Дмитрий Юрьевич Власенко
Охота на Гитлера
– Никак нет.
– А жена есть?
– Тоже нет, – Зельц виновато покачал головой.
– Ну ничего, вы молоды еще! – усмехнулся Гитлер. – У вас все еще впереди, мой друг. А что вы так тихо говорите? Стесняетесь своего саксонского?
Зельц смущенно улыбнулся.
– Не стесняйтесь, – ласково сказал Гитлер. – Мы все говорим с акцентом, не правда ли? Помню, я всегда говорил Гейдриху10: саксонский – значит, сексуальный.
Гиммлер грустно усмехнулся, вспомнил трагически погибшего от рук чешских бандитов старину Гейдриха.
– Эх, каких людей теряем, – вздохнул он.
– Да, да, – покивали все головами.
– Сколько прошло уже с того дня, как мы потеряли сияющего великого человека? – спросил Гитлер. – Почти два года, да?
– Да, в июне будет два года, – подтвердил Гиммлер.
– Лейтенант Зельц, – сказал покровительственно Гитлер. – Мне жаль, что вы не знали этого талантливого и прекрасного товарища. Этот человек внёс преисполненный жертвенности вклад в борьбу за свободу немецкого народа, он глубиной своего сердца и своей крови почувствовал мировоззрение Адольфа Гитлера, понял его и осуществил. Будьте достойным его.
– Буду, – сказал Зельц коротко.
– Посмотрите, друзья, вот так выглядит наше будущее! Молодое, еще неопытное, но с горячим сердцем и благородной душой!
Зельц увидел, что все вслед за фюрером ласково смотрят на него, словно бы он в эту секунду стал сыном полка.
– Вы много работаете? – спросил Гитлер.
– Да, – мелко закивал Зельц.
– Над чем?
– Я? – Зельц нервно огляделся и вздохнул. – По-разному. Иногда стенограммы, потом надо все расшифровать, отформатировать, подготовить приказ по канцелярии, составить выписки из документов, или сделать переводы, в основном письменные.
– Вы и переводить умеете? Прекрасно! Какие языки вы знаете, лейтенант Зельц?
– Английский, французский и немного итальянский.
– Прекрасный набор, поздравляю! – Гитлер улыбался так сердечно, так искренне, что Зельц вдруг почувствовал, что что-то меняется в нем, ломается или растет, или еще как-то метафорично преображается, но в любом случае он чувствовал, что больше никогда не будет таким, как прежде. – Занесите в протокол: я считаю, что рейхсляйтеру Борману следует повысить вас в звании. Старший лейтенант Зельц звучит гораздо лучше, чем просто лейтенант. Не правда ли?
– Так точно, мой фюрер, – молодцевато сказал Зельц.
Все за столом засмеялись, а сидевший рядом Борман даже похлопал Зельца по плечу.
– Кстати, мне показалось, или на прошлой неделе вы забыли написать в стенограмме, что я обозвал Клейста говном?
– Виноват, мой фюрер!
– Скажите, друг мой, почему вы это не написали?
– Прошу прощения… – Зельц не знал, куда деться от страха.
– Говорите, говорите, – попросил Гитлер. – Пожалуйста. Почему вы не написали?
– Из уважения к должности. Я боялся, что это уронит авторитет Вермахта перед народом.
– Вы понимаете, что это была ошибка? Вы обязаны записывать все абсолютно точно, без искажений!
– Так точно, мой фюрер. Я… Я готов понести любое наказание.
– Ничего, – ленивым движением Гитлер отпустил ему грехи. – Я уверен, больше этого не повторится. Вы знаете, старший лейтенант Зельц, я уже давно обратил внимание, что мои слова записаны в протокол наиболее точно и ясно, когда его ведете вы. Продолжайте в том же духе!
–
Уходя с работы, Зельц плакал от счастья.
«Первый, первый человек, который слово доброе сказал, – думал он, медленно шагая в толпе других канцелярских служащих к трамвайной остановке. – Небожители, элита, умники. Борманы с Гиммлерами – да кто они вообще такие? А он… Он все замечает. Все! И я его должен убить? Шнайдер думает, что может сделать со мной, что хочет, играть на мне, как на флейте. А ему плевать на меня, он меня использует и выбросит. Тоже мне, мастер интриг: давай ты станешь героем, дорогой Кристоф? Ага, я стану героем, а он станет генералом. Очень приятный расклад».
– Ээй! – раздался вдруг слева звонкий женский голос.
Шнайдер повернулся – в шаге от него шла Кэт. Ее ярко-синий плащ выделялся из серой толпы, как фиалка, пробившаяся сквозь бетонную плиту.
– Ты?! – Зельц испуганно огляделся. – Ты как здесь?!
Кэт посмотрела на него так, что было понятно: все призовые очки, которые он вчера заработал своим геройским поведением, сегодня испарились, как лужа в пустыне.
– То есть, я хотел сказать… Я не ждал, – сказал Зельц.
– Мы так и будем на улице разговаривать? – спросила ядовито Кэт.
– Тут булочная есть, можем пойти туда, – предложил Зельц.
– А больше ничего нет?
Зельц мысленно пересчитал деньги у себя в кошельке и подумал, что ресторан он явно не потянет.
– Хочешь в кафе? – предложил он смущенно.
– Хорошо хоть не в столовую, – сказала Кэт. – Пойдем. Возьми у меня портфель, пожалуйста, а то у меня уже рука отваливается.
– Да, конечно, – Зельц неловко забрал у нее потертый коричневый портфель с желтыми бляшками, – извини, что сам не предложил.
– Дождешься от вас, мужиков, пожалуй, – Кэт демонстративно не смотрела на Зельца, словно его не существовало.
Зельц пристыженно замолчал. Ни говоря ни слова, они дошли до маленького кафе «Сестры Мойрен», где за квадратными серыми столами ели мороженное немногочисленные посетители: компания из четырех женщин среднего возраста, солдат и пожилой клерк в приличном черном костюме.
Кэт села за столик у витрины, спиной к женской компании.
– Портфель оставь себе, – сказала она Зельцу. – Это тебе подарок.
– Можно посмотреть?
– Лучше дома, а то могут неправильно понять.
«Что же там такое? – подумал Зельц. – Серп и молот? Красная звезда? Бюст Сталина? Поставлю его дома напротив Гитлера, пусть любуются друг на друга».
Он сел за столик рядом с Кэт и попробовал взять ее ладонь в свою, но она отняла руку.
– Терпеть не могу такие кафе, – сказала она нервно. – Сидишь, как на сцене, чужие уши только что из стола не растут.
– Может, уйдем? – предложил Зельц.
– Раз уж пришли, давай сидеть, – сказала Кэт. – Не поговорим, так хоть мороженого поедим.
– Ага, – Зельц углубился в меню, пытаясь прикинуть, хватит ли ему денег.
Тетки за соседним столом щебетали все одновременно, словно стая синичек. Солдатик обернулся на них, потом взглянул на Кэт, та строго посмотрела в ответ, и солдатик отвернулся.
– Ты ему понравилась, кажется, – заметил Зельц. – Впрочем, я его хорошо понимаю.
Кэт бросила быстрый взгляд на подружку солдата, наводившую на мысли о бледной моли и речной рыбе.
– Миленькие комплименты, – сказала Кэт. – Сам придумал, или кто подсказал?
Уязвленный Зельц промолчал.
В кафе зашел капитан «Люфтваффе» с женой и мальчиком лет трех, солдат вскочил и вскинул руку вверх в партийном приветствии. Капитан коротко приложил руку к фуражке и направился к столику рядом с обстоятельным господином в черном.
– Хорошо, что ты на работу в гражданском ходишь, а то бы сейчас замучался честь отдавать, – заметила Кэт.
– У тебя звание, наверное, еще повыше этого капитана будет.
Солдат удивленно обернулся на них, видимо, что-то услышав.
– Если бы ты не вопил на все это «прекрасное» кафе, – негромко ответила Кэт, – я бы тебе рассказала про свое звание.
Зельц начал злиться.
– Заказывать будешь или только гадости говорить? – спросил он.
– Я говорю правду, – ответила Кэт. – Если тебе это не нравится, то это не моя вина.
Зельц опять промолчал.
– Я буду мороженое, – добавила Кэт. – С малиновым сиропом.
Зельц подозвал официантку и заказал мороженое для Кэт и вафли с сахарной пудрой для себя. Пока не принесли заказ, они молча смотрели на улицу: каждый сердился на другого и не знал, что делать дальше.
– Что новенького на работе? – спросил Зельц.
– Что может быть нового в трамваях? – пожала плечами Кэт. – Все то же! Билеты, пассажиры, остановки – что тут нового?
– Слушай, ты извини, что я так среагировал на тебя у канцелярии, – попросил Зельц. – Просто, сама ж понимаешь, это неожиданно.
– Да, понимаю, – вздохнула Кэт.
Принесли заказ, Кэт стала аккуратно, очень маленькими кусочками есть мороженое.
– Слушай, ну что ты хочешь, чтобы я сделал? – спросил Зельц.
– А ты как думаешь? – спросила Кэт. – Я бы могла тебе сказать, но тут столько народу.
– А я бы, наверное, не смог бы сказать, что бы я хотел, даже если бы здесь никого не было,– сказал Зельц.
– Опять что-то пошлое?
– Ну, не без того, – усмехнулся Зельц.
Кэт облизала ложку и больно стукнула ей Зельца по лбу. Дамы за соседним столиком захихикали.
– Что ты дерешься?!
– А ты зачем пошлишь?
– Я не сказал.
– Ага, ты только имел в виду.
Зельц вздохнул:
– Ладно, давай так: я сделаю то, что ты хочешь, а ты – то, что я хочу?
Кэт залепила ему пощечину, встала и вышла из кафе. Красный, как рак, Зельц остался за столиком один. В кафе все снова заговорили, но он чувствовал, что косятся на него. Он быстро расплатился по счету и пошел к выходу.
– Эй, парень, – окликнул его солдат. – Ты портфель забыл.
– Спасибо, – Зельц забрал портфель и пошел домой. Он был зол на себя, на Кэт и больше всего почему-то на Шнайдера.
Опять стояла противная погода, опять ветер выдувал душу, опять не было видно неба, и опять накрапывал дождик. В трамвае трясло, и лица у всех в пассажиров были, как покойников в морге.
Дома Зельц переоделся в домашний спортивный костюм, выпил горячего чая с бутербродами, прочитал еще пару страниц Эдгара По, развлекся, успокоился и только после этого открыл портфель. Там лежала бомба с подробной инструкцией по применению.
– Я так и думал, – сказал вслух Зельц. – Так и думал. Да, – он закрыл портфель и засунул его в шкаф с вещами. – Ничего другого я и не ожидал.
Он переоделся и вышел из дома. Ближайший таксофон был в булочной, Зельц набрал номер Кэт и сказал:
– Я сделаю все, что ты хочешь. Без всяких условий. Просто сделаю. Хорошо?
– Правда? – Кэт, кажется, удивилась.
– Полная правда. Я… – Зельц поискал, что бы еще сказать, и добавил: – Я люблю тебя.
Кэт промолчала.
– А ты? – спросил Зельц.
– Я не знаю, – ответила Кэт. – Не знаю.
Зельц почувствовал, как в скулы и справа и слева кто-то засунул по шурупу и стал их проворачивать. Он накрыл трубку ладонью и тихо застонал.
– Эй, все нормально? – обеспокоенно спросила Кэт.
Зельц ударил себя кулаком в челюсть, скулы немного отпустило.
– Вполне, – сказал он. – В общем, скажи Шнайдеру, что я согласен.
– Обязательно. Спасибо тебе, Кристоф, я не ожидала, – сказала тепло Кэт. – Ты действительно герой, настоящий, единственный, будь таким всегда, всегда!
– Пока.
Домой Зельц шел, уже не замечая ни ветра, ни дождя, ни туч. Для героев погода не важна, они делают свои подвиги при любой погоде.
Кэт, ты – мерзкая шлюха
– Как наш герой? – насмешливо спросил Шнайдер, когда Кэт повесила трубку. – Готов к подвигам?
– Кажется, – Кэт пожала плечами.
– Любовь творит с нами чудеса, – кивнул Шнайдер.
Он посмотрел внимательно на Кэт. Кажется, чем-то она была недовольна: то ли его поведением, то ли собой, то ли Зельцем. Шнайдер уже два часа сидел у Кэт в ожидании звонка от Зельца и о чем только они не говорили за это время: и о Родине, и о Сталине, и о партизанах, и о газетах, и о кино. Шнайдер уже много лет жил заграницей, и почти ничего не знал о советском искусстве. Кэт пересказала ему в красках «Свинарку и пастуха», «Чапаева» и «Александра Невского, Шнайдер восхищался и говорил, что сразу же после войны обязательно возьмет отпуск и обязательно посмотрит все фильмы. Потом перешли на музыку: Кэт тихо спела «Марш Буденного», особенно Шнайдеру запомнились строчки:
Ведь с нами Ворошилов,
Первый красный офицер,
Сумеем кровь пролить за эсэсэр!
А уж когда в конце прозвучало «Даёшь Варшаву, дай Берлин – и врезались мы в Крым!» – Шнайдер почувствовал, что просто пьянеет от восторга. Он допивал третью кружку кофе с сахаром (когда он вручал Кэт сахар и кофе, она сделала милый короткий книксен, как хорошенькая служаночка, принимающая от хозяина дома ценные продукты для хранения в буфете) и уже подумывал, что он будет делать, если Зельц все-таки не объявится, но в этот момент, наконец, телефон вдруг зазвонил.
И вот теперь, после разговора с герром Зельцем Кэт была недовольна и, кажется, что-то собиралась сказать.
– Доставай рацию, – скомандовал Шнайдер. – Надо отправить шифровку.
– Александр Максимович, помните, я вас спрашивала, зачем вы познакомили меня с Зельцем? – спросила Кэт.
Шнайдер молча посмотрел на нее в ответ. Взгляд его был тверд, как у Медного Всадника. Кэт опустила глаза.
– Дорогая Катя, – сказал Шнайдер. – Ради того, чтобы выиграть войну, я готов на все, даже на смерть. А ты готова?
– На смерть я тоже готова! – сказала Кэт. – Я не говорю о смерти!
– Ради победы я готов на все, – сказал Шнайдер. – На любые действия. Ты мне веришь?
Кэт взглянула в его немигающие глаза цвета стали, и ей стало страшно. Вдруг Шнайдер улыбнулся.
– Кать, я очень тебя люблю, – сказал он ласково. – Но если ты не готова – лучше тебе уехать прямо сейчас.
Кэт закусила губу, она была готова заплакать. Шнайдер закурил, он был сосредоточен и тверд, как хороший хирург перед операцией.
– Я останусь, – сказала, наконец, Кэт.
– Молодец, – улыбнулся Шнайдер. – Давай отправлять шифровку.
Кэт достала из-под кровати чемодан с рацией. Шнайдер написал текст шифровки и подвинул его Кэт:
– Действуем так, – он встал за плечом Кэт. – Мы отправляем шифровку, ждем окончательного согласия из Центра. Я связываюсь с товарищами из Сопротивления, если они готовы – то! – Шнайдер поднял руки, отпуская невидимых голубей. – Пара дней – и все, все закончится. Понимаешь?
– Да, – Кэт настраивала рацию.
– Не могу поверить, – Шнайдер опустил ей руку на плечо. – В голове не укладывается, что все это, наконец, кончится. Вот этот весь кошмар, бред, это все наконец улетучится.
Кэт осторожно высвободила плечо, Шнайдер понимающе улыбнулся и отошел.
– Отправляй, – скомандовал он, закуривая сигарету.
Кэт быстро отстучала послание в Центр и сложила рацию.
– Когда ответ? – спросил Шнайдер.
– Завтра в три сеанс связи, как всегда, – ответила Кэт. – Вы придете?
– Конечно, – Шнайдер глубоко затянулся. – Обязательно приду. Кстати, предлагаю выйти прогуляться. А то все мы как-то в помещении, а на улице, глядишь, вот-вот весна начнется.
– Куда пойдем? – спросила Кэт.
– В парк? В зоопарк?
– В зоопарк! Если он только не хуже, чем в Москве!
– В Москве бывал, зоопарка не видал, – Шнайдер развел руками, – но у тебя будет хороший шанс их сравнить. Поехали?
– Поехали.
Шнайдер любил Берлинский зоопарк. Ему нравились бревенчатая изба бизонов, минареты на доме антилоп, белый молельный дом зебр и аквариум, похожий на собор.
Кэт и Шнайдер прошли через азиатские «Слоновьи Ворота». Над двумя серыми индийскими слонами из песчаника возвышался обломок деревянной пагоды, раскрашенной красным, зеленым и желтым. На фоне классической берлинской архитектуры неярких оттенков выглядело это довольно смело.
Шнайдер подошел к кассе и предъявил удостоверение работника СС.
– Добрый вечер, – улыбнулась кассирша. – Рада вас видеть, господин Шнайдер.
Шнайдер недоумевающе взглянул на нее и только тут узнал в ней фрау Шульц с нижнего этажа, которая в свое время пыталась нарушить его романтическое уединение с фрау Бауэр.
– Добрый день, – искренне, как только мог, улыбнулся он в ответ. – Рад вас видеть. Как поживаете? Извините, что не сразу узнал вас. Вы, кажется, покрасились?
– Да, да, – расплылась в улыбке фрау Шульц .
– Вам очень идет этот цвет волос, – кивнул Шнайдер. – Пустите нас с коллегой? Мы тут по служебной надобности.
– Конечно, я понимаю, – фрау Шульц многозначительно кивнула.
Шнайдер и Кэт вошли в зоопарк и встали у киоска, где продавали сладости, сувениры и воздушные шарики.
– Хочешь чего-нибудь? – спросил Шнайдер.
– Сахарную вату, – сказала Кэт.
Шнайдер торжественно вручил ей шар сладкой ваты, после чего они отправились к ближайшему вольеру, в котором бродили величественные в своем идиотизме жирафы.
Каких только тварей не было вокруг! И обезьяны, и львы, и змеи, и лошади, и суслики – все обитали на громадной территории зоопарка, содержались в достатке и довольстве. Все это ходило, жевало, чесалось, дремало – в общем, жило своей глупой, совершенно безразличной к посетителям жизнью.
Кэт долго стояла у вольера с зебрами. Полтора десятка животных рассредоточились по всему вольеру, где в одиночку, где группками по двое. Они почти не двигались, постоянно что-то медленно и задумчиво пережевывали.
– Посмотрите, какой красавец, – Кэт показала на жеребца, стоявшего почти вплотную к ограде.
– Да, симпатичные животные, – заметил Шнайдер.
– Что в животных хорошо – что у них нет ни хлопот, ни забот. Живут себе, радуются жизни, не думают о всяких глупостях.
Шнайдер вдруг вспомнил, как он пять лет назад посещал мясокомбинат под Магдебургом, и слегка вздрогнул.
– Животные – как дети, – сказала Кэт. – Как можно их не любить? Не понимаю.
– Чем больше я узнаю людей, тем больше я люблю собак, – пробормотал задумчиво Шнайдер.
– Это кто сказал?
– Неважно. Мне кажется иногда, что немцы и русские похожи друг на друга не больше, чем зебры и лошади. Вроде бы да, есть-что то общее, но в тоже время – настолько разные, что даже объяснять не нужно, в чем разница, сразу видно.
– И что же по мне видно? – спросила Кэт с вызовом.
Шнайдер огляделся – поблизости никого не было, никто не мог подслушать их диалог.
– По тебе видно, что ты русская, – сказал он.
– Правда? – Кэт удивленно подняла брови.
– Знаешь, что тебя выдает? – спросил Шнайдер. – Глаза. Они у тебя глубокие серые, с мыслью и с тревогой где-то там, на донце глаз. Тревога сейчас есть у всех, я вижу, но мысль – это только твое. И мысль делает твои глаза особенно красивыми.
– Опять вы с комплиментами, – вздохнула Кэт.
– Я говорю правду, – Шнайдер привлек Кэт к себе и поцеловал. Неизвестно, что подействовало на Кэт – весна, погода, комплименты или любовь, но Кэт не сопротивлялась – она обняла Шнайдера и отвечала на его поцелуи, закрыв глаза.
– Проклятая свинья! – раздался вдруг визг. – Подонок! Мерзавец! Мудак!
Шнайдер отпрянул от Кэт и обернулся. Прямо перед ним, напротив вольера с павианами, стояла взбешенная фрау Бауэр. Такой он не видел ее еще никогда: бурый ее плащ топорщился в стороны, как иголки дикобраза, глаза метали искры, ноги бетонными тумбами впечатались в землю, губы кривились в злой усмешке, обнажая острые, как у гиены, зубы. Эта помесь всех страшных животных готова была рвать и убивать.
Все дальнейшие события были настолько безобразными и постыдными, что подсознание Шнайдера почти сразу стерло их потом из памяти и заместило какой-то неправдоподобной, невероятной сценой. Вот такой:
– Как ты посмел мне врать! – заорала вдова на меня. – И с кем, с этой шлюхой! С секретуткой! С блядищей! – вопль фрау Бауэр перекрыл визг павианов, эхом прокатился по дорожкам, встревожил зебр и заставил заметаться в страхе попугаев. С губ ее падала ядовитая слюна, ногти оросились кровью.
– Где твоя совесть, подонок! – протрубила она, как африканский слон перед атакой.
– Мадам! – оскорбился я.
– Ты врешь все! – фрау Бауэр тяжело подпрыгнула на месте, взметнув тучу пыли. – Кто ты, я спрашиваю тебя?! Защитник Родины! Карающий меч Рейха! Ты! Врун! Подлый мелкий врун!
– Послушайте, уважаемая!
– Ты врешь все! – фрау Бауэр вдруг съежилась и одним скачком преодолела разделяющее их расстояние.
– Послушайте! – от неожиданности я отпрянул назад.
– Ты мне врал, и ей врешь! Ты подлый, мерзкий врун! Ты вообще работаешь в СС, или это тоже вранье?! Подлец! Вонючка! Скунс!
– Пошла вон! – прогрохотал я, чувствуя себя Иваном Третьим, топчущим ханскую басму. – Вон отсюда!
– Я не оставлю этого! – завизжала по-шакальи фрау Бауэр, и быстро поднесла маленький сморщенный кукиш к моему носу. – Я все расскажу, все расскажу, все, все!
– Да что ты там расскажешь, старая сплетница?!
– Приходит посреди ночи! – перечисляла фрау Бауэр. – Пьяный. В помаде. Врет, ворует!
– Женщина, оставьте нас! – прошипел я.
– Он Родину защищает. Родину! Да где твоя Родина?! Кто ты такой?!
– Уйди отсюда, гнида долбанная! Ненавижу!
– Сам уйди! Псих! Подлец! Гадина, подлая гадина! Я всем все расскажу! – сорвалась на фальцет фрау Бауэр и помчалась прочь, заливисто визжа на весь зоопарк. Она направилась вперед, чтобы посетить все инстанции, которые должны были непременно знать, что за подонок затесался в славные ряды защитников Рейха.
На этом безобразная сцена закончилась. Шнайдер и Кэт снова остались одни.
– Прошу прощения за ужасную сцену, – сказал смущенно Шнайдер. – Японцы в таких случаях делают харакири.
– Кто это? – спросила Кэт.
Шнайдер виновато посмотрел на нее и ничего не ответил.
– У вас теперь будут неприятности в СС, – сказала Кэт.
– Да ладно! – Шнайдер махнул рукой. – Какие там могут быть неприятности? Здесь даже аморалку не пришьешь.
– Рада слышать, – Кэт мило улыбнулась. – Что ж, мне пора, спасибо большое за экскурсию в зоопарк, до свидания.
– Подожди, может мы…
– Нет, нет, нет, – быстро заговорила Кэт. – Пожалуйста, на сегодня хватит развлечений. Очень много для одного дня.
– Извини, – сказал еще раз Шнайдер.
– До свидания.
Кэт упорхнула, Шнайдер остался в одиночестве. Как всегда в тяжелые моменты, он закурил. Он был зол на себя, на Кэт, на фрау Бауэр, но больше всего на тупых, невозможно тупых зебр, которые продолжали что-то мрачно жевать.
– Сансара, – сказал он себе. – Вот так взлетишь на секунду, расслабишься – и сразу же последует возмездие. И еще какое возмездие! Ладно, к черту, – Шнайдер уверенно пошел к выходу.
– Где фрау Шульц? – строго спросил Шнайдер на кассе.
– Она ушла, – ответила кассирша испуганно.
– Повезло ей, – заметил Шнайдер. – Сейчас бы она у меня загремела на зону!
– За что?
– За что, за что! – бросил Шнайдер. – За антиарийскую пропаганду, вот за что. Ладно, свободны, отдыхайте.
Шнайдер устало брел к машине. «Вот сволочь, – думал он о фрау Шульц. – Заложить меня фрау Бауэр, это же надо придумать, а? Интриганка чертова. И вот что это ей принесет – ни черта! Но ведь настучала же, крыса крашеная! Ну, попадись ты мне только!»
К счастью для фрау Шульц, она верно оценила последствия своего поступка. Несколько месяцев не показывалась она в своей в квартире, пока не почувствовала, что опасность миновала.