, как горничная помогает гостям снять мокрые от снега головные уборы и плащи. Я узнала своего отчима первым: он обернулся ко мне, угрюмый и уставший, и почтительно кивнул. А его спутница… ну, как же я сразу могла не догадаться, не узнать?
Моя мать, здоровая и твёрдо стоявшая на ногах, повернулась ко мне лицом, и я всхлипнула от нахлынувших чувств. На её тёмно-русых волосах без всякой явной седины ещё блестели капельки растаявшего снега; щёки были покрыты лёгким румянцем, что делало её намного моложе; её небесно-голубые глаза, совсем как у Коллет, блестели, словно она вот-вот заплакала бы.
