Алексей Наумов
Ушма
– Но…
– Просто бей, чтоб мама думала, что мы играем. Бей и иди сюда!
Я ничего не понимаю, но послушно бью и подхожу к Анюте. Мне вдруг становится трудно дышать. Точно я заполз в узкий погреб и за мной закрыли дверь. Перед глазами бегут пятна. Мне кажется, что весь пол и часть стены вокруг Анюты залита черной краской. И сама Анюта тоже перепачкалась – её руки черны по самые плечи, а ещё одно большое пятно расплывается на её груди. Голос Анюты приводит меня в чувство. Пятна исчезают.
– Нужно вытащить эту доску, – говорит она с ноткой истерики. – Раньше она легко открывалась! Я помню!
Она снова пытается поднять злополучную доску ногтями. В её глазах блестят слёзы.
– Её нужно вытащить! Пока папа не вернулся! Понимаешь?
Понимаю лишь то, что вопросы стоит отложить на потом. Сажусь на корточки и внимательно осматриваю доску. Сантиметров 40 в длину и около 25 в ширину, с виду крепкая. Место тут неприметное, поэтому пол явно набирали из остатков, но сделано всё по-олеговски аккуратно. Только вот поднять эту доску просто так не получится – в неё аж целых четыре гвоздя забито. Намертво. Качаю головой:
– Руками её не поднять. Инструмент нужен…
– Сейчас! – Анюта судорожно шарит под диваном и протягивает мне огромный ржавый гвоздодёр с одним ушком. – Вот! Другого нет. Только, пожалуйста, поторопись, а то папа скоро вернуться должен…
– А как же бильярд?..
Мои вопрос повисает в воздухе при виде отчаянья на лице Анюты. Ясно… Вот и поиграли… Начинаю ковыряться с доской, а сам пытаюсь понять, что всё это значит и что со мной сделают родители, когда узнают, что меня застукали за выламыванием пола в гостях у Анны Олеговны… Никогда больше с ней никуда не пойду и делать ничего не буду! Никогда!
Доска никак не поддаётся. Анюта бьёт по шарам и поминутно заглядывает мне через плечо, спрашивая, как дела. Дела от этого быстрее не идут. Я начинаю злиться и отпихиваю её локтями. Она снова уходи к столу. Между ударами мы оба прислушиваемся, не скрипит ли внизу лестница, но её маме похоже нет до нас дела.
Пот заливает глаза и капает на пол, один палец уже в крови, но я никак не могу найти хоть малейшую щель, чтобы засунуть кончик гвоздодёра глубже чем на миллиметр. Наконец, догадываюсь взять со стола шар и использовать его как молоток, чтобы вогнать железо в дерево. Дело идёт на лад. От напряжения забываю про всё на свете и внезапно понимаю, что в комнате стало очень тихо. Резко оборачиваюсь. Анюта замерла спиной ко мне у стола как гигантская сломанная кукла. Голова наклонена в сторону, в руке позабытый кий. У меня бежит холодок по спине. Хочу её позвать, но во рту сухо. Встаю, не выпуская гвоздодёра из рук, и толкаю левой рукой шары на столе, чтобы привлечь её внимание. Это действует. Кукла оживает, поворачивается и смотрит на меня. Лицо как маска, кий сжат так, что пальцы посинели, но взгляд осмысленный.
– Поднял? – спрашивает она механическим голосом.
– Бей давай, – в тон ей отвечаю я. – Почти…
Снова набрасываюсь на доску. Один её край сдвинулся, но другой упорно сопротивляется. Жму всем весом. Доска упирается изо всех сил, но в конце концов издаёт протяжный скрип и приподнимается сразу на целый сантиметр. Торжествующе матерюсь вполголоса. Теперь не отвертишься, курва! Отстукиваю доску обратно, в так анютиных ударов и принимаюсь за гвозди. Почти всё!
Анюта отходит от стола и становится на колени рядом со мной. От неё веет страхом, но я разгорячен борьбой и не поддаюсь. Последний гвоздь ползёт наверх. Ещё немного и тайник откроется. Но что же там такое? Анюта хватает меня за плечо. Её пальцы как когти. Рывок и доска отлетает в сторону. С трепетом заглядываем в продолговатую выемку. Пусто! Только какой-то мелкий мусор на дне. Стоило так стараться… Отодвигаюсь и утираю пот со лба. Ну и денёк!
Но Анюта не сдаётся. Она запускает руки в дыру и шарит там на ощупь. Дело хозяйское, а с меня довольно. Может даже ничего мне не рассказывать. Просто пусть даст поиграть спокойно, без этих своих выкрутасов и всё. Время у нас ещё есть. Доску обратно вставить плёвое дело, а потом…
– НЕТ!
От неожиданности у меня ёкает в груди. Ну что ещё?!
Анюта держит на ладони нечто крошечное и смотрит на это так, будто это отрубленная голова. Я наклоняюсь к ней и вижу маленькую голубую бусинку. Припоминаю, что около месяца назад, она мне показывала самодельный браслет из разноцветных бусин. «Амулет для хороших снов». Она его на ночь надевала. Браслет как браслет, девчачий… Но что её сейчас то так напугало?
Анюта действительно смертельно напугана. Она мотает головой, словно пытаясь развиднеть бусинку, но это не помогает. Её рот кривится, глаза расплываются.
– НЕТ! – хрипло рыдает она. – НЕТ!
Бусинка скатывается с ладони и падает обратно в дыру. Анюта закрывает лицо руками, отползает в угол и плачет, вздрагивая всем телом. Ничего не понимая, я опускаю руку в тайник, чтобы взять бусинку и рассмотреть её внимательно…
Глава 3
В следующий миг время замирает, превратившись в каплю клейкой смолы, бесконечно медленно стекающей в жаркий полдень по шершавому стволу сосны. Комната сужается до размеров коробки, а узкая дыра в полу, становится дверью в зияющий космос. Только это не то вдохновенное пространство, полное мириадов мерцающих звёзд и зарождающихся спиралей новых галактик, а бесконечная, клубящаяся тьма. Бездна, полная кишащих теней. Пульсирующий сгусток небытия. Я словно опустил руку в озеро ожившей ртути по которому проходит электрически ток, с той лишь разницей, что меня не отбрасывает назад, а тянет внутрь.
Нечто по ту сторону хватает мою руку и на мгновенье сжимает её мёртвой хваткой. Что то черное наполняет мою кровь, сводит судорогой все мышцы, сжимает сердце. Голос, тяжёлый как свинец, и отстранённый как шёпот воды звучит в моей голове. Слов не разобрать, но он зовёт меня, манит, касается меня изнутри. Точно невидимая снасть вдруг вонзает крюк в мою душу и теперь некто из тьмы пробует её на прочность, чтобы потом, медленно и неотвратимо, тащить меня к себе, во мрак… Я чувствую трепет этой невидимой нити… Понимаю, как она крепка… Ужасаюсь чудовищной силе того, кто держит её конец…
Я пытаюсь крикнуть, но звук застывает в горле. Небытие разжимает хватку и я бесконечно медленно заваливаюсь на бок. Мир переворачивается. Теперь тьма вытекает из отверстия в полу как ожившая нефть. Черные джунгли расползаются по стенам. Жуткие, животноподобные цветы распускаются на моей головой, пульсируя и пресмыкаясь как причудливые морские гады. В этом есть своя пугающая красота. Будто музыка смерти вдруг обрела форму.
Джунгли шевелятся, извиваются и медленно переползают с места на место, оставляя после себя чёрную слизь. Она медленно капает вниз, образуя длинные, мягкие сталактиты, которые, затем, втягиваются обратно и переползают на другое место. В воздухе разливается тошнотворный запах тухлятины.
Анюта сидит в углу, под альковом ожившей тьмы и с ужасом смотрит на меня. Теперь я совершенно отчетливо вижу, что её руки, плечи и грудь черны от слизи, и это кошмарное пятно разрастается, подбираясь к её шее. Но самое страшное, что моя правая ладонь теперь тоже черна. Всё гаснет.
Очевидно, я лежу без чувств некоторое время, потому что когда я прихожу в себя, Анюта уже на ногах. В окно врывался истошный лай Свифта, а снизу доносится голос Галины.
– Свифт, замолчи немедленно! Кому говорю, тихо! У вас там всё в порядке?
– Да, – сипло кричит Анюта, хотя её взгляд абсолютно безумен. – Всё нормально. Мы последнюю партию заканчиваем. Ещё 10 минут и спускаемся.
– Хорошо, – слышится ответ. – Свифт, да что на тебя нашло!? Тихо!
Анюта подскакивает ко мне и трясёт как погремушку.
– Вставай, вставай скорее! Надо всё заделать!
Я приподнимаюсь, потом сажусь, а затем вскакиваю на ноги и с ужасом оглядываюсь по сторонам. На втором этаже всё по-прежнему – деревянные стены, бильярдный стол, и распахнутое окно, в которое льётся жаркий июльский воздух. Никаких черных цветов и прочих ужасов. Даже дыру в полу Анюта уже успела на всякий случай засыпать журналами. Только запах падали всё ещё витает в воздухе, но затем пропадает и он.
– Я буду бить, а ты доску обратно заколоти, – говорит она дрожащим голосом. – Скорей, скоро папа вернётся! Ну же, чего стоишь?
Я мотаю головой. Всё что угодно, но к той дыре я больше не подойду.
Анюта кривит рот:
– Ладно, я сама. Бей тогда. Сильно!
Она суёт мне кий, но я никак не могу его ухватить: моя правая рука плохо мне подчинялась, точно я отлежал её во сне. Наконец мне удаётся совладать с ней и я почти не глядя несколько раз бью по шарам. Удары гулко отдаются в моей голове. Мне кажется, что я всё ещё слышу тот леденящий кровь голос.
Анюта тем временем вставляет доску на место и прыгает на неё сверху. Доска встаёт идеально. Осталось забить гвозди. Она начинает сгребать их с пола, но тут мужество её покидает. Она снова плачет, закрыв рот обеими руками и отползает в угол, сразу будто уменьшившись вдвое. Мучительный приступ стыда придаёт мне сил. Подхожу к ней, что то говорю, потом помогаю встать и подвожу к столу:
– Ещё немного… Просто покатай шары… Хотя бы руками… Мне нужно будет забить гвозди…
Анюта кивает.
– Хорошо…
Двигаюсь как робот. Быстро собираю гвозди, выпрямляю их, вставляю в те же отверстия и начинаю забивать гвоздодёром. Звук выходит слишком резким, даже стук шаров не помогает, к тому же Анюта бьёт кое-как. Догадываюсь накрыть шляпку краем рубашки и через несколько минут загоняю все гвозди обратно. Потом двигаю на место стопки журналов и отхожу в сторону. Чтобы это ни было, мы закончили.
Анюта откладывает кий. Мы переглядываемся с видом людей, закончивших прятать труп ребёнка, которого они случайно убили. Всё что нам сейчас хочется, это как можно скорее покинуть это ужасное место. Анюта закрывает окно и поднимает крышку люка.
– Идём… – говорит она. – Пора… Папа скоро придёт…
Я киваю и спускаюсь первым. Мама Анюты стоит на кухне, спиной к нам. Её голова склонена к плечу.
– До свидания, – выдавливаю я.
– До свидания, Лёша, – эхом отзывается она, не поворачиваясь. – Заходи ещё к нам в гости…
Толкаю дверь и выскакиваю наружу. Солнце, небо, и свежий воздух едва не сбивают меня с ног. Я не могу надышаться и налюбоваться миром. Спешу к калитке и разматываю тяжёлую цепь. Это всё сон… Просто дурной сон… Галлюцинация… Это от жары или от усталости… Ничего этого нет… Всё хорошо…
– Пока…
Анюта стоит на крыльце и отрешённо смотрит на меня. Только сейчас понимаю, как она повзрослела и изменилась за последние несколько дней.
– Пока… – отзываюсь я.
Выскакиваю на улицу и плотно затворяю за собой калитку, спеша оставить все ужасы позади.
– Придёшь завтра? – безжизненно спрашивает Анюта. – Приходи…
Молча киваю и она слегка кривит губы в ответ. Тоненькая фигурка в лёгком летнем платье, обдуваемая невидимым чёрным ветром. Я спешу прочь. На колонке у поворота жадно пью ледяную воду, потом стаскиваю рубашку и с наслаждением умываюсь. Чувствую себя почти нормально. Всё же, решаю перед возвращением домой ещё немного побродить по переулкам. Это всегда меня успокаивает.
Жара медленно спадает. Последние купальщики торопятся на Разрыв чтобы освежиться после трудового дня. Ясно себе представляю, как Настюков сейчас неспешно завершает свои дела, бросает на плечо серое безразмерное полотенце и тяжёлой поступью довольного медведя направляется к озеру. Он любит купаться самым последним, когда на берегу уже никого не остаётся, а вода багровая от заката. Жуткое и завораживающее зрелище.
Настюков плюхается в воду с грацией гиппопотама и долго, с удовольствием плавает в огромном кровавом бассейне, не ведая страха, поскольку он сам является частью этого дикого мира. Красные волны жадно лижут пустынный берег. Вдалеке, вдоль кромки шепчущей осоки, начинает «бить» крупная щука. Птицы кружат над лесом, спеша найти убежище на ночь. Наступает тревожный час закатных теней. Чёрная вода розовеет, затем начинает темнеть, становясь в конце концов нестерпимо красной, а после густеет и сворачивается, приобретая за мгновенье до финала пугающий пурпурный оттенок. Я уже давно на берегу, кутаюсь в полотенце, но Настюков не торопится. Он должен получить всё сполна, до самой последней капли.
Только когда солнце полностью проваливается в болота, он вылезает на берег и шумно отфыркивается. Его крепкое, упитанное тело лоснится от мягкой торфяной воды. Последняя рябь пробегает по поверхности воды. Озеро снова темнеет, но уже не утренней зеркальной чистотой нового дня, а тяжёлой, матовой, потусторонней завесой ночи. Припозднившиеся утки проносятся над верхушками деревьев и ныряют в камыш. Лес вздыхает и сливается со своим отражением в окаменевшей воде. День умер и похоронен.
Настюков старательно вытирается, с наслаждением закуривает и пускается в обратный путь по застывшей громаде леса. Я жмусь сзади, ежесекундно оглядываясь и наступая ему на пятки. Полчища демонов преследуют нас по пятам. Они свисают с ветвей, крадутся по кустам и выглядывая из торфяных ям. Чёрные коряги оживают и тянут ко мне свои чудовищные лапы. Кто то всхлипывает в прибрежной осоке, чьи то кошмарные тени маячат в лесных прогалинах. Но Настюков как ледокол тьмы, идёт и идёт, подсвечивая себе путь огоньком папиросы и все призраки расступаются, признавая его превосходство.
Но не моё. Я чувствую это. И они чувствуют. Я слышу их шёпот. Я ощущаю их прикосновения. Я вижу их взгляды. Тьма терпеливо ждёт своего часа. Она давно узрела меня, давно раскинула свои сети. Мне нужно лишь потерять бдительность, оступиться, запутаться и тогда чёрный паук безумия выберется из своего гнезда и бесшумно устремится к тому месту, где будет отчаянно биться мотылёк моей души… Быть может, это его шаги я слышу сейчас?.. Быть может…
В который раз оглядываю свою руку. Она выглядит обычно, только иногда немеют кончики пальцев. Это не страшно. Сворачиваю на свой переулок и иду домой. Мне просто нужно как следует отдохнуть и всё будет хорошо.
Остаток вечер проходит спокойно. Я жду множество вопросов о том, как я посетил Букингемский дворец и её величество принцессу Анну Олеговну, но родители слишком устали и мне удаётся отделаться несколькими пустыми фразами. Впрочем, я знаю, что утром, собравшись с силами, они устроят мне за завтраком основательный перекрёстный допрос и тут уж мне так просто не отвертеться. Но это будет утром, а сейчас я просто радуюсь тишине и покою, как радуется бывалый солдат мимолетному затишью на фронте.
После самовара мы недолго сидим с отцом на лавочке под сосной. Он прикуривает папиросу и силится отогнать дымом полчища комаров. Болтаем о чём то незначительном. Я чувствую себя вполне сносно. Колдовская ночь опустившаяся на разморенные дачи меня не пугает. Ищу первые звёзды на светлом летнем небе и ощущаю легкую грусть, от того что лето не бесконечно. Затем иду в кровать и засыпаю как убитый, проваливаясь в бездонную пучину куда не заплывают даже сны. Но не на долго.
Я просыпаюсь разом, словно меня кто-то сильно встряхнул за плечи. Сажусь и включаю свет. Начало третьего. Тянусь и встаю. Очень хочется в туалет, а ведро я взять забыл. Придётся выходить на улицу. Благо, что летом далеко идти не нужно.
Надеваю штаны, поднимаю тяжеленный люк и тихонько спускаюсь вниз. На веранде светло – соседский фонарь просвечивает её насквозь. На белых занавесках едва заметно колышутся кружевные узоры черной листвы. Отодвигаю задвижку и босиком выхожу на крыльцо. Ночь тихая и свежая. Спускаюсь по прохладным ступенькам и внимательно оглядываюсь. Справа от меня забор, ворота и наш потрёпанный москвич, залитый неестественным белым светом. Рядом в тени молодой ели, прячется калитка. Налево тропинка уходит вдоль стены дома к хозблоку и канаве. Там вечный мрак и оживающие тени. Туда идти всегда страшнее всего, но сейчас мне и не надо. Отхожу к кусту орешника и быстро делаю свои дела, не переставая смотреть по сторонам. Мне всё время кажется, что какой-то монстр притаился за углом дома и вот-вот выскочит, и если я вовремя его не замечу, то не успею забежать обратно и запереть дверь… Порядок! Взлетаю через две ступени на крыльцо и уже предвкушаю, как я залезу в тёплую кровать, как вдруг вижу за калиткой высокую тень. Холодею на мгновенье, но потом усмехаюсь. Это просто странная игра света. Тень едва уловимо покачивается в так покачивания еловых ветвей. Очень жутко, если не понимать в чём дело. Смотрю на неё с улыбкой, чувствуя себя в полной безопасности. Вот так и рождаются истории о призраках!
Но внезапно тень замирает и придвигается вплотную к калитке. Я вижу очертание головы. Тень смотрит на меня. Я чувствую этот ужасающий взгляд. В голове начинает журчать вода, словно я лежу на берегу реки с закрытыми глазами. Вода кружит, хлюпает, всхлипывает и силится что-то сказать. Её голос окутывает меня, убаюкивает, и в тоже время обнимает – мягко, настойчиво, как трясина. Я отпускаю дверь и подхожу к перилам. Тень оживает и я вижу, как длинная черная рука переваливается через калитку и скользит по ней в поисках задвижки. Я не могу оторвать глаз от этого кошмара. Вода журчит всё громче, с величайшим трудом складывая невразумительные звуки в слога, точно со мной пытается заговорить немой. Сквозь этот голос я слышу легкий металлический щелчок – калитка открыта. Тень скользит внутрь, её движения кошмарны и в тоже время, в ней угадываются человеческие очертания. Я даже вижу половинку бледного лица.
Тень уже на пороге. Нас разделяет лишь несколько ступеней. До моего носа доносится тяжёлый запах тухлятины. Это настолько отвратительно, что моё сознание прорывается сквозь туман голоса воды. Дикий, нестерпимый, животный страх бьёт кнутом. Я бросаюсь к двери и пытаюсь её открыть, но моя правая рука меня не слушается. Пульсирующая боль пронзает её от кончиков пальцев до локтя, точно её разом жалит десяток крупных ос. Тень начинает карабкаться по ступеням, помогая себе руками. Огромный, чёрный, изуродованный паук с человеческой головой.
Дергаю дверь левой рукой, бросаюсь внутрь и пытаюсь задвинуть маленький засов. Но ведьма уже рядом – тонкая, белая рука вцепилась в край двери и не даёт её закрыть. Я тяну ручку на себя изо всех сил, но щель постепенно увеличивается. Голос воды обрушивается на меня потоком и с огромным трудом произносит по слогам моё имя. Силы покидают меня. Я пытаюсь крикнуть, но уже слишком поздно – ужасающая чёрная рука проскальзывает внутрь и впивается в меня между шеей и плечом. Меня будто парализует. Вода вползает на веранду, закрывает мне глаза, уши, рот, нос. Я начинаю тонуть в зловонной болотной жиже, но не могу даже пошевелиться. Вода разжимает мне рот, льётся в горло, проникает в лёгкие и острейшая боль пронзает мою грудь…
Я просыпаюсь рывком, от собственного громкого хрипа, который так и не смог стать криком. Включаю бра и вскакиваю. Это был сон во сне, но проснулся ли я сейчас? Шлёпаю себя по щекам, щиплю за живот, тру уши. Я всё ещё не уверен, что проснулся. Не глядя хватаю со стола стакан воды и делаю глоток, но её вкус кажется затхлой. Смотрю на стакан, и вижу, что вода в нём светло коричневая и пахнет болотом. В ужасе выплёскиваю её прямо на пол и роняю стакан. Он гулко ударяется о край ковра и не разбивается.
Тень стоит в углу, прямо за книжным шкафом. Его голова почти упирается в потолок. Болотная жижа стекает с неё на пол и чёрной паутиной устремляется ко мне. Пячусь к выключателю и пытаюсь включить люстру, но пальцы правой руки сводит жестокая судорога и я их не чувствую. Вода журчит в моей голове. Она хочет мне что-то сказать. Какое-то слово. Она старательно пытается сложить его из нечленораздельных звуков. Колочу по выключателю кулаком и яркий свет заливает комнату. Наваждение исчезает. Вода тоже стихает.
Я просыпаюсь на полу. Комната залита ярким светом. Меня трясёт так сильно, что я не могу дойти до кровати и остаюсь лежать там. Сердце норовит выскочить из груди. Мне не чем дышать. Кажется, что я умираю.
Потом слышу, как внизу кашляет и ворочается отец. Хватаюсь за этот звук как утопающий за верёвку и медленно выбираюсь на берег. Дыхание выравнивается. Вижу рядом с собой лужицу воды и пустой стакан. Трогаю воду кончиками пальцев. Она чистая и прозрачная, ничем не пахнет. Встаю и осторожно подхожу к книжному шкафу. За ним ничего, кроме моего старого спиннинга. Провожу ладонью по гладкому дереву, по корешкам книг, по своему лицу. Это точно не сон. Я бодрствую. Я живой.
Постепенно прихожу в себя настолько, что гашу люстру, оставляя только настенный светильник. За шкафом возникает узкая полоска тени, но не более того. Ложусь, внимательно наблюдая за ней. Всё в порядке. Пытаюсь читать, но поминутно опускаю книгу, чтобы проверить тень. Наконец успокаиваюсь полностью. Встаю, открываю окно нараспашку и гашу лампу, чтобы не налетели насекомые. Ночь свежая и тихая. Большая сосна приветливо тянет ко мне свои колючие лапы. Вдыхаю душистый запах хвои, смолы и душистого горошка, что растёт под родительскими окнами.
Ночь за окном вовсе не такая жуткая. Совсем недавно, помимо страха, я видел в ней волшебное очарование сказки. Небесный океан полный звёзд-светлячков водящих свой бесконечный хоровод. Бесшумно скользящий над болотами магический диск луны. Внезапный и порывистый полёт маленькой летучей мыши. Таинство тишины и покоя. Сон земли и неба. Благодать.
Погружаюсь в это чувство снова, пока не слышу звук капель. Словно кто-то зачерпнул воды в ладонь и спокойно идёт берегом реки, а вода медленно убегает сквозь пальцы обратно, звеня и переливаясь на разные лады. Включаю свет и оглядываю комнату – всё в порядке. Снова прислушиваюсь. Вода продолжает капать. Тоненькие серебряные колокольчики звенят всё ближе. Кто то идёт. Неторопливо, настойчиво, упорно. Он уже совсем рядом. Закрываю окно, выключаю свет и украдкой смотрю на улицу. Звук то замирает на месте, то вновь приходит в движение. Будто некто обходит свои владения, проверяя каждый дом…
Тень пересекает островок света и замирает у моего забора. Может прохожий? Но вода капает совсем рядом. Теперь её звук гулкий и монотонный, как тяжёлый маятник. Его удары отдаются в моём сердце, навязывая ему свой ритм. К горлу подступает тошнота. Тень делает лёгкое движение, точно к чему то прислушивается и поднимает руку. Я слышу журчание воды, точно она хочет мне что-то сказать. Правая рука начинает пульсировать от кончиков пальцев до локтя. Я отскакиваю от окна и закрываю ладонями уши. Но звук уже внутри. Невидимая нить что пронзила меня у Анюты приходит в движение. Она проводник этого кошмара.
С ужасом отмахиваюсь от этого звука всем своим существом. Сбрасываю его с себя как липкую тину. Захлопываю все двери сознания. Журчание гаснет. Маятник вновь превращается в капель. Она капает ещё некоторое время, а затем медленно удаляется.
Когда звук полностью исчезает, я подкрадываюсь к окну и внимательно оглядываю переулок. Тени нет. Жду ещё немного и открываю окно. Тишина и покой. Ночь живёт своей жизнью. Чёрная громада сосны приветливо тянет ко мне мохнатые лапы. Воздух остро пахнет смолой и свежестью. Вдыхаю полно грудью, но на секунду мне кажется, что к терпкому аромату июльской ночи примешивается истошно-сладкий запах мертвечины…
Захлопываю окно, включаю светильник и беру «Двадцать тысяч лье под водой». До рассвета осталось совсем не много, а там новый день. Устраиваюсь так, чтобы можно было читать и следить за шкафом. Получается неплохо. В какой-то момент я даже забываю про все ужасы и полностью погружаюсь в мир приключения. Всё же, каждый раз когда я перелистываю страницу, я чувствую неприятные ощущения в правой руке, будто у меня ломит все кости до локтя.
Заря не опаздывает. Едва небо за окном розовеет, я откладываю книгу и быстро засыпаю. Мне снится, что я мчусь по джунглям, а за мной по пятам гонится огромный тигр с человеческими глазами. Он явно не торопится меня убивать, а просто наслаждается охотой. Потом всё исчезает и я вижу лишь кровь на траве и слышу громкое урчание. Но ни боли, ни страха нет. Зато есть необычайное наслаждение и триумф, от которого на моём загривке топорщится шерсть. Я понимаю, что тигр – это я. Я – хозяин этих джунглей. Только я и никто другой. Я с наслаждением пью кровь своей жертвы – маленькой растерзанной девочки. У неё сладкий вкус мёда.
