Агнес Хоуп
Гнев Тоурба
От лёгкого ветерка зашелестела листва оливы, растущей прямо под моим окном. Это старое дерево с широким бугристым стволом и искривленными ветвями уже давно не плодоносило, по преданиям его посадил предок мамы – первый из рода Дартуз, пришедший на эти земли во времена Великого переселения, поэтому эта олива почиталась и служила чем-то вроде алтаря в нашей семье. Под ветвями этого дерева родители обменялись брачными клятвами, под ними же меня нарекли Амалаизой.
И по этой же оливе Джая каждую ночь забирался ко мне в комнату после смерти мамы.
– Джая, – тяжело вздохнула я. Сердце сдавило от тревоги, предстоящий разговор с другом пугал до дрожи.
– Думаешь, я буду карабкаться к тебе через окно? – Я вздрогнула и резко развернулась. Джая стоял возле стола и разглядывал содержимое подноса. – Я воспользовался дверью, – он взял маленький кекс в сахарной глазури и взмахнул им. – Ты будешь его есть?
В горле пересохло, поэтому я лишь отрицательно покачала головой, кекс тут же отправился в рот друга.
Я попросила отца отменить запрет на вход в мою комнату для Джаи, потому что мне требовалась его помощь в подготовке к побегу, ведь сама я не могу покидать её пределы – будет плохо если кто-нибудь увидит меня. Но всё же его бесшумное проникновение стало для меня неожиданностью.
Сглотнув, чтобы смочить горло, я сцепила пальцы перед собой.
– Можешь съесть все, – я подбородком указала на оставшиеся на тарелке два пирожных. В детстве я всегда делилась десертом с Джаей, и его пристрастие к сладкому никуда не исчезло с возрастом, но он даже не взглянул на тарелку и поджал губы.
– Не надо меня задабривать, – буркнул он. – Что ты задумала? Выкладывай.
– Мне нужна твоя помощь, – начала я издалека. – Принеси все мои книги и карты со склада сюда. Ещё незаметно раздобудь пару седельных сумок. И захвати все кошели с деньгами.
Джая стремительно подошёл и остановился в шаге, мне пришлось задрать голову, чтобы смотреть ему в лицо.
– Кроме распоряжений, ты ничего не хочешь мне сказать?
– Я не распоряжаюсь, а прошу. Кроме тебя никто мне не поможет.
– Амала, – предупреждающе проговорил он, сверля меня взглядом. – Начни с главного. Начни с того, что должна была рассказать мне ещё до ночной поездки в Вошасу. Что пришло тебе в голову, когда ты якобы согласилась бежать в речные земли?
Горло спёрло, но я всё равно выдавила из себя осипшим голосом:
– Прости. Я боялась, что ты не поедешь со мной в город, если скажу правду.
Джая вдруг устало прикрыл глаза, поднял руку и, засунув большой палец под край фисы, потёр лоб под ней.
– Скажи зачем ехать в эту богами забытую крепость?
– Там меня будут искать в последнюю очередь.
– Даже если поддельное письмо старика сработает, там мы будем на виду у смотрителей, – Джая потёр шею под ухом, а я до боли закусила щёку изнутри. – Если за нами явятся, там некуда будет бежать. В Мёртвой долине за хребтом ничего нет кроме леса-убийцы.
– Каменный цветок, – тихо напомнила я об огромном городе его предков в центре долины.
Джая поморщился, будто я сказала несусветную глупость.
– Как долго мы там протянем? Среди каменных безжизненных руин. – Друг склонил голову на бок и нахмурился. – Только не говори, что ты действительно хочешь поехать туда только ради Каменного цветка?
– Это одна из причин, – я пожала плечами.
– Амала, сейчас не время для…
Я резко посмотрела ему в глаза, заставив его умолкнуть.
– А когда, Джая? Может подходящее время наступит, когда меня поймают и казнят?
– Этого не произойдёт, – стиснув зубы, процедил он. И его лицо выражало ярую готовность не допустить моей смерти, чего бы ему это не стоило.
– Я не знаю, найду ли там ответы, но я должна хотя бы попытаться. Поэтому я отправлюсь в Чёрное кольцо, даже если для меня это окажется ловушкой, – твёрдым голосом подвела я черту и развернулась, чтобы закрыть створки окна.
Позади послышался тяжёлый вздох.
– Как ты убедила господина отменить запрет?
Задёрнув штору, я обошла Джаю и сначала направилась к подносу на столе, но передумав, свернула к кровати. Прямо сейчас я была слишком взволнована, чтобы есть. Я села лицом к другу, подтянула колени к груди, уперевшись пятками в край матраса.
– Сказала ему правду, – ответила я, подняв взгляд на Джаю, который последовал за мной к кровати.
– Правду? – удивился он, приподняв одну бровь. – Ты сказала, что мы сбежим? И он… так просто принял это?
– Не так уж и просто, – не согласилась я, понимая, что если бы не моя угроза последовать на казнь вместе с ним, отец никогда бы не позволил мне так рисковать. – Я не оставила ему выбора, – пояснила я, не вдаваясь в подробности.
– Ты снова не договариваешь, – нахмурился Джая, затем подошёл ближе и присел на корточки, положив ладони на матрас по обе стороны от меня, его голубые глаза оказались напротив моих. – Хорошо, можешь не рассказывать как у тебя это получилось. Но я должен знать наверняка, что господин действительно позволит нам покинуть поместье. Потому что, ты знаешь, я не смогу, если он прикажет.
Я обхватила ноги руками, положила подбородок на колени и прикрыла глаза, не в силах выдерживать проницательный взгляд Джаи и собираясь с силами. Покинуть навсегда дом, где прожила всю жизнь, и оставить отца – это разрывало грудь и лишало лёгкие воздуха, но это всё что я могла сделать ради спасения единственного оставшегося у меня родителя. Как бы больно не было от расставания.
С Джаей же всё несколько иначе.
Наша связь с ним слишком глубокая, ставшая неотъемлемой частью меня самой. Мы не расставались ни на один день, со дня его появления в поместье он всегда был рядом, разделял со мной радости и горести. Наши души так крепко срослись, что я не могла представить себя без него. Не могла помыслить свою дальнейшую жизнь без Джаи рядом.
Я судорожно втянула воздух и открыла глаза.
Джая внимательно изучал моё лицо, слегка склонив голову на бок. Он понял, что что-то не так до того, как я заговорила осипшим голосом:
– Я покину поместье одна. – Он сощурился, рассматривая меня с подозрением, словно ожидая, что я вот-вот рассмеюсь и скажу что пошутила. Я поджала пальцы ног. – Джая, ты должен остаться здесь.
Его большие ладони медленно сгребли тонкое покрывало в кулаки.
– Ты… – он тряхнул головой, словно борясь с рвущимися наружу словами. – Что за бессмыслица?
– Так нужно, – прошептала я, словно эти два слова что-то могли объяснить.
– Нужно? Для кого, Амала? Для кого это нужно? – Я впервые видела Джаю таким растерянным, мои слова будто оглушили его. В груди заныло, и на краткий миг я засомневалась и не хотела продолжать, но должна это сделать ради него.
– Рядом со мной небезопасно. Только так ты не пострадаешь. И…
– Амала, – тихим, но твёрдым голосом оборвал меня он. – Я не хочу больше слушать эту чушь.
Джая резко поднялся на ноги и неловко отступил на пару шагов, не спуская с меня напряжённого взгляда. Я спустила ноги на пол и поднялась, потянувшись к Джае, но он шарахнулся от моей руки.
– Я подготовлю всё, что может нам потребоваться, – заявил он и устремился к двери.
– Джая, стой, – я поспешила за ним, но он быстро выскользнул в коридор. Прижавшись спиной к двери, я простонала и ощутимо приложилась затылком о дерево. Злость, негодование, возможно обвинения в предательстве – я готовилась к подобному, но никак не ожидала, что он даже не захочет меня слушать.
Два дня. Всего два дня.
Осталось так мало времени.
Как бы сложно не было, когда Джая снова вернётся, я непременно должна ему всё объяснить. Чего бы это не стоило, я заставлю его выслушать меня до конца.
Той ночью Джая так и не вернулся в мою комнату.
Сначала я ждала его, но усталость и неутихающий гул в голове сморили меня сном. Утром же не обнаружила в комнате ничего из того, о чём я его попросила. Весь день я провела в тревожном напряжении. Чтобы занять себя хоть чем-то, пересмотрела всю одежду и выбрала два самых подходящих для служительницы библиотеки простых и удобных платья. Хотя в Цитадели все служители вне зависимости от пола носили одинаковые серые бесформенные одеяния, за её пределами же они предпочитали не выделяться. Служительницы, как правило, одевались в скромные платья светлых оттенков. От штанов и рубашек придётся отказаться, но одну пару я всё равно скрутила и спрятала на дно вещевого мешка.
Разобравшись с гардеробом, я принялась осматривать комнату на наличие вещей, которые могли бы мне пригодиться в пути. В нижнем ящике комода я обнаружила свёрток с дневником Белиоза Раута, который припрятала накануне, я порадовалась мысли отвлечь себя его прочтением, но глаза зацепились за уголок лакированной чёрной шкатулки под ворохом сорочек.
Я не прикасалась к ней пять лет, с того дня как положила её туда. Взяв свёрток с дневником, я начала закрывать ящик, но остановилась. Мне не хотелось трогать шкатулку, но и оставлять было неправильно. Я осторожно извлекла шкатулку и приблизилась с ней к столу. Аккуратно поставив, я отошла на пару шагов, не отрывая от блестящей крышки взгляда.
– Я отдам тебя отцу, – произнесла полушёпотом и отвернулась, чтобы избавиться от навязчивого соблазна её открыть. Я знала, что внутри, но настойчивое желание взглянуть ещё раз боролось со страхом увидеть вновь.
Я забралась с ногами на софу и попыталась сосредоточиться на чтении дневника, но слова никак не хотели собираться в предложения, из-за чего мне приходилось перечитывать строки по несколько раз, а мысли то и дело обращались к чёрной шкатулке. После недолгой внутренней борьбы я всё же отложила дневник и вернулась к столу.
С затаённым дыханием я подняла крышку и взглянула на круглый серебряный медальон, украшенный камушками лазурного янтаря. Металл потемнел от времени, а затёртый от длительной носки кожаный шнурок почернел в некоторых местах. Я глубоко вдохнула, как перед нырянием под воду, и провела пальцем по неровному ребру медальона. Нащупала миниатюрную защелку и нажала на неё. Воздух вырвался из моего горла с вибрирующей хрипотцой. Внутри оказалось пусто.
Мама никогда не снимала этот медальон, даже когда носила платья с высоким воротником, она оставляла его под одеждой. В детстве я мало задумывалась о серебряном украшение на её шее, но позже поняла, что воспринимаю его как неотъемлемую часть мамы, как ту же родинку рядом с правым уголком её губ. Как то, с чем мама не может расстаться. Только когда я стала чуть постарше и родители начали покупать для меня первые драгоценности, я осознала, что непримечательный медальон мамы нечто большее, чем простое украшение. Однажды я спросила у неё, почему она никогда его не снимает. Мама загадочно улыбнулась и, прижав медальон к груди, ответила: «Частичка всего самого дорогого в моей жизни всегда у моего сердца». Хоть меня и раздирало любопытство, но тогда я не осмелилась попросить её показать, что же она хранила внутри. А после её смерти, я не могла даже смотреть на украшение. При взгляде на него я видела затухающую жизнь в родных карих глазах и окровавленную ладонь, протягивающую мне медальон. И вот спустя пять лет неутолённое любопытство перебороло страх болезненных воспоминаний, а внутри оказалось пусто.
Я вздохнула, смиряясь с мыслью, что возможно не так поняла маму и та «частичка самого дорогого» это сам медальон. Я не знала его происхождения, он выглядел старым и невзрачным, но может быть это подарок отца. И если так, то будет правильнее вернуть его ему.
Я опустила крышечку, но защелка не сработала. Надавила посильнее, щелчка, свидетельствовавшего о закрытии, так и не почувствовала. Взяв медальон в руки, я вновь раскрыла его, чтобы рассмотреть поближе, и тут заметила с внутренней стороны крышечки зазубренную пластинку, которая придавливала к серебряной стенке две маленькие пряди волос. Дрожащей рукой я оттянула зажим, он раскрылся и, щелкнув, остался в центре.
Пряди были стянуты чёрной шёлковой нитью. Я провела пальцем по тёмно-русым отцовским волосам, а затем осторожно взяла светло-русые с лёгкой золотинкой. Я узнала собственный цвет волос, но всё равно приложила прядь к кончику заплетённой косы, перекинутой через плечо. Естественно они немного отличались, мои волосы выгорели на солнце, а те, что хранились в медальоне, явно были срезаны, когда я была ребёнком. Но они точно принадлежали мне. Горло сжалось в спазме, а глаза защипало от собирающихся слёз. Я будто наяву ощутила тёплые мамины объятья и услышала её тихий шёпот: «Моя милая Иза».
– Прости меня, мама, – взмолилась я. – Прости, прости, прости…
Горькая тоска с разъедающей внутренности виной разрушили последние воздвигнутые мной оборонительные щиты, я больше не могла сдерживать рвущиеся наружу рыдания. Я всё ещё находилась в стенах родного дома, но уже чувствовала себя безумно одинокой. Я потеряла маму, теперь вынуждена расстаться с отцом и с Джаей. Я никогда больше их не увижу. До последнего своего вздоха я буду одна.
– Амала. – Тёплая ладонь друга убрала прилипшие волосы с моей щеки и нежно протёрла оставшуюся на коже соль. – Что с тобой? – тревожные вибрации в голосе Джаи всколыхнули в груди новый позыв разрыдаться, но я до боли стиснула зубы и поднялась с пола.
– Всё в порядке, – хрипло заверила я, друг пристально осмотрел меня с головы до ног, словно выискивал травмы и ранения.
– Что это? – Он приподнял мою руку. Я разжала пальцы, на ладони лежала прядь.
– Мои волосы, – ответила я, растянув губы в печальной улыбке. – Мама хранила их в своём медальоне.
Я заозиралась и нашла его лежащим на столе рядом со шкатулкой. Джая проследил за моим взглядом и по тому как расширились на миг его глаза, он вспомнил его.
– Тебе… снова больно? – осторожно спросил он, сосредоточив всё своё внимание на моём лице. Джая был тем, кто разделял все мои страдания после смерти мамы и видел все мои слёзы, он безусловно сразу понял, что произошло, но я не хотела взваливать на него свой срыв.
– Просто немного взгрустнула, – вновь выдавила улыбку и направилась к столу. Я открыла крышечку медальона, чтобы вернуть волосы на место, – Нужно чтобы ты передал эту шкатулку… – но увидела маленькую еле заметную прядку из светлых тонюсеньких волосков, – отцу.
Джая, уловив мою заминку, тут же оказался рядом и посмотрел на то, от чего я не могла оторвать взгляд.
– Отец сказал, что она прожила всего два дня после рождения. Ты думаешь, это её? – полушёпотом проговорила я, застыв на месте.
– Похоже на пушок новорожденного. – Друг согласно кивнул, я почувствовала его внимание на себе. Немного помедлив, я всё же вернула свою прядь в медальон и, закрыв, убрала в шкатулку.
– Передашь её отцу? – я протянула лакированный короб Джае, теперь ещё больше уверенная в своём решении.
– Хорошо, – он принял его, изучая моё лицо. – Я принёс всё о чём ты просила, – его подбородок дёрнулся в сторону, указывая на оставленные у входа две заполненные седельные сумки.
– Спасибо, – поблагодарила я, размышляя о том, что стоит выложить все книги, которые мне не понадобятся, ведь всё это мне придётся тащить на себе до Вошасы, где я куплю лошадь.
– Ещё что-то нужно? – Джая переступил с ноги на ногу, сместившись на полшага к двери с явным намерением уйти. Я быстро приблизилась к нему и обхватила его предплечье обеими руками.
– Да, закончить наш разговор.
Я почувствовала как напряглись его мышцы под кожей, он мог с лёгкостью стряхнуть мой захват, но не шелохнулся, лишь отвёл глаза.
– Не о чем разговаривать. Я пойду с тобой, – упрямо буркнул он.
– Пожалуйста, сначала выслушай меня до конца, – попросила я. Джая сжал губы, но не воспротивился. Я сглотнула тревожный ком и продолжила. – Ты не можешь пойти со мной не только потому, что для тебя это будет означать верную смерть. Хотя для меня твоя жизнь важнее всего остального. Ты не можешь пойти, потому что у служителей Цитадели не может быть фарухов.
Синева его глаз прожигала меня своим негодованием. Желваки заходили ходуном, пока он осмысливал мои слова.
– Я не могу заявиться в Чёрное кольцо вместе с тобой. Служители отрекаются от всего: от имени рода, от семьи, от владений, от всего мирского. Они призваны служить Центриону, Священному зверю. Им самим запрещено иметь в услужении даже слуг, не говоря уже о фарухах. Поэтому ты не можешь пойти.
– Я могу, – настойчиво процедил Джая, отметая все мои аргументы против. – Я останусь за пределами крепости, никто из смотрителей меня не увидит. Я дождусь тебя, а когда ты закончишь с… поиском ответов, мы отправимся вместе в речные земли.
Я изумлённо вскинула брови, не думала, что даже после услышанного он найдёт способ выкрутиться. Но неожиданно затея не показалась мне такой уж плохой. Что если нам действительно лучше поехать вместе? Джая сможет скрываться в Танцующем лесу у подножья горной гряды, пока я исследую Каменный цветок в Мёртвой долине за хребтом. А потом мы и правда могли бы отправиться в речные земли, и мне бы не пришлось расставаться с ним.
Я тряхнула головой, отгоняя эгоистичное желание. Как бы я не страшилась разлуки с Джаей и одиночества, я не могу рисковать его жизнью. У ноара Фурош в распоряжении все войска Паскума, побег с фарухом – наихудший вид оскорбления для высшего рода. За такое унижение советник достанет нас даже из-под земли, и тогда Джаю ожидает неминуемая смерть. Единственный способ сохранить его жизнь – это вынудить остаться в поместье.
– Нет, Джая, ты не пойдёшь со мной. Ты остаёшься, – как можно твёрже заявила я. Голос не дрогнул, но от растерянного взгляда друга в груди сдавило. Видимо, он уловил мою минутную заинтересованность в его плане и понадеялся, что я соглашусь.
– Каким образом ты заставишь меня остаться? – вдруг дерзко бросил Джая.
Видит всеведующий Тоурб я не хотела прибегать к этому.
– Не я заставлю.
Джая отшатнулся как от удара, и мне пришлось выпустить его руку. Он качнул головой, словно не верил в услышанное.
– Амала, ты забыла наши обещания друг другу? – Отчётливая болезненная нотка скрипнула в его словах.
Я зажмурилась, его укор достиг цели. Наше давнее обещание. Конечно я помнила о нём, но на другой чаше весов находилась жизнь Джаи. Даже если он будет ненавидеть меня, я не изменю своего решения.
– Прости, – проговорила я, открыв глаза.
Взгляд голубых глаз заметался по комнате, будто Джая оказался в ловушке и не мог найти выход. Моё сердце пронзила тысяча игл, смотреть на его загнанный и потерянный вид было невыносимо. Я потянулась к нему, Джая посмотрел на мою руку со странной смесью надежды и отчаянья, словно в ней было и его спасение, и его погибель.
– Ты обещала, что мы всегда будем вместе, – напомнил он потухшим голосом. Глаза защипало, я опустила руку, так и не коснувшись его, и впилась ногтями в ладони.
– Прости, Джая. В этот раз я не могу взять тебя с собой.
Глава 5
– Я знал, что ты не ушла бы не попрощавшись с мамой. – Я повернулась на голос отца. Сцепив руки за спиной, он медленно спустился по тропе с холма.
Небо уже начало светлеть, отмеряя последние часы перед рассветом, поэтому я смогла различить на лице родителя печальную улыбку. В сердце кольнула игла вины, что я хотела уйти не попрощавшись с ним. Отец остановился рядом со мной и посмотрел на склеп. За кованной дверью большого каменного строения с колоннами по углам покоились все поколения рода Дартуз, в том числе и мама. Некоторое время мы стояли молча, каждый погружённый в свои собственные мысли. Вокруг стояла тишина: ни утренней трели птиц, ни пения сверчков, ни всплеска воды от рыб в небольшом пруду позади. Словно весь мир замер вместе с нами. Я блуждала взглядом по серому камню склепа, кое-где заросшего плющом, и зацепившись им за высеченную над дверью надпись, первая прервала молчание:
– Что означает «и после смерти страж на посту»?
Отец прочистил горло.
– Предок твоей мамы, прибывший сюда во время Великого переселения, был верным стражем при Центрионе Вошасе. Илаита говорила, что даже будучи на смертном одре он не желал оставлять свой пост. Это дань уважения его беззаветной преданности своему долгу, – пояснил он и повернулся ко мне. – Тебе тоже следует уважать последнее желание твоей мамы.
Я напряглась и перевела взгляд на отца. На его протянутой ладони лежал мамин медальон. Я отрицательно качнула головой и уже раскрыла рот, чтобы сказать, что не имею право его брать, как отец нахмурился и продолжил:
– В последние мгновения своей жизни она отдала его тебе. Я тоже был рядом, если бы Илаита хотела передать его мне, то сделала бы это. Поэтому возьми медальон. Он принадлежит тебе. Таково последнее желание твоей мамы.
– Но внутри… – воспротивилась я, однако отец прервал.
– Амалаиза, – он протянул ладонь ближе ко мне, настойчиво призывая меня взять медальон.
Помедлив, я приняла украшение. Всё же хоть что-то от мамы останется со мной.
– И в твоей комнате я обнаружил вот это, – неожиданно продолжил отец и протянул во второй руке кинжал, который я оставила на столе перед тем как уйти. Я хотела вернуть его отцу через Джаю, но он больше не появлялся в моей комнате после нашего последнего разговора.
Я глянула за спину отца, но на тропе никого не было. Горечь подкатила к горлу, я не хотела покидать поместье, не попрощавшись с ним.
– Не стоило его оставлять. Он тоже принадлежит тебе, – проговорил отец. Задумавшись о Джае, я не сразу поняла о чём он. На краткий миг нотки порицания в его голосе я отнесла на счёт своего друга. – Возьми, – отец шагнул ко мне и вложил кинжал в мою свободную руку.
– Ты сказал, что это семейная реликвия, – я непонимающе уставилась на отца. Мне казалось, что когда он отчитывал меня за его исчезновение, он определённо хотел, чтобы кинжал остался в семье. Я же никогда не переступлю порог поместья вновь.
– Так и есть. Наследие, передаваемое из поколения в поколение, – согласился отец, загнув мои пальцы на ножнах, покрытых драгоценными камнями.
Я опустила взгляд на кинжал в руке.
– Но я…
– Ты дочь Индевера Сибоа и Илаиты Дартуз, – не терпящим возражения голосом отчеканил отец. – Ты наша дочь, Амалаиза.
В груди запекло, я прерывисто вздохнула, ощутив прилив всепоглощающей благодарности. Я шагнула к отцу и обняла его. В отличие от мягкой и доброй мамы, порой он был довольно строг со мной, часто наказывал и за мелкие проступки, но даже в этом я ощущала его заботу. Он собирался пожертвовать собой ради моего спасения, что это, если не истинная отеческая любовь.
– Спасибо, – прошептала я. Отец погладил мои волосы, заплетённые в косу.
– Мне тебя не переубедить? – услышала я тихий вопрос с хрипотцой.
– Со мной всё будет в порядке, – заверила я, пользуясь моментом, что он не видит выражение моего лица. Затем отстранилась и заглянула в его глаза. – Уже светает. Постарайся вернуться в дом незамеченным. Никто из слуг ничего не должен заподозрить.
– Не волнуйся. Я довольно часто навещаю твою маму, когда не спится по утрам. Никто ничего не заподозрит, даже если заметит.
Я кивнула отцу и посмотрела на склеп, мысленно прощаясь. Под молчаливым и печальным взглядом отца я пристегнула на пояс кинжал и просунула голову в кожаный шнурок, спрятав медальон за шиворот рубашки. Оглянулась на лежащие на земле седельные сумки, заполненные отобранными мной картами и книгами, там же лежал дневник Белиоза, между страниц которого я припрятала сложенную фарухскую карту, и вещевой мешок с минимальным набором необходимой одежды и вещей. Лоссы с продажи драгоценностей я пересыпала в кошели поменьше и распределила их между всей поклажи, спрятав в одежде и даже соорудив в футляре из-под карт двойное дно для этих нужд. Всё-таки путешествовать одной девушке небезопасно, на некоторых трактах можно нарваться на грабителей. Я намеревалась на ночь останавливаться в придорожных гостиницах, поэтому надеялась, что разбойники предпочитают заниматься своим ремеслом в темное время суток, а днём всё же главные тракты обычно оживлённые и обозы зажиточных торговцев охраняются фарухами.
– Что ж, мне пора, – вскинув взгляд на посветлевшее небо, я неловко улыбнулась отцу.
– Береги себя, Амалаиза. – Тревога пролегла глубокими морщинами между отцовских бровей.
– Обещаю, – выдохнула я. И это не было ложью, я собиралась отдалить объятья смерти насколько возможно, просто так я ей не дамся.
Перекидывая вещевой мешок через плечо, я косо поглядывала на тропу в надежде, что Джая всё же появится. Я очень надеялась поговорить с ним перед уходом, попытаться вымолить у него прощения за то, что оставляю его, но холм был всё так же пуст.
– Я не видел его с вечера, – заметив моё ожидание, поведал отец. – Он умолял меня отправить его с тобой, но я сделал всё так, как ты просила.
Спазм сжал горло, а в желудок будто упал камень. На крайний случай, если Джая заупрямится и вознамерится отправиться за мной, я попросила отца воспользоваться силой «имени» и приказом оставить его в поместье. Хоть я и пригрозила другу в последнем разговоре, но до последнего надеялась, что прибегать к этой мере не потребуется. Теперь я понимала причину его отсутствия, он должно быть ненавидит меня всей душой и не желает видеть.
Сдерживая порыв завыть как раненный зверь, я прикусила щеку изнутри, пока не ощутила металлический привкус во рту. Отвернувшись от отца, я повесила седельные сумки, скрепленные между собой широкими ремнями для удобства носки, на другое плечо и замерла на несколько мгновений, пытаясь собрать рассыпающиеся мысли и заглушить разъедающую сознание боль.
– Значит… он… не придёт, – заключила я и, полуобернувшись, добавила. – Мне пора.
Отец как-то рвано кивнул, поджав губы, и сцепил руки перед собой, чтобы скрыть дрожь в пальцах. Я медленно, под тяжестью поклажи, побрела вдоль берега пруда, огибая его в противоположном направлении от тропы, ведущей к дому. Я не позволяла себе оглядываться, пока не поднялась на холм за прудом.
В последний раз.
Я остановилась и развернулась.
Отец стоял перед склепом, провожая меня взглядом. Я посмотрела на тропу на противоположной стороне пруда, за вершиной холма в отдалении виднелась крыша дома. Но тут чуть в стороне я заметила тёмную фигуру. С такого расстояния я не могла рассмотреть лицо, видела лишь силуэт и белое пятно на голове.
Сердце встрепенулось и пустилось вскачь.
– Джая.
Я знала, что он смотрит на меня и его фарухское зрение способно различить мои губы.
– Прошу прости меня, – проговорила я, чётко произнося каждое слово. Мне почудилось, что его голова двинулась, но я не была уверена, что это не проделки моего отчаянного желания получить его прощение. Мне хотелось верить, что он кратко кивнул, а не склонил голову и не смотрел на меня с презрением исподлобья.
– Прощай, – прохрипела я, позволив горьким слезам свободно стекать по щекам.
***
– Ты одна? – Маленькая девочка лет восьми неожиданно возникла рядом и бесцеремонно уселась на скамью по другую сторону стола. Затем вскинула руку и потрясла ей, глядя мимо меня. – Бабушка! Сюда! Здесь свободно.
Я озадаченно оглянулась через плечо и сразу же приметила пожилую женщину, пробирающуюся к нам через переполненную таверну. Кажется, когда я прибыла в эту придорожную гостиницу, народу здесь было гораздо меньше. Я выбрала стол в углу и села спиной к остальной части просторного зала, чтобы постояльцы ненароком не запомнили лицо одиноко сидящей молодой девушки. Склонившись над круглым пирогом с олениной, погруженная в собственные мысли я не заметила, как таверна заполнилась людьми, что не осталось свободных мест.
– Ох милостивый Тоурб, простите. Это дитя не обучена манерам, – вдруг распереживалась подошедшая женщина. – Немедленно вставай и не беспокой молодую госпожу, – строго велела она девчонке.
– Но здесь же свободно, – та запротестовала, нахмурившись.
Один из мужчин за соседним столом оглянулся на нас и с прищуром осмотрел меня. Я не разобрала чего было больше в его взгляде: сомнения на счёт моей принадлежности к знатному роду или осуждения, что не пускаю за стол старушку с ребёнком. Я отвернулась и улыбнулась женщине, которая уже ухватила девочку за запястье и тянула прочь.
– Здесь и в самом деле свободно. Прошу, – я указала ладонью на лавку рядом с девочкой.
– Мы правда вас не потревожим?
– Нет. И я буду рада компании.
Несколько мгновений женщина колебалась, поглядывая то на меня, то на заполненный зал таверны, затем всё-таки опустилась на лавку рядом с девочкой.
– Благодарю, госпожа.
Я поморщилась от её обращения и скосилась на мужчин за соседним столом. Хоть никто и не смотрел на меня в этот раз, но я всё же обратилась к женщине:
– Я не госпожа, не нужно меня так звать.
Она вскинула белоснежно-седые брови будто не поняла просьбы, но затем просто согласно кивнула. Странно, что женщина использовала именно такое обращение, ведь в штанах, рубашке и невысоких сапогах я вряд ли походила на представительницу знатного рода. По крайней мере, я очень на это рассчитывала.
– Я Ману, а бабушку зовут Такесса, – вдруг представилась девочка. – А как тебя зовут?
Её вопрос ввёл меня в ступор. Называть своё настоящее имя мне нельзя, и я не была уверена, можно ли сообщать им вымышленное имя из сопроводительного письма. Вспомнив какое именно там указано, я ощутила неприятное покалывание на затылке и повела плечами, чтобы избавиться от неприятного ощущения.
– Не приставай с расспросами, – шикнула на внучку Такесса.
– А как же нам её называть, раз госпожой нельзя? – пробурчала Ману, ковыряя ноготком дерево столешницы.
– Зови меня… Рошана, – я протянула ладонь к девочке для рукопожатия. Она с подозрением сощурила глаза, но всё же легко сжала мои пальцы в ответ.
– Где же наша еда? – капризным голосом выдала она, тут же потеряв интерес к моей персоне. Ману привстала и вытянула шею, высматривая в зале подавальщицу.
– Эх непутёвая, сиди смирно. Скоро принесут. – Такесса нажала на плечо внучки и усадила на лавку.
– Не могу ждать. Я ничего не ела с самого утра. У меня уже желудок к позвоночнику прилип, – надув губы, девочка скрестила руки на груди.
– Можешь съесть кусочек моего пирога, – я придвинула тарелку поближе к Ману.
– Ох не стоит, го… Рошана. Она преувеличивает и может подождать, – воспротивилась предложению женщина, но у девчонки загорелись глаза. Она без стеснения ухватилась за край тарелки и притянула её ближе к себе со словами:
– Благодарю за еду.
– Ману, – охнула Такесса, округлив глаза. – Да как ты…
– Всё в порядке. Пускай ест, – я успокаивающе улыбнулась женщине, и та не стала спорить, лишь неодобрительно покачала головой, глядя на внучку.
Я с умилением наблюдала за уплетающей пирог девочкой. Судя по простой одежде и отсутствию манер, она редко сталкивалась с ноарами, что могло означать, что её семья не была на услужении у знатного рода. Кончик языка нестерпимо защипало от готовых с него сорваться вопросов, но я сдержалась. Чем меньше любопытствую, тем меньше ко мне проявляют ответный интерес – думала я, пока Ману не расправилась с куском и не обратила свой взор на меня.