Дмитрий Зурков
Бешеный прапорщик: Бешеный прапорщик. Большая охота. Возвращение
Глава 27
Мы подобрались почти вплотную к постройкам и едва не столкнулись с парочкой, озабоченной эротическими проблемами. Хотя озабоченным был только «самец», один из работников графа. Его спутницу я узнал только по смутно белеющей в темноте одежде – та самая блондинка-кухарка. Разговаривали они на местном диалекте, впрочем, понятном всем:
– Иджь сюды!.. Што ты выкабеньваешься? Усё адно пад германцав ляжашь! Дак якая розница, разам больш, разам менш?
– Пусци!..
– Ах ты, курва, кусацца заманулася?!
Видимо, «кусацца» у девчонки получилось, и она рванула во тьме прямо на нас. «Кобелино» рванул следом. Только вот результаты у бегунов оказались разными. Кухарку перехватил Михалыч и, зажав ладонью ей рот, достаточно бережно прижал к земле. Следовавший на большой скорости преследователь не разобрался в обстановке и со всей дури ударил солнечным сплетением мой кулак, летящий навстречу. После чего закономерно перешел в горизонтальное положение и начал учиться дышать заново. Его тут же связали и повернули мордочкой вбок. Так, подождем немного, пока отдышится, и будем разговаривать. А пока поговорим с блондинкой.
Девчонка была еле жива от испуга. Даже в темноте было видно, что лицо у нее такое же белое, как передник. В темноте, конечно, можно ошибиться, но на первый взгляд – лет шестнадцать-восемнадцать, белая рубаха с вышивкой квадратиками, темная юбка до пят, из-под которой торчат то ли ботинки, то ли сапоги из кожи грубой выделки. Сидит, колотится крупной дрожью, не понимая даже, что инстинктивно прижимается к Михалычу, будто ища у него защиты. Присаживаюсь на корточки рядом, прижимаю палец к губам, мол: «Тихо!» Потом начинаем разговор. Шепотом.
– Не бойся, мы тебя не тронем. Кричать не будешь? Если нет, кивни.
Целых три кивка, и все очень энергичные. Показываю Митяеву, чтобы освободил ей рот. Девчонка начинает ловить ртом воздух… Наконец-то отдышалась.
– А вы хто будзете, панове?
– Мы – не панове, мы – русские солдаты.
– Русския? А ну, перакрэстись.
Да я перед батюшкой так старательно не крестился. Троеперстием, справа налево.
– Да русские мы, вот тебе крест. Ты-то сама кто будешь?
– Ганна я, у ихнега сияцельства працую. Кухарка, да посуд мыю, яшчэ у пакоях прыбираюсь.
– А гнался за тобой кто?
– Да Мыкола, егер графский. Ён дауно да мяне прыстае…
Из последующего разговора выяснилась очень интересная история. Помимо попытки изнасилования этому Миколе можно инкриминировать еще шантаж и нанесение побоев. Причем разным людям. Побои он со товарищи нанес русскому офицеру, «взятому в плен» графскими егерями и содержащемуся сейчас на псарне в отдельной клети. А шантажировал он кухарку Ганну, требуя себе особое расположение в обмен на молчание. Я слушал рассказ девушки внешне спокойно, но внутри клокотала злость. Граф, самка собаки непонятного происхождения, приказал связать и бросить за решетку в прямом смысле этого слова офицера, пробиравшегося к нашим из окружения. Да еще кормить его соленой селедкой и почти не давать пить! Девчонка пыталась тайком дать ему воды, но была поймана этим вот лежащим сейчас козлом Миколой, и перед ней стоял выбор: либо удовлетворить желания егеря, либо получить кнута на той же псарне в наказание. Я не понял! Тут что, возрождение крепостного права в отдельно взятом поместье? Этот хренов аристократ надеется на свою безнаказанность? При встрече надо будет обязательно рассказать ему один из законов Мерфи, о том, что пули не осведомлены, что «старший по званию имеет привилегии»…
Ладно, беседуем дальше. Офицеру чуть позже поможет Гриня, который придет на псарню вязать холуев. А меня интересует господский дом.
– Ганна, а в дом нас сможешь провести?
– Да, тольки там жа нямецкия афицэры з графам! И Ванда з Ирэнай. Гэта пакаёуки… ну, горничныя…
– Вот эти офицеры нам и нужны. Так проведешь?
– Ага…
Глава 28
Все готовы, всем все понятно, часы сверили, порядок действий еще раз обговорили. Начинаем!.. Я со своими казаками тихонько крадусь в трех шагах за Ганной, которая ведет нас в дом. Псарню уже «держат» двое из Грининой пятерки. Заходим через черный вход и попадаем в коридорчик между кухней и кладовкой. Девчонка берет керосиновую лампу и ведет нас дальше. Оп-па, а вот про это мы забыли. Сапоги довольно громко стучат по полу, несмотря на все старания идти тихо. Останавливаемся, обматываем их тут же найденными тряпками. Дальше пойдем «полотерами». Что-то меня на нервное «хи-хи» пробивает.
Впрочем, так всегда перед боем… Мы уже в холле. Лестница, ведущая на второй этаж, несколько дверей, на стене неярким светом горит пара таких же ламп, как в руках у девушки. В своей простой одежке, в тяжелых, грубых башмаках, она вдруг напоминает мне главную героиню знаменитой сказки – Золушку. Не хватает только чепчика… Ганна тихонько двигается вдоль стены, как вдруг одна из дверей распахивается. Хорошо, что в нашу сторону. Нас окутывает облако женского парфюмерного аромата. Из комнаты выходят обе горничные, одетые достаточно фривольно. Открытые плечи, спина, шелковые юбки для канкана, чулки, туфли, пышные прически, сильный запах ландыша…
– Цо ты тут робишь, паскуда? – Вопрос к нашей проводнице, которая прошла по инерции пару шагов дальше, и теперь дамочки стоят к нам спиной и нас не видят. Это же замечательно!
Синхронное движение, одновременно с Митяем подлетаем сзади, зажимаю рот паненки ладонью, нож уже в другой руке, провожу мерцающим в свете керосинки лезвием перед глазами своей жертвы, чтобы прониклась и не сопротивлялась. Дамочка впечатляется дальше некуда. Обвисает мешком на руке, ноги не слушаются. У Митьки – та же ситуация. Только выпяченные глаза бегают по сторонам и никак не могут остановиться. Тихо заводим их обратно в комнату, парни привычно связывают руки-ноги, кляпы в ротики, помаду размазали, ну да это не беда. Она им в ближайшие сутки больше не понадобится. А может, и дольше. Митька, злодей и маньяк, умудряется «обыскать» дамочек на предмет оружия во всех самых потаенных местах. Естественно, ничего не находит. Кроме небольшого удовольствия. Обе тушки уложены на ковер, отдыхайте, милые. А мы пошли дальше…
Егорка кошкой бесшумно взлетает на второй этаж, через минуту спускается, шепчет:
– Никого, все двери закрыты.
– Добро, идем дальше.
Далеко идти не пришлось. Мы подходим к двери, из-за которой доносятся звуки разговора и музыка, похоже – канкан. Вот сюда-то нам и надо. Тихонько отодвигаю нашу Золушку в сторону. Сейчас мы вам такое спляшем – до самой смерти не забудете! Разговор притих, слышатся шаги, и дверь внезапно приоткрывается. Это – приглашение? Типа: «Заходите к нам на огонек…»? Показываю своим на пальцах «три, два, один»! Заходим!..
Интерлюдия
За полчаса до описываемых событий
Трое мужчин сидели, развалившись в удобных креслах, возле догорающего камина. Комната, где они находились, была похожа на кабинет в каком-нибудь рыцарском замке, правда, без обязательных для последнего сквозняков. Стены, обтянутые гобеленами вместо новомодных обоев, были завешаны десятком картин, в основном портретов мужчин в разнообразных доспехах, и искусно выполненными чучелами кабаньих, волчьих и медвежьих голов. Справа и слева от камина на стене висела большая и достаточно изысканная коллекция оружия. Скрещенные гусарские сабли мирно уживались с похожими на мечи палашами, кинжалы, кортики и шпаги веерами заполняли все пространство стен, ниже висели старинные ружья эпохи наполеоновских войн. Снизу, от пола подпирали эти сокровища стойки, выполненные из мореного дуба, с охотничьими ружьями различных марок. Блики каминного пламени и двух настенных светильников играли на благородных стальных клинках и золотых ножнах, переливались загадочными огнями в драгоценных камнях, украшавших оружие. Возле окна пристроились массивный письменный стол и шкаф с книгами, также выполненные из дуба. Рядом стояло механическое пианино, наигрывающее вальсы Шуберта.
Мужчины сидели вокруг небольшого столика, на котором удобно расположились хрустальный графин с благородным напитком, имеющим все права именоваться «Коньяк», рюмки, ящичек с сигарами, гильотинка и пепельница. На небольшом подносе стояли тарелочки с аккуратно нарезанными кружочками лимона и маслинами.
Хозяин дома, самый старший из присутствовавших, был в охотничьем костюме – вышитой золотом венгерке и бриджах с хромовыми сапогами. Его гости еще два часа назад были одеты в форму офицеров кайзеровской армии, но сейчас были задрапированы в длинные, расшитые драконами халаты.
Аромат сигары, глоточек коньяка, задумчивое разглядывание языков пламени или переливающихся различными оттенками красного углей в камине – все это настраивало на расслабленный разговор, неторопливо текущий сквозь время. В данный момент говорил мужчина лет пятидесяти с лихо закрученными усами, в подражание своему императору. Халат топорщил небольшой еще живот, которого на службе не было видно только благодаря искусству портного, сшившего мундир. Он обращался к своему спутнику, гладко выбритому, хорошо сложенному блондину лет тридцати пяти:
– Скажите, мой дорогой Генрих, вам до войны не приходилось бывать в России? Нет?.. Ну, мой друг, тогда вы многое пропустили. Мне повезло побывать на праздновании столетия их знаменитой битвы – под Бородино. Да, именно та война, когда мы вместе сломили хребет этому зазнайке Бонапарту. Парады, балы, охота… А какие в Москве Сандуновские бани!.. С несколькими офицерами одного из гвардейских полков мы провели там милый вечер. И там же один из них научил меня закусывать коньяк лимоном в шоколадной крошке, сообщив по секрету, что способ лично изобретен кузеном нашего доброго кайзера императором Николаем Вторым…
Кстати, баня нашего любезного хозяина ничем практически не уступает московским. Поверьте слову знатока. Я за свою жизнь пробовал турецкую, японскую, финскую бани. И могу заявить, что русская баня занимает в этом списке далеко не последнее место. Все-таки, Генрих, эти русские не зря называют Москву Третьим Римом, их термы – это нечто. Но у вас все впереди. После победы вам, несомненно, предстоит вместе с иными славными воинами сопровождать нашего доброго кайзера в его триумфе по покоренной России. Мы пришли в эту страну как хозяева и нам, по священному праву победителей и настоящих германских рыцарей предстоит вкусить удовольствия. Их земли, их богатства и, наконец, их вина, женщины и термы. Древние германцы покорили Рим, и теперь мы должны сделать это с новым, Третьим Римом.
– Простите, мой любезный барон, – подал голос хозяин дома, обладатель расшитой венгерки, – вам с высоты начальника оперативного отдела штаба корпуса, конечно же, виднее. Но я не один год живу в этих краях и знаю этих диких москалей. У них есть пословица: «Не делите шкуру неубитого медведя». Они еще сильны и могут доставить много хлопот доблестным войскам кайзера Вильгельма. Да, кстати, ваше сравнение с Древним Римом навело меня на интересную мысль. У меня находится в плену русский офицер. Этот bastard пробирался к своим после очередного окружения и осмелился просить у меня приюта и помощи. К сожалению, он был вооружен, поэтому пришлось прибегнуть к хитрости. Штабс-капитан был накормлен, напоен, уложен отдыхать. Но, заснув на кровати, он проснулся связанным на псарне, где я держу своих гончих. Его саблю я решил использовать в качестве кочерги для камина. На что-то большее после пребывания в руках москаля она не годится. – С этими словами он поднялся и, взяв стоявшую в углу шашку с золотистой рукоятью, показал ее сидящим.
Самый молодой мужчина в компании презрительно-брезгливо усмехнулся, но граф, ворошивший угли в камине, этого не заметил.
– Так вот, господа, поскольку прозвучала аналогия с Древним Римом, я считаю, что можно было бы возродить некоторые римские традиции, например, гладиаторские бои. Я завтра же отдам распоряжение, чтобы из моего поместья привезли медведя. И мы посмотрим, кто окажется сильней: мой зверь или этот московит. Как вам моя идея, господин барон?
– К сожалению, граф, дела службы требуют моего постоянного присутствия в штабе. Я смог принять ваше любезное приглашение только благодаря необходимости проконтролировать передислокацию авиаотряда нашего дорогого гауптмана и передать ему необходимые бумаги и карты. Для нас, офицеров кайзера, воинский долг превыше всего. Все удовольствия мы получим после того, как разгромим русских дикарей. Их командование проявляет такое неумение управлять войсками, что я не сомневаюсь в скорой победе. Кстати, мой дорогой граф, отчего вы не уберете вон ту фотографию? – Барон указал на стоящий на полке шкафа снимок, запечатлевший хозяина дома с группой русских генералов и полковников возле охотничьих трофеев. – Она вам дорога как память? А не кажется ли вам, что подобная ностальгия вызовет ненужные вопросы?
Глаза графа моментально стали холодно-колючими.
– Милый барон, мой патриотизм и преданность Германии и кайзеру не требуют доказательств. Что же касается этой фотографии – каждый приносит пользу Германии на своем месте. Каждый воюет на своем фронте. Этот снимок для меня – тоже охотничий трофей, причем один из самых удачных. Эти глупцы и болтуны и не подозревали, надменно позируя фотографу над поверженными животными, что истинной целью охоты были они сами. Содержание их разговоров очень быстро стало известно в определенных кругах Берлина и Вены. И в немалой степени помогло Генеральному штабу в планировании военных действий. Вы же не будете отрицать, что получали время от времени важную информацию, об источнике которой не могли не догадываться… Тем более, что в большой степени мне помогло одно из изобретений господина Эдисона.
При этих словах ошеломленный оберст-лейтенант непроизвольно покосился на стоящий на письменном столе фонограф и сделал достаточно неуклюжую попытку «невзначай» прогуляться до окна и проверить, не включен ли аппарат.
Гауптман, воспользовавшись паузой, подошел к камину и взял в руки шашку. Обтерев клинок прихваченной по пути белоснежной салфеткой, высокомерно, тонко и леденяще вежливо поинтересовался у хозяина:
– Ваше сиятельство, вот этот красный крестик на гарде, насколько я знаю, указывает на то, что оружие – наградное, не так ли? Не будете ли так любезны перевести эту надпись на немецкий язык? – С этими словами он протянул графу шашку рукоятью вперед, и в свете углей сверкнули каллиграфические буквы: «За храбрость».
Оберст-лейтенант, почувствовав смятение графа и увидев возможность реванша, подошел к камину и заинтересованно осмотрел клинок. Граф, скривившись, неохотно перевел. Гауптман тем временем продолжил более спокойным тоном:
– Вы правы, господин барон, мне не доводилось бывать в России. Но с русскими я не раз встречался в воздухе. И могу вас заверить, майне хэррен, что они по-рыцарски, честно и храбро сражаются на своих аэропланах даже против превосходящего противника. И пусть их генералы тупы и неграмотны, зато солдаты и офицеры по рассказам сослуживцев сражаются храбро и мужественно. И я думаю, что исход войны от них зависит в такой же степени, как и от решений их невежественного начальства, а может быть, даже и в большей степени, чем мы предполагаем. А еще мне помнятся слова великого Бисмарка: «Превентивная война против России – самоубийство из-за страха смерти». И если мы воюем против русских, то глупо не считать их опасными и достойными противниками… Что же касается якобы плененного офицера, я бы настоятельно рекомендовал вам, граф, передать его германским военным властям для помещения в лагерь для военнопленных согласно его статусу.
– Господа, давайте не будем в этот чудесный вечер рассуждать слишком много о серьезных вещах! – Хозяин быстро попытался выкрутиться из неудобной ситуации. – Сегодня наши волнения должны быть только приятными!
Он поднялся с кресла, подошел к замолкшей пианоле и стал менять перфоленту. После первых звуков канкана подошел к двери, приоткрыл ее и, повернувшись к своим гостям, пафосно изрек:
– Оставим на время бога войны Марса и обратимся к Эросу! Сейчас здесь появятся те, кто помогут окончательно превратить этот вечер в чудесный праздник, исполнят все ваши самые смелые желания и, надеюсь, произведут на вас незабываемое впечатление…
Глава 28. Продолжение
На счет «один» мы и зашли. Внезапно и быстро. Открывавший дверь поймал от меня коленом в ж… спину и решил научиться выполнять самый любимый армейский норматив. В смысле – «Вспышка с тыла!». Люгер в руке, ствол – на сидящих, следом тут же влетают мои парни, тоже с пистолетами в руках. Грамотно, не перекрывая линию огня, обходят меня с двух сторон, еще мгновение, и стволы находятся в опасной близости от ошарашенных немецких мордочек, хозяева которых и не думали совершать какие-то телодвижения. Кроме хлопанья глазами. А что еще будут делать здравомыслящие немцы, если вместо двух «красоток кабаре» в комнате появились три непонятных человека, но с вполне понятным оружием в руках. Три черных дульных среза – достаточно убедительный аргумент сохранять неподвижность. Которая, оказывается, бывает разной.
Лучше всех держался гауптман. Бледный, ошеломленный, но сохраняющий спокойствие, достоинство и, видно по глазам, трезвый рассудок. Сразу всё поняв, он медленно и аккуратно положил шашку на стол эфесом от себя. Грамотный!
Остальные находились в состоянии психологического нокаута, где-то на полпути между истерикой и обмороком. Граф даже не пытался подняться. Ну-с, пора и пообщаться…
– Бляйбэн штандхальтн! Капитулирн! (Оставайтесь на местах! Сдавайтесь!)
И – персонально графу:
– Штейт ауф! (Встать!)
– К-кто в-вы так-кие?.. Чт-то ва-вам н-надо?.. Ка-ка-к сюд-да п-по-опали? – У графа из-за трясущейся челюсти дикция сильно хромала, но общий смысл фраз был понятен.
– Исключительно из вежливости отвечу на ваши вопросы. Мы пришли за германскими офицерами и портфелем господина оберст-лейтенанта. А на вопрос «кто мы такие?» можете ответить сами, вы же видите погоны.
– Майн гот… – побледнев, тихонько охает подполковник, мешком оседая в кресло. Зато капитан решает проявить инициативу:
– Я – гауптман Генрих фон Штайнберг. С кем имею честь беседовать?
– Подпоручик Гуров, Денис Анатольевич.
– Вы и ваши люди – партизаны?
– В какой-то степени – да. Не будем сейчас вдаваться в тонкости нашей службы. Все, что вам необходимо знать – вы с подполковником взяты в плен. Обо всем остальном сможем поговорить чуть позже. А сейчас меня интересует только один вопрос – где портфель? И что в нем находится?
Колоть их надо сразу, чтобы не успели опомниться. Кажется, у Богомолова это называлось «моментом истины».
– А если мы откажемся отвечать? Согласно Конвенции мы можем сообщить только имя, звание и подразделение, где проходим службу. – Капитан, оказывается, не только самый храбрый, но и самый хитрый. Торговаться он еще со мной будет! Как говорил Киса Воробьянинов, «Я считаю этот торг неуместным!» И торговаться мы не будем…
– Мне нужен только один пленный. И он будет очень впечатлен геройской и мучительной кончиной своего коллеги от рук русских варваров. Мне все равно, будут на нем погоны гауптмана или оберст-лейтенанта. Выбор за вами.
– А что будет со мной? – Польский аристократ довольно быстро пришел в себя, услышав начавшиеся торги.
– Вопрос не ко мне… – Породистая сволочь при этих словах еще более приободрилась. – А к штабс-капитану, которого приводят в чувство на псарне.
Оп-па, а чего это мы так съежились? И взбледнулось их сиятельству совсем не по-детски. Ну, посиди, посиди, очухайся. Я же все понимаю, тонкая ранимая душа, тяжелые переживания, нечистая совесть, точнее – полное отсутствие таковой… А мы пока продолжим общение с геррами официрами:
– Повторяю свой вопрос – где портфель?! Чтобы вы не питали иллюзий, скажу сразу – все ваши люди блокированы и на помощь прийти не смогут.
– Если я скажу вам, где портфель, вы оставите мне жизнь? – Да, недолго аристократ переживаниями был занят. Сразу почуял, где можно гешефт сделать… Только вот глазки у него горят как-то нехорошо. Не иначе, пакость какую задумал. Ну, да и мы настороже будем, но показывать это не станем.
– Граф!!! Как вы смеете?! – прорывает истеричным криком подполковника. – Этого никак нельзя делать!!!
И вскинулся бы, да пистолетный ствол, упертый в лоб, мешает. Как бы Егорка лишнюю дырку в немце не сделал.
Капитан тоже напрягся, но с места не двигается. Понимает, что одно движение – и он превращается в труп. А раскраснелся-то как, хоть прикуривай. На груди из-под распахнутого халата виднеются два шрама в виде ромбиков. Наверное, дуэльные, от шпаги… На лице – ненависть и презрение… Пора продолжать спектакль.
– Если вы отдадите портфель, то еще немного поживете на этом свете. И молитесь каждый день, чтобы никогда больше со мной не встречаться.
– Прошу вас, давайте пройдем вон к той картине, – в голосе улавливаются страх и заискивание, граф еще осторожно, но достаточно уверенно двигается к портретам предков. – Там у меня потайной сейф.
Ну, пойдем, посмотрим. Заодно спровоцируем – пистолет в кобуру уберем. Подходим к стене, хозяин нажимает что-то снизу рамы, та откидывается на петлях в сторону, открывая доступ к небольшой металлической дверце, украшенной литыми завитушками с поворотным цифронабирателем, который напомнил сейф фон Борка из последней серии про Шерлока Холмса. Встаю за спиной, делаю вид, что смотрю в сторону стола. Щелчок замка, дверца с лязгом открывается, спина графа становится напряженной, он делает резкий разворот, в правой руке зажат револьвер. Моя правая рука уходит вниз по дуге, удар ребром ладони по запястью, ствол падает, рука возвращается и попадает снизу по челюсти. Ну, ты же не Цезарь, чтобы делать два дела одновременно. Если собрался стрелять – стреляй, зачем еще что-то говорить? Вот и прикусил свой язычок, правда, с моей помощью. И серьезно так прикусил, аж кровь на губах. А теперь и глазки закатывает, на ковер падает. Артист! Показываю рукой Митьке, чтоб связал сиятельного, сам возвращаюсь к столу.
Оберст-лейтенант смотрит на свое хозяйство в моих руках с таким отчаянием, что я невольно начинаю подозревать, что выиграл очень крупный джек-пот. Фон Штайнберг катает желваки на скулах, глаза сузились, руки вцепились в подлокотники с такой силой, что аж пальцы побелели. Нет, так дело не пойдет. Надо их обездвижить. Ставлю портфель на стол, и в следующий миг гауптману внезапно прилетает рукояткой пистолета по темечку. Легонько, для расслабления, – ничего личного. Немец теряет сознание, парни, с ходу поняв, что нужно делать, привязывают летуна к креслу. Надежно так, ручки к ручкам, ножки к ножкам. Теперь пусть попробует дернуться, когда очнется. Второй, глядя на младшего товарища, и не думает сопротивляться. Митяй точно так же привязывает его к другому креслу. Пришедший в себя граф лежит связанный на полу, периодически постанывая. Револьвер я подобрал, так что никакого оружия у них под рукой нет. Значит, можно действовать дальше.
– Митька, с Егором остаетесь здесь, караулите этих. Смотреть внимательно, мало ли что удумают. Для нас важен только вот этот… – показываю на оберст-лейтенанта. – На него – особое внимание. И на его портфель. Кажется, непростую птичку поймали. Разрешаю при необходимости дать пару раз для успокоения, если ёрзать начнут. Со стола ничего не трогайте! Потом, после операции хоть ведро выпейте, но сейчас – ни-ни!
– Командир, – обиженно гудит в ответ Митяй, – не маленькие, чай, понимаем.
– Я – во двор. Вернусь, постучу обычным сигналом…
Выскакиваю на крыльцо, даю во тьму две вспышки фонариком, потом еще одну. Митяев должен начать работать. А вот погода немного поменялась. Ощущается свежий ветерок, дует от леса в сторону флигеля. Вон, даже крылья мельницы медленно проворачиваться стали с тихим рокотом, который неплохо маскирует наши шорохи. Хорошо, что собак снаружи нет, почуяли бы нас еще на подходе. На небе – несколько облачков, наползающих на ночное «солнышко», и по горизонту темная полоса раскинулась. В лунном свете подбираюсь к флигелю. Будто бы материализовавшись из темноты, появляется Гриня, шепчет, что летуны блокированы, графские холуи повязаны, штабс-капитана нашли и привели в чувство.
– Хорошо, ждите, когда Михалыч закончит, потом – ваша очередь. Я подойду, и начнем.
И что-то меня терзают смутные сомнения. Планировалось обезвредить нижних чинов, сжечь и взорвать все, что только можно, одного из офицеров брать с собой, остальных – в расход. А вот чем-то запал в голову гауптман. Понимаю, что враг, офицер неприятельской армии и все такое… Но, судя по поведению, – человек чести («Homme d’honneur», – шепчет мой двойник тихим ветерком в голове). И резать его, как связанного барана, – рука не поднимется. И отпускать нельзя. И с собой лишнюю обузу не потащишь. Вот ведь ситуация… Ладно, идем к Михалычу, потом решим эту загадку.
Когда добрался до рухнувшей палатки, веселье там почти закончилось. Большая часть немцев лежала вразброс, связанные и безмолвные. Кто не хотел разговаривать, находясь в бессознательном состоянии, кто просто не мог из-за кляпа. Когда в рот запихивают кусок полотна размером полметра на полметра, пусть даже разорванный пополам, особо не поговоришь, даже помычать трудно. Из палатки вылезали последние обитатели. Я аж засмотрелся, как красиво в лунном свете работает этот своеобразный конвейер. Стоит очередному гансу выпутаться из брезента, как ему прилетает или нагайка по темечку, или мощный кулак под дых. Тут же появляются две пары рук, которые оттаскивают нокаутированного солдата в сторону, еще две-три секунды – и все конечности связаны, кляп во рту. Тем временем появляется очередная жертва, и весь цикл повторяется снова. Наконец, палатка опустела. Все тушки связаны, лежат более-менее компактно, хлопот не доставляют. Михалыч оставляет караулить это мясо трех человек, еще одного – у винтовок, составленных в козлы, и с остальными бесшумно двигаем к флигелю.
Нас встречает вездесущий Гриня, распределяем казаков по периметру, отдельно собирается его пятерка. Иду с ними брать флигель. Ганна сказала, что там пять комнат, летуны по двое разместились в ближних к выходу. Окна темные, света нигде нет. Одна ночная птичка просвистела, что заняла позиции с тыла, другая ей в ответ чирикнула, что спереди тоже все готово. Поднимаемся и крадемся к двери. Перед крыльцом вперед проскальзывает один из казаков, тянет руку к двери, и в этот момент она открывается. На пороге стоит штабной водила в нижнем белье с лампой в одной руке и смятой газетой в другой… ТВОЮ …!!!… Тихая работа кончилась! Мимо моего уха свистит брошенный нож, но ганс, выйдя из ступора, приседает, захлопывая дверь, и с воплем «алярм!» несется по коридору. Изо всех сил дергаю ручку, которая после этого остается у меня в руке. Дверь закрыта! Внутри дома раздается шум, кто-то падает, что-то разбивается, внезапно распахивается окно.
Ору, как бешеный: «Ахтунг! Дойче флигенде! Зи зинд унцигельн! Капитулирн!» (Внимание! Немецкие летчики! Вы окружены! Сдавайтесь!)
В ответ – столь привычные русскому уху слова: «Шайзе… швайне… ферфлюхтер…»
Из окна, оглушительно после ночной тишины, бахает выстрел, пуля проходит чуть выше моей головы. Ну, что ж, с дракой вам будет дороже! Скатываемся вместе с Гриней с крыльца в темноту, кричу уже своим: «Огонь!» Слитные выстрелы из темноты несколько охладили пыл немцев. Слышны невнятные вопли на немецком, топот ног и звон разбитого стекла. В одной из комнат из окна вырывается пламя, моментально освещающее все вплоть до мельчайших деталей, которому усиливающийся ветер не дает вырваться наружу. Похоже, там начинается пожар – видны отсветы пламени на стенах. От нас отстреливаются пять человек. Нас они не видят, ориентируются по вспышкам, но и сами для нас оказываются невидимы. Огонь, разгоревшийся в комнате, освещает подступы к зданию достаточно хорошо, штурмовать опасно. Кто-то из казаков неосторожно приподнимается, тут же из флигеля следует два выстрела, мои отвечают, но сквозь звуки боя я сумел расслышать крик боли. Ранили?! Или хуже? До сих пор в группе не было ранений и смерти. И не хочу я черный список открывать! Пусть лучше гансы сгорят в доме, на штурм не полезем! Их мне не жалко! В горящей комнате что-то глухо шипит. Ко мне подползает Михалыч.
– Командир, немцы круговую оборону держат, сзади тоже не подступиться. Что делать будем?
– Ждать будем, пока не поджарятся или не сдадутся. Пошли пару человек на дорогу, если стрельбу услышали, могут приехать посмотреть.
– Уже послал.
Вот за что я люблю Митяева – иногда так мысли читает, любые экстрасенсы отдыхают… Следующая фраза Михалыча была совсем мирной:
– А чем это пахнуло? Сеном? Откуда?
От этой мирной фразы мне вдруг резко поплохело! В горячке боя всякое, конечно, может показаться, но сено? Втягиваю в себя воздух, принюхиваюсь и обливаюсь холодным потом до самых пяток… Порыв ветерка донес еле уловимый запах затхлого, прелого сена! БЛ…!!! Лучше перебдеть, сомневаться потом будем! Срывая голос, ору:
– Всем!!! Бегом на ветер!!! Быстро!!!…
Есть в жизни вещи, которые не стоит подвергать сомнению. Как говаривал в курсантской юности наш курсовой офицер: «Здоровая подозрительность и тяжелая паранойя – суть синонимы!» И в мозгу любого военного человека конца двадцатого века, вбитые накрепко занятиями и тренажами по ЗОМП, при этом запахе вспоминаются несколько строчек из наставления по РХБЗ: «Фосген – бесцветный газ с запахом прелого сена или гнилых фруктов. Обладает удушающим действием. Контакт фосгена с легочной тканью вызывает разрушение альвеол и быстро прогрессирующий отёк лёгких. Антидота не существует».
Рванули навстречу ветру, проскочили метров тридцать, развернулись, рассредоточились. Из пылающего флигеля вываливаются корчащиеся, кашляющие гансы и поспешно отходят, отползают, оттаскивают тех, кто сам не может идти, подальше от пожарища. Казаки подскакивают к ним, отбирают оружие, вяжут тех, кто уже очухался. Вот, в принципе, и конец первой серии. Теперь – серия вторая. Собираю своих. На всех – только один раненый. Одному из казаков (его вскрик я слышал в бою) немецкая пуля раскроила спинные мышцы от шеи почти до поясницы. Крови натекло бы много, но перевязать успели вовремя. Значит, недаром гонял их на базе по оказанию первой медпомощи, в бою все сделали на автопилоте.
