Борис Михайлович Дмитриев
Позвони мне
– И охота вам по чем зря фантазировать под такие давно не вкушаемые нами закуски, милейший господин Александр Ульянов, – сокрушённо покачивая императорской головой, выразил недоумение великий князь Николай. Он внимательно посмотрел на лишённые былого блеска, неухоженные ногти своей левой руки и продолжил: – Вот попомните слово моё, доживем эдак года до сорок первого и диву дадимся, когда обожаемые вами германские и российские пролетарии примутся беспощадно колбасить друг дружку. В таком интернациональном братстве сойдутся, так будут усердствовать, что четверть просвещённой Европы не за понюшку табака ухандохают. Управятся без услуг ненавистных вам императоров, исключительно под знаменем борьбы за всеобщую справедливость.
Отродясь не склонный к уступкам, защитник всего трудового народа немедленно выразил свой категорический протест. Возобновив активные действия по сооружению очередного бутерброда из чёрной икры, студент изложил марксистскую точку зрения на возможную историческую перспективу.
– Видите ли, Николай Александрович, – академическим тоном заявил он. – Во главе пролетариев должны стоять самые честные, самые умные кормчие, проверенные жизнью вожди. Такие, например, как мой младший братишка Владимир. В России всегда отыщутся настоящие патриоты, способные решительно вести за собой народные массы в светлое будущее.
– Вот-вот, дело говорит наш Сашуля, – подхватил инициативу Ульянова воодушевленный комдив и пододвинул поближе к студенту миску с осетровой икрой. – Народу нужны толковые полководцы, без них даже самая победоносная армия не в состоянии добиться блестящей виктории. А уж ленинская партия не подкачает, никому не позволит своротить нас с революционного пути.
Император посмотрел с тоской в звёздное небо и, неожиданно для всех, сам налил себе полную стопку. Извинился перед компанией и хлобыстнул её до самого дна. Резко выдохнул, как это делают простолюдины, и произнес назидательно:
– Так-то оно так, но всё-таки хорошо, когда люди сами, без всяких вождей своё место в жизни находят, желательно, чтобы без бунтов и потрясений, но обязательно с покоем в душе. Не хочу прослыть дурным пророком, но предвижу, что с толковыми полководцами у вас, Василий Иванович, не шибко заладится. Когда будут при власти, больно грамотными и резвыми скажутся, а как только с Кремля-то долой, круглыми дураками объявятся. До того никудышными сделаются, что не всякой кобыле и гриву заплетать им доверите. Вот такими, похоже, окажутся пролетарские ваши вожди, первыми и разбегутся из-под священного знамени Октября, только пятками засверкают. А пролетариям всех стран покажут большой грязный кукиш. В присутствии дамы не имею возможности нарисовать более полную перспективу.
Василий Иванович положительно не мог согласиться с обидными царскими предсказаниями – они оскорбляли память бойцов, не щадивших в борьбе за народное дело свою горячую кровь. Комдив первый раз от чистого сердца пожалел, что не пригласил на сегодняшний ужин политически подкованного комиссара. Уж тот бы выдал по памяти пару страниц из «Капитала» и утёр императору нос. А теперь, в присутствии подчинённых, приходилось самому держать оборону и давать демагогу достойный отпор.
– Ваша правда, чего здесь греха таить, всякое в жизни бывает, может, иной раз и не самые лучшие полководцы к власти приходят, – допустил рассудительно Чапай, – но сейчас на дворе времена иные. Сейчас во власть такие парни пришли, что только держись. Грамотющие, молодые, щебечут, как птицы, на любых языках, эти спуску никому не дадут, больших дел наворотят.
Царь Николай обреченно закивал головой и, глядя перед собой в пустоту, сквозь мучительную улыбку согласился:
– Пожалуй, что наворотят, только вряд ли и времена, и полководцы другие. Времена иные разве что у очень глупых людей постоянно случаются. Мудрость великая на том и стоит, о том без устали и повторяет, что ничего не меняется. Вот извольте, потрудитесь полюбопытствовать, почитайте книгу проповедника Екклесиаста, в ней, как в фокусе морского бинокля, вся Библия сосредоточена. Проповедник, между прочим, понятным языком как на духу говорит: «Что было, то и будет, и что делается, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем».
– Вы, Николай Александрович, – съязвил нажравшийся до отвала студент, – никак без пригласительного билета в святые отцы подались. Писание, что таблицу умножения, без единой запиночки шпарите. Можно на новогодние утренники к детишкам ходить, под ёлкой Евангелие декламировать.
– Да уж по заслугам, по великим страданиям нашим, – абсолютно серьёзно ответил царь Николай, – к сонму православных святых надеемся быть сопричислены.
Разговор в этой стадии подошел к какому-то логическому завершению, он уже не предполагал дополнительных реплик и комментариев. Поэтому Василий Иванович, на правах хозяина дружеского застолья, предложил обществу немного размяться: «Кому требуется, рекомендую пройтись, освежиться, пока Аннушка с денщиком не обновятся с посудой, не накроют заново стол».
Над Разливом во всю глотку шпарила озверевшая от одиночества луна. Полный диск её был уже настолько велик, что, казалось, ночное светило свалится с катушек прямо на Землю. И лес, и костер, и залитая зловещим фосфорическим светом поляна – всё настороженно замерло в ожидании неминуемой вселенской катастрофы. Но странное дело, что все собравшиеся в Разливе люди, в действительности малые и беззащитные существа, испытывали при этом несказанный кураж, как будто вся их беспокойная жизнь была только и подчинена ожиданию конца света.
Как почётные гости, так и принимающая сторона разбрелись лениво по ближайшим кустам, а комдив, пользуясь удобным моментом, решил украдкой наведаться к озеру. Очень много спорных вопросов возникло по ходу беседы, которые требовали незамедлительных ответов. И получить их можно было только через волшебную мобильную связь.
Василий Иванович с оглядкой спустился по береговому откосу, подошёл к кромке воды и восстановил справедливый баланс уровня жидкости в природе. Только после этого облегчённо присел на заветный ольховый топляк. Он достал из глубокого кармана габардиновых галифе сотовый телефон, включил рабочий режим и привычно набрал девять сплошных четвёрок. В трубке незамедлительно ответили:
– Говорите, слушаю вас.
– Я, конечно, премного извиняюсь, Отче наш, быть может, звоню и не вовремя, но мне до зарезу хочется поговорить о сегодняшних наших гостях. Должен признать, они оказались неплохими ребятами, даже расставаться не хочется, право же, почти такие, как мы. Вам, наверняка, хорошо всё известно. Знаете, кем они были у нас на Земле, где и кем пребывают сейчас, и, главное, точно осведомлены, что ожидает этих людей впереди. Даже не сомневаюсь, что их личное дело хранится под грифом «секретно», но умоляю, поделитесь по дружбе хоть какой информацией, просто сгораю от любопытства.
Чапаев, за время телефонного знакомства, был порядком осведомлён о всяких причудах Создателя, о Его непредсказуемой манере рассмеяться в самый неподходящий момент. Однако на сей раз собеседник превзошёл самые смелые ожидания. Обрушившийся хохот зарождался почти что беззвучно, с мелкими всхлипываниями и подвываниями, потом вдруг выплеснулся таким громовым раскатом, что комдив непроизвольно поднял очи к небу в поисках электрической молнии. После резкого обвала нечеловеческого ликования, из трубки как ни в чём не бывало послышалось:
– Как всегда, ошибаешься, друг мой Василий, они не по нашему ведомству числятся. Не в моей, к счастью, компетенции знать и определять их дальнейший вселенский маршрут. Не то чтобы недоступны, скорее неинтересны они мне, для подобных клиентов водятся специалисты иного профиля. Если горишь нетерпением, могу, по-приятельски, предложить секретный связной телефон. Номерок запомнить несложно, всего-то состоит из девяти обыкновенных шестёрок. Звони вечерком, у них справочная служба довольно любезная, работают по высокому классу, получишь ответы на любой свой вопрос.
Василий Иванович, не будь простофилей, враз догадался к чему это клонит Создатель, однако не отступился и предпринял обходный манёвр. Он обратился к военной хитрости и попытался подъехать с другой стороны:
– Знаю я эти секретные телефонные номера, составленные из сплошных только шестёрок, не будешь рад, когда свяжешься. Вы лучше скажите, это правда, что Николая Романова могут в святые определить? С виду он не больно на Николая Чудотворца похож, да и закваски Серафима Саровского как-то в нём не замечено. Раньше даже подумать не мог, что у вас кандидатов на причисление к лику святых, как на приём докторов, в порядке живой очереди выстраивают.
Создатель опять едва не сорвался в гомерический хохот, но отделался лёгким смешком и, отхлебнув глоточек свежего чая, поведал рассудительно:
– То, что вы святых между собой назначаете, дело, без сомнения, интересное, дорогой друг Василий, но к нам оно не имеет ни малейшего отношения. Мы подобных почестей давно уже никому не оказывали, и списки кандидатов в последнее время появились слишком большие, и заслуги для нас не очень понятные. Вы по собственному усмотрению Николая Второго в святые зачислите, вам всю жизнь и поклоняться ему. Нам-то что, от нас не убудет. Впрочем, надежду храним, что всякое причисление к лику святых хоть кого-то, пусть на малую толику, приблизит к чертогам небесного града.
Очередное признание Создателя некоторым образом сбило с панталыку, озадачило неугомонного комдива. Он, по простоте душевной, наивно полагал, что имена кандидатов причисления к лику святых непременно согласуются с небесами, что там не может быть места для залётных гусей. Даже в партию к большевикам не проскользнёшь сквозь игольное ушко у Фурманова, а уж к собору святых случайному человеку и комариным носиком не затесаться. В связи с этим Василий Иванович с нескрываемым недоумением поинтересовался:
– Так выходит, что Вы распоряжаетесь только там наверху, а к земным нашим дрязгам вообще никак не причастны? Тогда хоть в курс дела немного введите, если, конечно, небесный устав позволяет. Выходит, что Невского князя и отца Серафима мы тоже по собственной воле в святые назначили? Если управились без Вашего благословения, то, согласитесь, очень несерьёзно всё это устроилось.
На что Всевышний не допускающим возражения тоном заметил:
– Зачем же, дружище, всех валить в одну кучу. И у нас, и у вас по-разному всё случается. Иногда среди вашего брата такие ревнители горнего духа встречаются, что и нам впору благословляться от них. Тебе же рекомендую смиренно принять, что на свете есть много чего, о чём до поры никто не узнает, не то что по дружбе, но и по-родственному никогда не скажу. Сколько сам подымешь, столько и понесёшь, негоже человека нагружать поверх меры.
– Извините, конечно, но иногда Вы напоминаете мне нашего строптивого комиссара, – несколько раздражённо посетовал комдив. – Стоит только дочитаться в «Капитале» до самого интересного, Фурманов сразу же ничего не знает и объяснить толком ничего не может, сплошные ребусы. Я вовсе не претендую на стратегические небесные тайны, но скажите хотя бы, вот Владимир Ильич, он в святые, по Вашему разумению, уж точно годится? Для нас он является самым верным примером служения интересам простого народа.
– Насколько я понимаю, – ответил Создатель, – никто его особенно не упрашивал беспокоиться об интересах простого народа. Это он по собственной прихоти великого благодетеля из себя изображает. У нас иногда возникает подозрение, что Владимир Ильич некоторым образом в фараоны намерен податься. Он уже и супругу свою, с глазу на глаз, на всякий случай Нефертити кокетливо величает. Для Меня это странное желание оказалось большой неожиданностью, ведь у специалистов самая лучшая жаровня без дела простаивает. Ещё удивляет, что всё как-то без размаха, довольно скромненько пока у него намечается, для приличной пирамиды то ли места, то ли камней не хватает. Похоже, что ещё подвезут.
– Чего подвезут, Отче наш, камней или мумий? – забеспокоился комдив. – Вы можете откровенно хоть в этом наставить меня?
– Больно ты любопытен, Василий. Говорил же, что излишки познаний доставляют человеку одну лишь печаль. Расскажи тебе правду о Ленине, вся командирская жизнь пойдёт кувырком, не возрадуешься, что шашку держать в руках научился. А вообще, в этом деле важен процесс. Какая тебе разница, на чьей стороне саблей махать? Тревожишь меня по пустякам, нынче и без тебя день не заладился. Извини, поговорим в другой раз.
Василий Иванович, окончательно запутавшись в бесконечных предположениях, нетерпеливо поднялся с ольховой коряги. Устремив цепкий взгляд в ночное звёздное небо, он в который уже раз беспомощно пытался представить, где же все-таки обитает этот загадочный абонент. Главное, видит и знает про всё. Такого контрразведчика в штабе дивизии завести – до самой победы мировой революции без лишних хлопот самым героическим полководцем окажешься.
Чтобы хоть как-то развеять набежавшую некстати печаль, комдив по традиции сделал несколько глубоких приседаний под кожаный хруст обожаемых трофейных сапог. После чего, оголив навострённую шашку, совершил ряд боевых с присвистом махов и стремительно кистевым броском загородил в ножны клинок. Вместе с ударом клинка о ножны у самого берега какая-то огромная рыбина саданула упругим хвостом по лунной дорожке, так что холодные капли воды оросили комдиву чело. Он, встрепенувшись, вернулся в боевую реальность, вспомнил, что у командирского шалаша остались покинутые хозяином гости, и спешно заторопился наверх.
За центральным пеньком, несмотря на долгое отсутствие командира, полным ходом продолжалось весёлое гулянье. Уже ординарец сидел в обнимку с хорошо захмелевшим Александром Ульяновым, пил водяру из пол-литровой кружки и что-то шкодливое, оглядываясь по сторонам, кричал ему на ухо. Уже венценосный Романов в неприличной близости переговаривался о чём-то с возбуждённой, раскрасневшейся Анкой. По всему было видно, что оставь эту парочку наедине – и как пить дать благодарное Отечество возрадуется обретением новоявленного наследничка. Более чем не по чину надравшийся денщик одиноко сидел у костра и отчаянно наяривал до посинения кошерное «семь сорок». Можете не поверить, но приблудившаяся собачонка исключительно в такт пересыпала коротенькими ножками, счастливо дергалась, подвизгивала и, кажется, даже подмигивала заядлому музыканту.
Чапаеву, разумеется, не очень понравилось заварившееся в его отсутствие веселье. Такая самодеятельность бессовестным образом нарушала законную субординацию, особенно раздражало заигрывание царя с пулемётчицей. Комдив, подойдя к столу, решил немного осадить разгулявшегося императора. В конце концов, в святые его пока ещё никто не определил и нечего с ним зазря церемониться.
– Ты, Николаша, губу-то не шибко раскатывай, – стартанул без разгона Василий Иванович, – не так-то легко, по моему разумению, в святые пробиться. Для этого, брат, большие заслуги потребуются, твоих-то, пожалуй, и не наберётся. Похоже, что так и придётся до скончания веков былое оплакивать да под чужими бабскими юбками удачу искать.
– Да что вы такое буровите, – враз ощетинился преобразившийся царь Николай. – Нравится это кому-то, а может, и нет, но должна же быть и у вас хоть какая-то справедливость, ведь нас всей семьёй, словно мух, эти сволочи без суда и следствия перехлопали. Мы же такую лютую смерть в подвале от разбойников приняли. Кого же, как не нас, следует причислять к лику святых? И учтите, не может Россия оставаться без покаяния.
– Так для своего удовольствия эти же сволочи в святые вас и возведут, – бесцеремонно прокомментировал высокопарное заявление царя незатейливый ординарец. – Это же любимая отечественная забава – сначала стрельнуть, а потом со всеми почестями в святые загородить. Случается и наоборот, сначала в святые определят, а потом с благородным гневом, аккуратненько, будто в фотографическом салоне, к стеночке возьмут и приставят. Тут, знаете ли, всё решает фортуна, как кому повезёт. Эх, Николай Александрович, после того как вы страну ни за грош просвистали, не счесть сколько семей не то чтобы как мух, словно грязь непотребную поганой метлой замели. Если всех приниматься в святые из жалости снаряжать, чего доброго небеса наверху опрокинутся, не выдержат подобного столпотворения.
Царь подобрался с достоинством, напыжился как сыч, ещё больше выправил шею и совершенно неожиданно для присутствующих выдал:
– Позвольте, но ведь я же божий помазанник, избранник с горним благословением, неужели для вас даже этого мало? В цивилизованном обществе должны же присутствовать хоть какие-то священные нормы, неприступные для хамского произвола рубежи. К тому же Россия не приспособлена, не в состоянии существовать без верховного единоначалия, равно как и без православного исповедания. Ещё учтите, что те правители, которые после нас в кремлёвские коридоры власти ворвутся, окажутся не в пример паршивей. Их не то что в святые, пожалуй, не всякие черти в свою компанию с радостью примут.
В это время бродяга Кашкет, качаясь на пьяных ногах, подошёл с балалайкой к столу и заиграл в полную мощь инструмента «Боже, Царя храни!». Николай, понятное дело, торжественно выпрямился, троекратно перекрестился и уронил, не без гордости, императорскую слезу. Величальное стояние, наверное, продолжалось бы ещё долго, если бы денщик не извернулся в ловком музыкальном коленце и не подсунул на закуску «и в ямку закопал, и надпись написал». Венценосный гость просто рухнул на скамью как подкошенный и обидно заморгал голубыми глазами.
– Хватит вам лошадей перед миром смешить, сами-то верите тому, что несёте, – не пощадил морально уже поверженного императора не на шутку отвязавшийся Петька Чаплыгин. – Настоящим божьим помазанником был тёзка мой, Пётр Алексеевич, за таким императором можно было хоть в бой, хоть на праздничный смотр без оглядки ходить. Неужели самому вам не стыдно за былые геройства свои, за кровавую долю народа, за поруганную матушку-Русь? Вот бы Аннушку нашу посадили на трон, не хуже Екатерины Великой с германцами разобралась бы и порядок в стране без соплей навела. Пускай никого не смущает, что невеста моя к пулемёту приставлена, – в душе у неё отвага великого полководца сидит.
– Не могу согласиться с вами, Пётр Елисеевич, – из последних сил возразил заметно поверженный царь Николай. – Российской императрицей посадить на трон просто так никого невозможно, для этого необходимо родиться на свет под небесным благословением. Я уже не говорю о том, что службе Отечеству долго и упорно обучаться приходится. Хорошую уху сварить без стряпчей науки едва ли получится, а страной управлять много сложнее, гораздо обременительней.
– Прям уж, народиться положено, – не смогла промолчать задетая за живое пылкая Анка. – Попадались нам с Люськой в трофейных обозах бальные платья, мы даже одевали их перед зеркалом. Можете не сомневаться, уважаемый Николай Александрович, не хуже ваших дворцовых барышень выглядели. Вот комдив наш, никаких академий никогда не заканчивал, а золотопогонные генералы да бравые офицерики только пятки успевают намыливать.
Петька, рассудив сам с собой, что царю требуется некоторая передышка для восстановления поникшего духа, решил переключить общее внимание к Александру Ульянову и потому, не без лукавства, поинтересовался:
– А расскажи нам, студент, чисто по дружбе, дело ведь прошлое, сильно обрадовался, когда узнал, что большевики царскую семью порешили? Небось, целую неделю от восторга не просыхал, всю зарплату в трактире спустил? Я бы на твоём месте поступил точно так же.
– Что вы такое выдумываете, товарищ Чаплыгин, – запротестовал порядком заскучавший брательник вождя, – чему можно радоваться? Ведь там, в Ипатьевском подвальчике, злодеяние великое было совершено. Говорю об этом со знанием дела, с полной ответственностью. Подбор бриллиантов у дамочек был красоты несказанной, под стать российской короне. Всё это чертыхнулось неизвестно куда, как ветром развеяло. За такие сокровища при хозяйском подходе можно было в Америке бомбочки изумительные заказать. Карету шестериком вместе с кобылами без труда на шпиль Петропавловской крепости занести. Я так мыслю, что из-за бриллиантов всё семейство и шлепнули. Что поделаешь, жадность не одного фраера по жизни сгубила.
– А я ведь молюсь за него, негодяя, – возмутился растерявшийся царь Николай, – ходатайствую о прощении Божьем.
– Вы бы за себя не ленились молиться, Николай Александрович, – легко парировал студент, – не забывайте, что воля Господня, как и гнев, как и милость Его, – никогда нам неведомы.
Луна незаметно потерялась в размерах, и свечение её сделалось не таким тревожным, не таким магнетическим. Уже краем своим она коснулась верхушек деревьев, готовая до срока провалиться в черноту леса. Гости заметно заволновались, начали в нетерпении прощаться. Император всея малая, белая и так далее Руси обратился персонально к Чапаеву:
– Благодарю вас за радушный прием. Раки за столом и впрямь были необыкновенно хороши. Оставляем вас с надеждой, что всё самое лучшее ещё впереди.
Царь достал из верхнего кармана заштопанной во многих местах гимнастерки золотой перстенёк – тот самый, который предназначался в качестве свадебного подарка для пулемётчицы, – и, глядя комдиву прямо в глаза, вручил со словами:
– Девочкам моим он всё равно не понадобится, распорядитесь по своему усмотрению, передайте, кому сочтёте возможным.
И взяв под руку потерявшего ко всему интерес Александра, не оглядываясь, торопливо направился в таинственный лес.