Амина Маркова
Точки притяжения
Примерно за 4 месяца до дня 1, суббота
Сегодня вечером снег как будто спятил: казалось, что он усиливался с каждой минутой. Не мог же он усиливаться вечно? Таня опаздывала на вечеринку в квартиру лучшей подруги; она должна была прийти на пару часов раньше, но её парень, с которым она навещала его друзей и который обещал её подвезти, постоянно откладывал выезд. Каждый раз, когда она думала или говорила вслух «мой парень», ей казалось, что она ему льстила: он выглядел не так уж и молодо. Она наконец-то вышла из его машины, атмосфера в которой была накалена настолько, что ей хотелось заткнуть уши, закрыть глаза и представить себя в другом месте; к тому же из-за погоды им пришлось ехать очень медленно: насмешливо тянущееся время только усиливало тяжёлое молчание. Пока она шла от автомобиля до подъезда, снег успел настолько сильно облепить её ноги и завалить её волосы, что для полного упадка настроения не хватало только того, чтобы кто-нибудь вылил на неё помои из окна второго этажа. Ей почти непреодолимо хотелось курить, но она больше не могла опаздывать ни на минуту: мысль о встрече с подругой была единственным, что удерживало её от срыва – по крайней мере, внутреннего. Дверь подъезда оказалась открытой; написав подруге «я здесь», Таня стряхнула снег с безостановочно тающего пальто и встала у входной двери квартиры; дверь открылась, и Соня выпрыгнула к ней так быстро, что Таня смогла увидеть только взмах её выдающихся коричнево-рыжих волос, прежде чем почувствовала крепкие объятия и услышала «Наконец-то хоть кто-то мой!».
– Привет… – пробормотала Таня из глубины объятия, – Я тоже рада тебя видеть. Все остальные гости не твои?
– Ага, – ответила Соня и, бросив на подругу тёплый взгляд, провела её в прихожую, закрыв за ними входную дверь.
В квартире было столько народу, что в нос тут же ударило недостатком кислорода.
– Мне лучше разуться, да? – спросила Таня, посмотрев на свои мокрые полусапожки, – И куда это? – она показала на отяжелевшее от влаги пальто, которое она только что сняла с плеч.
– Бросай сюда, – Соня небрежно взмахнула рукой в направлении диванчика, на котором громоздилась шаткая пирамида верхней одежды, – И, да, лучше разуться.
– Я потом найду его? – засомневалась Таня, положив пальто на плотную кучу влажных тканей.
– Оно сверху. В крайнем случае в четыре руки найдём, – заверила её Соня и, взяв подругу под руку, провела её в гостиную, где они смогли уютно устроиться в свободном месте у стены, – Выпить хочешь?
– Нет. Я бы покурила, но ничего, потерплю. А почему ты пригласила только меня?
– Своих я приглашу в другой день: на чинное чаепитие. Не хочу пугать бабулю этим притоном.
– А как же эти, с работы? Мы же ещё с кем-то из них на этот странный концерт ходили. Как её звали?
– Я не хотела приглашать никого, кроме тебя, – упрямо сказала Соня.
– Понятно, – улыбнулась Таня, – И как вы тут?
– Хочешь спросить, как я тут? Как трофей. Знакомит меня со всеми, с кем ещё не познакомил, – устало вздохнула Соня.
– Вы же столько лет вместе. Я думала, он перезнакомил тебя со всеми, с кем только можно.
– Я тоже, – ответила Соня, многозначительно посмотрев на подругу, – Но нет, как видишь. Рассказывать – да, он рассказал про меня всем, – она опять тяжело вздохнула, – Только и слышу «о, он нам столько про тебя рассказывал», – прибавила она, покачав головой.
– Ну, у всех свои заносы.
– Хорошо, что он не общается с братом, да?
– Угу… А ты не говорила ему, что мы встречаемся?
– Нет, ещё чего. Ещё причинно-следственные связи искать начнёт.
Когда Таня только начала встречаться со своим коллегой, она понятия не имела, что он был братом парня её лучшей подруги. Он входил в руководящий состав одного направления, она работала в другом. Как только после начала их отношений она в первый раз зашла к нему в кабинет, то встала, как вкопанная: на его столе стояла фотография, на которой он, одной рукой махая фотографу, а другой прижимая к себе парня Сони, ухмылялся во весь рот, в то время как его брат, несмотря на неуверенную улыбку, выглядел испуганно и как будто весь сжался. Таня тогда подумала, что фотография с братом являлась отчаянным жестом: у других коллег, скорее всего, на столах стояли фотографии детей, а у него был только младший брат, с которым у него были такие напряжённые отношения, которые во всей красе подчёркивали всю демонстративность наличия этого фото на его столе. В этот же день она рассказала обо всём Соне, и они решили, что об этом совпадении лучше было никому не знать; к тому же Таня чувствовала, что её отношения не должны были продлиться долго. Тогда – когда она в первый раз зашла к нему в кабинет и обнаружила его семейное фото – в её голове пронеслась мимолётная мысль о том, что если бы кто-либо из её братьев пожелал бы сделать с ней совместное фото для демонстрации наличия семьи с крепкими родственными связями, она бы выколола ему глаза; не буквально, конечно: скорее всего, притворилась бы, что ищет что-то в сумке, а потом резко направила бы перцовый баллончик брату в лицо и с наслаждением нажала бы на кнопку; ещё ей нужно было бы сказать какую-нибудь красивую фразу – что-то вроде «Почему бы вам не сфотографироваться друг с другом? Или что? Папка отказался? Фотографировать некому?»; в реальности, конечно же, ей бы пришлось убежать, опасаясь расправы, и потом жить в страхе, боясь того, что они её найдут; она быстро отогнала эту мысль прочь.
Подруги расслабленно молчали; каждая чувствовала умиротворение от того, что наконец-то могла отдохнуть в компании родственной души. Из томной прострации Таню вывел пронзительный женский голос, который очень громко что-то крикнул: это было где-то за дверью гостиной. Крик не продолжился; пожав плечами, Таня начала не задумываясь обводить взглядом окружавших её людей; её внимание привлёк светловолосый парень, который только что зашёл в комнату. Ей не удалось надолго задержать на нём взор – почти сразу же за ним в комнату вошла девушка с такой замечательной копной собранных в пышный хвост ярких волнистых волос, что взгляд тут же приклеился к ним. Ей показалось, что она уже где-то видела их двоих, но ощущение было настолько смутным, что, как это часто бывало в таких случаях, Таня решила, что они просто были на кого-то похожи.
– Это брат с сестрой? – спросила Таня, кивнув в их направлении.
– Как видишь.
– Вот это волосы… Кого-то природа награждает.
– В смысле «кого-то»? Тебя нет, что ли? – скептически спросила Соня.
– На себя посмотри, – парировала Таня, и подруги тепло улыбнулись друг другу, – А кто это?
– Эти? – Соня кивнула головой в направлении брата с сестрой.
– Ну да.
– Не помню… Амир знакомил меня с ними сегодня, но хоть убей – не помню. Кто-то с его работы, кажется. Хотя, подожди… Я же их видела раньше, только по отдельности. Его – в универе иногда, а её – на последнем их корпоративе. Даже не знала, что они родственники.
– Как их зовут?
– Его имени я точно не помню. А её… Как же её зовут? Как же, как же, как же, имя такое подходящее… – начала приговаривать Соня, нетерпеливо перебирая пальцами в воздухе, – О! Майя.
– Почему подходящее?
– Как пчёлка. Вон, какие волосы медовые. О, они уходят.
Таня проводила светловолосого парня глазами; ей почему-то никак не удавалось отвести от него взгляд – то ли он оригинально выглядел, то ли она просто нашла его привлекательным. Она не успела толком разобраться в этом вопросе, так как он и его сестра быстро вышли из гостиной.
– А его как зовут?
– Не помню, говорю же. А что?
– Любопытно. Кто-то с его работы, говоришь?
– Вроде бы.
– Амир работает в хорошем месте. Я сейчас ищу работу…
– Что? – удивлённо перебила её Соня, – Ищешь новую работу?
– Да; эта меня в конец задолбала. Я посматриваю на его компанию. Хорошее место, судя по всему.
– Можешь начать нарабатывать контакты: здесь много его коллег, – широко улыбнулась Соня, – Видишь девушку? Вон, худая такая. Там стоит, – Соня мотнула головой в противоположный угол.
– Которая выглядит так, будто хочет находиться где угодно, только не здесь?
– Ага. Это его начальница.
Таня кивнула, и они снова замолчали. Таня посмотрела на подругу: ей действительно было очень приятно увидеться с ней – особенно после сегодняшнего дня, состоящего из череды мелких неприятных эпизодов. Они с Соней дружили с младших классов школы; у них даже имена рифмовались: ходили под руку парой – Таня и Соня. Соня была выше подруги – по крайней мере, когда они стояли босиком; Соня презирала каблуки. Тем, кто интересовался их ростом, они любили говорить, что разошлись в разные стороны от ста семидесяти – обе на два сантиметра. Сонины волосы были как с картинки: длинные, балансирующие между насыщенно светло-коричневым и бледно-рыжим цветами, вьющиеся у концов, они выглядели так, как будто Соня только что вышла из рекламы шампуня; Таня пробовала отращивать волосы до длинных: до какого-то предела они росли нормально, но потом начинали превращаться то ли в паклю, то ли в солому. И ещё Соня носила чёлку, которая мало того, что подчёркивала её милое округлое лицо с заострённым подбородком, так ещё и делала выразительный акцент на её больших, круглых и немного раскосых глазах.
– Как у вас дела с парнем?
– Он перестал быть парнем лет пять назад. Плохо, – спокойно ответила Таня, – Расстанемся скоро.
– Даже так! – испуганно воскликнула Соня: её, как участницу длительных серьёзных отношений, пугали любые расставания, – Почему?
– Изменяет. Это не мои домыслы, если что: это точно.
– Как ты стоически это переносишь! И что, устроишь сцену?
Таня презрительно фыркнула.
– Что за пошлости. Сообщу ему причину и уйду.
Соня восхищённо посмотрела на подругу.
– Ты уникум.
– Я просто не люблю пошлостей. Знаешь, бывают такие ситуации, когда девушки узнаю́т, что их парень изменяет им, и идут к своей так называемой сопернице с фразами типа «убери от него руки», «отвали» и так далее. Блевать хочется. Если он тебе изменяет – проблема в нём, а не в другой девушке.
– Нет. Это не популярное мнение.
– Почему? – Таня настолько не ожидала такого ответа, что удивленно обернулась к подруге; до этого они стояли, прислонившись спиной к стене и ленно рассматривая толпу вокруг.
– Это твоё мнение. Ты особенная – ты уверенная в себе; ты молодец. А так, мы, девушки, в своём подавляющем большинстве не уверены в себе. Все многомилионные обороты денег построены на нашей неуверенности. Они говорят: твои волосы могут быть ещё шелковистее, твоя фигура может стать ещё худее и спортивнее, твоё лицо может быть ещё лучше из-за косметики или (не дай бог) операции, твоя одежда может быть стильнее, твой парфюм приятнее. Они даже залезают нам под одежду и твердят, что красивое бельё сделает нас привлекательнее! Если красивое бельё делает людей привлекательнее, почему мужчины его не носят?
– Я люблю красивое бельё.
– Это твоё личное предпочтение. Я покупаю японское. Монотонное, хэбэшное, – Соня сдвинула горловину кофты, чтобы показать лямку топика, – Рай. К чему я. К тому, что они даже сталкивают нас в боях за совершенство. Мы – соперницы. Только победит не сильнейшая, а красивейшая. И даже не красивейшая, а та, кто приложила больше всех усилий.
– Ну ты загнула монолог. Теория заговора какая-то.
– А что? Скажешь, всё не так? А для того, чтобы мы не собрались все вместе и не дали массовый отпор, нам пропагандируют то, что мы не умеем дружить. Или что нас интересуют только семья, мужчины и дети, которые должны сгрудиться вокруг нас и отгородить от других женщин. Мир вообще боится, что женщины дадут отпор и поставят под вопрос всё, что навязывают им с детства. Поэтому если они собираются не в какие-нибудь там социально одобренные группы, типа клубов по интересам, а для того, чтобы обсудить своё место и свои права, над ними принято насмехаться и показывать пальцем. Причины какие-нибудь уничижительные придумывать. Мол, раз собрались, значит вам нет места в одобренной обществом картине. Фрики значит. И… К чему это я изначально? А. Собственно, когда дело доходит до чего-то личного, дорогого, до сердечных дел…
– «Сердечных дел», – перебила её Таня, – Говоришь, как моя бабушка.
– Или моя бабушка, – улыбнулась Соня, – Не цепляйся. Когда дело доходит до личного, мы, накушавшись всего этого, задыхаемся в ненависти к сопернице. Мы же так старались! Получается, она старалась лучше. Как это пережить? Никак. Или уничтожить её этими… как ты там говорила, угрозами или чем-то таким, или уничтожить себя – ненавистью и самоуничижением. Это борьба не на жизнь, а на смерть; нас всю жизнь тренируют для этого. Выживет только одна.
– Не понимаю. Всё равно. Ты бы так делала?
– Что конкретно? – спросила Соня и, не дождавшись ответа, продолжила, – Ты же помнишь, как я закончила со своим первым парнем?
– Конечно.
– Я настолько ненавидела ту девушку, что мечтала убить её. Серьёзно, я думала, что готова на убийство. С предварительными пытками. Я не шучу. Я мечтала о её пытках.
– Соня, хватит преувеличивать. Ты – последний человек на земле, который будет мечтать о пытках.
– Я тоже так думала. Оказалось, что образ мыслей может доводить людей до неожиданных крайностей. Это, кстати, и заставило меня тогда задуматься: я тоже была уверена, что я – последний человек на земле, который будет мечтать о пытках. А что ты чувствуешь сейчас? Ты знаешь, с кем он тебе изменяет?
– Конечно, знаю. Я её не ненавижу. Она неплохо выглядит. Но, опять же, это не мои проблемы. И не её проблемы. Это его проблемы.
– Я думаю, это были бы твои проблемы, если бы отношения были тебе дороги.
– Что?.. По-твоему, мне никогда не были дороги никакие отношения? – слегка взвинчено проговорила Таня; она чувствовала, что разгорячилась от такого внезапного поворота разговора.
– Не обижайся, пожалуйста… – Соня посмотрела на подругу сожалеющими глазами, – Но, да… Я так думаю.
– Допустим, что так. Даже если это было бы не так, это всё равно были бы его проблемы.
– Знаешь, если отложить в сторону все мои рассуждения, то ревности, в общем-то, плевать, какого мы пола. Но ты оригинальная всё-таки… Тебя исключат из всемирного сообщества девушек.
– Да что не так-то?
– Тебе вменят то, что ты сдалась без боя. Вот так просто – отдала сопернице на блюдечке.
– Я это вижу не так, – упрямо заявила Таня.
– Я знаю, – улыбнулась Соня, – Ты уникальная, – прибавила она и поцеловала подругу в щёку.
День 48, неделя 7, суббота
Судя по прогнозу погоды, сегодняшняя температура должна была стать самой высокой за лето. Подбирая одежду, Кира думала о том, как были одеты Макс и Майя в их предыдущую встречу, и остановилась на бело-голубом сочетании – светло-голубые обтягивающие джинсовые шорты и просторная белая футболка, по центру груди которой было нарисовано тёмно-синее сердечко. Зачем она хотела одеться похоже – она не знала; ей просто было приятно ассоциировать себя с ними.
Алиса, отдохнув после поезда, который, по её словам, был райским оазисом по сравнению с удушливым уличным воздухом, вышла из дома раньше подруга. Когда наступило нужное время, Кира надела солнечные очки и наушники и отправилась в прибрежный парк.
Когда она подходила к фонтану, часы показывали без пяти два. Возле фонтана никого не было – не то чтобы не было именно Макса и Майи: возле фонтана вообще никого не было. Солнце стояло настолько высоко и палило настолько беспощадно, что струи фонтана, разбрызгивая солнечный свет, не помогали освежиться, а только усиливали уничтожающие тепловые волны, идущие от асфальта, который его огибал. К тому же в фонтане был самый невыносимый для жары тип воды – тот, который был рядом, но тот, который нельзя было пить. Кто мог такое выдержать? Решив, что милосерднее для самой себя было уйти в тень, она свернула в сторону и, дойдя до газона, увидела под одним из деревьев две знакомые фигуры, сидевшие на траве в его тени: Майя сидела боком к ней, а её брата не было видно из-за ствола дерева, к которому он прислонялся – о его присутствии давала знать только его нога, вытянутая на траве чуть в сторону.
– Ну и погода, да? – заметила Майя, – Даже джинсовую куртку не наденешь.
– Очень смешно, – устало ответил тот.
Никто не заметил, как к ним приблизилась Кира.
– Всем привет, – сказала она и зашла в тень, встав перед ними.
Теперь она могла внимательно их рассмотреть: Майя была в светло-голубой футболке и белых шортах, Макс же был ровно в том же костюме, что и на той единственной фотографии с их поездки в Корею, которую ей удалось увидеть: в светло-серой панаме, белой футболке с длинными рукавами (на которой, оказывается, была какая-то непонятная мелкая чёрная надпись сбоку) и светло-серых зауженных книзу трикотажных брюках, которые, как призналась себе Кира, отлично подчёркивали его стройные ноги.
– О. Привет, инверсия, – сказала Майя, с ног до головы окинув её любопытным взглядом.
Её брат, положив ладонь на макушку и затем опустив её на затылок, тем самым сдвинув панаму повыше с глаз (это движение настолько понравилось Кире, что ей захотелось попросить его сделать так ещё раз), тоже окинул её взглядом, но в его случае приятно удивлённым. «Точно, он же ещё ни разу не видел меня в шортах», – подумала Кира, – «Мог бы тоже надеть шорты, жарко же», – мысленно прибавила она, с удовольствием представив себе эту картину.
– Я принесла нам всем воды, – сообщила она, – В такую погоду преступно выходить без воды.
– Ты наш спаситель… – простонала Майя, жалобно посмотрев на неё, – Мы-то как раз ни фига с собой не взяли. Сколько с нас?
Кира, всё ещё не садясь, достала из рюкзака три бутылки: одну она, как и рюкзак, бросила себе под ноги, остальные две взяла в руки.
– Отдам тебе за улыбку, – сказала она Майе, которая тут же настолько мило улыбнулась, что Кире захотелось потрепать её или за щёку, или за волосы.
– А что с меня? – спросил Макс.
– Отдай панаму.
– Ни за что, – ответил он, натянув её до носа, – Я умру без неё.
– Тогда держи в долг, – Кира с улыбкой протянула ему бутылку; наконец-то сев на траву и открыв свою воду, она прибавила, – Классный костюм. Прямо как на том фото.
– На каком фото? – удивилась Майя, – Которое я делала, что ли? Ты показывал?
– Угу.
– Ого, – просияла Майя, – Это, наверное, мой лучший снимок за последнее время. Пошлю его на конкурс с подписью «упырь на прогулке».
– Какой ещё конкурс? – возмутился её брат.
– Никакой, расслабься, шучу, – небрежно бросила она и, опрокинув бутылку, начала ненасытно заглатывать воду.
– А что там написано? – спросила Кира, показав на его футболку.
Кажется, надпись состояла из каких-то иероглифов, из-за чего она была уверена, что получит ответ «не знаю».
– А, это? – переспросил Макс, показав на надпись, – Это моё имя.
– Что?.. – удивлённо вернула Кира.
– Это его имя на ханг… корейскими буквами, – объяснила Майя, – Это я ему подарила.
Кира никогда не думала, что раздражение и умиление могли смешаться в единое чувство: умиление в данном случае было вполне ожидаемым, а раздражение пришло от ощущения того, что их семейное единение, кажется, никогда не перестанет её удивлять; ей хотелось кричать «Замолчите! Вы не можете быть ещё лучше! Если я услышу ещё один подобный факт, я серьёзно пойду к вашим родителям и попрошу меня удочерить».
– Ну что, идём? – сказала Майя, – Я посмотрела, билеты можно купить онлайн.
– Я никуда не выйду из тени, – заявил Макс; его сестра посмотрела на Киру взглядом, без слов передающим «скажешь, я была не права?».
– Но я хочу посмотреть! – горячо запротестовала Майя.
– Может, в другой раз? Или попозже. Давайте пока здесь посидим. Может, сыграем в эту игру? Как её там, с дурацким названием.
– Нормальное у неё название!
– Так реагируешь, будто сама её придумала, – заметил он и, не получив ответа и снова (порадовав Киру) стянув панаму с глаз, удивлённо спросил, – Ты её придумала?
– Да! Но раз тебе не нравится, не будем играть.
– Ну пожалуйста.
– А ты не хочешь поиграть в принцессу?
– Ну пожалуйста.
– Хорошо, – успокоилась Майя, – «Раб лампы», запомни. У меня как раз лампа свободна, – она приподняла пустую бутылку от воды, – С кого начнём? А, с другой стороны, какая разница. Давай с тебя, – она кинула бутылку брату, – Спрашивай, – сказала она Кире.
У неё забарабанило сердце. Почувствовав порыв «была – не была», она бегло спросила:
– Чем ты был вчера так расстроен?
Его глаза широко распахнулись от удивления, которое было настолько сильным, что казалось, будто к нему примешался испуг; Макс даже выпрямился, оторвав спину от ствола дерева.
– Но я же сказал, что я… – неуверенно начал он, но Кира его перебила.
– Это было не убедительно.
Он моментально взял себя в руки (конечно же; как всегда), снова лёг на ствол дерева и задумался. Пристально глядя ей в лицо, он ответил:
– Твоей реакцией на меня.
Этот внезапное признание настолько изумил Киру, что она даже не смогла скрыть захлестнувшее её смятение: неужели он настолько остро реагировал на её мнимую пренебрежительность, что у него даже портилось из-за этого настроение? Неужели его вчерашняя фраза о том, что у неё потухла улыбка, была горьким замечанием в воздух? Неужели он расстроился из-за неё?
Кажется, выражение её лица почему-то показалось ему удовлетворительным – в его взгляд вернулась та живость, которой она не видела в нём ни вчера, ни сегодня.
– Я тебе не верю, – упрямо заявила она, разозлённая внутренним шёпотом, который настаивал на том, что он просто-напросто не хотел рассказывать про ссору с девушкой.
– Тогда у меня ноль баллов, – вызывающе сказал Макс, разведя руки, – Твоя очередь, – кинул он сестре, которая всё это время ошарашенно наблюдала за ними.
– Уф-ф… Вы там у себя в офисе поссорились, что ли?
При мысли о том, что они могли быть в ссоре («Ссора же предполагает близкие отношения, да?..»), Кира почувствовала, что начала краснеть. Самым поразительным было то, что она, кажется, ещё ни разу в жизни не краснела. Похоже, его эта фраза тоже немного выбила из равновесия. Они перекинулись быстрыми взглядами и невольно улыбнулись. Кажется, что-то, что вчера между ними сломалось, восстановилось и вернулось на прежнее место.
– А что мне у тебя спросить-то?.. – вслух задумалась Майя, – Пфуф. Где ты вчера был?
– В баре. В том же.
– Докажи.
– Не могу.
– Хм-м… Кира, он шёл вчера в ту сторону?
– Ага.
– Ладно, – вздохнула Майя, – Я сегодня щедрая. Посчитаем твоё подтверждение за доказательство. Полтора балла. Ты свободен. Отдавай, – она протянула руку за бутылкой, – Давайте, я вся внимание.
– Какая была самая крупная в твоей жизни ссора? – решилась спросить Кира: если окажется, что эта ссора происходила между членами семьи, она узнает про них чуть больше.
– Ого. Сейчас. Надо подумать.
– Что, были хуже? – тихо спросил Макс у сестры.
Кира заинтригованно перевела глаза с одного на другого.
– А. Точно. Не, похожие были, но не такие долгие. В общем, когда нам было лет… сколько нам было лет?
– Шестнадцать, кажется. Мне.
– Ага. Когда нам было тринадцать и шестнадцать… Ты, кстати, знаешь, что у нас разница чуть меньше трёх лет? Несколько месяцев в году между нами не три, а два года. Формально вообще два. Неважно. В общем чего-то мы были не в настроении и схлестнулись из-за какой-то мелочи. Чё-то накопилось у обоих видимо. Орали несколько часов кряду, – она вздохнула, – Даже швырялись чем-то. Столько друг другу наговорили, вспомнить противно, – Майя снова вздохнула, – Мы на самом деле ничего из этого не имели в виду. Я, по крайней мере.
– Я тоже, вообще-то… – вернул её брат, посмотрев на неё с разочарованным недовольством.
– Ого. И как: долго дулись друг на друга? – спросила Кира, опять подивившись тому, настолько легко они могли вспоминать совместные ссоры.
Если бы ей нужно было рассказать про давнюю большую ссору (тем более про такую, в которой многое было сказано сгоряча), находясь бок о бок с тем, с кем она тогда ссорилась – с мамой, к примеру – ей было бы настолько стыдно вспоминать об этом в её присутствии, что она вряд ли смогла бы произнести хоть слово.
– Не, не долго. Так ты веришь или нет?
– А как ты докажешь?
– Макс подтвердит! – воскликнула она; её брат пару раз кивнул.
– Ладно, верю. Пусть считается доказанным. Полтора балла.
– Ага, то есть ты сейчас соврёшь на любой мой вопрос, – недовольно сказал Макс сестре, – Странные правила. Если цель – просто освободиться, зачем вообще нужны баллы? Зачем нужен второй вопрос, если первый отвечен с доказательством? Какая мотивация зарабатывать больше всех очков?
– Придумай свою игру и критикуй, – слегка возмутилась Майя, – Спрашивай давай.
– Не знаю. Как зовут твоего парня? Если это всё тот же, конечно. Леонардо?
– Рафаэль. Я освободилась. Держи, – она кинула бутылку Кире, – Ты первый спросишь?
– Да, давай. А какая у тебя была самая крупная ссора?
– Моя? Тут не надо долго думать. С отцом, – ответила Кира и, увидев, как они напряжённо переглянулись, тут же добавила, – Давайте договоримся: мой отец умер не так уж и внезапно. Да, я тяжело восприняла его смерть, но мне несложно про него говорить.
– Тогда расскажи, – попросила Майя.
– Мне было то ли пятнадцать, то ли шестнадцать. Я уже несколько лет, как стала замечать, что отец как будто постоянно во мне разочарован. Как-то я сложила все свои наблюдения и поняла, что дело, скорее всего, в том, что он никогда не хотел дочь. Мне было так горько, что в один момент всё просто выплеснулось. Я тоже орала несколько часов кряду, причём так истошно, что посадила голос. Кричала что-то типа «и что мне теперь с собой делать? Убить себя?». Маме пришлось оттаскивать меня в мою комнату… Потом до ночи не могла успокоиться. Не нужно на меня так смотреть. Это давно было.
– Эм-м… – протянула потрясённая Майя, – Чем докажешь?..
– Поверьте на́ слово. Я не буду звонить маме ради такого.
– Хорошо… – тактично согласилась Майя, – Один балл. Мой вопрос, да? Я спрошу что-нибудь попроще. У тебя когда-нибудь были домашние животные?
– Нет, никогда. Моя мама аллергик.
– Доказательство?
– Могу позвонить ей и спросить, правда ли она аллергик. Не знаю, правда, в какой вопрос я это заверну.
– Не надо. Верим. Верим, да? – Майя повернулась к брату за подтверждением; тот кивнул.
– Тогда у меня два балла. И правда, в чём смысл зарабатывать больше всех баллов? Может, награду какую-нибудь выдумать?
– Вот и выдумай, – беззлобно вернула Майя и встала, – Пойдёмте уже, а?
– Я не пойду в такую погоду под солнце, – решительно заявил Макс, – Мы недалеко от воды, а тут даже ветра нет.
– Ветра, говоришь, нет… – задумчиво проговорила Майя, – Так пойдёмте охладимся, – улыбнулась она, – Там же этот, как его, теплоход ходит. Пойдёмте покатаемся.
– О, правда? Это где? – заинтересованно спросила Кира.
– Да тут неподалёку, – Майя махнула рукой в сторону.
– Я не против, – сказала Кира, – У вас нет морской болезни?
– Нет, – хором ответили они.
– У меня тоже нет. Как у вас получается быть такими синхронными? – не удержалась она он вопроса.
– Наверное, потому что всю жизнь жили вместе, – спокойно сказал Макс, вставая с земли.
– Я тоже почти всю жизнь жила с родителями.
– Не, родители не то, – небрежно кинула Майя, – Идём?
Они наконец-то вышли на солнце, которое, действительно, было настолько жестоким, что казалось, будто по коже текла раскалённая жидкость. Майя достала телефон и, щурясь в экран, начала что-то в нём делать.
– О, отлично, – наконец-то подала голос она, – Купила билет на троих.
– Зачем так рано? Может, там очередь. Может туда весь город сбежался, и мы решим, что нафиг, – проворчал её брат.
– Сколько с меня? – спросила Кира у Майи.
– Улыбку, – ответила та и показала ей язык.
– Кстати, я придумала, какая может быть награда за самое большое количество баллов. В игре. Тот, у кого меньше всего баллов, исполняет желание того, у кого больше всех.
– У-у, звучит неплохо, – заинтригованно протянула Майя, – Я запомню. Будет новым правилом.
– У кого в прошлый раз было меньше всего? – ввернул Макс, – Я-то выиграл тогда.
– У нас было по полтора, – вспомнила Майя, – И что нам для тебя сделать?
– Купи ещё воды.
– Это легко, – быстро бросила она и тут же убежала: киоск, как оказалось, был совсем рядом.
– А мне что сделать? – спросила Кира, остановившись; лукаво улыбнувшись, она посмотрела ему в глаза.
– Дай подумать, – произнёс он и, внимательно смотря на неё, немного склонил голову на бок, – А что ты хочешь сделать?
– Для тебя?
– А разве не в этом был вопрос?
– А что ты хочешь?
– А если я хочу поиграть?
– Во что? – чуть не засмеялась Кира.
– А во что мы обычно играем?
– Не в вопросы и ответы?
– Нет, – бегло выдал он и тут же зажмурился, поняв, что проиграл.
– Три-три, – ликующе подытожила Кира; всё в её душе трепыхалось от острого удовольствия: от этого диалога её дух захватило не хуже, чем от экстремального аттракциона.
К ним прибежала Майя и, запыхаясь, вручила каждому по бутылке.
– Я так понимаю, я за нас двоих отдувалась? – просипела она, пытаясь восстановить дыхание.
– Ага, – ответила Кира, обменявшись с Максом быстрыми весёлыми взглядами, – В этот раз я выиграла, кстати: у меня два балла. У вас по полтора.
– И что с меня? – спросила Майя; Кира приподняла бутылку, показав, что та уже расплатилась.
– А с меня? – спросил Макс, в свою очередь посмотрев ей в глаза.
Кира решила подумать, чего бы она действительно от него хотела. Конечно же, взаимности чувств. Но сейчас это можно было отмести. В таком случае ей бы очень хотелось к нему прикоснуться: как угодно – потрогать волосы или взять за руку; по отношению к любому другому человеку такое желание казалось пустяком, но, как выяснилось, в случае объекта своей переполняющей влюблённости это желание приобретало смысл такого масштаба, который раньше нельзя было приписать обычному прикосновению. Если от диалога на грани флирта в кровь выбрасывались стремительные наркотические потоки, а в душе начинался перехватывающий дыхание ураган, то что же можно было почувствовать от прикосновения? Но как можно было об этом попросить? «Дай погладить тебя по волосам»? «Дай руку»? «Можно тебя обнять»?
– Отдай панаму, – в итоге сказала она.
От этой просьбы тянуло странным, но приятным фетишизмом, и отдавало каким-то детским улюлюканьем про то, что глоток из той же бутылки считался непрямым поцелуем. Кира чувствовала себя глупо, но удовлетворенно. Вряд ли же он откажет?
Макс посмотрел на неё со строгим укором.
– Это жестоко, – подытожил он; подумав, он вздохнул, стянул панаму и, протянув ей, добавил, – А если у меня загорит лицо?
Кира взяла его панаму в руку и почувствовала странное покалывание в ладони, которое шло от осознания того, что она впервые прикоснулась к его одежде.
