Даниил Мордовцев
Говор камней. Ирод (сборник)
XVI
Как громом поражен был Иерусалим с быстротою молнии долетевшею до него вестью о трагической смерти юного первосвященника. Еще утром он приветствовал прекрасного юношу восторженными возгласами «осанна» – и вдруг! – его уже нет.
Но ужас и отчаяние Александры и Мариаммы превзошли всякую меру. Обе разом они узнали всю истину, чутьем сердца угадали ее: убийца Аристовула – Ирод, этот ненавистный им обеим злодей! Как он ни старался изобразить своими поступками и словами горесть об ужасной смерти юноши, они не верили ему и тем пламеннее ненавидели опытного актера. Как ни блестяще было погребение, которое Ирод устроил своей жертве с неслыханною щедростью и пышностью, как ни рыдал он всенародно, провожая тело юноши в царские усыпальницы, ни народ, ни тем более мать и сестра покойного не верили искренности рыданий крокодила. Мариамма, менее сдержанная, чем ее мать, тут же, во время погребальной процессии, выразила терзавшие ее чувства.
– Что плачет крокодил, это в порядке вещей: он одинаково может плакать как в камышах Нила, так и у царских гробниц, – сказала она, увидав у гроба брата старую Кипру и сестру Ирода, Саломею, – но, чтобы плакали ядовитые змеи пустыни Петры, этого я не слыхала.
Как ни шпионил Ирод за своей тещей, Александра вскоре после похорон сына успела-таки тайно отправить гонца к Клеопатре с письмом, в котором изливала свое горе, отчаяние по поводу страшной утраты сына, она прямо обвинила Ирода в убийстве Аристовула и требовала у Антония суда над злодеем.
Ирод предвидел это. Он знал, что Антоний, повинуясь чарам Клеопатры, нарядит следствие по делу о смерти Аристовула, что к следствию привлекут всех галатов, бывших в Иерихоне с ним в первый день праздника «кущей», что не избегнет допроса и пыток и аскалонский водолаз. Пытки развяжут ему язык… Как быть? Надо, чтобы этот единственный свидетель его злодеяния и вероятный обличитель исчез бесследно… И соучастник злодеяния исчез, как живой обличитель: мертвое тело его найдено было в темном проходе между дворцом и Стратоновой башней.
Кто же убил его?
Ирод хорошо знал историю первых иудейских царей из династии Маккавеев. Первым из них был Аристовул I. Опасаясь за свою власть, он всю свою семью, мать и братьев, заточил в темницу, где и уморил мать голодом. Злодей освободил было одного из своих братьев – Антигона, но ненадолго. Когда Антигон прибыл из Галилеи в Иерусалим, Аристовул пригласил брата к себе во дворец. А так как Антигон должен был явиться во дворец из храма, где он молился, и проходить через Стратонову башню, то Аристовул и послал туда убийц, которые и закололи в темном проходе невинную жертву братской злобы.
Этот эпизод из истории своих предшественников и вспомнил Ирод и воспользовался им. Зная, когда соучастник в его злодеянии должен был тайно пробираться к нему во дворец по его же приказанию и проходить тем темным коридором, где зарезали Антигона, Ирод сам вышел к нему навстречу и сам зарезал его. Наградил!
Известие о загадочной смерти аскалонского водолаза укрепило Александру и Мариамму в уверенности, что Аристовула утопил в бассейне Иерихона этот водолаз по приказанию Ирода и Ирод же убил его как своего обличителя.
После этого Александра вновь написала Клеопатре, требуя суда над Иродом.
Со своей стороны ни старая Кипра, мать Ирода, ни Саломея, его сестра, не забыли, как Мариамма во время похорон Аристовула назвала Ирода «плачущим нильским крокодилом», а их самих, Кипру и Саломею, «ядовитыми змеями пустыни Петры». Раз Ирод навестил мать вскоре после похорон Аристовула.
– Здравствуй, нильский крокодил! – встретила сына старая Кипра.
– Что такое, матушка? – удивился Ирод.
– Я не мать тебе, – отвечала старуха, – ядовитая змея Петры не может быть матерью нильского крокодила.
Слова матери поразили Ирода. Он подумал, что рассудок Кипры помешался.
– Нильский крокодил… ядовитая змея Петры… – бормотал он в недоумении.
– Да! Так называет нас твоя жена: тебя – нильским крокодилом, который плакал над Аристовулом, а нас, меня и твою сестру, – ядовитыми змеями Петры.
Ирод побледнел: крокодил, плачущий над своей жертвой, – это он, Ирод.
– У Мариаммы тогда с горя помутился рассудок, – сказал он.
– Он у нее помутился давно, еще тогда, когда она посылала свой портрет Антонию, – возразила старуха.
– Как! – вспыхнув как огонь, вскочил Ирод, безумно любивший свою жену.
– О, простота, как всякий мужчина, – презрительно улыбнулась Кипра, – разве ты не знаешь, для чего похотливая женщина посылает свое изображение мужчине, да еще какому!
Ирод был поражен. В нем забушевала ревность. До сих пор он мог упрекнуть жену только в холодности к нему: она не только не разделяла его страстных порывов, но даже как бы с брезгливостью отдавалась его ласкам. Он и считал ее холодною, мраморною красавицей с рыбьей кровью. У него не выходил из памяти случай, когда он, пригрозив распять на кресте всех жителей Иерусалима и потом помиловав их, встретил в тронном покое двора Мариамму, тогда еще маленькую девочку, и, желая приласкать ее, спросил: «Разве ты не узнала своего Давида?» – то на это получил гордый ответ девочки: «Нет, ты не мой!» Потом, взрослой, выйдя за него замуж, она оставалась все такой же холодной, с неохотой отдававшейся его ласкам, хотя и имела от него уже двоих сыновей и одну дочь. Но чтобы ревновать ее к кому бы то ни было, этого ему и в голову не приходило. И вдруг теперь мать заронила в его душу такую искру, в его-то огненную душу!.. Мариамма, этот мрамор, похотливая женщина!.. Это для него целый ад терзаний! Для него Мариамма до сих пор казалась почти девочкой. Ей и теперь всего восемнадцать лет. Он взял ее к себе в жены, когда она была еще совершенным ребенком с едва заметными признаками женщины. Он и теперь видел в ней девочку с инстинктами и темпераментом ребенка, и вдруг, неведомо для него, она похотлива! С тайной похотью своей она обращается к Антонию! Она в мыслях и чувствах уже неверна мужу! Она уже за глаза отдалась Антонию!
И как бы в подтверждение этих ужасных подозрений Ирод через несколько дней получает от Антония приказ явиться в Александрию. Отослав обратно в Египет гонцов с донесением, что он немедленно исполнит волю дуумвира, Ирод стал готовиться к отъезду с мучительными думами. Теперь он всего мог ожидать от Антония. Но кому доверить Мариамму, это сокровище, которое терзало его душу? Ферор в Заиорданье. Остается его любимец, Иосиф, муж Саломеи, за которого эту последнюю Ирод выдал силою. Саломея тайно любила другого, хотя не видала его в глаза. Это был таинственный «сын Петры», спасший ее и всю Масаду от смерти, когда осажденные умирали от безводья.
Ирод отправился в покои Иосифа. Его встретила сестра со злорадной улыбкой.
– Ты что, Саломея, такая радостная? – спросил Ирод.
– Напротив, я готова плакать, – ехидно отвечала Саломея, – бедная Мариамма!
– Что такое? – испугался Ирод.
– Она слепая, бедняжка! – уклончиво отвечала лукавая идумейка.
– Ты что говоришь вздор! – вспылил Ирод.
– Не вздор, а горькую истину, ей Клеопатра выколола глаза.
– Я не позволю тебе шутить с царем, Саломея! – сурово сказал Ирод. – Не забывай моих подземных темниц, где ты сама можешь лишиться зрения.
– Я не забываю, царь! – гордо отвечала Саломея. – Гонцы Антония привезли мне письмо от ее евнуха (он получает от меня подарки), он пишет, что Клеопатра, приревновав Антония к портрету Мариаммы, выколола ей глаза – так и пишет евнух «ей», а не ее портрету.
Это известие поразило Ирода еще больше, чем уверения матери, что его Мариамма похотлива и сама навязывается Антонию. В ослеплении ревности он не подумал даже проверить, не ложно ли показание Саломеи и действительно ли она получила письмо от евнуха Клеопатры, а не сама это измыслила, чтобы хоть этим мстить ему за то, что он насильно выдал ее замуж за нелюбимого ею Иосифа.
Отуманенному ревностью уму его теперь стало ясно, что Антоний прельстился красотою Мариаммы, что Клеопатра приревновала его к ней и что в конце концов Антоний теперь решил погубить его, Ирода, чтобы завладеть Мариаммой.
– Что же еще пишет тебе евнух? – спросил он, помолчав, в надежде хотя бы косвенно узнать, что может ожидать его в Александрии.
– Ничего отрадного: Антоний, кажется, совсем потерял и волю и рассудок, а Клеопатра делается все ненасытнее, – отвечала Саломея, – ты теперь ее подданный.
– Как подданный? – испугался Ирод, хотя страх ему почти не был знаком.
– Да, подданный, но не только ты, но и Антоний ее подданный: жрецы провозгласили ее богиней Изидой, и Антоний следует за нею, во время процессии в храмах, в толпе ее евнухов и считается главным евнухом.
– Но это безумие! Ясно, что он лишился рассудка. Но почему же я подданный Клеопатры? – спросил Ирод.
– Потому, что титул ее теперь «царица царей», то есть она повелительница всех царей Востока: пергамского, парфянского, аравийского и иудейского.
– Не может быть! – воскликнул Ирод.
– Не знаю… Мне так пишут.
– Где это письмо? Покажи мне его.
– Какой ты наивный! – улыбнулась Саломея. – Разве такие письма оставляются в руках того, кому пишутся? Если бы гонец, доставивший его мне, не возвратил его тому, кто его писал, то топор отделил бы его голову от туловища.
Ирод заметался, как пойманный зверь. Он сразу решил, что ему делать.
– Где твой муж? – спросил он.
– Он у себя, – ответила Саломея.
– Знает он все, что ты мне сообщила?
– Муж не всегда должен знать, что знает и делает его жена, – ехидно отвечала Саломея.
Для Ирода это был жестокий укол. Он понял в нем намек и, не говоря ни слова, прошел прямо к Иосифу.
– Теперь, мой добрый Иосиф, выслушай мою последнюю волю, – заключил он, рассказав все, что узнал от матери.
– О царь! – воскликнул Иосиф. – Зачем же последняя?
– Я предвижу, что мне уже не вернуться из Египта, – мрачно отвечал Ирод. – Антоний если и не поверит клевете Александры, будто я виновник смерти Аристовула, то покажет вид, что верит ей, лишь бы иметь предлог осудить меня и казнить. Ему нужна Мариамма. Мариаммы он жаждет. Клеопатрой он пресытился. Но я люблю Мариамму, она моя и здесь, и за гробом! Я не хочу, чтобы после моей смерти она принадлежала кому-либо другому. Иосиф! – страстно продолжал он. – Клянись исполнить мою последнюю волю!
– Но в чем же она, царь мой? – спросил изумленный Иосиф.
– Слушай: как только дойдет до тебя весть, что меня уже нет в живых, тотчас же собственноручно убей Мариамму! Клянись мне!
Иосиф отступил с ужасом.
– Царь! – мог он только сказать.
– Клянись! – повторил Ирод. – Клянись и небом и землею, что ты убьешь ее!
– Царь мой и владыка! Пощади! – взмолился Иосиф.
– Нет! Клянись! Видишь, я умоляю тебя! – И Ирод упал на колени. – Без нее нет для меня загробной жизни! Без нее я не хочу зреть лицо Саваофа! Клянись!
– Клянусь! – простонал Иосиф, также падая на колени.
XVII
Но Мариамма не была убита: час еще не настал. Зная алчность Клеопатры и Антония, безумно тративших доходы Египта и азиатских провинций Рима, Ирод явился в Александрию с такими грузами драгоценных подарков и золота, что вполне насытил алчность своих судей, и обвинение Ирода в убийстве Аристовула осталось недоказанным. Однако Клеопатре этого было мало: как царица царей она желала завладеть и Аравией и Иудеей.
– Ты не все отдал мне, что обещал, – говорила она Антонию после приема Ирода.
– Как не все, моя Изида? – удивился Антоний.
– А помнишь тот день в Тарсе, когда Вакх в первый раз увидел Венеру? Помнишь ночь, следовавшую за этим днем?
– Помню, все помню, мое божество.
– Валяясь у моих ног и вымаливая моей благосклонности, ты говорил: за одну ночь блаженства я отдам тебе все царства мира.
– Что же, моя царица, я и отдал тебе всю Азию, Сирию, Финикию, Киликию, Кирену, Армению…
– А Иудея и Аравия?
– Но Ирод наш союзник. Теперь нам предстоит война с Римом: сенат негодует на меня за тебя и посылает против меня Октавиана.
– И ты боишься этого ханжи-мальчишки?
– Он уже не мальчишка, царица. И вот в этой войне Ирод пригодится мне.
– Мы и без Ирода при помощи моего флота потопим в море утлые лодчонки Рима, – гордо сказала Клеопатра, – хвала Нептуну! Есть где похоронить дерзкого Октавиана с его жалким флотом: мои «Зеленые воды» напоят собою жаждущую утробу Рима… А Ирода ты теперь же пошли против аравийского царя, который отказался платить мне дань. Это моя воля!
– И она будет исполнена, моя Изида, – покорно отвечал выживший из ума дуумвир.
Таким образом, Ирод был отпущен из Египта невредимым, и Мариамма осталась жива. Однако Ироду предстоял поход в Аравию.
Воротившись в Иерусалим, Ирод прежде всего поспешил на половину царицы. Он так соскучился по жене, так жаждал скорее увидеть ее, услышать ее голосок, мелодия которого казалась для него милее, благозвучнее всякой музыки. Он так много думал о ней в Александрии. Глядя на Клеопатру и сравнивая в уме ее красоту с красотой Мариаммы, он находил, что такое сравнение оскорбление для Мариаммы. Разве же можно сравнивать чистое божество, его непорочную девочку с этим идолом, которая открывала свои нечистые объятия и Птолемею, и Цезарю, и Антонию, и еще, и еще кому?.. Мариамма чиста, как снег на вершинах Ливана. Скорей, скорей видеть это чудное создание, холодное в своей непорочности. Неудивительно, что Клеопатра выколола на ее портрете ее чудные, ангельски ясные, невинные глаза… Этого портрета ему, конечно, не показали. Скорей, скорей к божеству!
Но Мариамма встретила его с ледяной, отталкивающей холодностью. Никогда не казалась она ему такой неприступной, такой подавляюще гордой, как в этот момент. Это было что-то чужое, незнакомое, далекое, но поразительно прекрасное. Ирод оторопел.
– Мариамма! – мог он только пролепетать, задыхаясь от волнения и страсти.
– Ирод! – был ледяной ответ.
– Что с тобой, моя царица, моя любовь?
– Любовь? – презрительно кинула Мариамма.
– Я ли не любил тебя!
– О да! Ты дал мне сильное доказательство твоей любви тем, что приказал Иосифу убить меня! – с негодованием воскликнула Мариамма.
Ирод отступил, как ужаленный. Слова жены точно ножом ударили его в сердце, и он заметался словно затравленный зверь.
– Как! Он выдал тебе эту тайну? – задыхаясь, спросил он.
– Да, выдал, – спокойно отвечала Мариамма.
– А! Вот как! – задыхался Ирод. – Ты все сказала. Иосиф, вот кто!.. Понимаю!.. Он никогда не открыл бы тебе моей тайны, если бы не был в преступной связи с тобой.
Мариамма презрительно пожала плечами:
– Безумный.
– Так смерть же вам обоим! – закричал Ирод.
Мариамма с какой-то гадливостью поглядела на искаженное лицо мужа.
– Жалкий глупец! – тихо сказала она. – Иосиф за тебя же распинался, доказывал, как сильна твоя любовь, что и в смерти ты не можешь разлучиться со мной… Жалкий трус!
Дольше Ирод не мог вынести этой пытки. Как помешанный он выскочил от Мариаммы и носился взад и вперед по обширному дворцу, нагоняя на всех ужас. Это был настоящий зверь пустынь Идумеи, и все спешили спрятаться от него. Одна Саломея не испугалась брата.
– Что так мало виделся с женой? – спросила она. – Царица и мой муженек не ждали тебя так скоро.
– Иосиф!.. И ты заодно с ними? – остановился вдруг бесноватый.
– Нет, они вдвоем заодно, – лукаво отвечала сестра.
– На крест! Распять их заодно, на одном кресте, его на нее!
Злобная радость сверкнула в красивых глазах Саломеи… «Сын Петры! – забилось ее сердце. – Где ты?»
Ирод же, как только воротилась к нему способность говорить более спокойно, приказал Рамзесу позвать одного из ближайших царедворцев, Соема, и велел ему тотчас же распорядиться негласным убийством мужа своей сестры.
– Чтобы никто не знал… за святость взят живой на небе, – со злой улыбкой закончил он.
Но убить Мариамму! На это не хватало его сил… Его солнце тогда потухнет. Разве лечь рядом с нею на ложе смерти? Так будет лучше… А дети? Что ему дети без Мариаммы?
Он снова пошел к ней. Но в одном из переходов дворца его встретил прелестный мальчик лет пяти, живой портрет Мариаммы. С мальчиком был старый евнух-негр.
– А! Отец! – обрадовался мальчик.
– Здравствуй, Александр! – сказал Ирод, целуя головку сына (то был старший сынишка от Мариаммы). – Вы не ждали меня?
– Нет, ждали и молились за тебя.
– Как же вы молились?
– А так: Бог отцов наших! Помилуй нашего отца!
– А кто научил вас этой молитве?
– Мама… она все плакала, – отвечал ребенок.
Лицо Ирода мгновенно прояснилось, но снова какая-то мысль омрачила его.
– Ну, черный куш, пойдем играть, – сказал мальчик и убежал.
Мариамма приказывала детям молиться о нем. Что это? Действительно ли она опасалась за его жизнь? Или это боязнь за себя, когда она узнала от Иосифа его тайное распоряжение в случае его смерти? О, тогда это была молитва не за него! Но Александр сказал: она все плакала? Конечно, боязнь смерти вызвала эти слезы… А слезы страха – это преграда от любовных помыслов, от любовных вожделений… Она, следовательно, невинна… Но в таком случае зачем он приказал казнить Иосифа, если и он невиновен в том, на что прозрачно намекнула Саломея? Нет! Он виновен, виновен тем, что выдал его тайну. Он заслужил смерть!.. Но Мариамма, это бедное дитя, за что она должна страдать? И он вспомнил выпавшего из гнезда голубка… Невинный, беспомощный. Не то же ли и Мариамма? Не ее ли, как юного птенчика, он вырвал из родного гнезда? И ему стало невыразимо жаль этой женщины-ребенка.
Он рванулся к ней, примиренный, раскаявшийся.
– Прости меня, дитя мое! – припал он к ногам Мариаммы. – Я оскорбил тебя… прости меня, не отталкивай от себя.
Мариамма молчала, тихо отстраняя его от себя.
– Мариамма! Сжалься! Без тебя не жизнь мне – ад! – ломал он руки.
– И моя жизнь – ад, – тихо проговорила Мариамма. – Умереть бы…
Ирод, забывая все, мгновенно обнажил меч.
– И тебя и себя разом, чтобы кровь наша смешалась! – простонал он.
– Рази! – И Мариамма, разорвав одежду, обнажила белую, как лилия, грудь.
– Нет, не могу, не могу! – с плачем простонал он и, шатаясь, как пьяный, вышел. – В поход… в Аравию… там найду смерть, – бормотал он.
И он тотчас же приказал позвать на военный совет Ферора, Соема и главных военачальников.
– Что Иосиф? – спросил он Соема, когда тот вошел.
– В царстве теней, – был ответ.
В совете решено было немедленно двинуться за Иордан.
Арабы, узнав о переходе отрядов Ирода к Галанду, встретили его у Диосполиса. Битва была жаркая, сопротивление врага упорное. Ирод, казалось, искал смерти, но сам нес смерть всюду, куда только направлялось его убийственное боевое копье. Воины его, видя личную храбрость самого царя, его изумительное бесстрашие, воодушевились, как один человек, и арабы потерпели жестокое поражение. Но это поражение подняло на ноги всю Петру, всю пустыню до Келесирии. Арабы встретили иудеев у Канафы. Завязалась битва. Опьяненные первой победой, иудеи ринулись на врага с такой поспешностью, что обнажили свой тыл. Этим воспользовался злейший враг Ирода, коварный грек Афенион, один из полководцев Клеопатры. Он велел жителям Канафы напасть на иудеев с тыла, и иудейское войско постигло страшное поражение. Не успели отряды Ирода опомниться от этого бедствия, как их страну постигло еще более ужасное, небывалое бедствие: землетрясение, опустошившее всю цветущую долину Сарона, разрушившее все города этой житницы Иудеи и похоронившее под развалинами домов до тридцати тысяч иудеев. Ужас овладел страной.
Этим воспользовались арабы и внесли новое опустошение в страну, народ которой окончательно пал духом. Бодрствовал один Ирод, мощный дух которого, казалось, еще более закаливали бедствия. Поспешив с войском в Иерусалим, он созвал народное собрание.
– Иудеи! – обратился он к собранию. – Страх, охвативший вас, неоснователен! Если кары Небес повергли вас в уныние, то это естественно; но если человеческие гонения повергают вас в отчаяние, то это обличает в вас отсутствие мужества. Я так далек от мысли после землетрясения бояться неприятеля, что, напротив, более склонен верить и верю, что Бог хотел этим бросить арабам приманку, чтобы нам дать возможность мстить им. Знайте, что они напали на нашу страну, надеясь не столько на собственные руки и оружие, сколько на те случайные бедствия, которые нас постигли. Но та надежда обманчива, которая опирается не на собственные силы, а на чужое несчастье, потому что ни несчастье, ни счастье не представляют собою нечто устойчивое в жизни; напротив, счастье постоянно колеблется. Вы это сами знаете: не мы ли постоянно побеждали всех, и в том числе арабов? А теперь они нас победили. Но теперь неприятель, убаюканный победой, не ждет поражения и будет поражен нами. Помните, что слишком большая самоуверенность порождает неосторожность, боязнь же учит предусмотрительности! Оттого ваша боязливость теперь – бодрость духа в будущем. Когда вы были слишком смелы и самоуверенны и напали на неприятеля у Канафы вопреки моему приказу, Афенион и нашел возможность осуществить свой коварный замысел. Но теперешняя ваша робость и видимое малодушие – знамения предстоящей победы. Пребывайте в этом состоянии духа вплоть до битвы; в пылу же боя пусть воспрянет все ваше мужество и пусть оно докажет безбожному племени, что никакое несчастье, будь оно от Бога или от людей, никогда не будет в состоянии сокрушить храбрость иудеев, пока тлеет в них искра жизни, и что никто из вас не даст арабам, которых вы так часто уводили пленными с поля битвы, сделаться господами над вашим имуществом. Не поддавайтесь только влиянию случайных разрушительных сил природы и не смотрите на землетрясение как на знамение дальнейших бедствий. То, что происходит в стихиях, совершается по законам природы, и, кроме несущего ими с собою вреда, стихии ничего больше не приносят человеку. Голод, мор и землетрясения еще могут быть предвещаемы менее важными знамениями; но сами эти бедствия пределом своим имеют самые ужасы, они кончены, так как какой еще больший вред может нанести нам самый победоносный враг, чем тот, который мы уже потерпели от землетрясения? С другой стороны, неприятель получил великое предзнаменование своего поражения, знамение, данное ему не природой и не другой какой-либо силой: они вопреки всем человеческим законам жестоким образом умертвили наших послов и такие жертвы посвятили божеству за исход войны!
Ирод остановился. Он видел, как проясняются лица слушателей. Многие взоры были обращены на его дворец. Он глянул туда. На кровле дворца виднелись две женские фигуры с поднятыми к нему руками. То молились Кипра и Мариамма… За кого молилась последняя? За него или за народ свой? Он тоже поднял руки к небу, как бы призывая его в помощь.
– Иудеи! – страстно воскликнул он. – Верьте, враги наши не укроются от всевидящего ока Божия и не избегнут Его карающей десницы. Они немедленно должны дать нам удовлетворение, если только в нас еще живет дух наших предков и если мы поднимемся на месть изменникам. Пусть каждый идет в бой не за жену свою и детей, даже не за угрожаемое отечество, а в отмщение за убитых послов. Они лучше, чем мы, живые, будут руководить битвой. Я же буду впереди вас во всякой опасности, и победа за нами!
Предсказание Ирода оправдалось.
После речи, воодушевившей иудеев, Ирод, совершив в храме жертвоприношение, немедленно выступил в поход и, переправившись около Иерихона через Иордан, достиг арабов у Филадельфии[22]. Двенадцать тысяч трупов сынов пустыни легло на месте, и четыре тысячи арабов были взяты в плен.
Вся Аравия после этого избрала Ирода своим верховным главой.
– Благодарю тебя за мой народ! – так встретила его после похода Мариамма и, поднявшись на цыпочки, поцеловала его черную, сильно поседевшую голову.
Это был первый поцелуй, полученный им от Мариаммы после шести лет сожительства!
