Дмитрий Юрьевич Власенко
Охота на Гитлера
– Молодой человек, будете хамить – вот бог, а вот порог. Я тут не обязана от всяких лейтенантов гадости выслушивать.
– А сама…? – пришел в негодование Зельц.
– Так! Я уже говорила – если что-то не нравится – я никого не держу, – Кэт с вызовом посмотрела на него.
«Все бабы одинаковы, – подумал Зельц, – честной игры от них ждать – как от волка требовать, чтобы он траву ел».
Он замолчал и стал пить на удивление невкусный чай.
– Ладно, давай теперь я тебе о себе расскажу, – сказала Кэт. – А то несправедливо получается: я ведь о тебе уже все знаю. Зовут меня Кэт, мне двадцать два года и я люблю заниматься спортом и иногда рисовать. Вот это пока все, что я могу про себя рассказать.
– А что ты рисуешь? – спросил Зельц.
– Природу, натюрморты.
– А людей?
– Не, это не мое.
– А можно посмотреть?
Кэт достала из шкафа альбом для рисования и протянула ему. Зельц еще не успел открыть его, как ему уже стало скучно: страницы простым карандашом были нарисованы какие-то деревья, речки листья, цветы, стол, кровать.
«Это все я уже видел, – подумал он. – Зачем ей надо рисовать то, что до нее уже тысячу раз рисовали?»
И тут зазвонил телефон.
О глупости, любви и семейной жизни
– Алло, – сказала Кэт. – Да, дома, заходите, пожалуйста.
Она повесила трубку и хитро посмотрела на Зельца.
– Отвечаю на незаданный вопрос, – сказала она весело, – звонил герр Шнайдер, сообщил, что через пятнадцать минут зайдет. Будешь ждать?
– Я лучше пойду домой, – Зельц встал. – Время позднее, надо завтра на службу идти.
– Давай, давай, выспись получше. А то еще кляксу в протоколе завтра поставишь, так фюрер обидится.
– Не поставлю, – сказал Зельц твердо. – Вообще тебе язвительность не идет. Всего доброго.
– Счастливо. Заходи еще, поболтаем, – Кэт улыбнулась ему на прощание.
Зельц быстро вышел из дому и направился к остановке, надеясь избежать встречи со Шнайдером. Действительно, не прошло и пяти минут, как в подъезд вошел полковник Шнайдер Быстрыми решительными шагами он поднялся по лестнице на третий этаж и позвонил в дверь.
– Дзынь-дзынь, – радостно брякнул звонок в квартире радистки, и тут же на площадку выглянул мышиный носик соседки. Носик напряженно вынюхивал новости, скандалы, сплетни, важнейшую информацию, которой можно будет потом поделиться с другими носиками за вечерней игрой в лото.
– На место! – строго прикрикнул Шнайдер носику, и тот исчез.
Наконец, Кэт открыла дверь
– Проходите, – сказала она. – Чай будете?
– Конечно, конечно, – весело согласился Шнайдер. – Еще как буду! Что, Катенька, как дела? – задушевно спросил он. – Чем поживаешь, чем развлекаешься? На работу устроилась?
– Да, – ответила Кэт из кухни.
– Это хорошо, хорошо! – Шнайдер повесил плащ на спинку стула и сел за стол, аккуратно поддернув брюки. – Как говорится в одной умной книжке: «Ищите и обрящете, трудитесь и отверзется вам». Что за работа, что-то интеллектуальное, надеюсь?
– Очень! Билетер в трамвае. Два дня работаю, день отдыхаю, и сегодня выходной.
– Очень хорошо, умница. Люблю трамваи, хоть и тысячу лет на них уже не ездил: «Дзынь-ля-ля, дзынь-ля-ля».
Он вдруг замолчал, а потом тихо пробормотал под нос: «Странная штука память. Дзынь-ля-ля, откуда это? Странно, раньше меня память не подводила. Неужели возраст?»
Пришла Кэт с чаем.
– Спасибо, – поблагодарил Шнайдер. – Кто-то приходил к тебе сегодня?
– Откуда вы знаете? – резко спросила Кэт.
– Катенька, мы в Германии, а ты меня спрашиваешь, откуда я знаю, кто к тебе приходил, а кто уходил. Здесь же каждая соседка ведет свой вахтенный журнал. Кто когда пришел, кто куда ушел, как выглядел, что в коридоре сказал. Слава богу, еще под дверями не подслушивают, хотя и это не исключено.
– И они все стучат?
– Ну, все – не все, – пожал плечами Шнайдер. – И вообще, не надо быть Шерлоком Холмсом, чтобы понять, что у тебя сегодня кто-то был. Вон следы от ботинок в прихожей.
– Зельц приходил.
– О-го-го!!! – воскликнул Шнайдер. – Вот это уже интересно! Что хотел, зачем пожаловал?
– А то вы не догадываетесь? – усмехнулась Кэт. – Вы же сами, наверное, только и рассчитывали, чтобы…
– Чтобы что? – брови Шнайдера удивленно метнулись вверх.
– Чтобы я его соблазнила! – выпалила Кэт.
«А это была бы, возможно, неплохая идея», – подумал Шнайдер и сказал:
– Дорогая Кэт, я понимаю, у тебя возраст, в этом возрасте все сводится, в конечном итоге, к ммм… назовем это любовными переживаниями, но пойми, что кроме этого есть еще много чего другого!
– Так вы даже не думали про это?! – строго посмотрела на него Кэт.
– Нет, даже не думал, – ответил Шнайдер. – У меня другие методы, я не собираюсь тебя впутывать в такое даже ради убийства Гитлера.
– Правда? – удивилась Кэт.
– Конечно, – Шнайдер широко, по-отечески улыбнулся.
– Так что мне с ним делать тогда?
– Катенька, можно я тебе дам совет, как старший товарищ – младшему? Не советуйся никогда ни с кем о своей личной жизни, решай сама всегда. Нравится тебе Зельц – хорошо, встречайся с ним, не нравится – скажи, чтобы не приходил.
– И я полностью свободна в своей личной жизни? – удивилась Кэт.
– Кать, ну что за странные вопросы такие? Конечно, свободна.
– А вдруг я влюблюсь в какого-нибудь заядлого нациста?
– Кать, ну ты же сама понимаешь, что это нереально. Это все равно что спросить: «А что будет, если вдруг небо станет оранжевым?» Тут даже и рассуждать не о чем, понимаешь?
Кэт усмехнулась, но промолчала
– А насчет Зельца – смотри сама, – кивнул Шнайдер. – Конечно, агент из него никудышный, но ты мне поверь, он еще принесет нам бумаги из канцелярии.
– А яд он может подсыпать Гитлеру? – напряженно спросила Кэт.
– Ух ты, какая кровожадная! – засмеялся Шнайдер. – А глаза-то как сверкают! Может, может, Кать, придет срок – что-нибудь обязательно подсыплет. Я из него сделаю героя, ты уж мне поверь.
– А когда он придет?
– Когда команда поступит. А наша задача – подготовить все, чтобы команда поступила побыстрее. А теперь запиши, пожалуйста, шифровку. У меня сегодня плотный график, так что отошлешь без меня. Договорились?
– Секундочку подождите, – Кэт стала искать карандаш и бумагу.
– Вообще, это хорошо, что ты устроилась на работу, – сказал Шнайдер. – Во-первых, человек без работы привлекает внимание, во-вторых – может быть, что-нибудь интересное услышишь или заметишь. Так что – молодец, хвалю.
– Я готова, – сказала Кэт.
– Прекрасно. Так, что я хотел передать? – Шнайдер почесал в голове. – Да, новость, радостная новость. Я сегодня говорил с будущем агентом по имени Инженер. Вот это очень важно. Представляешь, в первый раз в жизни вижу настоящего героя! Это же просто невероятно: герой Сопротивления в застенках гестапо – и ничего не боится, противостоит открыто следователю. Бесстрашные люди. Вот я себя спрашиваю – смог бы я так же пройти сквозь все пытки, избиения – и все равно не сдаться и никого не сдать? Я завидую таким людям. Было бы хорошо, если бы во мне тоже нашлось столько сил, сколько в Майерсе. Если у Германии и есть надежда, то только из-за таких людей. А наша задача им помочь, правда?
– Да, – Кэт смотрела на него с обожанием, ей было ясно, что герой здесь вовсе не Инженер и не Писарь, а Александр Максимович, разведчик, коммунист, полковник.
«Какая красивая, – подумал Шнайдер. – Бедная девочка, что-то с нами будет?»
– Ладно, записывай, – сказал он. – Вышел на связь с Инженером, в ближайшее время планирую выход на руководителей подполья. Сообщите наши условия для помощи подпольщикам.
– На этом все, – Шнайдер встал со стула и начал надевать плащ.
– Что, даже чаю не допьете? – спросила Кэт.
– Ах, да, чай, – Шнайдер сел. – Давай, действительно, допью. Скучно тебе тут? Есть с кем поговорить?
– Да с кем тут разговаривать, – вздохнула Кэт.
– Что, ни с кем не подружилась? – сочувственно произнес Шнайдер.
– Да что с немцами дружить!– сказала Кэт. – Они ж тупые!
– Да? – Шнайдер недоуменно посмотрел на нее. – Никогда не замечал за немцами особой тупости.
– Да ладно?! – удивилась Кэт. – Что, вообще никогда не замечали? Да они же все делают по правилам! Вот если сказать немцу, что надо заходить в заднюю дверь и выходить в переднюю, вот он никогда в заднюю не выйдет. Вот через весь вагон будет проталкиваться – а все равно выйдет через переднюю дверь.
Шнайдер улыбнулся.
– Я сегодня у своей соседки спрашиваю: почему всегда надо стоять на красный свет, даже если нет машин. А она на меня посмотрела, как на марсианку, и говорит: «А как иначе?» Тупые, честное слово. Особенно Зельц!
– А он-то чем тебе не угодил? – удивился Шнайдер. – Вроде смышленый мальчик.
– Вы же сами сказали, что он никудышный?
– Я сказал, что он плохой агент. Дураком я бы его не называл.
– Да как же не дурак! – воскликнула Кэт. Она быстро, несколькими легкими движениями нарисовала карикатуру на Зельца: долговязый губошлеп в оборванном пальто. – Вы бы видели, как он сюда пришел! С цветами, весь при параде, прямо герой-любовник. Якобы извиняться пришел. Нашел тоже мне дурочку. Какой там извиняться – у него на лбу написано: «Хочу женщину!» Конечно, он ради этого готов извиняться. А потом чуть что – такой будет жлоб, что…. – Кэт махнула рукой. – Это же все у этих мужиков одинаково, я уже тысячу раз это все слышала! «Девушка, можно с вами познакомиться? Девушка, а не хотите в кино пойти? А поцеловать? Ну что тебе, жалко, что ли? Что ты вообще? Слушай, а чего ты не хочешь, а?»
– Не переживай, – улыбнулся Шнайдер. – Успокойся.
– Это так все противно! – воскликнула Кэт. – Липкое все какое-то, меня тошнит от этих ухаживаний!
Шнайдер сочувствующе посмотрел на Кэт. Он бы и рад был еще поговорить на эту тему, но надо было уже срочно бежать домой: фрау Бауэр ждала его с ужином.
– А еще немцы верят всему, что им по радио говорят! – сказала Кэт. – Просто невероятно! Им завтра скажут, что Земля плоская – они поверят!
– Поверить, может, и не все поверят, – сказал Шнайдер, – но согласятся все, это правда. Понимаешь, тем, кто не верит – им же тоже не хочется отстаивать свою точку зрения, сидя в камере с уголовниками. Так что, может, и не будут разделять точку зрения руководства, но сделают вид. Это называют ученым словом «конформизм».
– Я это называю «вранье»! – категорично заявила Кэт.
– Ох, молодость, молодость! – усмехнулся Шнайдер. – Узнаю категоричность, свойственную юности, ее бескомпромиссность и дерзость в лучшем смысле этого слова. Прекрасно, прекрасно. Когда-то я и сам был такой. Боевой, смелый, чуть что – шашку наголо – и прощайся с головой, белая гвардия.
– А что сейчас?
– Сейчас все сложно, – сказал Шнайдер. – Давай лучше поговорим о погоде.
– О погоде? – удивилась Кэт
– Да. Я тут все никак не могу дождаться, когда придет лето. Ты любишь лето?
– Очень. Только не в городе, а в пионерлагере. Чтобы плюс тридцать, и с головой в речку – бултых, и потом на травке загорать, с книжкой Маяковского.
– Ах, девушки, почему вы так любите поэтов? – улыбнулся покровительственно Шнайдер. – Картина прекрасная, спору нет. Только еще должен быть лесок рядом, чтобы там было всегда прохладно, и чтобы он был полон ягод, особенно малины. И еще там знаешь, что должно быть? Шум такой, – Шнайдер сделал неопределенный жест рукой, – от кузнечиков и птиц, и еще одна-две мухи, которые все время норовят сесть на страницу.
– Мы бы с девчонками спели что-нибудь, – сказала мечтательно Кэт. – Что-нибудь боевое, вроде "Интернационала" или "Марсельезы".
Шнайдер вздрогнул. «Интернационал» совсем не подходил под его лирическое настроение.
– Катя, – сказал он вдруг, – милая, я люблю тебя. Постой, не перебивай. Помнишь, ты отправляла телеграмму, и я смотрел на тебя долго-долго, на твои нежные, но сильные пальцы, на этот светлый локон у виска, и ничего на свете мне не было роднее, чем твой профиль, твое задумчиво-сосредоточенное выражение лица, твой взгляд куда-то вдаль. Ты спросила потом меня, что случилось. А я не знал, как на это ответить. Катя, я думаю, ты уже давно забыла, как я смотрел на тебя, но, Катя… Я каждый день думаю о тебе, боюсь за тебя и мечтаю только о том, чтобы ты…
– Не надо! – сказала Кэт строго. – Я не для этого сюда приехала!
– Прости, – сказал Шнайдер. – Действительно, какой-то служебный роман получается. Нехорошо, ты права.
Кэт промолчала.
– Ладно, Кать, время поджимает, – Шнайдер встал из-за стола. – Давай, осваивайся. Помни о нашем деле и… – Шнайдер помолчал, подыскивая слова. – В общем, пока.
– Пока, – вздохнула Кэт на прощание.
–
Придя домой, полковник переоделся в спортивный костюм и спустился к фрау Бауэр. Сегодня Шнайдер был рассеян, словно он стал обычным человеком, а не резидентом советской разведки. Что-то такое вертелось непонятное у него в голове, что-то мешало нормальному течению мыслей, и это раздражало герра полковника. И больше всего раздражало, что ему никак не удавалось ухватить это «нечто» за хвост.
На ужин сегодня была серая лапша с коричневым соусом, выдававшим себя за мясной.
– Почему вы так поздно сегодня? – спросила фрау Бауэр. – Случилось что-нибудь?
– Вы же сами понимаете, в моей профессии рабочий день не нормирован, – сказал Шнайдер. – У врагов рейха выходных и отпусков не бывает, вредят они не по расписанию. Чуть что – и я, как врач скорой помощи, мчусь через весь город на место происшествия.
– Тяжело вам? – участливо спросила фрау Бауэр.
Шнайдер пожал плечами и улыбнулся усталой улыбкой мудреца.
– Кушайте, кушайте, – сказала фрау Бауэр. – Вам нужно много сил. Ничего, скоро все закончится. Скоро, наконец, вступит в бой супероружие, и мы сотрем, наконец, русских, с лица Земли.
– Да, поскорее бы! – сказал Шнайдер.
Он подумал, что, действительно, скоро все завершится, правда, совсем не так, как надеется фрау Бауэр. После того, как с Гитлером будет покончено, в Германии надо будет разместить пару армий. Основные силы где-нибудь в районе Касселя, потом еще на границе со Швейцарией (пусть банкиры подрожат от страха!), ну и с рядом с Францией тоже надо будет что-нибудь иметь на всякий случай. А может, и во Францию войска ввести?
– Фрау Поммес говорила, что им положено три гектара под Харьковом. Вы не знаете, где это?
– На юге, – сказал Шнайдер. – Кажется, там хорошая земля.
– Не понимаю, зачем ей так много, – пожала плечами фрау Бауэр. – Они же оба всю жизнь на стройке работали, какие из них фермеры?
– Может, продадут, – высказал предположение Шнайдер.
«А если не удастся убить Гитлера, тогда мы все равно сюда придем. Вот, вот прямо сюда придет Красная Армия. Вон на соседей напротив бросят бомбу: «Бух», следом отработает артиллерия: «Бам, бам, бам», потом войдут танки: «Тррр-тррр», протарахтят они по улицам, и за ними пехота: «Паф-паф, тра-та-та-та». И будет кровь, и трупы, и полный хаос. Поэтому прошу, господи или кто там на небе, пусть у нас получится все с Гитлером.
– Вы знаете, опять уменьшили выдачу продуктов по карточкам, – сказала обеспокоенно фрау Бауэр. – Во всем виноват черный рынок, эти спекулянты наживаются на наших трудностях.
– Да, давно вам хотел сказать, дорогая, – смущенно улыбнулся Шнайдер. – Вы так гостеприимны, и мне очень хотелось бы помочь вам, – он вынул из кармана набор продуктовых карточек. – Вот, возьмите, это поможет нам немного.
– Спасибо, – ответно улыбнулась фрау Бауэр. – Как хорошо, что вы работаете на такой работе, мой дорогой.
«Пол-Германии в труху, раздолбать всех и вся, разделить пополам с союзниками, чтобы немцы больше никогда и носу не высунули».
– Да, – кивнул Шнайдер. – Работа у меня важная.
– Вы знаете, я совершенно не представляю, как мы жили раньше, до фюрера, – недоуменно сказала фрау Бауэр. – Это же было что-то невероятное: хаос, шатание, непонятно кому верить, все обвиняют друг друга во лжи. Спекулянты, нувориши, разгул бандитизма, у каждой партии свои войска, даже у католиков, постоянно кого-то убивают, что-то воруют и лгут, лгут, лгут.
«И все время объяснять им, что они виноваты во всем. Все, до единого. Они, их дети, внуки, правнуки. Сто лет пройдет, тысяча – они все равно будут виноваты. За все. Навеки прокляты, как Адам и Ева. Первородный немецкий грех. А если кто высунется со своим особенным мнением – фашист!»
– Полстраны разворовали, если бы не фюрер – Германия бы пропала. Как я рада, что он поднял нас с колен, избавил нас от этих ужасных, ужасных унижений, – с чувством сказала фрау Бауэр.
– Хайль Гитлер, – машинально произнес Шнайдер.
– Как поживает ваша секретарша? – спросила небрежно фрау Бауэр. – Освоилась на новом месте?
– Вроде ничего, – пожал плечами Шнайдер.
– А она молоденькая?
Шнайдеру вдруг бросились в глаза толстые складки на шее фрау Бауэр. «Как у слона, – мелькнуло у него в голове. – Она же совсем старуха!»
– Лет тридцать.
– Наверное, любовников куча, – язвительно заметила фрау Бауэр. – Знали бы вы, что говорят о секретаршах порядочные женщины! Все секретутки только и мечтают, как бы запрыгнуть в постель своему шефу.
– Эта, кажется, не из таких, – сухо ответил Шнайдер.
– Я бы на вашем месте была поосторожней! Венерические болезни ужасны.
– Я бы вас попросил оставить эту тему! Вы говорите о человеке, о котором ничего не знаете! Это несправедливо.
– Я всего лишь хотела вас предупредить, – обиженно сказала фрау Бауэр.
Шнайдер внимательно посмотрел на нее: образ милой и нежной фрау Бауэр вдруг рассыпался, и на этом месте появилась рассудительная вдова с вечно поджатыми губами.
"И что я в ней нашел? – подумал вдруг Шнайдер. – Это же машина. Про нее даже нельзя сказать, что у нее мелкая душонка – у нее вообще нет души. Она трудолюбивая, ответственная и приветливая машина, которая работает по правилам приличного поведения. Как с ней можно заниматься любовью? С таким же успехом можно любить резиновую куклу или фрезерный станок".
– Вы знаете, я сегодня очень устал, – сказал Шнайдер.
– Я понимаю, – кивнула вдова. – Но я не буду возражать, если вы поцелуете меня перед сном.
Шнайдер охотно поцеловал ее в щеку и направился к выходу.
– Всего доброго, – сказала фрау Бауэр на прощание. – Не забудьте перед сном почистить зубы.
– Спокойной ночи, – кивнул Шнайдер. Он действительно чувствовал себя очень уставшим. Слишком много эмоций пережито сегодня, нужно было хорошенько отдохнуть.
Спал он плохо, а в шесть утра вскочил с кровати, быстро собрался и помчался на работу.
Вывезти Майерса в лес и расстрелять
-…И запомните, в нашем деле верить нельзя никому, – сказал Шнайдер. – Мне – можно.
– Это паранойя, – произнес Майерс.
– Если вы параноик, это еще не значит, что за вами не следят. – усмехнулся Шнайдер. – А вообще – давайте закурим, – предложил он. – Разговор у нас будет сегодня будет долгий, интересный, так что давайте, не стесняйтесь.
Шнайдер не любил свой кабинет, здесь он иногда чувствовал себя неуютно. Ему не нравилось тут все: мертвые стены, покрытые зеленой масляной краской, облупленное окно, портрет фюрера в черной раме, серый стол, жестяная лампа, и даже собственный стул с подлокотниками ему не нравилось. Все было казенное, неуютное, грубое, как солдатская шинель.
Шнайдер вздохнул, выпустив струю дыма, и строгим голосом сказал:
– Мы должны быть бдительны, герр Майерс, – в тысячу раз бдительнее, чем обычные люди в обычных условиях. Потому что цена нашей ошибки слишком велика.
– Почему? – не понял инженер.
– Развал государства, утрата наших традиционных ценностей, хаос, вырождение – вы этого хотите?
– А, понял.
– Вот видите! Так что – бдительность, бдительность и еще раз бдительность! – Шнайдер, словно древний пророк, воздел палец к небу.
– Но вы же не можете так жить? Это же ад – подозревать всех и каждого!
– А вы считаете, что вы живете в раю, с вашей доверчивостью и добродушием? Посмотрите на себя в зеркало, до чего вас довел ваш рай! Да у вас все тело в синяках! И лицо тоже! Вот посмотрите – синяк под глазом, левая скула вся красная, зубов уже почти половины нет, исхудали вы, стали похожи на пугало. Это что, рай? – спросил Шнайдер.
– Этот ад! – сказал Майерс. – И этот ад мне устроили ваши коллеги!
– Слушайте, при чем тут мы, – развел руками Шнайдер. – Я вас хоть пальцем тронул?
– Брехня! – раздраженно крикнул Майерс, раздавливая окурок в пепельнице. – Сами прекрасно знаете, меня били потому что вы приказали
– Перестаньте, – попросил успокаивающе Шнайдер. – И вообще, поймите, что наша подозрительность – это временное явление. Я вас уверяю, как только мы разберемся с нашими врагами: русскими, евреями, англичанами, так сразу же и расслабимся.
– Вы серьезно считаете, что этот режим позволит вам когда-нибудь расслабиться? Мне казалось, что вы же живете только войной.
– Мы хотим мира, инженер! – Шнайдер аккуратно потушил окурок. – И добиваемся его всеми доступными нам средствами.
– У вас странная борьба за мир – тысячи городов разрушены, миллионы людей убиты, десятки миллионов ранены, всюду я вижу разрушение и хаос. Вы знаете, как это жутко – ходить по разбомбленным улицам и видеть, что все, что ты любил, уничтожается. Уничтожение идет хаотично, сумбурно, но постоянно. Тут дерево упало, тут дом рухнул, тут воронка посреди дороги появилась – и постепенно все вокруг тебя, что было твоим, стало чужим.
– Друг мой, рождение всякого нового мира требует огромных жертв. Посмотрите на любую историческую эпоху – французскую революцию, войну США за независимость, захват колоний – ни одно из этих событий не было бескровным. Но результат! Нас ждет царство свободы, равенства и братства!
– Вы, кажется, держите меня за идиота, – сердито сказал Майерс. – С кем это вы собрались брататься? С евреями и русскими?
Шнайдер обиженно замолчал. Кажется, он слишком увлекся спором, и горячка дискуссии завела его в места неожиданные. Иногда он сам не мог решить, кто он – советский разведчик, притворяющейся штурмбанфюрером СС или штурмбанфюрер СС, притворяющийся советским разведчиком. Впрочем, подумал он, какая разница. Кем бы я себя не считал, мое поведение от этого не меняется. С восьми до шести я – фашист, эсэсовец, палач, враг советского народа и свободной Германии, а вот после работы, с шести до девяти, я – советский гражданин, разведчик и герой… Какую из моих ролей признает главной следователь «Смерша»?
– Прошу прощения, – сказал Шнайдер, – если я чем-то вас обидел. Я не хотел, честное слово. Сами знаете, иногда в запале ляпнешь что-нибудь такое, что потом остается только удивляться своей глупости. Инерция языка, инерция мысли. Хотите еще сигарету?
– Да, пожалуйста.
Они закурили, напряжение немного спало.
– Знаете, герр Шнайдер, – сказал Майерс задумчиво. – Я уже много лет очень внимательно наблюдаю за происходящим вокруг меня: записываю, анализирую, перечитываю старые газеты, журналы, книги. И мне ужасно грустно оттого, что моя страна с каждым годом упрощается, становится все более самодовольной и стремительно, неудержимо глупеет. Нацисты всюду ищут простых ответов и находят их. А тех, кто не согласен с этими простыми ответами – отправляют туда, где они не могут никого растормошить. Удивительно, что все в результате перестают думать. Спросите любого немца о чем угодно: о политике, экономике или искусстве. Он либо процитирует вам Геббельса, либо скажет, что не знает ответа. Мне грустно, что вы сделали из нас машин.
– О каких простых ответах вы говорите? Уточните, пожалуйста, – попросил Шнайдер.
– Это несложно. Например, почему плохо пошли дела в экономике? Потому что есть мировой заговор. Как увеличить рождаемость? Запретить контрацепцию. Как победить преступность? Наказывать максимально жестко, вешать за малейшие преступления. В чем смысл жизни? В служении Германии и немецкому народу.
Шнайдер улыбнулся про себя, вспомнив пару высказываний фрау Бауэр. Он широко потянулся, громко зевнув, и ласково посмотрел на инженера. Его глаза лучились пониманием и сочувствием.
– Люблю интеллектуальную беседу, – сказал он довольным тоном, – жаль только, редко получается поговорить с образованным человеком. Знаете, в нашей работе все хорошо, но вот общаться большей часть приходится либо с солдатами, либо с уголовниками, в общем, та еще публика. А с вами мне интересно, очень интересно, – Шнайдер заговорщицки подмигнул.
Майерс хмыкнул.
– А по поводу поглупления я вам спешу заявить, что вы не правы. Люди, не занятые интеллектуальным трудом, и раньше не любили думать, мы здесь ни причем. Только раньше они говорили то, что им пели из десятков рупоров разнообразные проходимцы: марксисты, коммунисты, либералы, евреи, американцы, профсоюзы, лоббисты, общества по защите кошек и прочая шелупонь. Сейчас же рупор только один. Но это не мы отучаем их думать, они сами передали нам свои мозги на хранение.
– А интеллектуалы?
– С чего вы думаете, что наши интеллектуалы, преданные идеям нацизма, хуже большевиков, либерастов или демократов? Посмотрите: почти все знаменитые актеры, писатели, поэты, музыканты с нами. Слава богу, не перевелись в нашей стране еще ученые и инженеры, которые готовы сделать все ради нашей победы.
Майерс глубоко задумался.
– Странно получается, – сказал он. – Опять я чувствую, что вы мне лжете: открыто, нагло лжете в глаза и ни на секунду в этом не раскаиваетесь. Но я опять не могу вас поймать на лжи. Это просто удивительно!
– Ой, я вас прошу, не стоит принимать наши разговоры так близко к сердцу, – сказал Шнайдер. – Ваша картина мира уязвлена оттого, что вы не можете опровергнуть мои слова. Вы так долго ее выстраивали, и тут прихожу я и парой слов рушу все ваши либеральные предрассудки. Конечно, вам должно быть неприятно.
– Вы врете, – сказал Майерс. – Повторяю еще раз: вы – врете. Нагло, мерзко, гнусно. Вы – наглый врун. Мразь. Меня тошнит от вас. Вот и все.
– Нет, не все! – вскочил в ярости Шнайдер. – Совсем не все. Эй, охрана! Арестованного в машину!
– Что вы задумали? – испугался Майерс. – Что?! Зачем?!
– Сейчас узнаешь, гнида!
Конвойные выволокли Майерса из кабинета, протащили по лестнице и швырнули на переднее сиденье в автомобиль Шнайдера.
– Нет, нет, что вы делаете?! – закричал Майерс.
– Заткнись! – рявкнул Шнайдер, садясь в машину.
– Как обычно? – предупредительно спросил его начальник конвоя, отдавая ему бланк убытия.
– Да, – коротко ответил Шнайдер, быстро расписываясь. – Как всегда.
Конвой отдал на прощание честь, Шнайдер резко рванул с места, и через несколько минут уже он мчался по серым берлинским улицам.
– Куда мы едем? – спросил испуганно Майерс.
– Молчать! – закричал Шнайдер. – Совсем страх потерял, я смотрю! – орал он на Майерса, одновременно яростно сигналя. – Да дайте же проехать! Ты думаешь, если я говорю с тобой вежливо – так ты можешь злить меня, говорить мне гадости в лицо, оскорблять меня?! Кто ты такой, чтобы так себя вести?!
Майерс молчал, сжавшись рядом со Шнайдером на переднем сидении. Скованные наручниками руки он выставил перед собой, боясь, что Шнайдер его сейчас ударит.
– Что, струсили?! Не бойтесь, бить не буду!
Шнайдер быстро вырулил на автобан и помчался по направлению к лесу Груневальд, где, по слухам, часто расстреливали заключенных.
– Послушайте, – начал Майерс. – Вы не можете…
– Заткнись! – рявкнул Шнайдер.
– Но…
– Я сказал – заткнись!
В считанные минуты они пролетели десять километров по автобану и въехали в лес.
– Вылезай! – скомандовал Шнайдер. – И вперед по тропинке, не сворачивай. Попытаешься бежать – пристрелю сразу!
Майерс сглотнул.
Шнайдер вытащил пистолет и приставил его прямо ко лбу инженера.
– Ну! – крикнул Шнайдер. – Вылезай!
Майерс неловко вылез из машины и пошел по тропинке, Шнайдер с пистолетом наготове отправился за ним. Майерс ждал пули в спину, но ничего не происходило. Они прошли по лесу минут пять, потом Шнайдер приказал остановиться.
– Оглянитесь, – негромко попросил он, – нам надо поговорить.
Майерс обернулся.
– Прошу прощения за грубость, – сказал Шнайдер, убирая пистолет в кобуру, – но в машине вполне мог быть "жучок".
– Жучок? – переспросил Зельц.
– Жучок, жучок, – кивнул Шнайдер. – Вы заметили верно, что я говорю вещи, в которые не верю. Действительно, не верю. По одной простой причине: я – полковник советской разведки, – Шнайдер сделал театральную паузу и добавил по-русски: – Приятно познакомиться.
– Что? – не понял инженер.
– Ах, инженер, где же ваши школьные занятия русского? Забыли, небось, все. Помните хотя бы прелестный стишок из школьной программы: "Нина, Нина, вот картина, это трактор и мотор"?
– Вы… Вы… – казалось, если бы инженеру сейчас явился ангел господень с предложением осмотреть райские сады, он и то бы меньше удивился.
– Да, я, – улыбнулся Шнайдер. – Так что давайте руки, я вас сейчас освобожу, и мы поговорим спокойно. Я рад, что познакомился с вами. Знаете, мне так противно было играть с вами во всю эту нацистскую пропаганду – вы просто не представляете. Господи, какую ахинею только не приходится нести, только бы не внушить подозрение. В гестапо никогда не знаешь, когда тебя подслушивают, а когда нет. Приходится контролировать каждый свой шаг. Так, давайте я выстрелю сейчас…
Майерс инстинктивно поднял руки, загораживаясь.
– Нельзя же так не доверять людям, – усмехнулся Шнайдер и выстрелил в землю. – Не думайте, никто вас не будет убивать. Даже следователю СС придется заполнять кучу бумаг, если он убьет кого-нибудь не по приказу. Так что стрелял я с целью запугать подозреваемого и склонить к сотрудничеству, что мне успешно и удалось, как будет явствовать из отчета. А теперь давайте поедем куда-нибудь обедать, вы ведь, наверное, уже забыли вкус нормальной еды?
– Да, – коротко сказал Майерс. Он вдруг почувствовал, что ужасно голоден.
– Я вижу, вы все еще шокированы. Ну да ничего, это скоро пройдет. Поехали. Там на заднем сидении вещи, переоденьтесь: в тюремной робе в приличные места не пускают.
Через полчаса они уютно расположились в ресторане "У чаши". Майерс взял себе большую тарелку гуляша, Шнайдер заказал венский шницель. Почти все посетители были в мундирах: военные, СС, полиция и прочие.
– Пиво здесь хорошее, не хотите попробовать? – предложил Шнайдер.
– Давайте.
Они заказали пиво.
– Вы, наверное, спрашиваете себя, что мне могло от вас понадобиться? – спросил Шнайдер. – Ответ прост: мне нужны вы. Ваша честность, ваша принципиальность, ваша вера в будущее Германии, ваше желание скинуть нацистскую мразь с престола. Все это мне нужно от вас.
Глаза инженера метались по сторонам, он думал – кричать ему: "Шпион" или не стоит.
– Давайте я поконкретнее объясню, – предложил Шнайдер. – Мой агент видит Гитлера три раза на дню и записывает его застольные речи. Организовать покушение на него – легко, как воды из крана попить. При большом желании можно будет даже организовать несчастный случай с ним. Но вопрос в том, что будет с Германией после этого. Ведь главное не в том, как быстро умрет Гитлер, главное – как быстро закончится война. Хватит уже тех миллионов жертв, которые мы принесли гиене фашизма. И мы хотим найти людей, готовых к тому, чтобы остановить войну после смерти фюрера. Мы не хотим, чтобы на смену маньяку Гитлеру пришел палач вроде Гиммлера. Нам нужны нормальные люди вроде вас, готовые строить новую, свободную Германию.