Анастасия Александровна Калько
Суд Рейнмена
«Рейнмен… Rain Man. Рейн – Дождь; мен – человек… Дождевой человек… Человек дождя! Что это, совпадение, или нет? В газетах преступника ни разу не называли «человеком дождя», так его называ-ем только мы между собой. В газетах проходили эпитеты: «серийный убийца», «человек в маске», воин-ствующий поборник нравственности». Вполне может быть, что кто-то из следственного отдела или ГУВД рассказывал о серийном убийце своим родственникам или друзьям и назвал его «человеком дождя», и кто-то решил выпендриться под шумок. Но это очень натянутое допущение. А если мы с Платовым не ошиблись в своих догадках, и «человек дождя» – один из нас? Если он где-то рядом? И мы регулярно обсуждаем с ним аспекты расследования? Слово с делом у него по крайней мере не расходятся, он уже объявил войну и действительно идёт на всё!»
Теперь она должна была уже без отлагательств проверить «Ниву» Михаила Олеговича. Хватит от-кладывать, дальше уже некуда. Но как ей не хотелось, чтобы убийцей оказался прокурор! Она вспомнила приветливую улыбку Жени, смущённый вид Михаила, когда он принимал подарок, бережно, обеими ру-ками, как Женя и Михаил ожидают рождения своего первенца. Синдия снова вспомнила пикник в Цве-точном, залитую солнцем лужайку, Михаила, склонявшегося над мангалом, оживлённую Женю, её милых интеллигентных родителей, Ричи, носящегося по лужайке и выпрашивающего угощение. Как было весе-ло за обедом, каким уютным выглядел белый особнячок с синей крышей! Такая счастливая, спокойная и радостная жизнь! Просто невозможно представить, как можно ворваться в этот светлый радостный мир таким ужасным образом. Женя и Михаил так радостно приняли её в гостях, так искренне благодарили её за приезд и за подарки, а она в ответ будет выискивать улики против Михаила. Это похоже на предатель-ство. Это и есть предательство. Да, сыщикам-любителям, героям современных детективных романов, го-раздо легче. Они не обязаны доводить расследование до логического завершения и передавать преступ-ника суду, если могут понять его и оправдать его действия. А она такого права не имеет. Она – следова-тель, и должна расследовать, а не сочувствовать. Недаром Фемиду всегда изображают с завязанными гла-зами и мечом. Правосудию нет дела до чувств человека, оно только карает по статьям УК…
Синдия подвинула к себе телефон и набрала номер кабинета Антона в ГУВД.
– Платов слушает! – рявкнула трубка.
– Антон, это Соболевская. Я читала письмо Рейнмена. Вы имели в виду его?
– Уж конечно не письмо Юльки – Симпатюльки, которой разбил сердечко горячо любимый Зайчу-ган! – фыркнул капитан Платов. – Ну как, интересно?
– А псевдоним – ещё интереснее.
– Мне тоже! – в трубке раздался шорох и щелчок зажигалки. – Как вам показалось: это наш вечер-ний попрыгунчик подал голос, или просто какой-то придурок прикалывается?
– В том-то и дело, что этот придурок явно в курсе дел ГУВД или прокуратуры.
– В смысле?
– В смысле, он подписался: «Рейнмен», «человек дождя». А мы его так называли только в рабочих беседах, в прессе это прозвище не проходило.
– Вы думаете, «человек дождя» – это кто-то из прокуратуры или из нашего Управления? – после затянувшейся паузы спросил Антон.
– Получается, что, скорее всего, да.
– Во ёлка – палка – блин!
– Но это ещё надо проверить. Надо вступить с ним в дискуссию, заставить его выдать себя, действи-тельно ли он – тот, кого мы ищем.
– Вы предлагаете написать в «Мозаику» ответ на его письмо? – уточнил капитан. – И с какой по-зиции предлагаете с ним беседовать?
– С разных позиций. Одно письмо должно выражать категорическое несогласие, второе – интелли-гентную дискуссию, а третье – восторженное одобрение его позиций.
– И какое письмо должен написать я? – поинтересовался Антон.
– Выбирайте сами и придумайте псевдоним.
– Плюшевый Зайчик с розовым бантиком сойдёт? – Антон засопел в трубку, еле сдерживая хохот.
– Ужасно, – Синдия тоже рассмеялась.
– Я согласен. Но в «Мозаике» только такие дебильные ники и проходят. Ладно, я подумаю.
К концу рабочего дня было решено, что Синдия, Иветта и Антон напишут в «Мозаику» три письма для Рейнмена. Синдия собиралась дискутировать с предполагаемым «человеком дождя». Иветта решила восторженно согласиться вступить в борьбу за демократию. Антон должен был опровергать позиции Рейнмена. Были предложены псевдонимы: Синдия – Мисс Америка, Иветта – Чёрная Молния, Антон – Одинокий Голубь. Письма было решено составить вечером дома, а наутро обсудить их сообща и ото-слать в «Мозаику».
«Прочитала я номер 22 «Мозаики, и под впечатлением письма Рейнмена взялась за ручку.
Хорошо, что ты предупредил, Рейнмен, что несогласные письма читать не будешь, поэтому спорить с тобой я не буду. А задать несколько вопросов можно?
В общем, скажу для начала, где-то ты прав, всех уже достали те, кого ты припечатал «сорняками». Но что ты имеешь в виду, когда говоришь про «любые средства искоренения»? Ты действительно готов идти на всё, вплоть до нарушения закона?
Только не подумай, что я защищаю шпану. Я полностью разделяю твоё отношение к ним, но дело в том, что за их убийство, если ты реально на всё готов, закон будет тебя преследовать так же, как за убий-ство нормальных людей.
У многих твоя война вызовет параллели с американским ку-клукс-кланом, политикой «чистоты ра-сы» нацистской Германии и неонацистами Европы. Вряд ли тебя поймут правильно. Но тебе, наверное, пополам непонимание и осуждение, ты явно не зависишь от общественного мнения, судя по твоему письму. Но скажи, готов ли ты к тому, на что идёшь? Понимаешь, какими могут оказаться для тебя по-следствия? Действительно ли ты готов возглавить борьбу и взять ответственность на себя, или предлага-ешь кому-то сделать этот решительный шаг за тебя? Или ты просто хотел выплеснуть эмоции? Рейнмен, твоё письмо смутное, неясное, но в нём чётко видны боль, обида и гнев. Но каковы твои намерения – неясно. Напиши, чтобы я могла хотя бы попытаться тебя понять.
Мисс Америка».
Синдия проверила орфографию письма, увеличила его шрифт с 14 до 16 пт, ввела интервалы между абзацами, передвинула страницу к началу и стала перечитывать письмо, стараясь читать его посторонни-ми глазами читателя, не знающего автора письма. Глазами Рейнмена.
Джеймс пришёл из кухни, роняя с пышных усов крошки своего любимого корма, прыгнул на колени хозяйке и с интересом посмотрел на светящийся экран.
– Это компьютер, – пояснила ему Синдия, с удовольствием поглаживая кота между ушами. – А сейчас я пишу на нём письмо, которое может очень помочь мне в расследовании.
– Мурр, – откликнулся Джеймс, обернулся, больно придавив крепкой лапой бедро хозяйки, потёрся лобастой головой о её подбородок и ткнулся холодным влажным носом ей в щёку.
Неужели он действительно понимает её? Обычно обращённые к ним слова понимают только специ-ально прирученные собаки, да и то это чаще всего простые команды: гулять, сидеть, голос, тубо. Но Джеймс смотрит на неё такими умными глазами, так реагирует на её слова интонациями своего мяуканья или мурлыканья, что не похоже, чтобы это были случайные реакции.
Синдия ещё раз погладила Джеймса, осторожно передвинула его лапу, давящую ей на бедро, сохра-нила письмо в рабочей папке «Дождь» и вывела на принтер.
Когда принтер с жужжанием втянул один из листов бумаги в гнезде, кот навострил уши, привстал и с интересом уставился на белый жужжащий предмет, проглотивший бумагу.
– Это принтер, – пояснила Синдия, вынимая готовую распечатку, вложила её в прозрачный файл и поднялась с кресла, пересадив кота на своё место. – А печатала я письмо в ответ на послание некого че-ловека, который вполне может оказаться тем самым серийным убийцей. И, надо сказать, он был так убе-дителен в своих аргументах. Надеюсь, что и я тоже.
– Мяу? – спросил кот, поставив передние лапы на подлокотник.
– Он был даже слишком убедителен. Я почти склонна с ним согласиться, как это ни ужасно.
– Мяу! – насмешливо ответил кот, как бы говоря: не криви душой, хозяйка, ты действительно со-глашалась с Рейнменом и не видела ничего ужасного в его убеждениях!
… Синдия шла босиком по мокрому песку в полосе прибоя. За облаком буйной зелени виднелись корпуса санатория. Небо слепило глаза яркой, почти люминесцентной синевой. Пляж был пуст после рас-светного дождя.
Вдали раскинулся Батуми. Щурясь на солнце, Синдия подумала, что неплохо бы съездить в город за покупками. Всё равно на мокром песке не позагораешь.
Снова был 1988 год, но на этот раз Инесса не заболела, и Синдия благополучно отправилась на Чер-номорское побережье Кавказа в санаторий.
За её спиной песок захрустел под чьими-то ногами. Синдия обернулась и увидела рослого черново-лосого мужчину в чёрных брюках и гавайской рубашке цвета морской волны. Чёрные глаза из-под тяжё-лых бровей смотрят серьёзно и немного печально. Тонкая полосочка усиков над верхней губой и малень-кая бородка почти совершенно седые, а густые волосы не тронуты сединой. «Кто это? – подумала Син-дия. – я же его знаю!»
И тут мужчина приблизился и вполоборота посмотрел на неё, скосив один глаз, как огнём обжёг. Такой взгляд мог быть только у одного человека во всём Батуми, во всей Грузии и во всём СНГ… «Какое СНГ, сейчас же 1988 год, до Беловежского договора ещё три года!»
– Синдия, – обратился к ней Валерий, – вот мы и встретились. Сейчас 1988 год. Я пока не женат, и ты свободна. Как ты думаешь, у нас что-то получится?
«Нет, этого не может быть. Если сейчас 1988 год, почему я и Валерий такие же, как в 2003 году? И откуда я помню 2003 год? Нет, нет, мне это просто снится, я должна проснуться…» – тут Валерий взял её за руку, и Синдия осеклась. Ладонь певца оказалась слегка прохладной, сухой и твёрдой. Смуглое лицо и яркие чёрные глаза оказались совсем рядом.
– Сейчас же всего-навсего 1988 год! – дар речи вернулся к ней далеко не сразу. – Почему же мы не помолодели и помним будущее?
Валерий слегка отодвинулся, держа её за руку, внимательно посмотрел ей в лицо и тихо, грустно рассмеялся в ответ:
– Твоя работа и тут тебя не отпускает. Я рад нашей встрече, а ты анализируешь, сопоставляешь фак-ты и задаёшь вопросы. Ты и тут остаёшься «важняком». Я ещё в Ялте заметил, что у тебя разум домини-рует над чувствами.
Теперь Синдия даже не удивилась, откуда Валерий в 1988 году помнит об их ялтинской встрече.
– Но будь осторожна, – продолжал певец. – Однажды твоим чувствам может надоесть быть подав-ленными рассудком, и они сыграют с тобой злую шутку, например, заставят влюбиться в человека, в ко-торого ни в коем случае нельзя влюбляться, и ты ничего не сможешь с собой поделать. Когда такой чело-век, как ты, впервые по-настоящему влюбляется, любовь завладевает с ним целиком, оттесняя разум. Вот этого ты и должна беречься. Да, а преступник… Ищи его в кругу новых знакомых!
Валерий осторожно сжал её руку обеими своими ладонями, с улыбкой заглянул ей в лицо и сказал:
– Надеюсь, я хоть немного помог тебе в расследовании!
Он отпустил руку Синдии и стал уходить, а накатывающий прибой смывал его следы. Внезапно Ва-лерий обернулся и прокричал:
– Да, и ещё! Не спеши с выводами и не будь предубеждённой! Твоя ошибка может дорого стоить не-виновному человеку!
– О чём ты? – спросила Синдия. Но Валерий уже уходил. – О чём? – Синдия хотела броситься следом, но тут ветер швырнул ей в лицо песок; Синдия вскрикнула и загородила глаза руками, потом от-няла ладони от лица и увидела, что она не на батумском пляже, а в своей квартире в Причерноморске, и сейчас не 1988 год, а снова 2003. «Ну и сон!»
Обжаривая на сковородке гренки, Синдия подумала, что кое-что из своего сна она может взять в жизнь. Никаких скороспелых выводов. Никаких предубеждений. Её ошибки действительно стоят очень дорого. Следователь, как и врач, и сапёр ошибаться не имеет права.
Было около пяти часов утра, но после странного сна Синдия больше заснуть не могла, поэтому по-сле завтрака она решила скоротать время за одним из фильмов из фильмотеки Томми Ли Джонса. Ей по-пался диск с фильмом «Нарушенные обеты» конца 80-х или начала 90-х годов, где Томми играл роль мо-лодого священника, пришедшего исповедовать умирающего художника. Потом оказалось, что художник был убит. Встреча с подругой покойного побудила священника начать собственное расследование убий-ства. Худощавый молодой человек смотрел широко распахнутыми глазами на огромный и сложный мир, которого раньше не замечал из-за стен церкви. Энергичная и волевая красавица Аннета О-Тул всё больше кружила ему голову. Вскоре герой Томми уже разрывался между любовью к Аннете и верностью обетам. Художника убила отвергнутая поклонница. Аннета, устав от сложной ситуации, решила уехать. «Я знаю только то, что я влюблён в тебя!» – прокричал ей священник, когда девушка прощалась с ним с поднож-ки поезда. А на следующее утро священник не вышел на утреннюю службу. Обеспокоенный наставник поспешил в его флигель. И, хотя Синдия уже не в первый раз смотрела фильм, сейчас она, как в первый раз, с бешено бьющимся сердцем впилась глазами в экран, переживая за молодого священника с широко распахнутыми карими глазами и такой открытой светлой улыбкой. Когда она смотрела фильм впервые, она боялась, что старый священник, открыв дверь комнаты своего ученика, обнаружит, что тот покончил жизнь самоубийством, потеряв любимую и веру в то, что раньше было его жизнью.
Наставник застал Томми за сборкой чемодана. В последних кадрах фильма герой с чемоданом про-шёл по тёмным коридорам церкви, открыл тяжёлую дверь, шагнул на залитую ярким солнцем улицу и махнул рукой проезжавшему мимо такси. Тёмный коридор и дверь на залитую солнцем улицу. Синдия всегда думала, что это не случайность, а символ, режиссёрский замысел.
В фильме не прозвучало ни одного выстрела, не было ни одной драки или автокатастрофы, даже ин-тимные сцены не смаковались, а были показаны лишь набросками, целомудренно, чисто. Основной ак-цент делался не на динамику событий, а на изменение внутреннего мира и чувств главного героя, молодо-го священника, его переживания и борьбу любви с верностью обетам. Как менялись его взгляды на жизнь по мере того, как он познавал внешний мир, который, оказывается, знал так мало. Его уход в мир в фина-ле был тщательно осознанным, продуманным и выстраданным решением, и не только из-за Аннеты О-Тул. Он знал, что очень изменился, слишком много узнал и уже не сможет жить как прежде.
Фильм был проникнут какой-то ностальгической печалью, но финал был если не оптимистическим, то обнадёживающим, и Синдия, выключая телевизор после финальных титров, почувствовала, как смяте-ние улеглось и пришли энтузиазм и душевный подъём.
В 8.30 Синдия как обычно вывела из гаража БМВ и направилась на работу.
Через час к ней должны зайти Иветта и Антон со своими письмами для «Мозаики».
Удастся ли «зацепить» Рейнмена?
И на самом ли деле он – «человек дождя»?
Глава 22.
ДИАЛОГ В ПИСЬМАХ
Ровно в 9.30 Антон и Иветта уже сидели в кабинете Синдии, а она читала им свой вариант письма.
– Псевдоним просвечивает, – констатировала Иветта. – «Мисс Америка»! Если преступник рабо-тает в ГУВД или прокуратуре, он, наверняка, знает о том, что вы внучка Джеймса Корвина. Ведь узнал же он, что мы его прозвали «человек дождя»! Надо бы придумать другой ник. Без прозрачности.
Синдия после минутного размышления согласилась с Иветтой. У Мальковой богатый опыт опера-тивно-следственной работы, и её мнению можно доверять. Итак, нужен другой ник. Он должен быть яр-ким, неординарным и подчёркивать индивидуальность автора, придавать оттенок загадочности, но не быть прозрачным. Увидев псевдоним «Мисс Америка» преступник, если он в курсе следственных меро-приятий, сразу вспомнит: старший следователь Соболевская имела деда – американского магната и сде-лает правильный вывод: ему наступают на пятки. Письмо-ответ не должно его насторожить. Нужно пока-заться ему обычной читательницей «Мозаики», экзальтированной интеллектуалкой.
Недавно Синдия пересмотрела по региональному каналу легендарную трилогию Джорджа Лукаса, и новый псевдоним придумался сразу.
– Леди Вейдер, – сказала она. – Так лучше?
– Класс! – одобрила Иветта. – лучше не придумать. Сейчас все в Причерноморске под балдой по-сле «Звёздных войн», мои племянники только и говорят, что о втором эпизоде, Альянсе повстанцев, под-лом Императоре и амурах юного лорда Дарт Вейдера с этой королевой… как бишь её там…
– Падме Амидала, – сказал Антон. – Ты даёшь, Ветка, где ж твоя оперативная память? Всюду только и говорят, что о «Звёздных войнах», а ты имена героев не знаешь!
– Моя оперативная память на досуге дремлет, – живо откликнулась Иветта. – И вообще, Тошка, прежде чем говорить о забывчивости, вспомни, как ты взболтал бутылку лимонада и оставил её на столе в кабинете, чтобы проучить одного парня, который повадился таскать твои продукты, а потом сам схватил её и облился с ног до головы, помнишь?
– Быстро же расходятся сплетни в ГУВД! – фыркнул Антон. – Что ж, если наши правоохрани-тельные дамы проявляют такую похвальную оперативность только в перемывании чужих косточек, я не удивляюсь, что криминогенная ситуация в городе цветёт как майская сирень!
– Ну, мы же на вас полагаемся, мальчики, – с удовольствием отбила атаку Иветта. – а если вам уже и дамские сплетни мешают, то не лучше ли перестать делать вид, что виноваты во всём одни мы?
– Да, куда уж мне с тобой спорить! – не растерялся капитан. – Уж чего мужчины лишены, так это вашего таланта ловко выкручиваться и всегда знать, на кого свалить вину. А, по-моему, женщины лише-ны одного, на мой взгляд, очень ценного таланта…
– И какого же таланта?
– Умения признать свою неправоту, анализировать свои недостатки и искать способы от них изба-виться. А то ваша любимица Дарья Донцова уже на мыло изошла, слагая гимны женскому уму и припе-чатывая нас слюнтяями, не вылезающими из пелёнок, но в упор не видит очевидного!
– Зато у ваших любимцев, Бушкова, Угрюмова, и так далее мужчины неизменно супермены, справ-ляющиеся с целой армией врагов, а женщины – хорошенькие пустоголовые куклы. Так с кем ты склонен согласиться, с Донцовой или с Угрюмовым?
– Истина где-то рядом! И если бы твоя любимица Донцова посетила одну из военных баз в Афгани-стане, Ираке или Чечне, то увидела бы, как слабые, глупые и инфантильные мужчины там каждый день совершают подвиги. Это не то, что на необитаемом острове рюшечки и подушечки доставать. Ну, в од-ном из романов ваша мадам залепила, что будто бы попади женщина на необитаемый остров, через год у неё уже была бы хижина, полная рюшечек и кружевных подушечек. Не знаю, я бы на необитаемом ост-рове в первую очередь позаботился бы о выживании, пропитании и безопасности, а не о подушечках. А через год я бы уже нашёл способ выбраться с острова! А у вас, женщин, как видно из умозаключений ма-дам Донцовой, только кружева и ажурные занавесочки на уме!
– Ой, ой, Тошка, как вопит твоё задетое мужское самолюбие! Согласна, что Донцова чересчур уж дует в пятки феминисткам. Но я, кстати, на необитаемом острове тоже доставала бы себе доски для лод-ки, чтобы догрести до водных путей сообщения, а не подушечки, так что не гони волну на всех женщин!
– И, хотя ваша любимица и пишет, что мы до старости прячемся за ваши юбки, очень часто мы вас широкими спинами прикрываем!
– Мы прекрасно дополняем друг друга, – вмешалась Синдия, открывая дискету со своим письмом. Она с удовольствием прислушивалась к беззлобной дружеской перепалке Иветты и Антона, которые явно пикировались не затем, чтобы уязвить оппонента, а просто для забавы. – Друг без друга мы никак не обойдёмся! – она стёрла прежний псевдоним, набрала новый – «Леди Вейдер», сохранила изменения и включила принтер. – Итак, приступим к вашим письмам. С чьего начнём?
– Хоть я и обычный грубый мент, но сейчас, как настоящий джентльмен, пропущу вперёд даму, – Антон галантно кивнул Иветте и закурил.
– Тошка, ты очень любезен! – Иветта вынула из кейса файл с листком напечатанного на принтере текста. – Эй, знаток женщин, мои любимые авторы детективов, кстати, Александра Маринина, Чейз и Тао Брэкстон, а от Донцовой папина жена балдеет! Итак, я, Чёрная Молния, демонстрирую полное согла-сие с господином Рейнменом! – Иветта вынула письмо из файла и начала читать:
– «Привет, Мозаика»!
Давненько я зачитываюсь вашей классной газеткой, а вот примазаться к читательской тусовке ре-шила впервые после письма некоего Рейнмена. Подобно ему, начну-ка я с одного маленького воспомина-ния. Итак, в одно из воскресений решила я развеяться на прогулке по Приморскому бульвару. Благопо-лучно миновав заслон из тёток под зонтиками, орущих в микрофоны об увлекательных морских прогу-лочках, как поскальзываюсь на полусгнившей банановой кожуре, а через пять шагов чуть не пропарываю ногу об осколки бутылки из-под «Украинской с перцем». Потом меня чуть не сметает с ног стая собак, озабоченных тем, как бы разделить одну невесту на пятнадцать женихов. Слава Богу, пробежали мимо.
Вид на море портят засаленные прикиды расположившихся ровными рядами рыбаков. Когда я про-хожу мимо, мне орут, чтобы я ушла, пока не распугала всю рыбу. Я-то ухожу. Но следом за мной на пло-щадку вываливается толпа туристов, наивно решивших, что на бульваре можно полюбоваться морем. Боже, какие проклятия обрушивают листригоны на головы бедных иностранцев, стараясь говорить по-громче, чтобы наверняка услышали воспитанники детского сада, вышедшие на экскурсию. Брр… По-спешно миновав рыбаков, я прохожу мимо бара, где трое синюшных индивидов затеяли очень бурное выяснение отношений на тему, кто больший отморозок. Тут же рядом подросток в чём-то вроде праде-душкиных кальсон, не найдя здания туалета в десяти шагах, справляет малую нужду на кипарис. Тьфу! Не успеваю отвернуться, как натыкаюсь взглядом на одного из рыбаков, который даже не счёл нужным забежать в кусты, чтобы совершить процесс обратной перистальтики. Возле кинотеатра на скамейке раз-валилась группа «продвинутой молодёжи» с плеером, ревущим на всю набережную песенку группы «Ле-нинград», ту самую, про день рождения. В двадцати метрах от городского пляжа, напротив библиотеки, мамаши устроили купание для своих детей, и четверо карапузов дошкольного возраста вовсю носятся по тротуару в чём мать родила, а мамаши на скамейке смачно сплёвывают шелуху от семечек вокруг себя. Короче, воскресная прогулка прошла так мило, что лучше бы и не вспоминать.
Рейнмен, душка! Твоё письмо нашло у меня живейший отклик, и я поспешила сразу засесть за от-вет. Действительно, как достало это чмо, которое уже выжимает нас из парков, с бульваров и с набереж-ной! Ведь Приморский бульвар всегда был местом прогулок, отдыха, любования природой, а сейчас этот уголок замусорен, загажен и оккупирован всякой шпаной. Почему мы должны нюхать их мочу и ходить по их блевотине и слушать их похабные вопли? Ребята, которые «молча осуждают» и сочувствуют им! Вы поймёте степень своего заблуждения, когда не сможете даже выйти из собственной квартиры среди бела дня без риска для жизни! Рейнмен прав, сравнивая таких «людей» с сорняками: если их не прорежи-вать, они задавят весь урожай. И, если мы не выполем сорняки в нашей жизни, они точно так же задавят и вытеснят нас, утопив в грязи и своём дерьме.
Ты прав, с ними надо бороться. Я не хочу наступать на осколки, поскальзываться на отходах пище-варения, зажимать нос, проходя мимо кустов и сторониться каждого, у кого рожа опухла и слюни висят. Не хочу, чтобы у моего ребёнка в школе здоровый болван забирал деньги себе на пиво, не хочу, чтобы ребёнок из-за таких «бригадиров» боялся в школу идти. Не хочу, чтобы над моей дочерью стебались в кустах или изувечили мою бабушку за пять гривен. Я с тобой, Рейнмен! И пусть изойдут на мыло в него-довании защитники бедных, несчастных и больных людей, но я думаю, что они поймут нашу правоту, когда от одного из подзащитных в собственном подъезде по башке получат и очухаются без штанов и кошелька. А попадись мне какой-нибудь школьный «бригадир», который угрозами и побоями «ставит на счётчик» малышей, чтобы нажраться пива после уроков, считая, что он совсем как Саша Белый из «Бри-гады», он бы потом вместо пива бульон через соломинку пил бы после выхода из комы. Кто-то скажет, что надо помогать, перевоспитывать… Что толку! Человеческий язык они не понимают, убеждение и ло-яльность считают лоховством. Когда начнёшь войну, Рейнмен, как минимум одна союзница у тебя будет!
Чёрная Молния.
П.С. Кто со мной не согласен, прошу, пишите! Интересно, чем вы сможете мне возразить! Но преж-де чем дискутировать со мной и катить телегу на Рейнмена, подумайте, а так ли мы с ним неправы, как может показаться на первый взгляд?»
– Сила, – одобрил Антон. – Тут Рейнмен расцветёт как маков цвет. Кстати, Ветка, тон твоего письма такой искренний, ты это знаешь?
– Знаю, – пожала плечами Иветта. – что скажете, Синдия Аркадьевна?
– Да, убедительное письмо. Можете его отправлять. А у вас, Антон?
Антон достал своё письмо и начал читать:
– «Рейнмен (№22), ты задал жару. Твой эпистолярный шедевр я прочёл трижды, не меньше. Прямо не знаю, как мне быть. Ты грозился несогласные письма не читать, а я вот никак не могу согласиться с твоими измышлениями. Я вот хочу тебя спросить: если ты так крут, что готов возглавить войну против «демократии из подворотни», то почему бы тебе лучше не направить свою фантастическую энергию на то, чтобы попробовать изменить этот мир гуманным путём? Или это для тебя слишком трудно? Ты гово-ришь: боишься, что твои достижения похоронят под кучей мусора. А ты уверен, что вообще сможешь до-биться каких-нибудь результатов? И так ли ты крут, как пишешь, или только стараешься казаться кру-тым? Одно дело – словесно кричать о своей крутизне, а другое дело – показать её в деле. Если бы ты и мыслящая молодёжь реально хотели построить Демократию с большой буквы, вам бы не помешали шпа-на, алкаши и криминальные элементы. И вы бы смогли защитить результаты своего строительства. А вы, мне кажется, не можете отодрать зады от диванов и предпочитаете ныть: ах, если бы вам не мешали! Я ни на минуту не защищаю выродков, грабящих старушку или избивающих прохожих, я и сам таким уродам заряжу сразу в череп, но тебе советую: прежде чем выкапывать топор войны (если ты серьёзно это наду-мал), подумай, что демократия для всех – это хорошо, но демократия на крови – шаткая постройка, че-рез это мы уже проходили. Подумай как следует, Рейнмен, вот и всё, что я могу тебе посоветовать.
Одинокий голубь».
– А у вас злой язык, Антон, – заметила Синдия. – судя по письму, Рейнмен – болезненно само-любивый человек, а вы тут несколько раз сильно его задели. Если письмо появится в газете, Рейнмен за-хочет ответить. Может, удастся втянуть его в диалог и чем-то заставить его раскрыться.
– А если появятся все три письма, эффект будет ещё лучше! – подхватила Иветта, надписывая свой конверт. – И знаете, что надо сделать, чтобы их опубликовали сразу же? – она вытащила из кошелька сотенную купюру и вложила в конверт. – Хоть редактор отдела писем и вопит чуть ли не в каждом но-мере, что она печатает письма и фотки кумиров по заявкам от души, а не за денежку в конверте, но не-давно её видели на журналистской тусовке в туфельках, которые на одну зарплату явно не купишь.
– Взятка? – задумчиво спросила Синдия. – но что поделать, если сейчас так надёжнее, – она вло-жила в своё письмо сто гривен.
– Ну, девочки, богатые Буратино, как же мне, бедному менту, за вами угнаться? – картинно засто-нал Антон, вытаскивая кошелёк.
– Бедный мент! – покатилась от смеха Иветта. – это ты-то! А квартиру, которая тебе от тётки по завещанию отошла, возле Алмазного пляжа ты сдаёшь? Ну, то-то! Ладно, Тошка, не красней, мы тут все свои, сплетничать и осуждать не станем!
– И всё равно сотня для меня не такие копейки, как для вас, – Антон вложил в конверт две купюры по пятьдесят гривен.
– А мы и не думали, что для тебя это копейки, – примирительно сказала Иветта.
Отвезти письма в абонентский ящик «Мозаики» отправили Антона.
– Теперь остаётся ждать результатов, – подытожила Иветта.
– Надеюсь, они нас не разочаруют, – кивнула Синдия.
Синдия разговаривала по телефону с мамой, наконец-то разыскавшей новый телефон дочери из своего Рейкьявика, и между репликами жевала сырные чипсы «Макси» – готовить ужин было лень.
Мать оживлённо рассказывала, что у Хансена в Москве возникли какие-то проблемы со стройкой, что в Исландии только что прекратился сезон дождей, но с моря постоянно задувает ветер и до обеда над городом туман густой, как вата, приходится зажигать фары и не отпускать клаксон. Хансен через две недели прилетит из Москвы, и они отправятся в отпуск в Майами – отдохнуть под солнцем от туманов и холодов. Синдия рассказала, что устроилась на новом месте неплохо, живёт по соседству с самим Тао Брэкстоном, и недавно ездила в Ялту на концерт Меладзе и получила от него в подарок новый диск с автографом. В прокуратуре она хорошо сработалась с новым коллективом и сейчас занята расследованием, и недавно купила себе кота. «А я надеялась, что ты хоть в Причерноморске найдёшь себе кого-нибудь! – вздохнула мать. – А у тебя одна работа на уме, да ещё детективы, ДВД и Меладзе. И в кого ты такая?» «В тебя, мама, в кого же!» «И снова чипсами хрустишь? Ты же женщина, ты должна уметь вести хозяйство, а не набивать рот всякой химией! Как ты можешь так питаться?» «Спроси у себя!» «У тебя на всё ответ готов. Это уже от отца…» Наконец Синдия положила трубку. Пакет опустел. В программе передач на вечер не нашлось ничего интересного даже по кабельным каналам. «Каменная гроза» давно прочитана. И для своего расследования Синдия ничего сделать не могла. Она уже успела узнать, что Михаил и Женя ездили первого июля в Ялту и были на концерте, а внедорожник «Нива» Михаил приобрёл 12 февраля текущего года (купил для хозяйственных нужд или заранее готовился?)… «Не спеши с выводами и не будь предубеждённой! Твоя ошибка может дорого стоить невиновному человеку!». Ехать в Цветочное, проверять покрышки «Нивы»? Пожалуй, одна из героинь Донцовой или Устиновой так и сделала бы, под покровом темноты, во всём чёрном, в автобусе, чтобы не «светить» свою машину доехала бы до Цветочного, прошмыгнула бы на территорию посёлка под носом у охраны, перелезла бы через забор коттеджа, исцарапавшись и порвав одежду, проникла бы в гараж, отбив себе коленки, с замиранием сердца проверила бы покрышки «Нивы», и с непременным для детектива леденящим страхом поняла бы, что узор – «тот самый», а потом изобретала бы способ удрать из-под носа некстати приехавших на дачу родственников прокурора или самого Михаила, случайно подслушав изобличающий разговор, с миллионом приключений добралась бы до дома, а после чашки кофе и сигареты в горячей ванне позвонила бы Иветта Мальковой или Антону Платову и сообщила бы, что раскрыла преступление. Но жизнь не похожа на детектив, тем более на иронический…