Агнес Хоуп
Гнев Тоурба
В этот раз я просто обязана оказаться как можно ближе. Неизвестно, выпадет ли мне ещё шанс увидеть лики Центриона.
– Идём, – позвала я Джаю и, развернувшись, поспешила вслед за мужчиной, но через пару шагов услышала характерный кашель друга.
Я бросила на него взгляд через плечо, лицо Джаи выражало неприкрытое неодобрение. Голубые глаза метнулись к западу, где солнце уже опасно близко клонилось к высоким городским стенам внутреннего кольца. Его тревожило наше возвращение: я должна объявиться в поместье до заката, а если опоздаю, отец снова запрёт меня в комнате на несколько дней в качестве наказания, чего бы мне очень не хотелось, ведь уже завтра необходимо вернуться в Вошасу. Но я не остановилась и даже не замедлилась, лишь медленно моргнула, сообщая Джае, что помню об ограниченности нашего времени. Прежде чем я отвела взгляд, заметила как его брови озадаченно изогнулись.
Обещаю, Джая, я совсем чуть-чуть гляну на лики Центриона, и мы сразу же отправимся домой.
Ноги ускорились, неся меня вперёд, я ловко маневрировала в плотном потоке людей. По мере приближения к площади, мой пульс всё больше набирал темп, глухим набатом отдаваясь в голове, рубашка липла к спине, я то и дело вытирала вспотевшие ладони о штанины, перекладывая ножны с кинжалом из руки в руку.
Волнение почти осязаемо витало в воздухе, тихие воодушевлённые разговоры людей, радостный смех детей, раскрасневшиеся юные девушки, на ходу приглаживающие растрепавшиеся волосы. Нетерпеливое предвкушение и благоговейный трепет отражались на лицах горожан, но среди них выделялись безэмоциональные фарухи-рабы, вынужденно следующие за своими хозяевами на площадь. Как правило они возвышались над людьми из-за присущего им высокого роста, смуглая кожа и белые с чёрными нашивками “имён” фисы бросались в глаза. Некоторые из них несли на спинах плетённые короба, другие шли, низко опустив голову. В основном все они были мужчинами, но я успела заметить парочку фарухов-женщин. Одна из них особенно привлекла моё внимание. Почувствовав мой любопытный взгляд, она резко повернула голову и посмотрела на меня, её фиса низко намотана, скрывая её лоб и брови, на белой ткани не было вышивки с её “именем”.
Я впервые видела рабыню среди охранников ноаров.
Её молочно-голубые глаза сузились, внимательно, будто ощупывая, понаблюдали за мной какое-то время, затем переместились на следующего за мной Джаю. Её выражение лица никак не изменилось, она ни на миг не испугалась, её определённо никоем разом не волновало, что я представитель знатного рода. Любой другой раб никогда бы не посмел посмотреть ноа прямо в глаза.
Впереди охранницы шёл рослый мужчина, одного с ней роста. Они двигались по другой стороне улицы, почти вровень с нами, по дороге медленно двигалась двухместная коляска, то отставая, то набирая ход, поэтому у меня никак не получалось разглядеть лицо ноара, только его коротко стриженные светло-русые волосы и чёрный офицерский китель.
Видимо, определив, что мы не представляем для её хозяина никакой опасности, рабыня потеряла к нам интерес и отвернулась. Впереди показалась башня Цитадели, перед ней на площади в форме полукруга уже толпился народ, поэтому все мысли о необычной охраннице растворились в размышлениях, как пробраться поближе к Цитадели.
Торговая улица, как и все шестнадцать лучевых улиц, соединяющихся на площади, выходила к одной из двух боковых башен. Центральная башня Цитадели углом выступала вперёд к площади. А из неё треугольником нависал огромный балкон с низким каменным ограждением, именно на него выходил Центрион, чтобы предстать перед народом. Балкон ещё пустовал, и это порадовало, значит, у меня ещё оставалось время, чтобы пробраться поближе.
Впереди послышались недовольные возгласы пришедших на площадь раньше и не желающих пропускать вперёд новоприбывших, а многие, как и я, хотели во что бы то не стало протиснуться вперёд. Когда прямо передо мной двое мужчин сцепились в яростном споре, грозящем перерасти в мордобой, я ощутила лёгкое касание к локтю. Я оглянулась на Джаю, он отрицательно качнул головой:
– Давайте остановимся, ноа Амалаиза, – предостерёг он, использовав почтительное обращение: вокруг слишком много ушей. Я вытянула шею, пытаясь рассмотреть другой путь, но люди жались друг к другу, соприкасаясь плечами, и даже если мне удастся протиснуться, то существовала опасность оказаться сдавленной в толпе. Да и выбраться из плотного скопления людей будет непросто, а нам нужно будет уйти, не дожидаясь окончания явления ликов Священного Зверя Хугэ народу. И как бы мне не хотелось ещё продвинуться вперёд, Джая прав, дальше идти неразумно.
Я сдвинулась подальше от скандаливших мужчин, и устроилась рядом с невысокой седовласой женщиной. Она слегка повернула оказавшееся необычайно моложавым лицо в нашу сторону, скосила глаза на меня и на застывшего за моей спиной Джаи, затем торопливо отвела взгляд. Кажется, её не особо обрадовало наше соседство.
Как только на балконе показался мужчина в сером балахоне, подпоясанном чёрным кожаным поясом, собравшиеся на площади мгновенно затихли. Служитель Цитадели остановился в нескольких шагах от края и, спрятав руки в широких рукавах, повертел своей лысой головой, оглядываясь по сторонам, будто выискивая что-то на балконе. Следом показались ещё двое служителей, они вынесли резное деревянное кресло на высокой подставке и установили его у края выступающего угла балкона. Первый подал знак, и кресло немного отодвинули от края, затем он удовлетворительно кивнул, и все трое ушли.
Казалось, что толпа затаила дыхание в ожидании. Все лица вскинуты вверх, а взгляды устремлены на балкон. Женщина рядом шевельнулась, тряхнув головой, и скрестила руки на груди. Послышался тихий скрип открывающихся ворот Цитадели, перетёкший в изумлённые вздохи среди людей. Моё сердце зашлось в оглушительном набате, как только мои глаза различили среди вышедших стражников три фигуры со связанными руками. Мужчина, женщина-фарух и… ребёнок лет восьми. Их вывели на помост, установленный у стены Цитадели, и выстроили в ряд.
Я сжала пальцы, до боли впиваясь ногтями в кожу.
– Нет-нет, только не это.
Седовласая голова рядом дёрнулась в мою сторону, и только тогда я поняла, что произнесла это вслух. Но кажется никто больше не обратил внимания на мои слова, потому что в этот момент на балкон вышел Центрион Хугэ. Ничто больше не заботило окружающих, кроме худощавого высокого мужчины, облачённого в белые одежды – человеческий лик посланника Тоурба.
Он медленной походкой приблизился к креслу и, преодолев три ступени на подставке, опустился в него. Благодаря возвышению Центриона было видно с головы до самых ног. Чёрные волнистые волосы опускались до плеч, бледное лицо сохраняло выражение холодной отрешённости, длинные пальцы сжимали края подлокотников, а носок правой ноги, обутой в сандалию, время от времени постукивал по дереву подставки.
Внешне он выглядел как любой другой высокородный мужчина средних лет, и не было ничего выделяющегося ни в его лице, ни в его фигуре, и даже длинный белоснежный балахон, подпоясанный золотистым шнуром с кисточками на краях, никаким образом не подчёркивал его божественной сути, которую он собой являл. Если бы я встретила его, прогуливающимся по торговой улице, то не обратила бы внимания. Наверное так и должно быть, в книгах я видела изображение человеческого лика предыдущего Центриона Тоатэ, и там он тоже выглядит довольно скромно и обыкновенно. Но не смотря на это, знание, что мужчина, обводящий сейчас толпу взглядом тёмных глаз, являлся человеческой ипостасью Священного Зверя Хугэ, божьего посланника, вызывало благоговейный трепет.
Я переместила свёрток с дневником перед собой и, обхватив его руками, прижала к груди, камни на ножнах кололи кожу левой ладони. Но я позабыла о неприятном ощущении, как только открылись громоздкие двойные двери, расположенные сбоку от арочного прохода, откуда вышел человеческий лик Центриона. Оттуда в сопровождении служителя появился Священный зверь Хугэ.
Его размеры ошеломляли: макушка головы служителя не достигала даже уровня его глаз, огромные уши словно опахала раскачивались, а длинный, похожий на трубу нос цеплялся за тонкую палку в руке служителя, пока он, медленно переступая на своих столбоподобных ногах, выходил на балкон. На фоне его серой кожи выделялись только два белых изогнутых бивня, выступающих вперёд и вверх с обеих сторон от носа, и белые начертания на лбу, изображающие Духовную чашу – сосуд созидания Тоурба.
По преданиям, в небесном царстве чаша является вместилищем всех восьмидесяти восьми Священных Зверей, и видя размеры Хугэ мне трудно представить каких гигантских размеров должна она быть, чтобы вместить в себя всех его братьев. Хотя по рассказам отца и работников нашего поместья, заставших время Священного Зверя Тоатэ и видевших его, звериный лик предыдущего Центриона – ящер с длинным змееподобным туловищем и крыльями – заметно уступал в размерах нынешнего, но всё ещё имел немыслимое превосходство над всеми известными земными обитателями. Поэтому моего воображения не хватало, чтобы охватить масштабы Духовной чаши, где могло расположиться такое количество гигантов.
Широко распахнув глаза, я впитывала образы человеческого и звериного ликов Центриона Хугэ и не сразу заметила, что внизу на помосте рядом со связанной троицей появился высокий мужчина в чёрных шёлковых одеждах. Его грудь от плеч до широкого пояса украшал витиеватый узор, вышитый серебряной нитью, которая вторила густой седине в его коротко стриженных волосах. Слегка вздёрнутый подбородок, расправленные плечи, сцепленные за спиной руки, широко расставленные ноги – всё это подсказывало о принадлежности мужчины к знати. Возможно, он из одного из трёх высших родов, приближённых к Центриону.
Он медленно обвёл площадь взглядом, вскинул руку, не то в попытке привлечь внимание к себе, не то отдавая какой-то сигнал, потому что сразу после этого стражники приблизились сзади к троице со связанными руками. Вскинутая рука вновь вернулась за спину, мужчина шагнул вперёд и громко заговорил, почти выкрикивая. И хотя собравшиеся сохраняли оглушающую тишину, до меня его голос долетал негромким отзвуком, поэтому пришлось напрячь слух, чтобы не пропустить ни слова из его речи.
– Приветствую вас, жители и гости Вошасы. Глашатаи Центриона Хугэ воззвали к вам сегодня, оторвали от дел и забот, чтобы вы стали свидетелями праведного суда над Гелиосом из рода Муори.
Толпа оживилась, со всех сторон послышались удивленные вздохи и изумлённые возгласы. Я задержала дыхание и перевела взгляд на лицо Гелиоса. Блестящие от кожного сала волосы зачёсаны назад, подбородок покрывает неухоженная растительность, посеревшая кожа с кровоподтёками на скулах и в уголке рта, из одежды грязно-бежевого цвета холщовая рубаха, явно ему не по размеру, и чёрные штаны, в районе колен покрытые плотным слоем пыли, босые ноги. Ничто в его внешнем виде не указывало на представителя высшего рода.
Муори по влиятельности пожалуй уступали только семейству Фурош, и я не припоминаю, что бы когда-то на помосте оказывался кто-то из высокородных ноаров. Я слышала рассказы о принародно осуждённых и казнённых на площади ноарах из низших родов, но даже это было такой редкостью, что пересуды о них не утихали очень долго.
– Он совершил ужасное преступление, – продолжил мужчина в чёрном, он не обращал внимания на волнение среди собравшихся людей и взмахнул рукой в сторону связанной троицы. – Гелиос из рода Муори имел распутную связь с рабыней.
Со всех сторон послышалось бормотание, некоторые не сдержали гневных выкриков и проклятий.
Я сглотнула вязкую слюну и перевела взгляд на ссутулившуюся девушку, безумный взгляд которой метался по толпе перед ней. Казалось, она не осознавала, где находится и что происходит. Фисы на ней не было, бугристая кожа безобразного шрама, покрывающего всю её голову, блестела от пота. Веки вокруг правого глаза заплыли, оставив лишь узкую щель, на щеке возле уха кровоточили два длинных пореза. При каждом вздохе её разбитые губы приоткрывались, словно она намеревалась что-то сказать, но затем сразу же передумывала.
Я глянула на балкон, человеческий лик Центриона Хугэ безучастно поглядывал в толпу, а Священный зверь застыл позади него, все так же цепляясь за палку в руках служителя Цитадели. Невозможно понять, о чём в этот момент они размышляли, хотя правильнее сказать «он», ведь у обоих ликов Хугэ одно сознание на двоих. Все восемьдесят восемь Священных зверей Тоурба разумны, но когда один из них спускается в земное царство, то он создает себе человеческий лик, чтобы доносить людям свое слово. Но я еще ни разу не слышала голос Хугэ, два предыдущих раза, что я его видела, он лишь молчаливо присутствовал на Праведном суде. Хотя странно называть это собрание судом, ведь судьба стоящих на помосте уже решена, правильнее будет назвать это «публичной казнью», перед которой приговор озвучивает обвинитель.
– Этому грешнику удавалось скрывать своё отродье почти восемь лет, этим он лишь усугубил неотвратимое наказание, – мужчина глянул на Гелиоса, лицо обвинителя исказила гримаса отвращения. – Да настигнет кара…
В моих ушах зашумело, заглушив все его последующие слова. Я знала, что произойдёт дальше, и не хотела этого видеть. Нужно немедля уходить, но глаза против воли переместились на третьего узника.
Маленький мальчик, подгибающиеся и трясущиеся, худенькие словно веточки ножки и ручки, испуганные, молочно-голубые глаза в ореоле раскрасневшихся от слёз белков. И хотя из-за светлого цвета кожи, доставшегося ему от отца, его можно было бы принять за любого другого ребенка, но даже с моего места можно различить, что его черная шевелюра, длиной чуть ниже плеч, состоит из бархатистых отростков толщиной со стебель камыша, растущего на пруду в нашем поместье. И хотя подобный волосяной покров невозможно увидеть на голове фарухов-рабов, потому что еще в детстве они подвергаются жестокому ритуалу прижигания кожи головы, что лишает их волос на всю жизнь и они обязаны носить фису, одна из функций которой скрывать ужасные шрамы от чувствительных глаз хозяев, но нет сомнений – волосы этого ребенка достались ему от родителя-фаруха.
Кровосмешение – великий грех. Расплата за него неминуемая смерть.
Я слышала, что за совокупление с фарухами человек мог отделаться поркой плетью и клеймом позора, а раба почти всегда казнили. Но если результатом подобного грехопадения становилось зачатие и рождение ребёнка смешенной крови, то даже человека ничего не спасёт. Видимо, этот закон не могли обойти даже представители тройки высших родов.
Обвинитель что-то громко выкрикнул, и толпа вокруг меня одобрительно зашумела. Голова ребёнка повернулась в сторону матери, когда стражник схватил её за плечо и развернул лицом к мальчику. То же сделали с мужчиной.
– Нет, – выдохнула я, когда в руке стражника за спиной ребёнка сверкнуло лезвие кинжала. Я не могла дышать и думать, видя как тот приставил клинок к детскому горлу. Я яростно закачала головой и отшатнулась назад, уперевшись в грудь Джаи. Его руки легли на мои плечи и резко развернули меня к нему лицом, но было слишком поздно. Одно молниеносное движение стражника вспороло тонкую кожу несчастного мальчика и истошный материнский вой навсегда отпечатались в моём сознании. Мои глаза смотрели на грудь Джаи, но видели лишь кровь, хлынувшую из горла ребёнка.
– Вам лучше уйти, – вдруг раздался тихий женский голос рядом. Руки Джаи тут же исчезли с моих плеч и он слегка отдалился, насколько позволяло столпотворение вокруг. Я сглотнула подступившую к горлу горечь и осторожно, чтобы не видеть помост, покосилась на женщину. – Если не хотите стать следующими.
В её голосе как ни странно не было и намёка на угрозу, лишь предостережение. Она даже не смотрела на нас, лишь хмурила посеребренные сединой брови. Должно быть, до этого она заметила действия Джаи и приняла его заботу за нечто большее. Я испуганно осмотрела окружающих нас людей и с облегчением обнаружила, что никому нет никакого дела до нас, все они увлечённо наблюдали за продолжающейся казнью на помосте и одобрительно шумели. Меня замутило от отчётливого восторга окружающей толпы, и я поспешила воспользоваться советом женщины.
– Пойдём отсюда, – попросила я Джаю, заглядывая в его голубые глаза, с тревогой наблюдающие за мной. Он лишь кивнул, и прежде чем развернулся, чтобы протиснуться сквозь толпу, я заметила, как порывисто вздымается его грудь. Произошедшее на помосте ужаснуло его не меньше меня.
Пока мы пробирались прочь с площади, я ругала себя за глупую затею прийти сюда. Мне следовало догадаться, что Центрион являет свои лики не просто так. Ведь чаще всего его выход из Цитадели связан именно с публичными порками и казнями. Стоило догадаться, что сегодняшний день не исключение.
Когда мы выбрались на опустевшую улицу, ведущую к восточным воротам, а толпа осталась далеко позади, я окликнула Джаю, быстро шагающего впереди. Он совсем позабыл, что как фарух-раб должен следовать за хозяином, казалось, он стремился поскорее убраться из Вошасы, не замечая ничего вокруг. Я понимала и разделяла его желание, но всё же нам не стоило привлекать внимание даже редких горожан, по каким-то причинам не отправившихся на площадь.
После моего оклика Джая замедлился, и когда он поравнялся со мной, я тихо проговорила:
– Прости. Я не должна была туда ходить.
Джая покачал головой.
– Ты не виновата, Амала, – тихо выдохнул он. Из переулка навстречу нам вывернул грузный мужчина, и Джая сместился мне за спину.
Его слова не успокоили громыхающее в груди сердце и не смогли стереть ужасную картину, стоящую перед глазами. Мои кошмары пополнились ещё одним воспоминанием.
Как только мужчина остался позади, я оглянулась на Джаю. Он смотрел себе под ноги, и выглядел потерянным.
Количество его кошмаров тоже увеличилось.
И в этом только лишь моя вина.
Глава 2
Солнце только-только исчезло за горизонтом, когда мы въехали в ворота поместья. Двенадцатилетний сын конюха поспешил навстречу и, потупив глаза в землю, взял под уздцы наших лошадей.
– Привет, Марви! – спешившись, я подошла и потрепала его по голове: не могу отказать себе в удовольствие потрогать его мягкую кудрявую шевелюру.
– С возвращением, ноа Амала, – еле слышно просипел он, опустил голову ещё ниже, чтобы скрыть окрасивший щеки лёгкий румянец, и потянул лошадей за собой в сторону конюшни.
Я проследила за Марви и обернулась к Джае, наши взгляды встретились. Он всё ещё выглядел понурым, увиденное на площади преследовало нас весь путь от Вошасы до поместья. Когда мы выехали за пределы столицы, я попыталась заговорить с ним, чтобы отвлечь нас обоих от удручающих мыслей, но разговор не клеился, и большую часть дороги мы проехали в молчании. Чтобы не касаться темы увиденного на площади, я проглотила горечь очередных извинений. Сложила ладони перед собой и просительно улыбнулась.
– Ты можешь сказать, что задержался на конюшне? – Пусть опоздание вышло небольшим, но бывало отец наказывал меня и за меньшее. А мне никак нельзя его злить, ведь завтра снова предстояло ехать в столицу.
– Если господин поймает меня на лжи…, – Джая отрицательно качнул головой и, не договорив, оглянулся через плечо. Я проследила за его взглядом, и в этот момент из-за угла гостевой пристройки вывернула Рошана. Она направилась прямо к нам, её хмурое смуглое лицо не предвещало ничего хорошего.
– О нет, – шепнула я.
Год назад отец купил её для меня в надежде, что Рошана заменит Джаю рядом со мной, он считал, что девушка-фарух лучший компаньон для половозрелой дочери, но затея не увенчалась успехом. Поэтому отец оставил её при себе, и в отсутствии Джаи она выполняла его приказы и поручения. И её появление здесь определённо было одним из них.
– С возвращением, госпожа, – Рошана низко поклонилась, прежде чем перешла к главному. – Господин ожидает вас в кабинете.
– Прямо сейчас? – напряглась я. Обычно отцу было достаточно прихода к нему Джаи с докладом о нашем возвращении в поместье. А если я нарушала установленные им правила, то он дожидался совместного ужина и там отчитывал меня и назначал наказание. В кабинете отца я бывала крайне редко, недоброе предчувствие кольнуло затылок.
– Да, госпожа, незамедлительно.
Мы переглянулись с Джаей, он тоже выглядел озадаченным, но больше не мог противиться силе «имени». Марви уже завёл наших лошадей в конюшню, а это было решающим условием в формулировке отцовского приказа: «Как только лошадь, на которой ты приезжаешь в поместье, переступает порог конюшни, ты сразу же приходишь ко мне». Джая зашагал к западному входу в дом и оглянулся на меня, ожидая, что я последую за ним. Однако я не могла отправиться к отцу с зажатым под мышкой свертком с копией дневника Белиоза Раута. Отцу не стоило знать об истинных причинах моих поездок в столицу.
– Иди. Скажи, что я скоро приду, – велела я всё ещё стоящей передо мной Рошане.
На чердак склада, где я хранила все книги и карты, я уже не успевала, но можно припрятать сверток в доме по пути в кабинет. Однако Рошана не двинулась с места.
– В чём дело?
– Господин приказал сопроводить вас.
Видимо, отец воспользовался силой «имени», чтобы я не смогла её отослать. Что означало, Рошана не выпустит меня из виду, пока не выполнит приказ, а я не смогу незаметно спрятать книгу. От досады я тихо пробурчала себе под нос одно из хлёстких ругательств Вахина. Рошана стрельнула в меня пронзительным взглядом льдисто-голубых глаз, от которого мне стало не по себе. После отказа принять её в качестве личной рабыни, она постоянно так на меня смотрела. Я не понимала за что, но почти уверена, она презирает меня. Рошана вполне может доложить отцу, если попытаюсь спрятать книгу при ней. Что ж, выбора у меня нет.
– Ну раз так, тогда пошли. – Я взмахнула рукой, предлагая ей идти впереди, но она отступила, чтобы пропустить меня. Фарух-раб должен идти позади ноа – и хотя это условие не было одним из обязательных приказов кодекса, Рошана никогда не нарушала даже простых правил.
Я зашагала к дому, где Джая уже исчез за дверью. Надеюсь, отец не обратит внимания на свёрток, а если заметит – не будет заглядывать в него. Иначе вряд ли я смогу объяснить его содержимое.
Рошана следовала за мной, по спине прокатился неприятный озноб от ощущения её присутствия. Меня всегда восхищала поразительная способность фарухов передвигаться совершенно бесшумно, но сейчас казалось, что позади крадётся хищник, а я – преследуемая им жертва. Мне удавалось сохранять спокойный шаг лишь из-за уверенности, что Рошана не в состоянии нарушить один из главных приказов кодекса: не причинять никакого вреда людям.
С Джаей я никогда не чувствовала ничего подобного. Наверное, потому что мы выросли вместе и были близки почти как брат и сестра, а Рошана появилась в поместье лишь год назад и наши с ней отношения не заладились с самого первого дня.
В доме уже зажгли лампы, я с досадой глянула на лестницу, ведущую на второй этаж к моей комнате. Я переложила сверток под другую руку и поправила пристёгнутые к поясу ножны. Может возвращенный кинжал отвлечёт внимание отца.
С этой мыслью я толкнула дверь кабинета и застала Индевера Сибоа, стоящим у окна и смотрящим на сад в стремительно сгущающихся сумерках. Отец хмурился и нервно поджимал губы, погруженный в, очевидно, нерадостные размышления. Джая неподвижно стоял перед столом, в ожидании дальнейших распоряжений, и даже не шелохнулся после моего появления.
Сделав всего несколько шагов в глубь помещения, я остановилась и не спешила привлекать внимание. Рошана обогнула меня и заняла место рядом с Джаей.
Не оборачиваясь отец прочистил горло и отдал приказ:
– Бо, иди на южный холм и не возвращайся в поместье, пока не пересчитаешь все виноградины на всех кустах.
Я ошарашенно вытаращила глаза, Джая же не в силах сопротивляться силе «имени», данное ему хозяином, развернулся и зашагал к двери. Я протянула руку и ухватилась за нижний край его рубашки в попытке остановить от выполнения незаслуженного наказания.
– Амалаиза, пусть идёт, – твёрдым тоном добавил отец, обернувшись.
– Джая не виноват. Это по моей вине мы задержались в Вошасе, – взмолилась я, когда ткань выскользнула из пальцев, а друг уже перешагнул порог, бросив на меня короткий взгляд. – Не наказывай его. Отмени приказ.
Индевер лишь вздохнул и взглянул на оставшуюся Рошану.
– Кыр, ты иди к озеру в лодочный сарай и оставайся там до рассвета.
Сила «имени» направила Рошану к выходу вслед за Джаей, а я опешила от странных приказов отца.
– Что они сделали? – не скрывая возмущения, я потребовала объяснений и прошагала к столу. Индевер тяжело опустился в своё кресло и сцепил пальцы на столешнице перед собой. Его лицо побледнело и осунулось.
Что-то было не так. Тревога сдавила тисками грудь.
– Они должны быть как можно дальше отсюда, – заговорил он после недолгого молчания. Его серые глаза оторвались от бумаг на столе и со странной обречённостью посмотрели на меня. – Этот разговор не для их ушей.
– Ты отослал их, – выдохнула я изумлённо.
О чём же таком он хочет поговорить, что не должно достигнуть обострённого слуха фарухов? Я сглотнула вязкий ком в горле. Ничего хорошего предстоящий разговор не предвещал.
– Присядь, Амалаиза, – Индевер кивнул на одно из кресел перед столом.
– Что случилось? – нетерпеливо спросила я, не двинувшись с места.
Отец вздохнул, опустил взгляд на бумаги перед ним. Его сплетённые пальцы побелели, он сжимал губы и раскачивал головой, словно никак не мог подобрать слова. Я лишь раз видела его таким изнеможённым прежде – это было в день смерти мамы. В голове запульсировало от десятков вопросов и предположений, завертевшихся в тревожном вихре, сводя меня с ума.
– Я получил письмо с датой твоей помолвки, – вдруг произнёс он и вновь посмотрел на меня.
– Что? Помолвки? О чём ты говоришь? – я тряхнула головой, возможно не расслышала или не так поняла сказанное им.
– Поверь, Амалаиза, я пытался. Как только пришло первое письмо, я сразу же написал об отказе. Но советник не тот человек, который легко принимает отказы. – Отец обречённо вздохнул, словно признавая поражение.
– Я не понимаю, отец. О чём ты говоришь? – вновь повторила я и шагнула вплотную к столу.
– Когда тебе исполнилось шестнадцать, пришло первое письмо о помолвке. Я ответил отказом, но советник напомнил мне об обязательствах. Тогда я написал ему, что ты ещё юна и не готова вступать в брак. Он согласился отложить помолвку, и два года была тишина. В то время один из его сыновей женился, и я решил, что Дангатар нашёл другую партию своему сыну. Но год назад…
– Подожди, – я вскинула ладонь, останавливая рассказ отца. – Советник? Дангатар? Я правильно услышала? Ты говоришь о ноаре Дангатаре из рода Фурош?
– Да, я говорю о советнике Центриона Хугэ – Дангатаре Фурош, – отец кивнул и, поморщившись, потёр висок, словно даже упоминание этого имени причиняло ему головную боль.
– Но с чего ноар из высшего рода… – пробормотала я, всё ещё ничего не понимая.
– Между нашими семьями существует договоренность о браке, – пояснил Индевер.
– Договоренность о браке? – по слогам произнесла я, нервно хохотнув. Должно быть это какая-то изощрённая шутка.
– Это произошло ещё до твоего появления, – отец тяжело вздохнул, прежде чем продолжить. – Дартуз – род твоей мамы – с давних пор имел крепкие связи с тремя высшими родами. Дангатар лично заявился на нашу с Илаитой свадьбу и во время церемонии одаривания внезапно в качестве подарка предложил связать наши семьи путём брака. Тогда для меня это было сродни великой удаче, – Индевер невесело усмехнулся, – и я с великой радостью согласился. Другие гости из знатных семей стали свидетелями нашей договорённости. Как ты знаешь, неисполнение таких обязательств…
– Смывается лишь кровью, – тихо проговорила я. Ледяные пальцы страха заскользили вдоль позвоночника. – Почему ты не рассказывал об этом?
– Что бы изменилось, узнай ты раньше? Если быть честным, я и сам напрочь забыл об этой договорённости, пока не получил письмо от советника три года назад. Был момент, когда я хотел тебе рассказать, но тогда ты впервые за два года после гибели матери начала улыбаться, и я решил, что не имею права взваливать на тебя мою ответственность.
Отец потёр переносицу и поморщился. Мне стало не по себе при упоминании смерти мамы, я опустила глаза на свои руки, пальцы с силой вцепились в край столешницы. Вины отца в сложившейся ситуации не было, он лишь желал уберечь меня от новых переживаний, но почему же я чувствовала смесь отчаянья и обиды, словно он отнял у меня шанс попытаться спастись.
– У нас мало времени, – привлёк моё внимание отец. – Я должен успеть передать тебе все дела поместья и…
– Что? О чём ты? – перебила я, озадаченно уставившись на него.
– Я перепробовал всё, Амалаиза. Отказывал, убеждал, уговаривал, даже лгал. Советник ни за что не уступит. В последнем письме он уже не спрашивает моего согласия, а назначает дату помолвки, – Индевер выдвинул ящик стола и, достав оттуда скрученный лист бумаги, протянул его мне. Я осторожно, словно могла обжечься, взяла рулон и развернула. Размашистым, но аккуратным почерком в письме говорилось о визите младшего сына Хариндера Фурош в наше поместье в день летнего солнцестояния для проведения церемонии помолвки и настоятельная просьба подготовиться к его прибытию.
– Он прибудет не один. С ним будут трое сопровождающих из тех, кто ранее засвидетельствовал договорённость, – добавил отец, когда я подняла на него взгляд. – При них я откажусь от исполнения обязательства, тогда Дангатар более не сможет настаивать на этом браке.
Я выронила письмо, оно упало на стол поверх стопки бумаг, лишь едва прошуршало, скручиваясь в рулон.
– Ты не можешь этого сделать, – я замотала головой, желая очнуться от кошмара, в котором мой отец решил отправиться на праведный суд Центриона. Перед глазами замелькала картина сегодняшней казни ни в чем не повинного маленького мальчика, который расплатился жизнью за грех родителей. На краткий миг вместо ребёнка я увидела на помосте отца, истекающего кровью.
– Амалаиза, – Индевер поднялся из кресла и, протянув руку, в успокаивающем жесте коснулся ладонью моей щеки. – Я должен это сделать. Ничего другого не остаётся. Я ни за что не допущу, чтобы ты пострадала.
– Нет! – Я резко отступила и что-то с глухим звуком грохнулось у моих ног. – Я не позволю тебе жертвовать собой. Никто больше не умрёт из-за меня.
Глаза отца на миг широко распахнулись, когда он осознал значение моих слов.