Александр Иванович Вовк
Кого выбирает жизнь?
– Ты меня загнала в тупик! Я ведь этим никогда не занимался, потому и противоречий не замечал. Пока здесь лежу, могу почитать. Принеси, как-нибудь, хорошо?
– Буду очень рада! Но мне-то что теперь делать, дедуля? Может, бросить этот факультет и подумать о чём-нибудь другом? Ведь противно всякую чушь заучивать, если уже знаешь, что она чушь!
– Для начала, не горячись! – только и сумел посоветовать я. – Надо спокойно разобраться не в запутанной кем-то истории, а в теперешней твоей жизни, а уж потом решать, как нам дальше с тобой поступать. Сейчас ведь много всякой дезинформации и абсолютной дребедени; как бы нам не обмануться, не прогадать! Дай мне время, я постараюсь сориентироваться. Кстати, а как ваши преподаватели на эти вопросы отвечают?
– А никак! Кто-то отшучивается, кто-то щеки раздувает, изображая важность сегодняшней темы занятия, но все ответы они откладывают «на потом». И заметно, что изменения наших представлений обо всём их не столько не радуют, сколько беспокоят. Никто, дедуль, не согласен совершать революцию в своих мозгах! – рассмеялась внучка. – А вот я хочу этого! Всё равно в моих мозгах еще полно свободного места!
– Ну-ну! Ты у меня такой рассудительной стала! – порадовался я, целуя внучку.
– Дудуль, я тебя тоже очень люблю! Больше, чем кого-либо… Мне всегда казалось, что ты самый мудрый, ты обо всём знаешь, ты всё умеешь!
– Я тебя понял! Осенило, что ошибалась? Что же, мне не обидно! Значит, ты, девочка моя, растешь, и уже сама мудрости набираешься!
– Смотри, дедуль! А то ведь, перехвалишь! Кстати, еще один вопросик. Что такое мировоззрение? Я вот слышу это слово сто раз на дню, как будто даже понимаю его смысл, но вспоминаю твои слова: «Если не можешь объяснить просто и понятно, значит, до конца не понимаешь!» Со мной так и происходит. Суть представляю, а полной ясности нет.
– О! Снова мне задачку подбрасываешь! Ладно уж! Сейчас попробую сформулировать, только не торопи.
Настенька поджала ноги, устраиваясь на диване более основательно и демонстрируя этим, что готова ждать долго, а у меня после минутных раздумий созрел ответ:
– Мировоззрение, внучка моя хорошая, – это система самых важных знаний, на основе которых человек понимает мир и строит собственную жизнь. Примерно так!
– Э! Нет! – вскинулась внучка. – На таком уровне и я понимаю… А как пощупать? Чтобы на практике применять! Не получается!
– Вам опять мало! – шутливо проворчал я. – Тогда извольте на примере! Вообрази себе двух разных людей. Первый из них считает, что он всему голова! И потому всё в его жизни зависит именно от него! До всего ему есть дело! Такое вот у него представление о жизни и о себе, такое у него мировоззрение. И он старается во всем разобраться, всему научиться, ведь сам за всё в ответе. Условно назовем его материалистом, и поглядим на его антипода, который считает, будто всё в мире определяется божьей волей, и ничего не зависит от него самого. Если бог насылает беды и болезни, то этому следует покориться, надлежит молиться и терпеть! Потому такой человек пассивен во всём, ведь делает лишь то, что угодно богу. А что именно угодно богу, ему поведает священник, который не очень-то над этим раздумывает, а всем твердит одно и то же, не очень вразумительное, но выгодное тому господствующему в обществе классу, к которому норовит примкнуть и сам! Понятно, что нашему второму знакомому много знаний не нужно. Зачем они ему, если бог за всё в ответе, если он, что требуется, тебе ниспошлет или посоветует? Вижу я, ты уловила, как в этих двух людях проявляются два различных мировоззрения, два противоположных подхода к жизни, два несовместимых отношения ко всему в ней и ко всем. Сравнила?
– Ну, дед, у тебя и голова! Мне бы такую!
– Вот уж, не надо! В ней с юности полно мусора, а теперь и всяких болячек!
21
За счет рационального использования времени, проводимого в городском транспорте, мне скоро удалось обдумать те хитрые внучкины вопросы, но ответы на них увели меня совсем в неизвестном направлении. И вот куда…
Давно всем понятно, что современные средства обмена информацией необычайно ускорили любую исследовательскую деятельность многих беспокойных и ищущих истину людей. Причем делают они это не в силу должностных и оплачиваемых обязанностей, а из-за собственного интереса и удовольствия, получаемого от исследований, обмениваясь со многими другими, такими же беспокойными людьми, что часто приводит к быстрым и неожиданным результатам, за которыми так называемые официальные ученые-историки не поспевают. Потому «официальные» тормозят все процессы познания, всячески мешают, клевещут и высмеивают находки самодеятельных первопроходцев. И самое замечательное в этом, что «официальные» никогда не предлагают своих объяснений новым находкам – они их попросту прячут, скрывают, уничтожают, замалчивают, тем самым, выдавая свою антинаучную позицию.
Они активно игнорируют всё, что расшатывает устоявшиеся догмы, которыми и живут. Им попросту так поступать выгодно! Но разве истинные ученые так поступают? Напротив, ученые всегда идут первыми в процессе познания мира! Стало быть, как ни странно, как это ни неожиданно, но официальные историки представляют собой некий псевдонаучный клан, навязывающий мифы и догматы, и стремящийся не допустить познания населением мира с подлинно научных позиций! Ведь недаром они всё, не соответствующее их «науке», опровергнутой новыми фактами, прячут в запасниках музеев или в иных местах, запрещая доступ и изучение этих фактов, противоречащих учениям их якобы авторитетных кандидатов, докторов и целых академиков.
И как, объясните мне самому, пожалуйста, до сих пор не опровергнуто существование истории вообще как некой науки, то есть, строгой области человеческих знаний, опирающейся на объективные законы. То есть, на те законы, которые не зависят от желания людей! Мы же всюду замечаем корысть, то есть, чьи-то отнюдь не научные желания!
Разве история после предъявления к ней оговоренных выше требований может по-прежнему считаться наукой?
Говорят: «Факты – вещь упрямая!»
Не может быть, чтобы вы никогда не слышали столь любимую многими присказку! Так вот – это типичный разговорный штамп, но совершенно неправильный и потому весьма вредный. Он переключает сознание человека на безусловное доверие тому, чему верить нельзя! Он уводит в сторону сознание человека, не позволяет ему правильно оценивать действительность. Сколько людей, столько и мнений! Потому всякий факт, всякое событие можно истолковать как угодно, повернув его и вкось, и вкривь. Какое уж тут «упрямство факта»? Выходит как раз наоборот: факт – явление многоликое, будто резиновое или разноцветное, и верить ему словно истине заведомо нельзя. Ни один факт не может служить доказательством чего-то, если его удаётся представить и так, и сяк! Если всё зависит от интереса человека, толкующего этот факт.
Да вы и сами это знаете… Вон, как журналисты порой оценивают одно и то же событие, непосредственными свидетелями которого они являлись! Спорят между собой и ни за что не соглашаются! Будто о разном говорят! Какая уж тут однозначность фактов?
Потому факт есть явление весьма растяжимое и противоречивое. Факт это отнюдь не синоним слова истина! И такой вывод в равной степени распространяется и на все исторические факты! Они тоже весьма не однозначны! Образно говоря, факт – он как дышло! Куда повернул – туда и вышло! И важно, кто поворачивает дышло! Потому и вся история, даже основанная на реальных, а не выдуманных фактах, ворочается как дышло. И направление этого дышла определяется тем, в чьих руках факты и сама история, чьим интересам факты и история служат в данный момент! Потом опять всё перекрутят наизнанку! Всё, что угодно, перепишут!
И как после этого можно всерьёз говорить об истории как о науке?
Впрочем, шут с ними, с проходимцами от науки! Как бы они ни пытались заслонить нам реальности мира, мощный поток современной информации, обрушившейся на людей в связи с компьютеризацией жизни, когда-нибудь сметет их с нашего пути!
Но и меня этот поток озадачил, поскольку я совсем не представлял, как можно объяснить многие вновь появившиеся факты? Потому мой авторитет, до сих пор незыблемый в глазах внучки, может и пошатнуться!
Помню, я еще подумал, что всю свою жизнь, как только предоставлялась мне возможность, наращивал свои общие познания, «копал» историю страны и мира, давно не доверяя официальным ее версиям, и потому скоро догадался, что достоверной картины истории сложить одному мне не по силам. Тогда было не по силам.
Уверен, как и я, всякий любознательный человек тогда «тонул» в своих непосильных бытовых заботах, не имея возможности ни собрать нужные факты, ни обобщить их, ни, тем более, сделать какие-то разумные выводы, позволяющие сформировать или уточнить собственное мировоззрение. А оно, и я уже давно об этом задумывался, сложившееся на основе недостоверной в большинстве своём информации, по всему видать, теперь не в ладу с системностью. И уши отовсюду торчат. И одно утверждение с другим не сходится! Во всём обнаруживаются принципиальные противоречия! Всюду заметны неувязки!
Потому и чувствую я уже давненько, что не нахожу ответы на многие вопросы, закономерно возникающие у любого думающего человека. Сам я с этим как-нибудь, возможно, и смирился бы, но это угрожает крушением моей непогрешимости в глазах любимой внучки и ее друзей. Такого исхода я допустить не могу, хотя и не представляю пока, где и как найти время для столь огромной работы, если его не хватает даже на то, что и так давно ждет немедленного разрешения?
Вообще-то стало широко известной аксиомой утверждение, будто нельзя познать систему, находясь внутри нее. Пытаться-то можно, и даже похвально это делать, но результат получится, как тот портрет, навараканный неким абстракционистом! Знаете же, какими у них обычно портреты выходят? Один глаз глядит из задницы; второго вообще не найти; голова – треугольник, вписанный в ромб; а вместо рук корявые ветки торчат, куда попало! Полная нереальность! Даже нелепость! Может, наркотики на них действуют?
Мой тезис о невозможности познания системы, если находишься в ней, легко понять, чтобы поверить в него, на простом примере, хотя, по большому счёту, это итак доказано самой высокой математикой! Допустим, я оказался в неизвестном мне автомобиле. Всё рассмотрел, всё потрогал, всё изучил, но ведь так и не знаю, какой он снаружи и, тем более, какие у него технические характеристики. Даже не знаю, есть ли у него двигатель под недоступным мне капотом? А если и есть, то какой он – дизель или бензиновый? Потому что о системе я сужу из самой системы! Но из этого следует удивительный и неприятный для нас вывод, будто все мы слепцы, много о себе мнящие, а любое наше миропонимание лишь незначительно увязано с реальностью!
22
Мучительно тянулись десятые сутки. Кому не приходилось бывать в реанимации, тот вряд ли знает, что и как там происходит. Впрочем, и тот, кто там побывал, моих проблем бы не понял, ибо у меня всё происходило, как говорят мои врачи, индивидуально и очень долго.
Уже на вторые сутки я пришел в сознание, и с тех пор всё, что происходило вокруг меня, видел, слышал и понимал. Да! Поначалу было тяжело, потом было дурно, но мои мозги работали вполне нормально. Даже голова моя, которая до этого сильно кружилась, в какой-то степени пришла в норму, кроме памяти, и неплохо соображала.
Сутки проходили за сутками, но для меня они мало что меняли. Бесполезного времени оказалось достаточно, чтобы и день, и ночь пытаться представить, чем всё это для меня закончится? О многом я тогда передумал, хотя более всего – о нашем с тобой прошлом и будущем, которое просто обязано быть!
Говорят, Черчилль, отвечая на вопрос об источнике своего долголетия, ответил примерно следующее: «Просто я стоял лишь тогда, когда не мог сидеть, а сидел лишь тогда, когда не мог лежать». Если следовать его логике, то я пребываю в самом желанном для Черчилля состоянии, способствующем, стало быть, и моему долголетию. Разумеется, это лишь шутка. И Черчилля, да и моя! Однако в моём вынужденном бездействии пора отыскать хоть немного рационального или приятного.
Давно подмечено, что чуть ли не всякий человек распоряжается своей жизнью так, словно она не имеет конца, и мало кто живет торопливо, вдумчиво, жадно, надеясь успеть выполнить то, ради чего он рожден. Ко мне такое озарение пришло лишь на половине жизненного пути. И я спохватился, заторопился, боясь бесполезно потерять оставшееся время, не зная еще, запланировано ли оно для меня впереди или придется продолжать тягостное прозябание в опостылевших покоях.
23
После моего возвращения в сознание, я его уже не отпускал, потому довольно скоро вошёл в курс местных дел. Знал, что и когда со мной творят медицинские сестры, их имена, какими медикаментами они меня почуют. У меня появилась масса свободного времени, о чём раньше я лишь мечтал, вынужденно подавляя мечты о полной свободе действий, поскольку был уверен, что для меня это не осуществимо. И вот – сбылось! Почти сутки напролёт я представлен самому себе! Казалось, делай, что хочешь! Однако свободой моё нынешнее состояние можно назвать лишь с иронией! Не имея возможности вставать, привязанный прозрачными трубками и проводами «Сименса» к специальной металлической кровати, которая способна изгибаться и наклоняться во всех плоскостях самым немыслимым образом, я имел всего одну приятную свободу – возможность вспоминать и размышлять.
Казалось бы, что удивительного в том, что в свои пятьдесят шесть мне есть о чём подумать наедине с собой? Но возникшее для этого дополнительное время стало для меня приятной неожиданностью. Повседневная суета напряженных будней, бесконечной резиной растянувшаяся на десятки лет, весьма редко предоставляла такую возможность. Потому мысли обычно обладали сиюминутным, чисто прикладным значением, как правило, не распространяясь на вопросы, формирующие фундамент нашей жизни. Как редко появлялась возможность подумать о смысле собственной жизни, о перспективах своих и своей семьи и, тем более, о судьбе страны и, что уж говорить, о сложившемся мироустройстве…
Теперь же всё преобразилось. Сразу появилась ясность мысли, острота ощущений, восторг догадок о взаимосвязях явлений и событий. Огорчало одно, – всё, рождающееся во мне, бурлящее и ошеломляющее, неминуемо забудется, поскольку память моя буквально рухнула. Голова ничего не держит, зрение резко ухудшилось, записывать хоть что в лежачем положении, ещё и с неработающей правой кистью, почти невозможно, да и поделиться своими находками и догадками не с кем. Тоска!
Воистину счастлив тот, кто способен испытывать радость от полета собственных мыслей и имеет возможность летать среди них, когда и сколько захочет. Моя голова всегда была занята обдумыванием чего-то, как правило, сугубо служебного. Ох, не напрасно посмеиваются над профессорами, всячески обыгрывая их рассеянность и забывчивость, якобы граничащую с маразмом! Но редко кто из шутников догадывается, сколько же полезных и недоступных им самим мыслей кипит в голове этих смешных со стороны людей. А это так!
Мне постоянно приходится продумывать какие-то новые темы для занятий со студентами, потом составлять для себя планы изучения дополнительных для этого материалов, искать способы доходчивой подачи их в ходе лекций, готовить к изданию учебные пособия и методические разработки, изучать авторефераты чужих диссертаций и писать на них отзывы, разрабатывать видео и другие наглядные материалы, продумывать методику наилучшего изложения, и в каждом случае искать точные и однозначные фразы. В общем, готовиться к занятиям. Иной раз даже мои коллеги посмеивались, мол, «зачем, Александр Федорович, вы до сих пор к каждому занятию готовитесь, словно экзамен впереди? Неужели преподаете то, что сами до сих пор не выучили?»
А как иначе, если каждая группа, каждый поток у меня, словно новый больной у врача. У каждого своя болезнь, свои начальные данные, свои возможности бороться, свои методы лечения, а я ведь работаю для них, для своих студентов! Может, кто-то и способен всё, чем я занимаюсь, перемолоть походя, не заморачиваясь, но у меня так не получается, вот и приходится корпеть. Потому часто моя голова отпускает в свободный полёт и ноги мои, и руки, и они вытворяют что-то сами по себе! Это и есть признак рассеянности. Но такова уж моя работа. У кого, что занято, а у меня, в основном, голова!
Но теперь я вправе размышлять не о том, что является обязательным, что торопит, заставляет напрягаться и волноваться. Теперь у меня океан свободного времени, и я могу обстоятельно подумать, о чём попало! Никакой спешки, никакого контроля со стороны, никаких внешних оценок самых странных и спорных выводов! Никакого запрета на темы или оглядки на всякого рода ограничения, устанавливаемые любой средой проживания, любым обществом и каждым коллективом. Я могу бултыхаться теперь во всём, что случайно или неслучайно приходит мне в голову! Полная свобода – и жизнь прекрасна!
Правда, такая свобода неминуемо порождает в моей голове, в моих мыслях и рассуждениях полный беспорядок, но никто мне и этого не запретит! Никто не упрекнет меня в незаконченности формулировок, в логической незавершенности мыслей, в затрагивании невозможного с этических, религиозных, общепринятых и прочих представлений, в перепрыгивании с одной темы на другую, в бессистемности и необъективности! Я запросто могу не думать о том, что мне надоело, могу возвращаться к чему-то, уточняя или полностью меняя свои прежние представления и выводы, могу тормозить или ускоряться, могу доказывать себе что-то или же принимать всё на веру! Отныне в своих рассуждениях я сам себе хозяин, сам себе судья, и пусть меня ругает кто угодно, если он способен каким-то неведомым мне способом читать мои мысли! Пока я здесь лежу, буду смело позволять себе любые вольности, измышления, догадки и гипотезы. Буду критиковать и низвергать, кого угодно и в любое время!
Вот, например, первое задание моему мозгу. Не однажды приходилось от знакомых слышать жалобы о невыносимых муках бессонницы. Но так ли всё на самом деле? Теперь открылась возможность познакомиться с бессонницей ближе и, разве это не интересно, я сразу обнаружил, что столь тяжелая, как считается, беда в действительности таковой не является. По крайней мере, для меня. Скорее всего, бессонница – это даже благо, возможность включить мозги в работу на полную мощность, контролируя их сознанием.
Если бессонницу воспринимать именно так, а не сопровождать ее изматывающими переживаниями о том, что с утра будет трудно подняться, затем весь день пройдёт в тяжелой разбитости, и никакие таблетки не помогут, и вообще, как теперь быть, то все неприятности, обещанные молвой, сами собой отступят и не сбудутся. Действительно, не стоит расстраиваться, ведь наш организм настолько «мудёр», что и сам знает, когда ему требуется отдых! И в требовании этом отказать ему бывает очень трудно! А у меня наступила благодатная жизнь – спи, не хочу, когда угодно! И если уж организм сам этого не желает, стало быть, так нужно, и не следует напрасно переживать. Надо приспосабливаться к ситуации и пользоваться моментом!
Впрочем, мозг, как я знаю по личному опыту, никогда не отдыхает в полной мере и в полном объеме. Часть его всегда работает, даже при самом безмятежном сне его обладателя. Помню, например, свои диссертации. Угораздило же меня оба раза, и для кандидатской, и для докторской, взяться за темы, настолько неизученные ни теорией, ни практикой, и такие громоздкие, что от них все умные люди шарахались, и правильно делали! Но я этого еще не понимал, мучился, безуспешно искал решения того, что все признали нерешаемым. По крайней мере, на данном этапе развития науки. Наверное, они были правы, но, коль уж взялся за гуж…
Отпущенное мне для работы время стремительно истекало, я топтался на месте, изводил себя поисками хоть каких-то первопроходцев, действовавших до меня в этом направлении, и методов решения многоразмерных математических задач, об которые «ломали зубы» самые скоростные электронно-вычислительные машины тех лет, но существенного продвижения не получалось.
И всё-таки нужные решения, прямо-таки, блестящие, позволившие мне выйти на финишную прямую в моих исследованиях, обойдя главные проблемы стороной, но, тем не менее, содержавшие решение поставленной задачи, пришли ко мне во сне. Не в обычном сне, не во сне образов, какие посещают людей по ночам, а потом, как правило, легко забываются. Нет! Никаких снов я вообще тогда не видел, а спал тяжелым коротким сном неудачника, придавленный грузом моральной неудовлетворенности собой.
И мне не приснилось то, что я усиленно искал, нет! То был не сон, но моя голова, работая над проблемой и по ночам, всё-таки нашла идеальное решение. Она прекрасно знала, как мучительно я целыми днями ищу это решение, потому ночью и помогала мне всегда, не выключая те участки мозга, которым следовало трудиться. Возможно, ночью моей голове работалось даже легче, поскольку обычные житейские задачи в это время спят, как и я, голову мою не отвлекая! Я даже не программировал свой мозг на ночь. Он и без этого организовал себя на решение труднейшей задачи и однажды это решение всё-таки нашёл.
Тогда, видимо, он и сам едва не подавился от осознания своей удачи, поскольку немедленно разбудил меня! Я мгновенно оценил добытую им идею, возликовал, записывая ее смысл в тетрадь, привычно оставленную с вечера на столе, и с чувством одержанной победы немедленно и крепко уснул.
Утром с предчувствием сюрприза, как бывало в праздничном детстве, я обнаружил свои записи, которых, проснувшись, даже не помнил, и ошалел от счастья – свершилось! Я всё-таки нашел способ решения задачи, которую до меня все обходили стороной, признавая нерешаемой, и подтрунивали – если решу, то быть мне за это, как минимум, член-корреспондентом.
И вот я ее решил! Пусть с некоторыми упрощениями и не всегда приемлемыми допущениями, пусть не абсолютно в общем виде, но ведь решил! Теперь, когда направление дальнейшей работы стало понятным, я помчался к заветному финишу, словно разогнавшийся курьерский поезд!
Впрочем, я же не о той, почти забытой моей работе. Я о мозге! О том, что он может производительно работать, когда его хозяин спит. Для этого важна, как и во всём, лишь правильная организация процесса! Но кто об этом знает?
Я заметил, что в нынешнем состоянии для меня открылся ещё один любопытный аспект, который раньше, опять же, из-за вечной гонки и суеты наших однообразных будней, был недоступен. После того, как мне волей случая удалось задержаться на этом свете, я будто какой-то барьер в своём познании перешагнул, за которым открылся новый огромный мир, неизученный и непонятный ранее не только мне, но и никому вообще, не испытавшему, как и я, нечто подобное.
После возвращения сознания, у меня появилась прямо-таки распирающая радость бытия и пьянящая свобода, которые я не испытывал ранее, даже будучи вполне здоровым. Теперь же я абсолютно уверился в том, что всё главное у меня впереди. Притом всё, что теперь я имею, и всё, что ещё произойдет со мной, очень легко могло и не состояться. Было бы нестерпимо жаль, если жизнь продолжилась бы без меня! И хотя когда-то именно так и случится, но только не теперь! Потому, придя в сознание, я не мог допустить даже мысли о том, что пришел мой последний час! Я просто не мог допустить возможность подобной ко мне несправедливости со стороны собственной судьбы!
Случайно, как мне до сих пор кажется, побывав там, где ничего живого нет и быть не может, я стал необычайно остро чувствовать и понимать многое, недоступное мне ранее. И с этим пониманием я и впрямь сделался мудрее. По крайней мере, мне самому так казалось. Действительно, изменились мои оценки многих событий, изменилось отношение к прошлому и будущему. Даже направление мыслей изменилось радикально. Они стали, мне же на удивление, прямо-таки, философскими, глубокими, неожиданными и по своей тематике, и по глубине, и по результатам.
Мир впервые представился мне не как территориальная совокупность географических континентов, стран и народов, а в виде огромной, едва ли понятной кому-то, целостной системы, имеющей единое управление, стремящейся к реализации вполне логично сформулированных целей и задач. И это удивительное управление планетой привиделось мне, как нечто надгосударственное. Скорее, глобальное, почти космическое. Иначе говоря, всё на земле, и я в этом абсолютно уверился, подчиняется только ей – этой невидимой и непонятной нам, но реально существующей помимо нашего желания единой системе управления всеми людьми на земле, расселенными для чьего-то удобства по различным странам.
Вот только не надо эту систему связывать с какой-либо религией. Это даже смешно, ибо всякая религия, по моим атеистическим представлениям, не более чем несуразные и путаные сказки, а также инструмент для обуздания затюканного населения, способ лишения его собственной воли и собственных мыслей. Эти религиозные сказки примитивны и понятны мне и в целях своих, и в своих средствах. Религия не способна по определению здраво управлять миром! У неё иные цели. Живет она в плену своих путаных догм, а мечтает лишь о полной власти над людьми и о богатстве.
В моих же догадках о мировой власти всё представлялось иначе! У тех, кто управляет планетой, имеются настолько значительные успехи в этом деле, что весь мир, и все мы по отдельности и в совокупности, находимся в их власти, и они поступают с нами, словно с игрушками или с муравьями, чьи реакции и действия им заранее понятны и не опасны. Они будто играют с нами, добиваясь непостигаемых нашими мозгами целей, которые, как мне представляется, связаны даже не с алчным обогащением, как было раньше или повсеместно происходит сегодня на всех уровнях у людей, особенно, богатеньких. Богатеньким всегда мало. Им всегда бы ещё и ещё. Причём, любой ценой! И непременно за чужой счёт! У глобальных же правителей (не подумайте, что это нынешние руководители каких-то государств – такая задача им не по зубам!) интерес к обогащению утрачен – все богатства мира итак давно в их распоряжении. А деньги? Деньги они себе напечатают в любом количестве, которое только заблагорассудится. Для этого имеется ФРС. Стало быть, богатства их не привлекают!
Но что же тогда?
Вот это, пожалуй, и есть самый большой секрет планеты Земля! Любые сведения о себе (а глобальные правители, в общем-то, смертные, как и мы) тщательно от нас скрывают. А более посвящённые из нас, то есть, как-то приближенные к ним, говорят о них не более чем «Ротшильды», «Рокфеллеры», «Барухи» и прочие богатейшие семейства планеты.
Любому ясно, что такие ограниченные сведения ничтожны, и следует искать новые и новые! Но интерес населения планеты, как это ни странно, дальше указанных фамилий, действующих на мозги людей, словно, накидка на клетке попугая, не распространяется: «Ротшильды, так Ротшильды! Какое нам дело! Нам-то в любом случае до них не дотянуться!»
Вы заметили? – размышлял я сам с собой, словно мне перечил воображаемый собеседник. – Последняя часть фразы свидетельствует о полной покорности населения! Стало быть, те, кто нами управляют, умеют внушением превращать население мира в покорную массу. Даже наши возмущения, если они таки прорвутся, после подобного внушения адресовать некому! Действительно, какой смысл возражать, сопротивляться, восставать, если на это никто не реагирует? Пусть вам даже очень скверно, но в таком случае ровным счетом «ничего не изменишь»! И «остаётся лишь терпеть!» Наверное, именно затем нам вдалбливают с детства столь удобное властителям правило: «Терпение и труд всё перетрут!» Терпение остается нам, а наш труд достаётся им!
Остаётся лишь удивляться, насколько гениальна используемая установка! Всех нас призывают работать и терпеть, ничего нам не обещая! Будто заявленное «перетирание чего-либо» является достойным вознаграждением за ваш труд? Часто каторжный труд! Даже собаки Павлова, и те слюну пускали лишь, если им демонстрировали что-то съестное, а здесь ничего даже не обещают, а слюна у всех течёт, и все работают на износ!
Прямо-таки, гениальное управленческое решение! Некими заклинаниями столь эффективно оглуплять своих рабов, что они изо всех сил стараются добиться чуждых им интересов! И надо же! Эти нелогичные заклинания прекрасно работают! Ибо весь мир действительно послушно трудится, получая мизерную часть того, на что может претендовать, а наибольшая часть произведенного продукта уходит тем, кто воплотил столь нелепую, но весьма действенную мотивацию их каторжного труда!
Не секрет, что люди, способные мыслить самостоятельно, чтобы заниматься этим, должны иметь необходимые условия. Не напрасно ведь именно обеспеченный Ньютон открыл свой закон, изнывая под яблоней от безделья, в то время как простолюдин, которого жизнь обязывала эти яблоки аккуратно срывать, укладывать в ящики, надрываясь, тащить их на базар, где, на его беду, их могли не раскупить, был придавлен совсем иными заботами. Он всегда напряженно трудился физически, а его голова всегда искала способы, чтобы увернуться от очередной напасти и как-то выжить! То, что спелые яблоки падают на землю и бьются, он считал привычным и естественным явлением, над которым следует не размышлять, а упреждать! Для этого не философствовать нужно, а поскорее поворачиваться!
«Черт, побери! – который раз ругался я, лежа в своей реанимационной палате. – Кровать поставили так, что единственное окно оказалось за моей спиной. Хотя бы облака увидеть… Где они – там и настоящая жизнь! И нет там опостылевшего «Сименса», капельниц, дозаторов и прочей гадости, основательно поднадоевшей!»
Ротшильды! И что же им от нас нужно? – опять вспомнилось мне. – Ведь ни деньги же, и ни прочие богатства, которых у них и без того – пруд пруди! А, может, нужны и деньги… Допустим, чтобы не позволить конкурентам себя догнать? Впрочем, скорее всего, им нужна абсолютная власть над планетой. Ради того, чтобы всегда и во всём оставаться хозяином положения, словно человеку, разоряющему в своё удовольствие большой лесной муравейник!
Может, теперь они задумали уменьшить свои заботы, сократив население планеты? Человечество в последнее время многому научилось. Теперь для обеспечения жизни требуется значительно меньше рабов. Зачем же их содержать? Зачем их организовывать?
Эти властелины, поднявшись над нами, перестали ощущать себя обычными людьми. Они теперь – небожители! Потому давно забыли о человеческой боли, о страданиях, причиняемых эффективным якобы их управлением. Они давно отгородились от нас фантастической роскошью, неограниченными возможностями и презумпцией невиновности. И жизнь на Земле они устраивают для своей забавы, всё чаще используя для этого чудовищные средства: войны, эпидемии, планируемое бесплодие, голод и прочие.
