Дмитрий Мережковский
Мессия
– Что ты, Пархатый, чего испугался?
Иссахар ничего не ответил и продолжал глядеть на кресло, стуча зубами.
– Он здесь был, – прошептал наконец, обернувшись к Мерире.
– Кто был здесь?
– Царь Ахенатон.
– Ты его видел?
«Нет», – хотел ответить Иссахар, но точно не он сам, а кто-то за него ответил:
– Видел!
И только что это сказал, он поверил этому так, как будто в самом деле видел.
– Слышал его?
– Слышал.
– Что ж он говорил?
– Что Сын к тебе придет.
– А еще что?
– Еще о перстне. Ты дал ему перстень, чтобы испытать.
– И он взял?
– Взял.
– А это что? – спросил Мерира, показав ему перстень на руке своей, и усмехнулся. – Ты слышал то, что я бредил, – вот и все чудо!
Долго, молча Иссахар глядел на перстень с таким же ужасом, как давеча на пустое кресло. Вдруг поднял глаза на Мериру и воскликнул:
– Он здесь был! Он здесь был!
– Да, был. Я тоже думаю, что здесь Кто-то был, – ответил Мерира тихо, как будто задумчиво, и перестал усмехаться.
Помолчал, встал и проговорил:
– Ну, пойдем, пора, солнце скоро взойдет.
X
Солнце еще не всходило, но уже порозовело небо с утреннею звездою, лучезарною, как маленькое солнце, когда Мерира с Иссахаром взошли по наружной лестнице Атонова храма на плоскую крышу-помост, где возвышался великий жертвенник Солнца, уцелевший от разрушенья; только златосеребряный диск Атона был сорван с него и стенное изваянье царя Ахенатона разбито вдребезги. Здесь возносились некогда славословья Атону, а теперь должно было совершиться служение Амону, с торжественным проклятьем Извергу.
Гор, в сонме жрецов, встретил Мериру. Все изумились, увидев с ним Изку Пархатого.
– Ступайте все, – сказал Мерира жрецам, взял Гора за руку, отвел его в сторону, заглянул ему в лицо и спросил: – Любишь ли ты меня, сын мой?
– Зачем спрашиваешь, отец? Знаешь сам, что люблю.
– Сделай же, о чем попрошу.
– Говори, я слушаю.
– Изеркера пальцем не тронь, отпусти его; что бы ни случилось, помни: он невинен. Отпусти и всех, кого под стражу взял. Сделаешь?
– Сделаю.
– Клянись.
– Солнца да не увижу в вечности, если не сделаю!
– Господь да наградит тебя, сын мой, – сказал Мерира, обнял его и поцеловал. – А теперь ступай!
Гор взглянул на Иссахара и хотел что-то спросить, но Мерира нахмурился и повторил:
– Ступай!
Гор испугался так же, как вчера, в Мару-Атону, и так же послушался, молча повернулся, пошел. Но, спускаясь по наружной лестнице храма, остановился так, чтобы его не видно было с крыши и чтобы самому видеть все, что на ней происходит. Сонм жрецов стоял внизу, на первой площадке лестницы, а еще ниже – воины-телохранители.
– Петь Атону службу умеешь? – спросил Мерира Иссахара, когда они остались одни.
– Умею.
Подошли к малому жертвеннику у подножья великого. Белая пыль алебастра от разбитого изваянья царя Ахенатона хрустела у них под ногами, как снег.
Все было готово к богослуженью: жертвенник убран цветами, и на нем курился фимиам.
Мерира стал перед жертвенником, лицом к востоку, где в мглистом ущельи Аравийских гор уже вспыхнул рдяный уголь солнца. Иссахар стал против него.
– Бог Атон есть Бог единый, и нет иного, кроме Него! – возгласил Мерира.
– Славить иду лучи твои, живой Атон, единый вечный Бог! – ответил Иссахар.
– Всем вам, роды пришедшие, роды грядущие, возвещаю путь жизни: Богу Атону воздайте хвалу, Богу живому, и живы будете! – возгласил опять Мерира, и Иссахар ответил:
– Хвала тебе, живой Атон, небеса сотворивший и тайны небес! Ты – в небесах, а на земле – твой сын, Ахенатон Уаэнра!
– Естество твое, Уаэнра, естество солнечное, – возгласили оба вместе. – Плоть твоя – свет солнечный, члены твои – лучи прекрасные. Воистину, из Солнца исшел ты, как дитя из чрева матери. Солнце восходит на небе и радуется сыну своему на земле!
Солнце всходило и освещало жертвенник. Мерира поднял чашу возлияния и медленно, каплю за каплей, лил на раскаленные угли густое, красное, как живая кровь, вино.
– Господи! – возгласил он таким потрясающим голосом, что Иссахар опять задрожал, как давеча, когда, глядя на пустое кресло, видел Невидимого. – Господи! Прежде сложения мира открыл Ты волю Свою Сыну Своему, вечно сущему. Ты, Отец, в сердце Его, и никто Тебя не знает, – знает только Он, Твой Сын!
Потом, обернувшись спиной к Иссахару, налил нового вина в чашу, поставил ее на жертвенный стол, вынул из-за пазухи письмо, положил его тут же на стол, снял перстень с руки, поднял карбункул, высыпал яд в чашу, взял ее в руки, опять обернулся лицом к солнцу и воскликнул трижды, тихим, как будто далеким, голосом:
– Слава Солнцу, Сыну грядущему!
Иссахар упал на колени и закрыл лицо руками: вдруг показалось ему, что Мерира видит Грядущего.
Тот поднес чашу к губам, выпил ее всю до дна, уронил, протянул руки к солнцу и, с тихим криком:
– Он! Он! – упал на помост, как падает человек, пораженный молнией.
Гор кинулся к нему, склонился над ним, закричал:
– Отец!
Но, заглянув в лицо его, понял, что он уже мертв.
Люди сбежались на крики Гора и схватили Иссахара, думая, что он – убийца. Но кто-то подал Гору письмо. Он распечатал его и прочел:
«Я, Мерира, сын Нехтанеба, великий жрец Атона, Бога живого, единого, убиваю себя за то, что хотел убить Праведника. Жив Ахенатон Уаэнра, Радость-Солнца, Сын-Солнца-Единственный!»
Гор исполнил волю умершего: отпустил Иссахара. Когда тот пошел, все расступились перед ним, так чудно и страшно было лицо его.
Он подошел к самому краю помоста, протянул руки к восходившему солнцу и воскликнул так, как будто знал, что голос его будет услышан до самого края земли:
– Так говорит Господь Бог Саваоф, Бог Израиля: от Египта воззову Я Сына Моего. Я посылаю Ангела Моего, и внезапно придет в храм Свой Господь, Которого вы ищете, и Ангел завета, Которого вы желаете. Вот Он идет!
