Амина Маркова
Точки притяжения
День 8, неделя 2, понедельник
В первой половине рабочего дня Кира, почувствовав донимающее напряжение, взяла в руки телефон, чтобы немного отвлечься. Увидев это и, кажется, поняв, что наступил лучший момент для небольшого неформального диалога, Тина – её начальница – встала из-за своего стола и подошла к столу Киры:
– Слушай, куда ты ходишь обедать? – поинтересовалась Тина.
– В кафе на пятнадцатом.
– Понятно. Не нужно на меня так смотреть.
От неожиданности этой реплики Кира даже откинулась на спинку кресла.
– Как?.. – изумившись, спросила она.
Эта фраза её, тем не менее, не испугала: за первую неделю она успела узнать Тину настолько, чтобы понять, что сейчас разговор неизбежно должен был принять несерьёзный оборот.
В свой первый рабочий день на новом месте Кира успела испугаться своей будущей начальницы: она выглядела настолько строго, что Кира боялась, что ничем хорошим это не кончится. Придирчивости и нетерпеливости она наелась на предыдущем месте работы: её бывшая начальница была немолодой женщиной с кислым выражением лица, которая почти всегда была чем-то недовольна и, казалось, вела себя таким образом только затем, чтобы продемонстрировать собственную важность.
На деле же характер Тины оказался не таким, каким его нарисовала Кире её внешность: хотя она действительно нечасто улыбалась, во время общения черты её лица смягчались, речь становилась более непосредственной, а манеры – открытыми. Более того, она выяснила, что Тина очень не любила разговоры про работу вне строго рабочего времени (к которому она не относила перерывы), поэтому имела привычку развлекать коллег какими-нибудь историями, которые, будучи поданными в уверенной и деловитой манере, становились практически в два раза смешнее и не давали собеседникам времени вспомнить про рабочие темы.
– Думаешь, я не вижу, как ты окидываешь меня взглядом? Думаешь, раз здесь нет дресс-кода, я не могу так одеваться?
Тина почти постоянно носила строгие юбочные костюмы и очень высокие каблуки. Она подала свои претензии в такой нарочито серьёзной манере, что Кира почувствовала, как её плечи начали невольно подёргиваться от зарождающегося смеха.
– Нет, я так не думаю, – улыбнувшись, ответила Кира, хотя это было не совсем так: иногда она думала именно таким образом, но, конечно же, не всерьёз.
– Вот какой у тебя рост?
– Что?.. – слегка обескураженно переспросила Кира, не поняв, к чему был задан этот вопрос.
– Ты ходишь на плоских, а ростом чуть ли не выше меня.
– Сто семьдесят два.
– А я сто шестьдесят. Представь я приду на работу в таких же?
Тина, не меняя своего неизменно серьёзного выражения лица, присела так, чтобы стать в два раза короче; Кира прыснула, закрыв рот рукой.
– Грозный начальник, да? Может, мне ещё ходить в развалку? Как лилипут?
Она покачалась из стороны в сторону. Кира перешла на сильный, но всё ещё беззвучный смех. Тина выпрямилась и продолжила:
– Я ношу костюмы, потому что они сочетаются с каблуками. Можно, конечно, выдумать что-нибудь ещё, но мне, если честно, лень выдумывать. Иногда хочется заморочиться, но я, когда просыпаюсь утром, я как зомби.
Она посмотрела в сторону.
– Видишь, девушка идёт?
– Таня?
– Знаешь её?
– Только по имени.
– Вот ей не лень заморачиваться, да? Ладно. Я зачем пришла-то. Мои девочки меня бросили.
Кира фыркнула от неожиданности.
– Твои девочки? – переспросила она, пытаясь подавить смех.
– Ну эти, – уточнила Тина, показав на пару пустых столов неподалёку, – Подружки. У них сегодня совместный выходной. Я с ними обычно на ланч хожу. Сходишь со мной?
– Конечно.
– Отлично. Ну ладно, давай. Работаем, – сказала Тина и ушла на своё место.
День 9, неделя 2, вторник
Сидя во второй половине дня на своём рабочем месте и изнемогая от оков своего офисного кресла, Кира вдруг вспомнила, что неподалёку от неё было место отдыха с большим и предположительно мягким диваном. Удивившись тому, что она не вспомнила про это в предыдущие дни, она пошла к расположенному в лифт-холле торговому автомату, чтобы выбрать себе лёгкий перекус, и купила коробочку сока. Подойдя к месту отдыха, она увидела, что за угловой перегородкой, отделявшей уютный закуток от остального офиса, был только один человек – коллега из её отдела, которого звали Амир. За те немногие дни, которые она здесь проработала, ей удалось сформировать с ним лёгкие приятельские отношения; совсем недавно она поняла, что из-за своего невесомого дружелюбия он так легко сходился с людьми, что после недели в одном отделе было почти невозможно оказаться с ним не в приятельских отношениях. Он сидел, наклонившись вперёд и опёршись локтями о колени: в одной руке он держал телефон, по экрану которого внимательно бегал глазами, в другой – стакан с, судя по уютному аромату, кофе. Кира подсела рядом и начала открывать сок.
– Перерыв? – спросил Амир, оторвав взгляд от телефона и посмотрев на неё.
– Ага.
– Перерывы очень важны. Предохраняют нас от переутомления. Иногда даже от выгорания, – добавил он; увидев, что она не собиралась доставать телефон, он убрал свой в карман и приготовился к обычному для таких случаев перебрасыванию репликами.
Амир очень нравился Кире, как коллега: его темы разговоров были лёгкими, манеры – непринуждёнными, а умение считывать атмосферу – неподражаемым; он заговаривал с ней только тогда, когда был уверен, что не отвлечёт её от дел, и умело понимал намёки на окончание диалога – в отличие от коллег с её предыдущего места работы, которые считывали её сфокусированность на рабочем процессе как однозначное приглашение к общению. Размышляя про Амира, Кира каждый раз задумывалась, почему при приёме на работу наниматель разбирал соискателя чуть ли по косточкам, а сам ограничивался парой общих слов: «уютный офис», «дружный коллектив», «молодая развивающаяся компания». Почему нельзя было предъявлять к нему столько же требований? Почему нельзя было настаивать, чтобы работодатель в обязательном порядке обеспечивал сотрудников печеньем к чаю? Или чтобы между столами было минимум полтора метра? Или, измерив Амира на предмет «приятности» и выведя из этого специализированный коэффициент, требовать, чтобы все коллеги будущего отдела имели проходной балл, равный, к примеру, одной целой и восьми десятых?
– Да, отдыхать нужно… – вздохнула Кира, осознав, что она утомилась значительно сильнее, чем ей казалось минутой ранее.
– Сейчас лето наступит – самый сезон. Планируешь отдых?
– Нет, ты что. Я же только пришла. Мне пока отпуск не положен.
– О, точно. Не подумал. Извини, – сказал он и, чтобы, видимо, не зацикливаться на неприятном, немного сместил тему в сторону, – Слышала, наш Марк с семьёй в Корею уехал?
– Да, мне Макс рассказал, – отозвалась она, и тут же решила, что простое «да» вполне бы сошло за ответ.
– А, ты его знаешь? – спросил Амир и тут же продолжил, – Мы учились вместе. Я был, правда, курсом старше, но мы немного общались. Не похож на отца, да?
Знакомая волна тяжёлого стыда накрыла Киру – это случилось так внезапно, что она не сразу поняла, что начала отвечать.
– Ага. Это было первое, что я ляпнула ему в лицо сразу после знакомства… – подавленно проговорила она и покачала головой.
– Думаю, это простительно, – ободряюще сказал Амир и, подумав, добавил, – Если увидишь его маму – все вопросы отпадут.
Кира обернулась к нему с гораздо бо́льшим оживлением, чем того требовала манера их диалога.
– А ты её видел? – быстро спросила она и, чтобы скрыть волнение, начала отпивать сок, пытаясь задним числом придать вопросу налёт повседневности.
– Да. На последнем корпоративе. У нас этой зимой был рождественский корпоратив, на который можно было приходить с кем-нибудь со стороны.
– Ого, правда?
– Ну да. Я с девушкой пришёл, – уточнил он.
За то небольшое количество дней, которые Кира здесь проработала, она уже успела мысленно отметить, что если в диалоге Амир хотя бы один раз не упомянет свою девушку, то можно было быть уверенной в том, что его подменили.
– Знаешь его сестру? Майю? – спросил он после некоторого молчания.
– Видела один раз.
– Она мне так нравится, – признался Амир и расплылся в настолько широкой улыбке, что она начала граничить с зарождающимся смехом, – Как раз на том корпоративе я пошёл как-то брать шампанское: подошёл к столу, взял по бокалу в руки, повернулся, чтобы уйти, и увидел, что она стоит прямо передо мной. Скрестила руки на груди и с таким серьёзным лицом говорит «если ты напьешься и будешь танцевать голым на столе, я сниму тебя на телефон и буду вымогать деньги». Я чуть бокалы не выронил, – оживлённо проговорил он, почти смеясь.
Несмотря на то, что Кира видела Майю всего лишь один раз, она почему-то с лёгкостью могла себе представить, с каким лицом и какой интонацией та могла это выпалить.
– Макс как-то сказал мне, что без неё в их семье было бы в десять раз скучнее, – прибавил Амир; помолчав ровно столько, сколько нужно, и, надо полагать, решив, что эта нота разговора идеально подходила для завершения диалога, он одним глотком допил остывший кофе, выбросив стакан, сказал «ну, я пойду» и ушёл.
Оставшись одна, Кира призналась себе в том, что впервые в жизни прочувствовала смысл избитого выражения «хочется под землю провалиться»: если ещё кто-нибудь при упоминании Макса скажет ей о том, что он не был похож на своего отца, трещина в земле покажется лучшим спасением от жгучего и нестерпимого стыда.
День 10, неделя 2, среда
Выйдя утром из дома, Кира почувствовала, что всё её внимание было поглощено густым потоком мыслей – настолько интенсивным, что она решила не надевать наушники: ей нужно было разобраться с тем, что гудело внутри её головы.
Ещё с тех времён, как Марк начал приезжать к её болеющему отцу, в её душе стало происходить что-то плохо различимое – что-то едва уловимое, но неприятно настойчивое. Только сейчас она наконец-то начала понимать свой внутренний разлад: узнав Марка, она обнаружила, что мужчины, достигая возраста её отца, не обязательно становились тугими комками замкнутости и раздражения – они могли быть добрыми, эмоциональными и не стесняющимися показывать свои чувства. Всю свою жизнь она думала, что её отец был настолько типичным представителем своего пола и возраста, насколько дождь являлся мокрым, а конфета – сладкой. Своим появлением Марк разрушил её привычное представление о мире, которое она, хоть и с разочарованием, годами собирала в крепкий витраж идей, чувств и представлений. Ей казалось, что ещё до смерти своего отца она знала о том, что у Марка были дети, но не могла вспомнить, откуда у неё было это знание; это было неважно; важным было то, что Марк тоже был отцом. Поняв, что её отец мог быть другим, она стала задумываться о том, что ещё могло пойти иначе. Конечно, раньше она встречала и других отцов – когда, к примеру, ходила в гости к одноклассникам; но все эти знания были слишком поверхностными; она знала отца Алисы – улыбчивого добродушного мужчину – о котором его дочь, однако, отзывалась настолько сухо, что Кира делала вывод о том, что своим поведением в роли отца он тоже не оправдал ожиданий своего ребёнка.
Теперь же знание о том, что двадцать пять лет её жизни прошли не по единственно возможному сценарию, пробудило в ней то, что уснуло ещё в раннем детстве: что-то, что было загнано в пещеры у подножья сознания, теперь, как монстр в фильме ужасов, почувствовало отсутствие сдерживавшего его барьера – оно начинало шевелиться, медленно выползать из своего убежища и неспешно, но упорно карабкаться вверх. Кира почувствовала, что у неё был огромный, но когда-то задушенный потенциал; она чувствовала, что если она даст ему волю, он будет способен на то, что она если и подозревала, то только в своём восторженном отрочестве. Кира поняла, что, если бы она росла в семье, в которой чувства не считались бы чем-то зазорным и мешающим нормальному рациональному существованию, то она была бы тем самым светлым и радостным ребёнком, который часто обнимает родителей, целует их в щеки и беспрестанно повторяет каждому из них «я люблю тебя». Она вдруг с горьким разочарованием осознала, что всю свою жизнь никому не могла раскрыть свои чувства; точнее, никому не могла искренне признаться в хорошем отношении – ни отцу, которого она, несмотря на все их перепалки, любила просто потому, что он являлся её кровной семьёй и всю жизнь был рядом; ни матери, которая любила её, но была сдержана и не располагала к чистосердечным душевным излияниям, хотя иногда могла быть и выразительной, и разговорчивой; ни своему бывшему парню, с которым она встречалась целый год, и с которым они так и не дошли до той стадии, когда можно было признаваться друг другу в любви. Только их отношения с Алисой могли похвастаться периодическими всплесками взаимного признания: это началось год назад, когда они разговорились на тему своей склочности – каждая из них считала себя не самой лучшей дочерью только на основании своей склонности к эпизодическим переругиваниям; более того, Алиса начала сетовать на свой характер – на свои, как она заявляла, резкость, категоричность и нетерпимость; затем они вспомнили, что с момента начала их дружбы они ни разу не поссорились: они могли иногда ругаться, но накал их перепалок никогда не перерастал во взаимную обиду – проблема всегда исчерпывалась к концу перебранки. С удивлением осознав свою уживчивость, они признались друг другу в тёплых дружеских чувствах и с тех пор иногда повторяли это признание – но только по отношению друг к другу: Кира, к примеру, не могла в своё время свободно рассказывать Алисе про свои отношения с парнем; она могла сообщать, куда они ходили, с кем общались и о чём разговаривали, но никогда не говорила подруге о своём отношении к нему: это казалось слишком личным; Алиса, чьи отношения с родителями тоже не научили её быть открытой, и которая, как и сама Кира, при приближении к опасным темам начинала отшучиваться, не задавала ей никаких наводящих вопросов.
После всех этих размышлений Кире стало понятно, почему она так любила музыку: слушая мелодии и песни, она могла проецировать свои эмоции на предлагаемое настроение и, отдавшись прослушиванию, позволять им быть прочувствованными и не застаиваться.
Всё началось с этой семьи, которая около недели назад пленила её сознание и о которой она не знала почти ничего – семьи, в которой было несколько детей; семьи, в которой отец мог позвонить дочери, чтобы просто поболтать с ней; семьи, которая несмотря на то, что дети уже выросли, продолжала путешествовать вместе. Может быть, она слишком романтизировала их образ? Может быть, Марк с женой находились на грани развода, а брат с сестрой не переваривали друг друга? Может быть, совместные путешествия были отчаянной попыткой не распасться окончательно? Может, они даже жили не вместе? Её сознание, которое только что открыло для себя спасительный путь от окончательного очерствения, начало яростно сопротивляться.
«Мне нужно узнать хоть что-нибудь, прямо сейчас», – почти дрожа, думала Кира, – «Если я не узнаю ещё что-нибудь, я взорвусь от нетерпения». Она пыталась наскрести обрывки информации в своих воспоминаниях: Марк, еле-еле сдерживая слёзы, признавался, что не мог себе представить, что с ним или его семьёй могло что-либо случиться; он обрадовался, когда в кабинет зашёл его сын и, практически светясь, представил его Кире. Он звонил дочери, чтобы (скорее всего) сообщить, что её брат настолько сошёлся с Кирой, что они пошли прогуляться после работы. Макс рассказал про совместные путешествия; и про то, что в этот год они сделали Майе подарок, потому что, она, кажется, всегда мечтала побывать в Корее. «Ты бы её видела», – сказал он с улыбкой. Наверное, такое мог сказать только любящий брат? «Откуда я знаю, у меня никогда не было ни братьев, ни сестёр, ни кузенов, ни собак!» – кричала Кира внутри себя.
Ей нужно было знать больше. Установка «прямо сейчас» постепенно превращалась из красивого преувеличения в неотвязное желание. Она отчаянно пыталась вспомнить, кто был с ними знаком. Вспомнив вчерашний день, она поняла – Амир. Вот, кто был ей нужен. «Мы немного общались», – сказал он про Макса. «Она мне так нравится», – сказал он про Майю. «Да», – ответил он на вопрос, видел ли он их маму. Мысли про Амира и его потенциальные знания так распалили Киру, что ей захотелось затащить его в комнату без окон, бросить его на неудобный стул, хлопнуть рукой по металлическому столу, направить настольную лампу ему в лицо, и приказать «Говори всё, что знаешь». Но как можно было расспросить его в реальности? И как можно скорее? Где удобнее всего было это сделать? На обеденном перерыве? Она не знала, куда он ходил обедать. В лифте? Да! В лифте! Осознав предоставившийся шанс, Кира, зайдя в здание, решила во что бы то ни стало подкараулить его на первом этаже у лифтов («Вряд ли он уже пришёл. Он обычно приходит строго к началу»). Она взвинтилась настолько сильно, что тотчас же подумала о том, что он мог идти позади неё, и резко обернулась, чтобы проверить это. Следующий миг стал очень неожиданным: она развернулась настолько внезапно, что врезалась в кого-то – так сильно, что чуть не упала назад.
– Смотри, куда идёшь, – произнёс знакомый голос, который даже в этой ситуации остался верен своей спокойной неторопливости, лишь слегка налившись шипением потревоженного хищника: совсем рядом с ней стояла Таня, выставив ладони вперёд и чуть отклонившись назад; слегка отвернув голову в сторону, она, тем не менее, смотрела прямо на Киру.
– Извини, – выдохнула Кира, – Извини, – повторила она, чтобы показать, что первое извинение вырвалось не невольно, – Я не специально.
– Чуть не сбила меня с ног, – с лёгкой неприязнью проговорила Таня и пошла дальше.
– Я сама чуть не упала, – прошептала испуганная Кира и отошла к стене, чтобы отдышаться, не стоя ни у кого на пути.
В этот момент мимо неё прошёл Амир. Тут же забыв про стресс и боясь, как бы он не начал вести дружеские диалоги со всеми подряд, Кира быстро выдвинулась вперёд, чтобы перехватить его заранее.
– Привет! – воскликнула она со светящейся улыбкой, показывавшей секундную готовность к любому диалогу и хорошее настроения для любых тем.
– О, привет! – ответил он.
И что она должна была делать? Что говорить? Что спрашивать? В школе они с Алисой придумали игру «Представь, что ты великий аферист», целью которой была добыча определённой информации у малознакомого человека. Они покупали дешёвые сим-карты (многие в рекламных целях раздавались бесплатно), узнавали телефоны одноклассников или детей с других классов и ставили цель – к примеру, узнать, как зовут (или звали) бабушку. Каждая из них должна была хитростью достать телефон малознакомого школьника (этап, который больше всего не любила Алиса); они собирались у кого-нибудь дома: пока одна звонила своей жертве, другая засекала время; звонящая, представляясь чёрт знает кем и на ходу лавируя между разнообразными уловками, пыталась добыть заветную информацию; потом они менялись местами. Они назвали эту игру «Представь, что ты великий аферист» по нескольким причинам: «Представь, что ты аферист» звучало до такой степени неприятно, что хотелось поёжиться, а для «Представь, что ты великий детектив» у игры не хватало размаха. Кира с ужасом вспомнила то, что у них не было готовых приёмов. Они импровизировали на ходу, пытаясь добыть ответ на один конкретный вопрос: сейчас у неё не было даже этого.
– Помнишь, ты вчера рассказывал про рождественский корпоратив? – начала она с того, что первым пришло ей в голову при мыслях о вчерашнем диалоге.
– Да.
– Мне так понравилась идея того, что можно приглашать кого-то своего. На моём предыдущем месте с этим было очень строго: компания платила только за тех, кто на неё пахал.
– Ну, это обычная практика.
– А Марк, говоришь, пришёл со всей семьёй?
Её осенила неожиданная мысль: у него, возможно, могли быть другие дети.
– Нет, Макс не пришёл.
– А, то есть они были втроём?
«Ох, Алисе бы понравилось», – подумала Кира.
– Ну да.
«Понятно. Детей только двое».
– Ты говорил, что вы дружите с Максом, да? – продолжила расспрашивать Кира, пытаясь зацепиться за любые обрывки прозвучавшей вчера информации.
– Ну, «дружим» – это сильно сказано. Так, в хороших отношениях.
– А, только на работе видитесь? – спросила Кира такой интонацией, которой обычно говорят «а-а, вот теперь мне всё понятно».
– Нет, не всегда.
Кира была уверена, что он продолжит говорить: он был слишком вежливым для того, чтобы останавливаться на полуслове.
– Мы с девушкой снимаем квартиру возле парка, – сказал Амир; Кира уже привыкла к тому, что местные называли центральный парк просто парком, – Они живут неподалёку. Ты живёшь не в том же районе? – спросил он с поддерживающим диалог любопытством.
– Нет, я живу недалеко от работы, – быстро и нетерпеливо проговорила Кира, боясь съехать с темы.
Она не успела подумать о том, что ещё можно было сказать, чтобы возвратиться к обсуждаемой теме, как Амир сам вернулся к интересующему её направлению:
– Мы, когда заехали, приглашали их на новоселье.
«Кого “их”?!» – с раздражением воскликнула она внутри себя. Мысль о том, что у Макса могла быть девушка, так неприятно прожужжала в её мозгу, что Кира нетерпеливо отмахнулась от неё, как от мухи.
– Его и Майю? – уточнила она, стараясь звучать настолько повседневно, насколько это вообще было возможно.
– Ага.
– А у них хорошие отношения? – спросила Кира и, чтобы вопрос не выглядел взятым из ниоткуда, добавила, – У моей мамы есть брат, так она его на дух не переносит.
Она даже покачала головой для пущей убедительности. Это, конечно же, было враньём: у её мамы была только обожаемая младшая сестра; но Алиса оценила бы этот ход по достоинству.
– Да, у кого как… – задумчиво ответил Амир, – Нет, у них хорошие отношения. Если ты слышала, как они разговаривают друг с другом, – продолжил он, и Кира разозлённо подумала «Нет, я не слышала!», – то тебе могло бы показаться, что это не так, но они, на самом деле, отлично ладят.
Он ненадолго задумался.
– Я даже завидую им. У меня есть старший брат, но у нас… сложные отношения, – сказал он, явно взяв время на то, чтобы тщательно подобрать подходящее прилагательное.
Кира с трудом могла представить себе Амира, находящегося с кем-либо в сложных отношениях.
– А у тебя есть братья или сёстры? – спросил он, побоявшись, видимо, закончить разговор на неприятной ноте.
– Нет. Я единственный ребёнок.
В это время двери лифта открылись. Когда они вышли, Амира перехватили другие коллеги с этажа: влившись с ними в один поток, он, бодро переговариваясь, ушёл вперёд.
Той немногочисленной информации, которую ей удалось добыть за этот диалог, Кире оказалось достаточно, чтобы думать об этом на всех перерывах и даже вечером – после работы.
