Александр Иванович Вовк
Кого выбирает жизнь?
– Круто ты его, профессор, уделал! Может, он тебя лично чем-то задел? Вот мне, например, Андропов казался лучше всех!
– Мне тоже! Но мало ли кому и чего кажется! – подтвердил я. – Он многих и многим подкупал, но ведь почему-то спокойно в стороне стоял, пока не стал лично за всё отвечать! Боялся за себя? Возможно! Но в этом случае совсем уж понятно, что отнюдь не интересы народа были у него на первом месте! Ведь так? А мы от него подвигов во имя спасения страны ждали, а не просиживания штанов! Вон, даже серый кардинал Михаил Суслов, отвечавший за кадровую политику, не без причин, как понимаете, озаботился отсутствием в верхах достойной молодой смены. Потому и устремил свой взгляд на Рэма Хохлова.
– Кто это? – сразу спросили меня.
– Я постараюсь пояснить. Во-первых, сравнительно молодой тогда человек и одновременно крупный ученый-физик, которого очень хорошо знали физики всего мира. Во-вторых, в последние годы его буквально принудили занять почетный для многих пост ректора МГУ, хотя он не хотел заниматься нетворческой административной работой. Пришлось! Но свои научные лаборатории даже на этом посту он не забросил. Не имея возможности принимать непосредственное участие в их деятельности, руководил изысканиями по телефону, интересовался, подсказывал, переживал. В третьих, это был человек совершенно удивительной души, о котором так отзывались все подряд – от студентов, до академиков. Он всегда считал своим долгом помочь любому, кто в этом нуждался. И брался за это даже в самых безнадежных ситуациях. В-четвертых, это был удивительно организованный, прогрессивный, ответственный и даже спортивный человек. Мастер спорта, кстати, по альпинизму! Почти «снежный барс»! Это знак особых заслуг среди альпинистов. В-пятых! Впрочем, может, достаточно? Однажды в горах он опасно заболел (у альпинистов такое из-за кислородного голодания случается не прогнозируемо). Для его спасения, обездвиженного, с сильным воспалением легких, специально прислали вертолет. Причем, на такую высоту в горах никто до тех пор подняться не мог, но для спасения Хохлова летчики решили рискнуть своей жизнью, а аэрофлот пообещал, в случае чего, без мороки списать машину! Вот так-то!
– Фантастика! – согласились со мной.
– Ну! Что опять в кучу собрались? Никак вам не лежится! – стала громко причитать санитарка, елозя мокрой шваброй между стоявших больных. – Разойдитесь, наконец, ироды! И тапки поднимите, сколько можно учить?
– Не шуми, бабка, а то на подоконник посажу! Потом вовек не слезешь! – смеясь, огрызнулся сидящий на своей кровати, а потому неуязвимый Виктор.
– Рэма доставили в клинику в Душанбе, которая специализировалась на спасении альпинистов от их особых горных болезней. Через две недели он был почти в порядке. Еще немного бы отлежался и вернулся к работе, но за ним неожиданно прислали спецборт. Прямо с аэродрома в Москве группа организованных людей в строгих костюмах перевезла Хохлова (почему-то на носилках) в ЦКБ, где ему спешно заменили всю кровь, после чего он и скончался. Как вы думаете, не есть ли это самое заурядное устранение соперника на пути к высшей власти? И разве трудно догадаться, кого представляли вышколенные молчаливые люди в темных костюмах?
– И почему же вы считаете, что он, пусть даже трижды распрекрасный, вдруг возглавил бы нашу страну? Как бы ему это удалось?
– Тому, что могло случиться именно так, есть свидетель, его друг и коллега, тоже академик. В интервью журналистам он сообщил, что после встречи Рэма с Михаилом Сусловым, Хохлов неожиданно ответил на вопрос друга, зачем вызывали, что он намечен кандидатом на должность Президента академии наук с перспективой выдвижения на должность Генерального секретаря партии. Вот так-то!
– Очень интересно, но ведь не сбылось! Какой теперь смысл о нём судачить? – заметил Виктор.
– Полностью с вами согласен! – подтвердил и я. – Так же, как нет смысла судачить о несыгранной положительной роли Андропова в спасении Советского Союза!
– Вот я и говорю! – бубнила санитарка. – Опять курите в туалете! Теперь и в женском не продохнуть! Все здоровые, мордастые, шляетесь тут как неприкаянные весь день, не знаете чем заняться! Не то что мой внучек, света белого не видит, а зарплата – одни слёзы! Трешь тут за вами, трешь весь день, а вы только пачкаете…
Кто-то, пятясь от раздраженно бурчавшей санитарки, опрокинул ведро с грязной водой. Предвидя назревающую бурю, все разбежались, кто куда. А санитарка, наконец, получила веские основания, чтобы проклинать местных трутней, и использовала эти основания в полной мере.
Я же, наблюдая картинку со стороны, прекрасно понимал причину возмущений еще не старой этой женщины, и все ее претензии, и расшатанные нищетой и тяжелой жизнью нервы, и законное ее право проклинать тех, кто ей устроил столь беспросветную и мученическую жизнь. Понимал и то, что сейчас она ругает лишь слегка причастных к ее бедам людей, лишь в самой малой степени причастных. Акулы же, лишившие нас всех страны и справедливости, пока не досягаемы. Но помочь этой женщине я не в силах – полстраны находится в таком же безнадежно согнутом положении. Тут Хохлов нужен, с его напором, умом и воспаленной совестью…
Видимо, все в палате выговорились, или спорить ни о чём надоело, тем не менее, в возникшей тишине меня снова взял в оборот Андреич:
– Слушай, профессор…
– Александр Фёдорович! – поправил я его, надавив голосом на отчество, однако он пропустил это мимо ушей, возобновив своё фамильярное обращение.
– Пусть так! А почему бы нам про настоящую жизнь не поговорить? Что теперь творится, разобраться бы, да каким боком оно к нам потом повернется?
Я промолчал, понимая, что от меня потребуется чересчур «умный» разговор ни о чём, от которого невозможно отвертеться, но спасла заскочившая в палату старшая медсестра:
– Ага! Белянин – хорошо, что на месте! Никак вас не отловлю…
– Очень этому рад! – парировал я. – Давно убежать хоть от кого не получалось!
– Будет вам, Белянин, упражняться в красноречии. Мне приказали вас к выписке назавтра готовить, а у вас в истории болезни ни флюорографии, ни лора, ни мочи, ни стоматолога… Где вы только раньше были? В общем, я с трудом договорилась! Сейчас всех ускоренно оббежим! Никуда не уходите, я скоро буду!
– Всё, уважаемые господа! Меня зовут в поход совсем иные трубы! – обрадовался я возникшей уважительной причине.
– Да не переживай ты так! С ней всё мухой проскочишь! – подбодрили меня однопалатчики.
– Положим, скакать я еще долго не смогу! Но диспут наш накрылся весомой причиной! – заметил я.
– Это ничего! Ночь впереди! – успокоили меня голоса с разных сторон.
43
Измученный хождением по коридорам, этажам и ординаторским разных отделений больницы, испытывающий немыслимую потребность отлежаться, я только перед ужином свалился на свою постель и закрыл наконец глаза.
– Глядите, как нашего профессора ухандокали! – посмеялся надо мной кто-то.
– Не тронь хорошего человека – больной ведь, профессор, а на нем как на тракторе старшая сестра каталась! – раздался голос в мою защиту. – Тренируй терпелку; потом спросишь!
Меня оставили в покое, занимаясь, кто-чем, как и до моего появления. Но скоро до нас донеслось эхо пробежавшей по коридору санитарки:
– У-ж-и-н! Все на у-ж-и-н! У-ж-и-н! Все на ужин…
Полежав немного, я выбрался из мигом опустевшей палаты и заплетающимися ногами зашаркал в конец коридора в сторону характерно шумевшей столовой.
44
– Ну, что, Фёдорович, – отлежался? Теперь удовлетворишь наше любопытство? – стал меня раскачивать кто-то слева, заметив, что я не сплю. – Война-то будет? Как считаешь?
– Кому что, а вшивому баня! – тут же ущипнули и его. – Нарожал себе детей не ко времени кучу, а теперь дрожит за них! И без профессора ведь ясно, что войны быть не может! Американцы не совсем ошпаренные, чтобы на наш ядерный ответ нарываться! Им всё задарма хочется! Да и разве мало им того, что наши негодяи, что ни день, туда перекачивают? Правильно я мыслю, Александр Фёдорович?
«Лучше мне в эту бодягу не ввязываться или хотя бы оттянуть!» – держался я до последнего, понимая, что всё равно вовлекут, даже если прикинусь спящим.
Так и вышло.
– Помолчал бы ты хоть немного, коль за всех всё знаешь! Не тебя ведь спрашивают! Скажи нам, Фёдорович, будет или нет?
«Ладно, отвечу как можно короче. Тогда от меня отстанут, а то ведь свою дискуссию до ночи продолжать будут!» – сдался я.
– Если сравнивать с Великой отечественной, то такой долгой и ожесточенной войны действительно не будет.
– Ну, вот! Говорили же тебе! – обрадовался кто-то у окна, никогда не встававший.
– Тебя я ещё не слушал, молокосос! – огрызнулся слева тот, кто этот вопрос вначале и задал. – Не мешай профессору! А вы говорите, Александр Фёдорович, говорите! Выходит, будет она всё же, проклятая, но другая, да? Вот и я так же понимаю… Всё потому, что силу мы потеряли! У нас уже не армия, а потешные войска для фанерных парадов! Всё самое мощное, чего американцы когда-то боялись, Горбачев, Ельцин да Путин по их заданию под корень извели. Вон, в СССР только ударных атомных подлодок шестьдесят было, а теперь-то сколько? Семь, кажется! Да, НАТО, когда вздумает, их как в аквариуме переловит, и рыпнуться не успеют! Так, что ли, Александр Фёдорович?
Опять кто-то зло включился со стороны:
– Завёл любимую пластинку! Что ты знаешь? Вспомни лучше, как наши себя в Сирии показали, да выводы правильные сделай!
– Ну и как? Весьма позорно показали! Один аэродром себе устроили, забаррикадировавшись со всех сторон, и бомбили как в тире тех, у кого никакой авиации нет! А когда случайно встретились с парой турецких истребителей, так тут же – гробы на родину, а звезды героев – вдогонку… Вояки!
– Это точно! – поддержал кто-то. – Ресурс самолетов растранжирили, весь запас боеприпасов по пустыням раскидали, всю горючку сожгли, денег ушло немерено… А взамен этого теперь ничего не будет, раз производство своё угробили! Сирию они, видите, защищают! А чем себя защищать собираются? Самолетов, раз и обчелся, но и они на треть без летчиков! А откуда летчикам взяться, если в армию только бабы рвутся, поскольку им хоть какие-то деньги там платят, а военные училища давно разогнали!
– Ха-ха! – хохотнул кто-то. – Бабы туда стремятся, где еще мужики остались!
Народ в палате стал быстро распаляться, не то, что бы несогласный друг с другом, но из-за желания излить душу и внести свою лепту в будораживший всех вопрос, который, как я понял, здесь обсуждался неоднократно. «Хорошо, – подумал я, – хоть меня в покое оставили!» Но, нет! Ошибся, опять зацепили.
– Тихо, вы все! – грубо прокричал Виктор. – Наговоритесь еще! Дайте профессора послушать! – он обернулся на меня приглашающе, и все замолчали, также, уставившись на меня в ожидании. При таком внимании пришлось подключаться.
– Ладно, я тоже скажу! Но сразу предупреждаю, это сугубо личная точка зрения. Я хоть и служил два года «пиджаком» в ракетных войсках, но специалистом в военных вопросах себя не считаю. Просто меня, как и вас, этот вопрос по понятным причинам давно волнует, вот я и задумался как-то, что из всего этого выйдет! И получилось у меня слишком грустно. Потому и спрашиваю вас теперь: «Может, закончим этот разговор, пока и вам грустно не стало?»
– Э, нет! – зашумели со всех сторон. – Нас, после всего, что пережили, уже ничем не удивишь и ничем не напугаешь! Слушаем тебя, профессор! Давай, образовывай!
– Как хотите! Тогда, во-первых, боевые действия против нас, как мне представляется, рано или поздно будут обязательно! Их никак не избежать! – начал я и, судя по их лицам, сразу ошарашил собравшихся. – Но будут они, как мне кажется, практически, односторонними. У меня сформировались два варианта возможных событий. Первый пройдет для НАТО чуть ли не под фанфары! Это возможно, если нас предадут полностью и окончательно, не оказывая интервенционным силам НАТО должного сопротивления. Конечно, всё будет сделано под флагом освобождения нашего народа от вековой тирании и преподнесения ему на блюдечке долгожданной «свободы и демократии», будь они не ладны!
– А наши… А армия-то как? – удивился кто-то. – Не может сдаться так просто!
– Я же говорю! Это будет, если нас опять предадут, договорившись в самых высоких кабинетах с американцами! Так уже было с Ираком. Их армия считалась весьма боеспособной. Американцы напасть не рискнули бы. Но они подкупили иракских генералов. А те с первых минут войны оставили войска без управления. Исход был предопределен! Отдельные герои и малочисленные очаги сопротивления общую картину разгрома страны принципиально не изменили!
– У нас так не будет! – уверенно возразил Виктор.
– Почему? – пришлось остановить его мне. – Так же происходило в Чечне. Да и в районе Ульяновска давно существует американская база, полная их вооружений и войск. Как она там, вражеская, оказалась? Может, объясните мне? Разве не в результате предательства страны ее руководством? А еще есть авиабаза в Москве, на которую не допускаются даже самые авторитетные наши авиационные специалисты, например, летчик-испытатель генерал-майор Толбоев. Герой, между прочим! От него я об этом и узнал! Но и это не всё! Оказалось, давно подписано секретное межправительственное соглашение о беспрепятственном пропуске на нашу территорию войск НАТО. Когда? Не знаю! Очевидно, когда это им заблагорассудится! То есть, РФ сама обязалась сдаться и не противодействовать оккупантам! И после такого вы по-прежнему уверены, что предательство невозможно? А я думаю, это основной вариант, который могут приурочить к массовому протесту населения, например, по случаю очередной фальсификации выборов или возмущений необъятной коррупцией! Своя-то армия народ очень рьяно расстреливать не станет, а только слегка, для порядка, но чужая – бойне у нас лишь обрадуется! Фронта, как такового, не будет! Ответного удара по США и Европе тоже не будет! Для всех, кроме несчастного нашего населения, конечно, будет полная идиллия, а не война! И среди наших много изменников сразу проявится, готовых за подачку на любую подлость против своего народа!
– Ну, ты даёшь, профессор! Уж лучше бы ты молчал! Разве можно перед сном так бить по голове? – подавленно вмешался Андреич.
– Так что? Второй вариант вам всё ещё интересен или спать будем? – подколол я, распаляясь.
– Валяй уж! Всё заодно перемелем! – ответил за всех Виктор.
– Хорошо! – согласился я. – Впрочем, ничего хорошего и во втором случае не предполагается! Если не будет добровольной сдачи нашей территории, то на первом этапе точечными ударами ракет будут поражены наши основные средства ПВО и ПРО. Потом стратегические ракеты в шахтах и на позициях, радиолокационные средства и объекты космической разведки, командные пункты военных округов, важнейшие политические и экономические объекты, стратегические склады топлива, продовольствия, боеприпасов и базы с резервным вооружением. Особого отпора наши не составят… Примерно так, я думаю!
– Нет, ты только посмотри, что эти тупые америкосы творят! – возмутился кто-то.
– Ну, да! – опять возразили ему из дальнего угла. – Они все тупые, а живут, как умные! А вы хуже, чем тупые!
«Еще чуток, – подумал я, – и дойдет до мордобоя! Уж лучше на себя удар принять, пока не началось побоище».
– Так вот, господа хорошие! – переключил я общее внимание. – После завершения этого этапа наша страна окажется не способной на ответный удар и должное противодействие противнику. Потому на втором этапе противник введет свои сухопутные силы на нашу территорию, на которой спокойно и обоснуется! Правда, некоторое время ему придется кое-кого отлавливать и расстреливать, из числа активно несогласных, но это продлится недолго! Стадо скоро успокоится и станет жевать, что дадут! Да и коллаборационисты помогут! Среди «наших», как показала немецкая оккупация, столько подонков затаилось, что американцам самим и пачкаться не придется. Вот и все наши перспективы!
– Неужели китайцы промолчат? – послышалось от окна. – С ними-то америкосы разве справятся? А, профессор?
– С ними разговор особый! – ответил я. – Они, конечно, заботятся не о нас, а о себе. Если мы будем сильны и не подкупны, то Китай будет сосуществовать с нами. Если мы сами себя Штатам в жертву принесём, то Китай расценит это как угрозу себе и примет меры! В предвидении этого он стремительно захватит нашу территорию, чтобы не допустить приближения к своим землям НАТО. Собственно говоря, и СССР поступил так же с Прибалтикой перед войной! В любом случае, Китай – это сила, которую нельзя игнорировать! И она не намерена уступать нашу территорию американцам. Не войной, так тихой сапой, но они нашу страну к рукам приберут. Может, что-то поделят с США. А людей у них и своих на всё достаточно… Надеюсь, наша участь вам ясна?
Народ подавлено притих, переваривая мой сценарий в своих головах. Никто не возражал, никто не задавал уточняющих вопросов, поскольку все были подавлены, как сами это понимали, приближающимся исходом. Наконец, Андреич не выдержал:
– Как я понимаю, нечто хорошее даже в этом случае имеется!
На него уставились с надеждой обреченных, готовые поверить во что угодно, лишь бы оно обеспечило им хоть некоторое успокоение насчет грядущего. Виктор выпалил первым:
– И что же? Что хорошего?
– Да, ядерной войны-то не будет! Так ведь, Александр Фёдорович? – уточнил у меня Андреич.
Я поддержал его лишь частично:
– Скорее всего! Если кто-нибудь сдуру не перестарается! Но отдельные ядерные удары всё равно нанесут. Прежде всего, по кораблям Тихоокеанского и Северного флотов, по пусковым шахтам стратегических ракет, по другим важным и хорошо укрепленным объектам, способным спутать карты наших партнёров, как некто их называет!
– Стало быть, все погибнут от радиации? – простонал кто-то обреченно.
– Вы же словно тараканы! А они, хотя ни на что хорошее не годны, но радиации не боятся! – послышалось ехидное из того же дальнего угла. – Вы даже Горбачева до сих пор не придушили, не отомстили, хотя он вашу страну американцам подарил. Уж сколько лет прошло, а ни в чём вы так и не разобрались, а тут…
– Нет! – продолжил я отвечать, не комментируя последнюю реплику. – Тот, кто спросил про радиацию, видимо, не служил в армии. Там бы он усвоил простую истину: проникающая радиация опасна для людей в течение очень короткого времени – какие-то секундочки и даже доли секунд. И на очень малом расстоянии от взрыва. Буквально, сотни метров! А радиоактивное заражение местности куда страшней! Оно образуется лишь после наземных взрывов, но недели через две и оно становится практически безопасным! Даже гулять можно, не волнуясь за своё здоровье!
– А как же Чернобыль? Туда ведь до сих пор не сунуться… Радиация…
– Опять неосведомленность! – подвел итоги я. – Так называемый «мирный атом» – дело совсем иное! С точки зрения радиации он несоизмеримо опаснее ядерных взрывов. От «мирного атома» радиация ослабляется очень медленно. По некоторым изотопам, допустим, по урану двести тридцать восемь, фантастически медленно. Всего в два раза снизится через четыре с половиной миллиарда лет! Мне кажется, из нас мало кто доживет!
– Всё! Больше нам ничего не надо! – театрально возопил Андреич. – А то сразу хочется куда-то бежать и убежище рыть! Как же ты живёшь с этим, профессор? Ведь это же… Это же, горе от ума!
– Так и живу! Живу и надеюсь, будто я заблуждаюсь, и всё получится значительно лучше, нежели я себе представляю, – ответил я, усмехнувшись. – Я всё-таки надеюсь, что нам поможет, если не случайность, так сам чёрт!
– Какой ещё чёрт? – раздалось сразу несколько голосов.
– А шут его знает? – усмехнулся я. – Я с ним пока тоже не знаком!
– А если без балды? – уточнил Андреич.
– Без балды, говоришь? – слегка задумался я, а все ждали. – И раньше бывали безвыходные ситуации… А выход всё равно как-то находился! Возьмите семнадцатый год… Взять большевикам власть было нереально! Но ведь взяли! Удержать советскую власть было невозможно! Но ведь удержали! Вот на это и надеюсь! До сих пор нам везло – всегда в последнюю минуту находился тот, кто страну спасал!
Из угла донесся неугомонный и всегда недовольный голос:
– Не уповать надо… Объединяться надо, противостоять надо… На то вы и мужики! Пора понять, раз нет единства, то нет и народа! Каждый сам по себе! Потому сильно мы нашим врагам проигрываем. Уничтожают нас и рассчитывать при таком раскладе нам не на что! От рабочего класса теперь проку мало… Его теперь вообще нет! Да и собственной головой он никогда не думал! Он не способен думать! Рабочий класс силен массой! А крестьяне сильны головой. Да! Они действительно все прижимисты! Они все индивидуалисты! Но они решительны и умны! Не образованы, как рабочие, но умны! Их жизнь такими делает.
– Ты, парень, потому и больной на голову, что мечтаешь не весть о чём… – вставил своё Виктор. – Где же ты встречал таких крестьян?
– Я и сам такой! – зло ответил тот же недовольный голос. – Все крестьяне теперь злые… Землю-то у них вчистую отобрали! А их самих в рабство наняли, если вовсе не закопали… – он вдруг замолчал.
Мне казалось, будто никто теперь не промолчит. Никто не согласится просто так поставить точку, ведь еще недавно у всех было столько вопросов! Но, нет! Неожиданно мои коллеги принялись молча устраиваться на ночь или, захватив сигареты, заторопились подымить на сон грядущий.
Меня это вполне устроило, хотя неудовлетворенность собой я уже ощутил. Всё же наговорил я им лишнего, как всегда, распалившись в ходе разговора. Привык до истины докапываться, а им-то она разве нужна? Можно было обойтись и без столь мрачных и безысходных прогнозов. Ох, недаром супруга надо мной всегда подтрунивала: «Ты же прирожденный преподаватель! Потому тебе непременно всё-всё надо выложить, да еще и по полочкам разложить! Иначе ты не можешь даже там, где разумнее промолчать! Ты же не о нейтральной математике речь ведёшь, которая никому по нервам не бьет! Ты же своих студентов в такой ужас загоняешь, который не все способны пережить! Есть ведь и чрезмерно впечатлительные, и больные, наконец!»
Засыпая, я думал о том, что завтра передо мной появится очередная ступенька, на которую я обязательно поднимусь. Но она вполне, даже, скорее всего, могла не состояться.
Наконец-то я увижу тебя, родная моя. «Как я выдержал столько времени без тебя, просто не знаю!» Сердце моё от волнения стало выпрыгивать. Как много ступенек в жизни мы преодолели на пару, дружно, а за последние месяцы – ещё больше, но почти все, врозь. Как много нам нужно рассказать друг другу. Как я соскучился по тебе, как много накопилось нежности к тебе, моя хорошая.
Неожиданно, уже в полусне, я вернулся в горячий вечерний диспут и с опозданием стал себя убеждать, будто «наше представление о любой системе, каким бы оно ни было, в силу очень многих причин всегда есть лишь ее искаженное воспроизведение в кривых зеркалах сознания. Что случится, если управлять системой на основе столь неверных представлений о ней? Ответ ясен! Достаточно представить себя за рулем автомобиля, у которого лобовое стекло сильно искажает дорогу. Далеко ли так уедешь? И как часто наше сознание, воспринимающее всё подряд, работает подобно кривому зеркалу! Да еще и без стеклоочистителей! Может, не так уж всё страшно, как я себя и своих новых товарищей накрутил? Может, и правда, черт нам поможет!»
