Алексей Наумов
Ушма
Глава 7
В комнате потемнело. Туман за окном сгустился и стал плотным как вата. Он не вползал в приоткрытое окно, а оставался снаружи, клубясь и вздыхая, словно море в ночи. Я коснулся его ладонью и он ответил мне прикосновением тысячи рук, от которых мне сделалось дурно.
Я смахнул с кресла-качалки куски сгнившего пледа, сел в него и раскрыл тетрадь. Её страницы были черны как уголь, так что я не видел ни строчки. Тьма не желала оставлять следов, но даже она была не всевластна. Дом был полон голосов. Я слышал их. Призраки явились сюда неспроста и их ничто не могло остановить.
Еле уловимый звук разнёсся по комнате. Я покрутил головой и мой взгляд упал на выцветший и покрытый плесенью торшер. Он тихо искрил. Я протянул руку и нажал на прокисший выключатель. Ярчайший красный свет, столь непривычней в сером мире мёртвой воды, озарил часть комнаты.
Везде, куда смогли дотянуться его лучи, чёрная патина смерти исчезала, являя первоначальную природу вещей. Стены, потолок, пол вокруг меня, часть бильярдного стола, занавески и кресло-качалка внезапно стали такими как прежде. Я даже почувствовал запах сухого дерева, домовой пыли и легкий аромат трав, висевших на бельевой верёвке. Чёрные листы «Бортового журнала» на моих коленях посветлели и обнажили мелкий, аккуратный, убористый почерк Олега.
Я начал читать, но не мог. Буквы плясали перед моими глазами. Они сливались в одну тонкую черную линию, срывались со страниц и кружились чёрным вихрем у моих ног. Вихрь становился всё больше и больше, пока не достиг потолка. Призраки, молча, один за другим, поднимались по лестнице и входили в чёрный ураган как в дверь, после чего он раскрывался словно неведомый цветок, превращаясь в огромную полусферу, заполняя все пространство вокруг меня на сотни метров.
Я видел всё, от начала и до конца. Каждую мелочь. Каждый шаг. Каждую каплю крови обагрившую землю. Я был рядом с ними. Я слышал шорох листвы, пение птиц, плеск воды, хруст костей, стоны жертвы, её предсмертный хрип и торжествующий рык обагрённого смертью убийцы. Картина меркла, купол бледнел и гас, и вновь сворачивался в чёрный вихрь слов, в который вступал следующая тень, и всё повторялось заново.
Страница за страницей, призрак за призраком, смерть за смертью, я наблюдал бесконечную вереницу ужасов творимых человеком. Я слышал его слова, видел мысли, смотрел «фильмы», чувствовал его восторг и испытывал обуревавшую его чёрную страсть. Я видел глазами тигра, и я видел глазами жертв.
Это я лежал распростёртым на горячей траве, я тонул в переполненной дождём канаве, я задыхался в удавке, я умирал в автомобиле, я умолял о пощаде стоя на коленях и я обнажённый мчался через лес, преследуемый безумным зверем. И в то же время, это я выслеживал, бил, насиловал, убивал, душил, рвал, и терзал несчастных, содрогаясь от первобытного восторга и горячей сладости дымящейся крови.
Я видел метаморфозу. Я видел, как чёрный яд заполнял душу убийцы, превращая его в зверя, которым от так желал быть. Но то был не зверь жизни, равный среди равных, а тёмный зверь смерти, и он был рад пробуждению… Я видел, как преследовавшая его тень становилась всё кошмарнее и черней, покуда не зажила отдельной жизнью, сделавшись дверью в иной мир. Я видел, как нечто, вышедшее из неё, наблюдает за ним, бродит по его дому, шепчет его родным ужасные вещи, приводит за собой призраков, и в конце концов однажды ночью ведёт Анюту на второй этаж, требует зажечь торшер и в его кровавом свете заставляет девочку взять в руки ужасную книгу, чтобы чёрный яд коснулся её чистой души. Я видел, как она в отчаянье заламывает руки, как рвётся и падает на пол её амулет и одна крохотная бусинка закатывается в тайник, а Анюта, точно лунатик, возвращается в свою кровать, и спит там до утра.
Я видел, как чёрные джунгли выползают из тайника и обволакивают дом. Как слизь просачивается сквозь сухое дерево и расцветает чёрными цветами в комнате Анюты. Как смерть торжествующе шествует по дому и как безумие наполняет сердца его обитателей.
Я видел, как убийца тщетно пытается изгнать преисподнюю из своего дома. Как он уносит вещи из тайника к реке и сжигает их, в надежде похоронить прошлое, и как он ошибается. Тьму уже не остановить. Она заполняет всё вокруг, чёрной сукровицей расползается по всем щелям, сочится из каждой поры, пропитывает каждый сантиметр дома.
Я видел, как пепел неуспокоенных душ касался чёрной воды, и как они оживали с другой стороны, и парили в тёмном безмолвии, но не вверх, а вниз. Я видел пробуждение ведьмы. Её взор. Её кошмарные шевеления на дне. Её взгляд в спину уходящему Олегу. Я видел рождение чёрной связи – тончайшей паутины, связывающие сердца всех, кто коснулся страшной тайны. И я видел себя, случайно попавшего в её сети. Бьющегося в них как крохотная мошка, бессильная осознать свой конец.
Я был чёрной водой, струящейся по низовью жизни, готовой ухватить любого, кто осмелится коснуться её. Я был ведьмой, полной неистовой злобы и безмерного отчаянья, ищущей своих детей, но готовой забрать любого. Я был тьмой, равнодушно пожирающей любую жизнь. И я был рассветом, дающим человеку передышку перед новой казнью.
Бесконечные минуты, часы, дни – целая жизнь – прошла передо мной и сквозь меня. И я ли это был, после всего увиденного? Уже нет. Десятки судеб и десятки трагедий переполнили мою душу. Я был безмерным сосудом, чья тяжесть была непомерна. Я растворился в чужих страданиях, каждое из которых пережил сам, и я же был тем, кто причинил их. Я был тем, кто прожил чужие смерти.
Анюта поднялась одной из последних. Ещё один безмолвный и безликий призрак, с туманными глазами. На ней было светло-голубое платье, густо заляпанное кровью сочащейся из пяти глубоких ран – смертельной хватки Ушмы. Она не посмотрела на меня, когда шла к вихрю, но я и не ждал этого.
Я увидел тот день её глазами. Чувствовал её боль, страх, одиночество, отчаянье, томительное ожидание нашей встречи, разочарование, гнев, журчание воды подступающее как тошнота, короткие галлюцинации, жар, помутнение, и вдруг – неожиданную, ослепительную, беспредельную ясность и умиротворение. Последний подарок жизни от смерти. Я видел её подруг играющих в прятки на переулке, видел себя, бегущего по переулку к ней, куст, за которым она хотела спрятаться и незнакомую девочку в салатовом платье, с ужасными чёрными глазами, которая знаками прогнала её дальше в лес…
Ей стоило только ступить на тропинку, как голос воды внезапно обрушился на неё со всей силой. Ведьма властно позвала Анюту и её измученная душа захваченная врасплох больше не могла сопротивляться. В бреду, во сне, в тяжёлом мороке она побрела, пошла, побежала не видя пути по узкой тропинке к реке, навстречу своей гибели.
Ушма ждала её стоя в воде, явив ей свою человеческую сторону и вытянув белоснежную руку, с которой стекала вода. Она звала девочку, манила, увещевала тысячью голосов, чтоб та приблизилась, вошла в воду, коснулась её руки, но Анюта не хотела. Стоя у последней роковой черты, всеми покинутая, измученная и отчаявшаяся, она всё ещё сражалась. Она видела, что чёрная вода не отражает ничего вокруг. Она чувствовала кошмарную изнанку ведьмы. Она отказывалась брать её за руку. Она не желала ступать в чёрную воду. Она слышала, как лает обезумевший от ярости Свифт, мчась ей на помощь через болота, готовый отдать свою жизнь за хозяйку. И она отступила от воды, и повернулась, чтобы убежать, но путь ей преградил демон в салатовом платье… Он сильно толкнул Анюту в грудь и та полетела назад, из жизни в смерть, из света во тьму, прямо в лапы поджидающего её чудовища и повисла в них как трепетный мотылёк, в объятьях ужасного паука, пронзённая чёрной клешнёй, и поплыла в безвременье…
Я видел, как Ушма медленно спускалась под воду, унося свой трофей, и как из кустов вылетел разъярённый Свифт. Его преданность и бесстрашие оказалось сильнее ужаса и колдовства. Не раздумывая, он прыгнул вперёд и остервенело впился зубами в чёрную руку ведьмы, и повис на ней как маленький рыжий муравей на огромном чёрном тарантуле.
Эта храбрость стоила ему жизни. Одним взмахом ведьма сбросила его с себя, отшвырнув на несколько метров, так что он ударился о дерево и упал на берег, искалеченный и задыхающийся, с кровавой пеной идущей из пасти. Но он всё ещё был жив и верен своей хозяйке. В последний миг, когда кромка чёрной воды смыкалась за спиной ведьмы, Свифт подполз к берегу и течение подхватило его, и потащило за собой, и когда он исчез под водой, на поверхности не было ни малейшей ряби…
Галина была следующей. Её история была проста и откровенна. Я видел, что происходило с ней прежде. Как тьма постепенно добиралась до неё. Как чёрные тени шептали ей кошмары. Как мёртвые дети смотрели на неё в окна. Как её муж постепенно разоблачался перед ней, покуда не явил свой истинный облик. Я провёл с ней последний день и час. Я смотрел как она одевалась, как расчёсывалась, как украшала себя перед зеркалом. Её лицо было спокойным, но глаза уже застилал серый тумана. Ведьма звала её голосом Анюты… Умоляла, просила, требовала, сводила с ума, звала наверх… Это я поднимался на второй этаж, как на эшафот… Я завязывал неловкий узел на верёвке… Я неловко взбирался на бильярдный стол… И я вскрикнул в последний миг, когда увидел жуткую тень в углу, когда всё вдруг понял, когда хотел что-то изменить, сказать, сделать – но слова навеки застыли в моём горле стянутым смертью… И я полетел вниз, и летел целую вечность, пока тень не подошла ко мне и не запечатлела на моих губах прощальный поцелуй…
Олег был последним. Изуродованный и скрученный как попавшая под колёса кукла, с оторванной по локоть левой рукой, сломанной правой и кровавой маской вместо лица он проковылял мимо меня и погрузился в чёрный вихрь. Безумец бросивший вызов аду. Его имени не было в книге, но он был её творцом, а потому я увидел всё без остатка.
Я наблюдал за схваткой монстров со стороны. Она была недолгой. Я видел, как выпущенный из ружья гарпун впился в живот ведьмы, как она взвыла от гнева, и как Олег ринулся вперёд, с ножом в оной руке, а топором в другой. Как он ударил её и как два чудовища слились в один яростный ком, и покатились по коридору, опрокидывая на себя мебель и керосиновую лампу.
Адское пламя заплясало над чёрной водой заполнившей дом. Оно быстро ползло по стенам, лизало потолок, скатерть, стулья, занавески на кухне, объяло весь дом и затрещало поминальным костром. Ушма поднялась и поволокла обезображенное тело ещё живого убийцы за собой, в чёрную воду. Нестерпимый ужас заполнил его взор. Он закричал, завыл, начал цепляться уцелевшей левой рукой за всё что мог, но Хозяйка погружалась всё ниже и ниже, унося его за собой. Когда чёрная вода сомкнулась над ними и исчезла, от «Хозяина» в этом мире осталась лишь часть руки, намертво вцепившаяся в тлеющий дверной косяк…
Туман за окном рассеялся, обнажив безликое серое небо. Последние видения медленно угасли. Чёрный вихрь распался на нити. Они ещё немного покружились в воздухе и растаяли. Красный свет померк и книга на моих коленях потемнела. Комната вновь стала гниющим склепом, а дом был пуст и молчалив. Всё было кончено.
Я отложил тетрадь и встал с кресла. Ненависть растекалась по мне раскалённой лавой. Она обжигала грудь, испепеляла нутро, бешенным пламенем ревела в моей голове. Я был пылающим демоном мщения, но что я мог сделать?.. Чудовище было наказано… Наказано страшно и безжалостно, но все эти дети… Все эти чудовищные мучения… Весь этот ужас, боль, страдания, отчаянье… Десятки смертей, сотни загубленных жизней, тысячи надломленных судеб… Зачем?.. Для чего я всё это увидел?..
Я взял нож и спустился вниз. Последние остатки страха слетели с меня как старая змеиная кожа. Я больше не хотел прятаться. В доме должно было уцелеть хоть одно зеркало. Я хотел взглянуть в него, чтобы на прощанье увидеть свои человеческие глаза. А потом… а потом, когда ведьма узрит меня, она пустит по моему следу своих псов, во главе с хромой тварью… Я буду ждать его здесь… Я буду готов…
Я крепко сжал рукоятку ножа. Я не питал иллюзий. У меня не было ни малейшего шанса в этой схватке. Просто перед тем как исчезнуть в бездне, я хотел вонзить клинок в горло этому чудовищу, чтобы хоть на мгновенье ощутить её чёрную кровь на своих руках. Всё остальное меня больше не волновало.
В коридоре меня ждал Свифт. Его взор был чёрен и неподвижен. Он куда то снова меня звал, но я больше не желал играть в его игры. Я попытался обойти его, но оскалился и увеличился в размере в несколько раз, полностью перегородив коридор. На меня смотрел огромный зверь с чёрной пастью и горящими глазами. Он не хотел меня пускать, но я не боялся его. Я поднял нож и направил большое ржавое лезвие ему в морду. Я что то кричал ему. Хрипел. Проклинал. А затем бросился на него, не помня себя, как Олег на ведьму, желая умереть, но он сбил меня с ног, обезоружил и прижал к полу, так что у меня хрустнули кости. Его клыки были прямо у моего лица. Я откинул голову назад, подставляя ему горло, но ничего не произошло. Зверь держал меня так некоторое время, а затем мягко спрыгнул в сторону и вновь стал привычного мне размера.
Я с трудом сел. Свифт смотрел на меня стоя вполоборота. Сейчас он казался созданием из тумана. Его глаза смотрели прямо на меня. Он хотел показать мне что то ещё. Что то очень важное. В последний раз. Но он не настаивал. Это должен был быть мой выбор.
Я поднялся.
– Идём…
Мы вышли из дома и двинулись по тропе в сторону реки. Туман стелился у наших ног, закрывая землю, но я не боялся оступиться. Я ничего больше не боялся. Свифт шёл прямо передо мной. Плавно и ровно, словно не касаясь земли лапами. Последние ошмётки цивилизации остались позади. Теперь только болота и чёрная осока окружали нас со всех сторон. Мой путь завершался. Я чувствовал это.
Вскоре, я понял, что мы бредём по холодной воде. Она постепенно поднималась всё выше и выше, и вот я уже брёл по грудь в воде, и по горло в тумане. Я всё ещё видел Свифта впереди себя. Было не ясно идёт он или плывёт. Он всё больше сливался с туманом и бывали моменты, когда его спина расплывалась у меня перед глазами.
Мы прошли ещё немного и вода достигла груди, а затем горла. Туман закрывал всё вокруг. Я двигался по наитию, чувствуя смутное движение впереди себя. Какие-то подводные создания касались меня с разных сторон, а холодная вода что-то шептала. Дно стало уходить из под моих ног и легкое течение медленно понесло увлекло меня за собой. Я пытался плыть, но вода была вязкой и тягучей, как варенье. Она обволакивала меня и постепенно засасывала вглубь. Я бросил последний взгляд в туман. Прямо напротив меня стоял полупрозрачный, клубящийся призрак. Он смотрел на меня чёрными глазами ночи и улыбался, как это умеют делать только собаки. Я сделал судорожный рывок, но вода захлестнула меня своим удушливым покрывалом, и закрутила, и понесла за собой.
Смерть коснулась меня и мягко сдавила грудь, баюкая и утешая, прогоняя последний испуг жизни, как прогоняют неясные обрывки сна. Я улыбнулся и протянул к ней руки, потому-то неожиданно узнал в её лике улыбающееся лицо своей матери. Боль исчезла, и страх оставил меня. Я больше не сопротивлялся. Я сам был этой водой. Я сам был этим безмерным молчаливым потоком струящимся в вечном водовороте без конца и начала. Я был мелодией смерти и она несла меня вглубь, всё ниже и ниже, быстрей и быстрей, к истоку всего сущего, что лежал по ту сторону жизни и смерти.
Но тьма была не полной. Иногда, я видел всполохи чёрного света, делающего мрак вокруг серым, и понимал, что я не один в этом безбрежном океане. Множество теней неслось в нём вместе со мной. Огромные и крохотные, узнаваемые и бесформенные, подвижные и безвольные, отчётливые и неясные. Все они двигались по неимоверной, перекрученной спирали, которая уходила вниз и в бок, исчезая в безбрежный просторах, там, где полыхала чёрная гроза.
Это странствие длилось вечно и недолго, а затем вода начала теплеть и становится невесомой, так что я не мог понять, нахожусь ли я по-прежнему в глубине или плыву на поверхности. Я больше не видел вспышек таинственного света, но чувствовал, что вода отпускает меня. Кругом по-прежнему царил густой мрак и полная тишине. Я не понимал, в каком положении я нахожусь и где заканчивается моё тело. Я ощупывал своё лицо, руки, ноги, пытаясь осознать свою целостность, но она ускользала. А потом, я ощутил под ногами дно и побрёл во тьме, чувствуя, как вода скатывается с меня, опускаясь всё ниже и ниже, покуда я не вышел на сухую поверхность.
В стороне от меня виднелось тусклое пятно света. Казалось, что солнечный луч пробивается сквозь толщу мутной воды и тает во мраке. Я двинулся туда, сквозь густую, вязкую тьму, раздвигая её руками как джунгли. Я продирался вперёд как тянущийся к солнцу росток, слепой и бездумный, но полный неистовой жажды существования. Тьма угасала. Лёгкий ветерок дул мне навстречу, принося с собой шелест трав и ароматы жаркого лета. Я приблизился к свету и увидел, что за ним пылал ослепительный солнечный день. Шквал красок, звуков и запахов обрушился на меня со всех сторон. У меня закружилась голова и я едва не упал, но затем, увидел его…
Олег лежал притаившись среди кустов, недалеко от меня, широко раскинув ноги и опершись на локти. На его правой руке тускло блестел тяжёлый кастет. Время от времени он торопливо его облизывал, точно его мучала нестерпимая жажда.
Он следил за темноволосой девочкой лет 13 в светлом бикини, которая плескалась в небольшом песчаном карьере вместе со своими подругами. Вот она вылезла из воды, подбежала к сидевшей на берегу пожилой женщине, что то ей сказала, наспех вытерлась полотенцем и стала надевать свои сандалии. Увидев это, Олег проворно отполз назад и кинулся к тому месту, где была его прежняя засада – рядом с утопавшей в зарослях тропинкой.
Когда он устроился там, я был прямо за его спиной. Солнце било мне в глаза, и я поднял руку, чтобы заслонить их. Хищник внутри него что-то почувствовал и он порывисто обернулся, но ничего не заметил, и вновь устремил свой взор на тропу. Он весь напрягся и подобрался для броска. Его шея налилась тёмной кровью, а рука крепко сжала кастет. Он ни о чём не думал в ту последнюю минуту, когда девочка торопливо обходила карьер, чтобы вступить в заросли. Он был только голодным зверем, готовым убивать…
Я знал, что за этим последует. Меня не нужно было подталкивать. Я ждал этого момента всю жизнь. Множество жизней…
Я прыгнул вперёд, прямо в удушающую от распаренных трав жару и приземлился обеими коленями ему на спину, чуть ниже лопаток. Внутри него что то хрустнуло и воздух с громким свистом вырвался из его лёгких. Он задёргался, пытаясь перевернуться, но я схватил его левой рукой за волосы и что есть силы рванул на себя. Затем я выхватил висевший у него на поясе нож и одним широким взмахом вскрыл ему горло от края и до края. Его голова запрокинулась назад так далеко, что мы на мгновенье встретились взглядами, но едва ли он что то увидел.
Кровь – горячая, алая, безумная хлынула на землю. Олег захрипел, затрясся, засучил ногами, но я навалился на него сверху и вдавил в землю, как он вдавливал своих жертв. Я вдыхал пьянящий запах смерти и чувствовал, как ослабевает сжавшееся подо мной тело зверя и замирает стук его сердца. Мне самому хотелось впиться зубами ему в загривок и терзать распростёртое на траве чудовище, но я сдержался, и глухой рык в моём горле смолк не родившись.
Девочка беспечно прошлёпала мимо, ничего не заметив. Впереди её ждал долгий, светлый, жаркий летний день, а следом ещё и ещё, и ещё. Её сердце пело, хоть она, быть может, и не слышала этого. Бесхитростная, вечная, сверкающая мелодия жизни неслась отовсюду. Я слушал её, уткнувшись лицом в горячую, солёную, пузырящуюся влагу и улыбался.
Эпилог
Жить вовсе не трудно, если ты ничего не ждёшь. И вдвойне легко, когда ты уже умирал. Я быстро это понял. У меня ушло около суток на то, чтобы избавиться от тела и замести все следы. Это было совсем не сложно. В конце концов, в таких делах все определяет решимость, а она у меня была. Я проделал всё с необыкновенным хладнокровием и рассудительностью. Я не испытывал страха и тем более угрызений совести, только сильнейшую усталость. Когда я лежал рядом с ещё не остывшим телом, впитывая каждой клеточкой своего измученного тела солнечный свет, моё сердце билось совершенно спокойно. Я сделал самое важное дело в своей жизни, и всё что мне оставалось, это безукоризненно оформить финал этой истории.
На яму у меня ушло почти полдня. Я нашёл подходящее место в низине неподалёку и трудился как проклятый, роя руками и ножом, прислушиваясь к радостным крикам детворы в карьере. Обнажённый труп лежал рядом, заваленный травой и ветками, чтобы не привлекать мух. Его близость нисколько меня не беспокоила. Я не боялся быть пойманным. Просто, по многим причинам, не хотел, чтобы тело Олега когда либо нашли. Будь у меня такая возможность, я бы сжёг его дотла, но приходилось довольствоваться тем, что было.
Время от времени, не в силах более выносить испепеляющую жажду, я незаметно подползал к кромке воды и лакал воду точно дикий зверь, разглядывая сквозь густую осоку резвящихся в воде детей. В этот момент я сам выглядел как охотящийся тигр. Один раз какой-то ребёнок почувствовал мой взгляд и с плачем бросился из воды. Мать долго утешала его у себя на коленях, а я затаился, погрузившись в воду по самые глаза. Когда малыш немного успокоился, я тихо уполз обратно и продолжал свою работу.
В сумерках всё было готово. Яма вышла узкой и глубокой, со сходящимися к низу стенками. Внизу уже начинала собираться вода, когда я спихнул в неё начавшее пахнувшее тело. Его голова оказалась в самом низу. Грязная жижа залила распахнутые глаза зверя и его застывший оскал. Я уложил тело компактнее и начал засыпать его мягкой землей, не забывая утрамбовывать каждый слой.
Наверх я водрузил большую корягу, которую откатил в сторону, перед тем, как начать рыть могилу. Я тщательно убрал все следы своей работы, разбросал вокруг нюхательный табак и вернулся к опустевшему карьеру.
Дождался темноты я вдоволь наплавался в тёплой, мелкой воде, глядя на угасающее небо. Я чувствовал себя мельчащим созданием парящим меж двух бездн, и это освобождало меня от любых страхов и переживаний. Вода была нежной и ласковой. Я лежал в ней как в колыбели, прислушиваясь к шороху волн в прибрежной траве. Я вышел из воды обновлённым и отдохнувшим, и звёздная ночь встретила меня как старого друга.
Его одежда оказалась для меня ожидаемо коротка, но в целом пришлась впору. Это было весьма кстати, поскольку мои лохмотья были в абсолютно непотребном состоянии. Огромное пятно крови на его рубахе я как мог застирал в воде и зазеленил травой. В любом случае, от его вещей тоже нужно было избавляться, но какое-то время они могли мне послужить.
Я покинул карьер и двинулся в лес, прихватив спрятанные им сумку и удочку. Несмотря на темноту, я без труда отыскал его рыжий жигулёнок на лесной дороге. Он описал своё первое убийство так подробно, что ошибки быть не могло. Я сел за руль, завёл мотор и неспешно покатил прочь от этого места, стараясь держаться просёлочных дорог и окольных путей, которые прекрасно знал. Я направлялся к цепи больших озёр, что лежали по другую сторону больших болот. Месту, куда стекалось множество рыбаков сразу из нескольких областей. Там его и будут искать. И никогда не найдут.
Мне пришлось проделать изрядный путь, и на место я прибыл только во втором часу ночи. По пути я избавился от своей старой одежды, выбросив её по частям в разных местах. Тщательно протерев всё чего касался, Я оставил автомобиль на одной из глухих просек, тщательно протерев всё чего касался и заперев его. Затем я пустился в обратный путь, прихватив с собой рыболовные принадлежности и кое-какие вещи.
Я брёл по кромке дороги до самой зари, стараясь уйти как можно дальше. С рассветом я свернул в глубь леса и, несмотря на дикую усталость, шёл ещё несколько часов. Только около полудню, находясь в полубессознательном состоянии, я утопил ключи от автомобиля в болоте, забрался в чащу и уснул там как убитый, уткнувшись лицом в тёплый мох. Сны как чёрные птицы закружили над моей головой, но я был так далеко, что не чувствовал их прикосновений.
Меня пробудил следующий рассвет. Я с трудом поднялся, утолил жажду, проглотил незамысловатые припасы и вновь пустился в путь. Я шагал как заведённый, не чуя себя, держа курс строго на юг и к вечеру покинул полосу болот. Бесконечные осины на моём пути сменились берёзами, затем замелькали одинокие сосны, а когда небо начало краснеть, я вступил в настоящий сосновый бор.
Где то недалеко звенел ручей. Из последних сил я добрёл до него и упал на душистый ковёр сухой хвои, густо устилавшей крупный жёлтый песок. Иглы кололи лицо и ладони, но это было приятное чувство. Я долго лежал неподвижно, впитывая мягкое тепло земли и вдыхая бодрящий смолистый воздух. Вековые сосны мерно покачались над моей головой и негромко скрипели, точно шепчущееся гиганты охранявшие мой покой. Я прижался к стволу одного из них и закрыл глаза. Мне казалось, что меня укачивает море. С этим чувством я и уснул.
Место оказалось на редкость удачным. Подлесок вокруг был прозрачен и чист, как и ручей внизу. Я провёл там несколько дней и они пошли мне на пользу. Рыбы в ручье было не много, но овраг неподалёку изобиловал сыроежками, а примитивный шалаш из лапника был лучшим в мире ложем. Дни были жаркие и тихие, но я почти не замечал их. Я спал всё время которое у меня не отнимала добыча, готовка и поглощение пищи. Я не видел снов. Я не слышал шорохов ночи. Я ни о чём не думал и ничего не боялся. Я просто пытался ожить, и частично, мне это удалось.
Мои раны на лице затягивались с удивительной скоростью, а силы прибывали. Каждое утро я внимательно изучал своё отражение в воде и видел перемены. Лик мертвеца в обрамлении седых волос постепенно пропадал, и его место занимал незнакомый мужчина лет пятидесяти с очень худым и морщинистым лицом густо испещрённым сетью широких шрамов. У незнакомца были мои глаза, но их взгляд был холодным и отстранённым, как апрельское небо отражённое в талой воде. Я даже вспомнил его имя, Алексей, и оно меня вполне устраивало.
Я не строил больших планов когда покидал мой уютный лесной уголок. Их и не могло быть. Моё прошлое затмевало любое будущее, как тень горы затмевает дерево у её подножья. Я просто хотел немного покоя и в конечном итоге, всё устроилось куда лучше, чем я мог бы предположить, если бы обдумывая это более обстоятельно.
Я украл кое какую одежду у купальщиков на первом же большом озере. Вещи Олега я частично утопил, а частично надёжно спрятал, с расчётом вернуться к ним позже и полностью уничтожить. Мне даже удалось добыть немного денег, так что большую часть пути до дач я проделал на автобусе. Я был уверен, что мой вид никого не смутит – тут видели и не такое – и не ошибся.
Я появился на участках на следующий день, после того как из Разрыва выловили тело незадачливого Борьки. Место сторожа было вакантно и мне не составило большого труда договорился с председателем, чтобы его занять. Он и представить не мог, как хорошо я его знаю, поэтому мой твёрдый отказ от предложенной водки и обещание немедленно взяться за ремонт сторожки подействовал на него магически. Я получил дом, участок и символический оклад, и смею вас уверить, это было отличное вложение для обеих сторон.
Сторожка и земля находились в плачевном состоянии. Бурьян поднимался до уровня груди, крыша текла, крыльцо практически не существовало, а внутри был такой слой грязи, что мне вспомнилась потусторонняя чёрная плесень. Но я был даже рад этому. У меня было вдоволь работы и минимум времени на пустые размышления. Я трудился не покладая рук, с утра до вечера, и даже Степаныч был вынужден вскоре признать, что такого работящего сторожа он не видел нигде и никогда в жизни, тем более не пьющего…
Само собой поползли слухи. Шептались, что я беглый уголовник, убийца-рецидивист, сумасшедший и тому подобное, но я был готов к этому. Я быстро развеял большую часть подозрений, потолковав по душам с Настюковым и другими мужиками. Не у кого больше не было сомнений что я долго жил в Москве, хорошо знаю окрестности, имею представление о заводе и твёрдо держу своё слово, а большего никому и не требовалось. Только Степаныч всё никак не мог взять в толк, отчего я не пью, но в конце концов смирился. Благо, что я всегда был готов его выслушать и угостить папиросой.
Постепенно, всё встало на свои места. Жизнь потекла размеренно и безлико, и то, что первоначально представлялось невероятно сложным, оказалось до ужаса простым. Я увидел своих родителей через месяц. Молодые, улыбающиеся, живые, они прошагали мимо Кремля в компании хохочущего Настюкова. Кажется, они направлялись к нему в гости. Отец щеголял новой жёлтой рубахой, а на матери было лёгкое платье в тонкую клетку, которое я часто видел на большой семейной фотографии в хозблоке.
Они свернули за угол и исчезли, а я остался сидеть у сторожки, глядя в пустоту. Я ожидал от этой встречи чего угодно, но не равнодушия. Однако, выяснилось, что вновь увидеть своих родителей живыми и здоровыми было куда проще, чем заставить себя поверить, что они мои папа и мама. Я так и не смог этого сделать. Прошлая жизнь была мертва. Я не чувствовал связи с этим людьми. Когда через неделю мы столкнулись у колонки, ни тот, ни другой меня не узнали и это меня нисколько не огорчило.
Я принял это как дар. Так было проще для всех. И так было правильно. Никто в целом свете, даже я сам, не мог бы узнать меня, поскольку я прежний исчез, не оставив даже привычной оболочки. Воспоминания «той» жизни, что роились в моей голове были не единственными. Я слишком много видел, чтобы всё пережитое постепенно не сплелось в моём сознании самым причудливым образом в совершенно иную картину, где «та» жизнь, как и «та» смерть, была лишь одной из многих жизней и смертей.
Впрочем, один человек всё же о чём то догадывался. Я понял это спустя некоторое время, обнаружив на своём заборе тонкую, очищенную от коры и свёрнутую тугим кольцом ветку рябины. Я не тронул её и она провисела там больше месяца, а когда отвалилась, другая, чуть больше, появилась на следующий день на том же месте. С той поры ветки исправно сменяли друг друга. Месяц за месяцем, год за годом.
Они всегда появлялись рано утром, когда белый туман спускался с поля и катился к болотам. Иногда он был таким густым, что закрывал всю улицу, так что виднелись только крыши домов. Но я всё равно видел сгорбленную тень, что брела вместе с туманом и ненадолго задерживаясь у моей калитки. Я никогда не мешал ей и не пытался окликнуть. У всех был свой путь и она двигалась по своему так же упрямо, как и я. Я понимал это.
