Александр Иванович Вовк
Кого выбирает жизнь?
34
И действительно! О чём это я, и куда меня понесло? Лучше о чём-то другом…
Мне кажется, у нашего населения или, как обычно говорят, у народа, давно наступила острая интеллектуальная недостаточность. И это не мои злобные наветы! Для специалистов давно не секрет, что у современного человека, особенно, городского, мозг за последние полста лет усох на сто пятьдесят граммов!
Казалось, с чего бы это? Да с того, что ему думать не приходится. А тогда зачем ему носить лишний мозг – очень мощный поглотитель дефицитной энергии и питательных веществ? С точки зрения эволюционирующего организма мозг, есть сущий дармоед, и его при первой же возможности следует отключить.
И действительно, зачем мозг современному человеку? Проснулся, выключатель нажал – есть свет! Кран повернул – есть вода! И холодная, и горячая! Потом – кофе, потом автобус – он сам привезет, и думать о дороге не надо. На работу прибежал, сел, весь день кнопки понажимал, вот и домой пора! Опять тот же автобус или метро! Зачем мозги? Вот попробовал бы костер разжечь, зайца или куропатку на завтрак добыть, воды из замерзшего колодца достать, с авитаминозом побороться, когда цинга одолевает, овощей-то впрок не заготовил! А то, что заготовил, не сумел сохранить! Для этого ведь и знания, и опыт нужен, и поработать самому до седьмого пота! Попробовал бы как-то одеться-утеплиться, а не купить, что-то на ноги себе приспособить, чтобы не отморозить, да лыжи из ничего сварганить! Вот тогда мозги пришлось бы напрягать, они бы понадобились, они бы не усыхали!
35
Фраза, будто «раньше и сахар был слаще», мошенническая уловка!
Дело, конечно не в сахаре! Те, кто вспоминает подобную присказку, обычно стремятся столь прилипчивыми словами прикрыть давние реальности, разительно выделяющиеся в лучшую сторону на фоне нынешних безобразий, и оправдать эти безобразия, обманывая нас, будто так же было испокон веков.
Эта ловкая ложь опирается на элементарную подмену понятий. В действительности, совсем не молодость лишала нас когда-то объективности и критичности, а самое обыкновенное человеческое счастье! Просто у многих людей детство и счастье практически совпадают! Вот они и не спорят, вспоминая, что раньше и впрямь многое было лучше! Но и в зрелом возрасте, а не только в детстве, нахлынувшее счастье окрашивает мир в розовые тона, делает его прекраснее, чем он есть на самом деле, а сахар вообще превращает в мед.
Всему виной не возраст, не детство, а счастье! Именно оно закрывает наши глаза на несовершенство жизни, на ее трудности и неурядицы. Оно окрыляет нас и создает иллюзию, будто в этот миг все на Земле счастливы, как и мы! Это оно делает сахар слаще, нежели есть в реальности! И молодость здесь абсолютно ни при чём!
А мы с тобой тогда были удивительно счастливы. И потому не то, что сахар, для нас и хина показалась бы сладким и ароматным медом! Просто мы любили! Не в том смысле, который сегодня подразумевают, опошлив это слово. Мы действительно любили! Любили всей душой! И были любимы друг другом и, ощущая счастье всем своим существом, переполнялись этим безумным чувством, насыщая им всё вокруг себя!
36
Мне всё представилось столь же четко, будто вершится теперь, и я явственно ощутил прежнее счастье, наше с тобой чистое как слеза счастье, и улыбался тому далекому прошлому, той умчавшейся от нас жизни, уже незнакомой и ненужной никому, кроме нас двоих.
Пусть так, но для нас до сих пор нет ничего милее и слаще, чем то наше прошлое!
Никогда не веривший в благоразумие любви, я вдруг потерял присущий мне разум и сам окунулся в сладкий безоблачный мир, превратившийся для нас обоих в нечто общее, прекрасное и единое. Выныривая иногда на поверхность своего океана грёз и, обретая на короткое время разум, я всё равно не хотел следовать столь важным для себя ранее принципам, и даже не пытался прекращать это бессмысленное барахтанье в бурном течении нашей любви.
Я безотчетно сдался в твой плен, забывая подчас обо всём на свете. Я любил слепо, доверившись чувствам, не размышляя о том, куда меня заведет это безумие! Я органически слился с тобой и не хотел иной жизни – только вот так, всегда крепко обнявшись и не расставаясь ни на секунду!
Как часто наша жизнь меняется под воздействием непредвиденных обстоятельств! Но, удивительное дело, насколько же мы бываем слепы по отношению к тем обстоятельствам, которые по случайным причинам не возымели над нами своего негативного воздействия, пощадили нас, обойдя стороной.
Впрочем, эти обстоятельства, не коснувшись нас, бесследно растворяются в прошедшем времени и перестают существовать. Так что, и благодарить за милосердие к нам, по большому счету, некого!
Но наступает миг, мы вспоминаем былое и догадываемся о чем-то давнем, по счастью нас не коснувшемся, и содрогаемся от запоздалого предчувствия проскочившей мимо беды, от того ужаса, мощный заряд которого она пронесла мимо нас.
Вот и сейчас я ощутил наше безоблачное счастье, а заодно испугался, как же просто оно могло разрушиться самыми незначительными обстоятельствами, которые я тогда не то чтобы не предусмотрел, но более того, я о них даже не догадывался. Из-за моей близорукости могло случиться много всяких бед – с тобой, а, значит, и со мной. И как прекрасно, что судьба не наказала мою глупость, не отходя от кассы.
Может, я напрасно завожусь по столь давнему поводу? Ведь всё обошлось! Беда, которая мне теперь мерещится, в действительности не случилась. Стало быть, – пустое дело! Зачем голове болеть?
Так бы подумал тогда я и сам, идя по свежим следам, но теперь мой жизненный опыт заставляет меня пугаться даже мысли, что всё могло быть иначе, а я…
А я только теперь сознаю, что совсем не был готов к тому, чтобы не подпустить к тебе возможную беду.
Мои усилия тогда не пригодились совершенно случайно, точно так же, как случайно они могли тогда пригодиться! Даже странно, настолько я был беспечен, настолько самонадеян, настолько ориентирован на только лучшие события, потому-то в действительности не являлся для тебя надежной опорой. Я лишь казался таковой, поскольку ситуация, словно сжалившись надо мной, так и не потребовала моего решительного вмешательства.
И вот теперь меня сверлит самая важная мысль моего самоедства. Если я тогда не соответствовал ситуации, то, может, не соответствовал ей и недавно? Когда без медицинской помощи у тебя развивался тяжелый инфаркт, а я всё ждал и ждал, не сворачивая, как требовалось, какие-то горы! Вот я о чём! Вот я о ком! Вполне возможно, окажись я решительнее, твоё положение не стало бы столь тяжелым!
Моя вина! Безусловно, моя!
Но вернусь к тому памятному случаю в нашей судьбе. Дело было так.
В то время я проходил месячную практику в небольшом городе Воткинск, упрятанном в целях секретности в удмуртской тайге. Практика была организована для группы студентов на тамошнем старинном и весьма солидном машиностроительном заводе, где мы углубленно изучали современные технологии обработки металлов, изготовления деталей и узлов, сборки и заводских испытаний сложной техники.
То была интересная и очень нужная для нас практика, да еще перед самым дипломом. Именно в то время (конечно, помнишь?) ты окончила четвертый курс своего политеха и рванула на каникулы ко мне, в таинственный Воткинск.
Дорога из Ашхабада оказалась долгой и с множеством пересадок с одного самолета на другой, потом на поезд, ещё раз на другой поезд, со сложным добыванием билетов. Потому время приезда в конечный пункт маршрута было неизвестно даже приблизительно. И встретить тебя я не мог. Но ты стремилась ко мне всей душой и махнула рукой на все препятствия и неопределенности!
В Ижевске тебя ждала последняя пересадка, уже на узкоколейку. Это чудо какое-то допотопное! Местные пассажиры ей не удивлялись, будто где-то еще сохранились столь же архиерейские железные дороги! И крохотные деревянные вагончики! И почти игрушечный паровозик! Хорошо, хоть билеты на тот игрушечный поездок продавали без специальных пропусков, как бывает с закрытыми городами или рядом с государственной границей.
А если бы получилось иначе? Что стало бы с тобой? Пришлось бы возвращаться домой, преодолев непростые три с половиной тысячи км! И это, когда нас разделяли всего-то полтора часа пути!
Но тебе повезло! Собственно говоря, разве под парусами счастья могло быть иначе? Ведь ты не ехала, пристроившись, как и все, на одной из странных скамеек, искусно собранных из плотно подогнанных между собой деревянных реек, ты летела ко мне на крыльях любви. И это путешествие твоя душа расценивала, как последнее препятствие на пути к нашей встрече после полугодовой разлуки – мы учились ужасно далеко друг от друга! Я представляю, как в предчувствии желанной встречи колотилось твоё сердечко, потому что точно также выскакивало из груди и моё!
Очень хорошо помню, какой ты была красивой. Стройная, в летнем платьице, играющем на легком ветру, с длинными распущенными каштановыми волосами, обворожительно вьющимися на концах, с косой челкой, с милыми родными веснушками, с радостной и доверчивой улыбкой, предназначенной только мне…
Сколько месяцев подряд я, днем и особенно ночью, вспоминал тебя именно такой, но теперь, когда ты оказалось столь близко, я, ничего не ведая, продолжал постигать технологии производства в одном из заводских цехов, вместо того, чтобы встречать тебя! Я не знал! Я совсем не чувствовал твоего приближения! Я не чувствовал и беды, которая, вполне возможно, бродила рядом с тобой. Рядом с нашим счастьем.
Пассажиры в твоём вагоне оказались разными. Впрочем, как всегда и везде. Кто-то ехал парами, кто-то втроем, но многие в одиночку. Было ясно, что и маршрут, и всё с ним связанное, им давно известно и тяготит вынужденной потерей времени. Потому кто-то читал книгу, кто-то шелестел газетами, кто-то дремал.
Напротив тебя сидела, не находя дела по душе, любопытная егоза лет пяти-шести. Ей давно надоело смотреть в окно, ей надоело закутывать маленькую куклу в замусоленные одежонки, а ее озабоченную маму давно утомили приставания дочки, и девчушка переключила своё внимание на тебя. Вопросы последовали один за другим. «А как вас зовут? А куда вы едете? А к кому?» Она не тараторила их, а вполне серьезно, слегка смущаясь своей взрослостью, заинтересованно дожидалась ответа. Тебе казалось, будто девочка завидует тебе, поскольку мечтает поскорее стать такой же самостоятельной и красивой и чтобы ее, как и тебя, где-то ждал любимый человек.
Ты, чтобы как-то скоротать надоевшую дорогу, с удовольствием отвечала девочке, овладевшей инициативой в разговоре. А она лишь слегка смутилась, узнав, что ты едешь к своему мужу, но скоро продолжила копать вглубь интересную ей тему взаимоотношения полов. «А как он к вам относится? А вы его очень любите? А эти сережки он вам подарил? Значит, сильно любит!» И так далее. Ты смеялась и отвечала в соответствии с возрастом любопытной козявки.
Вот тут и случилось то, что и тебя, и нас спасло от многих неожиданностей. Сидевший рядом обладатель той отполированной лысины, которая располагается между двумя долями еще густых волос, обратился к тебе совершенно с неожиданным вопросом:
– Вас, наверное, зовут Людмила Белянина?
– Да! – поразилась ты настолько, что больше ничего и сказать-то не смогла.
Ещё бы не удивиться, когда в трех тысячах верст от родного дома в каком-то странном поезде случайный попутчик начинает свой разговор с демонстрации полной о тебе осведомлённости!
– Не удивляйтесь! Я уже и билет вам купил на обратный путь, поскольку ваш супруг меня заранее предупредил о вашем приезде и возвращении вместе с нами в Казань. Так что теперь я обязан доставить вас к нему в целости и сохранности! – он усмехнулся как-то заботливо, по-отцовски, и твоя тревога улетучилась.
«Разве такое можно забыть, Людок? А имя своего ангела-хранителя теперь помнишь? Ну, да! Большунов Рэм Петрович! Прекрасный был человек! Был, поскольку прошло с тех пор тридцать пять лет! Мало ли за это время чего случилось, а вот память сохранила о нем самое хорошее впечатление! Говорят, человек жив, пока о нем помнят, пока его вспоминают! Стало быть, и Рэм Петрович живой!»
Когда полуигрушечный поездок докатил до финиша, пассажиры из обоих вагончиков (больше их не было изначально!) шустро метнулись к автобусной остановке, обозначенной одиноким металлическим столбом с табличкой «А». Сей столб на краю пыльной площади напротив павильончика, считавшегося железнодорожным вокзалом, означал остановку автобуса.
Толпа пассажиров заранее заволновалась и стала перекатываться взад-вперёд по площади вслед небольшому автобусику по имени «Пазик», который никак не хотел останавливаться там, где висела табличка «А», а ёрзал то взад, то вперёд. Наконец, он замер и распахнул узенькие гармошечные двери, которые немедленно подверглись штурму обезумевших пассажиров.
– Держитесь за меня и пробивайтесь в автобус! – приказал тебе Рэм Петрович, уже перехвативший твой чемоданчик и буром устремившийся вперед.
– Нет! Я подожду следующего! Я так не смогу! – взмолилась ты, понимая, что никакие силы не помогут тебе преодолеть мощное сопротивление ополоумевшей толпы, чтобы попасть вовнутрь крохотного автобусика, раскачиваемого неимоверным напором жаждущих.
– Людмила, да не будет следующего! – закричал тебе Рэм Петрович. – Он последний!
– Тогда я в зале ожидания подожду! Сколько надо! – ты, уже готовилась расплакаться, думала: «Так хорошо, так красиво и романтично всё начиналось, и вот теперь творится что-то неописуемое! Что делать? Я не смогу попасть в автобус и не смогу здесь остаться на ночь! До города, наверное, далеко! И зала ожидания совсем нет!» – паниковала ты, моя бедняжка.
Какими-то неведомыми силами, в том числе, и со стороны пассажиров, оказавшихся по воле рока за тобой, тебя вдавили в переполненное чрево автобуса. После той поездки пришлось расстаться с зонтиком, безнадежно утратившим прежнюю форму, а южные персики и виноград, которые ты умудрилась сохранять три тысячи км, превратились в компотное месиво, хотя мне и оно понравилось!
Собственно говоря, именно об этом случае я вспомнил, представив возможные беды, которые обошли нас усилиями Рэма Петровича! И как бы всё сложилось, если бы его не оказалось в поезде? Если бы он не услышал твой разговор с любопытной девочкой? Если бы он не догадался, кто ты такая? Если, наконец, не проявил бы себя ответственным и порядочным мужчиной?
Но тогда всё обошлось, мы встретились и были счастливы, оказавшись, в объятиях друг друга. Но как же далеко остались те прекрасные наши годы и дни!
За день до твоего приезда я подыскал для нас пристанище. Совсем рядом от завода, в домике разговорчивой старушки. Помнишь, она тебя звала непривычно – Люся?
«Люся! Идем в огород бобики кушать!» Ты удивлялась, что это за бобики такие? Оказалось, обыкновенный горох! Но ведь прямо с грядки! Да еще вприкуску с местным диалектом!
Первую смену рабочего дня я проводил на территории завода. А ты встречала меня у проходной, опасаясь пропустить в пестром море работников, мощными потоками и мелкими струйками устремляющимися домой. И потом мы радовались, когда из всех распахнутых настежь окон разносилась одна и та же модная песенка, любимая тобой с тех пор: «…в свой вагон вошла она; улыбнулась из окна…»
Потом, взявшись за руки, мы неутомимо изучали город и его окрестности. Посетили дом-музей Чайковского, обошли по зеленому периметру огромный пруд, в котором (пикантная деталь биографии) композитор когда-то надумал утопиться. Видимо, больше нечем было ему заняться, дружно решили мы. Послонялись по большущему Дворцу культуры завода и даже забрели в тайгу, которая, самая настоящая, оказалась, как ни странно, не за тридевять земель, а неожиданно близко от завода. Мы даже не заметили, как в ней оказались! Красота какая, воздух, птичьи свисты, за деревьями таится неизвестность и пугающий простор! «А если медведи?» – пугалась ты.
И сразу, отбросив свойственную тебе на людях сдержанность, обалдев от впечатлений и безмятежности, ты со смехом носилась меж деревьев, специально притаптывала босоножками корявые шишки и пучки травы, допытывалась у меня, обнимая, почему всюду пахнет земляничным мылом? И не было предела звонким восторгам, когда с моей помощью ты, наконец, выяснила, что сильный и приятный запах исходит вовсе не от запрятанного где-то земляничного мыла, а от самой настоящей земляники. Пахучие красные ягодки, словно микроскопические фонарики, в изобилии прятались под резными листочками, плотно укрывавшими всю землю под деревьями. А ты, изящно приседая, весело собирала их в ладошку, пытаясь накормить и меня, потом носилась, где попало, безмерно ликовала и задорно иронизировала над своей же наивностью недотепистого городского жителя: «И почему здесь земляничным мылом пахнет?» И повторяла свой вопрос, и опять повторяла, смеясь над собой и радуясь, что и я смеюсь, но, как будто, не над тобой. «Ах! Ах! Как же здесь пахнет земляничным мылом!» – хохотала ты от счастья.
Нам было необыкновенно хорошо среди могучего лесного массива, неожиданного безлюдья вблизи города, позволяющего целоваться, не таясь, непередаваемого словами летнего букета запахов, мощно поскрипывающих деревьев, отзывающихся своими кронами на игру летнего ветерка, от земляники и безусловной красоты всего, что нас окружало!
Мы, конечно же, в этом мире почти нетронутой природы оставались не одни, но испытывали столько счастья, такой подъем и воодушевление, что не хотели никого ни видеть, ни встречать, чтобы не нарушать столь чудесное и желанное нам уединение!
Тогда ты уяснила для себя еще один вопрос, почему-то непонятный многим жителям больших городов: «Сашуль! Как же здесь хорошо! Всё, необходимое для жизни рядом! И работа, и дом, магазины и рынок, и кино, всякие кружки и секции, и пляж, и чудный дремучий лес… И ты рядом! Знаешь, мне надоело мучиться в большом городе, где транспорт вдоль и поперёк, где перебор чужих и безразличных людей, которые никогда не поздороваются даже на лестничной площадке, где на любую мелочь приходится бесполезно растрачивать свою жизнь – на ожидание автобуса, на переезд, на очереди за всем и вся! Кто-то привык, не замечает этого, бездумно приспосабливается, и даже не представляет, что возможна иная, спокойная и полноценная жизнь, без спешки и бессмысленных дерганий, а я нет! Не хо-чу! Не хо-чу! Теперь я поняла всю эту прелесть маленького уютного городка и не хочу отсюда уезжать!»
А когда, едва выйдя из тайги, мы уткнулись в крохотный магазинчик «Бакалея», в котором купили огромный бумажный пакет вкуснейшего бело-розового зефира, ты настолько развеселилась, что всю обратную дорогу мило кружилась впереди меня, счастливо смеялась и бесконечно повторяла своё: «Не хо-чу! Не хо-чу! Не хочу! Никуда отсюда не хочу!»
Усилиями Рэма Петровича мои товарищи размещались в местном медицинском училище, всё равно пустовавшем в летнее время. Среди них выделились те, кого не интересовал ни местный ресторанчик «Урал», ни сам городок, ни его малочисленные достопримечательности, ни даже пляж. Одни из них днем и ночью резались в карты, прекрасно обосновавшись на возвышенной сцене актового зала, чтобы не мешать тем, кто требовал тишины, другие, от скуки разглядывая документацию на стенах для абитуриентов медицинского училища, задумали повеселиться. Коль задумано – то и сделано!
В тот же день на стол председателя приемной комиссии легло несколько заявлений о приеме на учебу в это медицинское училище. Поскольку требуемых документов наши лихие абитуриенты предоставить по понятным причинам не смогли, то навесили лапшу, будто приехали из забытого богом села и нужные документы будут высланы им вослед.
Надо детально представить ту ситуацию, в которой вполне очевидная афера блестяще удалась. На свою беду, это училище никогда не испытывало избытка в желающих в нем обучаться. Потому настоящего конкурса никогда не было – его лишь изображали, но в итоге принимали всех, даже проваливших экзамены. К тому же обычно сюда поступали лишь девчата, а тут сразу столько долгожданных ребят! Разве этому можно было противостоять, разбивая вдребезги самые светлые надежды руководства училища?
Ещё бы! Ведь впереди замаячила прекрасная перспектива, делающая честь директору училища! Потому-то председатель приемной комиссии, скрепя сердце и в виде исключения, согласился допустить ребят к экзаменам. И ведь не пожалел, ибо результаты проверки вступительных работ по математике, химии и за сочинение ввергли руководство училища в панический восторг! Запахло триумфом! Все абитуриенты претендовали на звание гениев, если их сравнивать с теми, кто поступал сюда доселе!
Всё складывалось чудесно! Но кто-то неуёмный из приемной комиссии озаботился заметной солидностью наших абитуриентов, якобы едва окончивших десять, а то и всего восемь классов школы. Разобраться в остальном для полного разоблачения аферы оказалось несложно. Директор училища от возмущения потерял чувство юмора и не побоялся выставить себя на посмешище, поставив Рэма Петровича перед фактом, над которым наш Рэм потом давился от смеха, хотя и вынужден был заняться воспитанием без пяти минут выпускников прославленного многочисленными своими питомцами Казанского авиационного института.
Все эти и прочие новости о своей группе я узнавал уже на заводе, куда убегал от тебя к восьми утра, попутно переживая в одиночку наше общее с тобой счастье вплоть до самого конца смены.
Помнишь, как через двадцать дней, покидая Воткинск, мы получили прощальный привет из опустевшего без моих товарищей медицинского училища? Собственно, сам привет достался лишь тебе.
В выделенном для нас автобусике мы с тобой уселись впереди и рядом с Рэмом Петровичем. Ты с улыбкой оглянулась в ответ на чью-то руку, положенную тебе на плечо и… Сия костлявая рука, напугавшая тебя до слез, принадлежала тому самому скелету человека, который остался инвалидом в покинутом нашей шальной группой медицинском училище!
Рэм Петрович шутку нашего товарища, Валентина Широкова, оценил по достоинству. Он остановил автобус и приказал Валентину сбегать в училище, всего-то километр в одну сторону, чтобы водрузить на прежнее место утраченную скелетом конечность с соответствующими ситуации извинениями.
Вернувшись через десяток минут, Валентин доложил Рэму Петровичу о восстановлении справедливости в отношении пострадавшего, но нам тихонько поведал, как предложил ту костлявую руку без сердца продавщице мороженого (не бежать же, в самом деле, в такую даль!) Она шутку оценила лишь после того, как Валентин умчался с нами в сторону простенького воткинского вокзальчика.
Впереди нас ждала экзотическая узкоколейка, Ижевск и славный город Казань. На том счастливейший для нас медовый месяц в Воткинске и закончился.
