Юрий Симоненко
Год 2077-й
Шаву Железный похоронил там же на месте, выкопав могилу имевшейся на велосипеде короткой сапёрной лопатой. Тела троих выродков просто оттащил в сторону от могилы товарища метров на двадцать и бросил, зверям на прокорм. Из вещей выродков Железный забрал только оружие – на удивление ухоженную СВД, похожую на «Калаш» потёртую «Сайгу» и видавшую виды вертикалку ТОЗ-34, годную, разве что, на обрез, а также патроны к ним.
Соорудив напоследок с помощью топорика и ножа простой деревянный крест, Железный воткнул крест в изголовье могилы, постоял минуту, неумело перекрестился и пошёл к велосипедам.
Закрепив поперёк багажника велосипед Шавы и трофейное оружие, Железный не спеша покатил к перекрёстку, где свернул сначала налево, к тайнику; забрал тетрадь, развернулся и поехал по знакомому маршруту.
В Новостепнянский Железный заезжать не стал. Хотя, если по-хорошему, надо было бы пристрелить оставшихся там бабу и двух растлённых папашей девок. Не потому, что растлённых, конечно, – тут девочек только пожалеть можно. Вот только девочки эти, как и их мать, были людоедами, а насчёт людоедов у искателей закон простой: людоеда убей. Но истреблять людоедских баб и детей Железному ещё не приходилось, и он не хотел начинать. Да, людоеды, да, мерзость, но без мужиков они и так долго не протянут, – сами помрут. А если и выживут, – прямая дорожка им в упыри; пускай сами ищут свою смерть. Главное, что снайпера того, Мыколу, Шава гранатой, всё же, достал. Не грохни его родной сынок, сам бы от ран сдох. Хотя… сам бы – вряд ли. Не сынок-дебил, так Железный бы его всё равно успокоил.
Вечер того же дня, одиннадцатью километрами юго-западнее хутора Новостепнянского, хутор Нардегин
О том, чтобы взять что-либо из трофеев себе, Железный и не помышлял. Это именно Шава, умирая, выписал выродку Мыколе путёвку на тот свет. То, что сынка его шлёпнул Железный, так с ним Железный не воевал, – много чести! А поскольку тот малолетка, то и бывшее при нём имущество следовало считать за имущество его отца.
Устроить схрон Железный решил в Нардегине. Учитывая назревавшие политические события, а именно – грядущую со дня на день войну между Содружеством и Рейхом, вряд ли кто-то скоро отправится в эти края, чтобы забрать всё это имущество и передать семье Шавы. Но вещи эти – и велосипед, и оружие – представляли по нынешним временам большую ценность. Сыновьям Шавы они ещё пригодятся.
Хутор, как и абсолютное большинство хуторов, деревень, посёлков, станиц и городов, был заброшен. Людей – хороших, порядочных людей, помнящих о том, что они люди, а не выродков, вроде Мыколы – на земле теперь мало, слишком мало. Люди живут обособленно, закрыто, берегут те слабенькие огоньки человеческого, что сумели сохранить их родители, пережившие Войну и последовавшую за ней ядерную зиму, а то, что вне, зовут Пустошью, потому что мир без человека пуст. Это уже не человеческий мир. Или пока не человеческий. В нём обитают редкие звери – четырёхлапые и двуногие, и стоят мёртвые города и посёлки – большие и малые кладбища архитектуры, технологий, средств производства, памятников культуры, предметов искусства и бездарного кича, самих людей их создавших, их былого величия и низости, их надежд. Пустошь – малоприятное и опасное место. Простому человеку, труженику, женщине, нежной девушке, да и задиристому юнцу здесь делать нечего. Им лучше быть с людьми, среди людей; не нужно им бродить среди могил и склепов, коими полвека назад стали города и веси страны, которая называлась Россией… да и других стран тоже. Нет больше стран. Есть только маленькие оазисы, вроде Свободного, Красного, Вольного, Махновки, или Варениковки, которую не стóит путать с той мёртвой станицей Варениковской на левом берегу Кубани, куда уже давно не заходят искатели, потому что искать там нечего. Мало интересного и много опасного в мире-кладбище, зарастающем лесами, где в ветвях деревьев не поют птицы. Потому и называют искатели свои походы в этот мёртвый мир, будь то короткая вылазка в близлежащий город, или многодневная экспедиция за сотню километров от дома – «выходами». Мир за границами обитаемых оазисов Содружества – это вне, снаружи, это такое место, о котором в средние века бы сказали: «здесь обитают львы», или: «здесь живут люди с пёсьими головами», а сегодня, причём абсолютно обоснованно, можно говорить: «здесь живут упыри и выродки».
Хутор Нардегин был мёртв и пуст. Его не бомбили, но волна от взрыва на Кущёвской авиабазе, до которой от Нардегина по прямой всего восемь километров, до него добралась, хотя и растеряла часть своей ударной силы в лесополосах, разделявших лежавшие между аэродромом и хутором поля. Большинство домов хýтора лишились стёкол, а часть – и крыш, но стены устояли. Сейчас поля заросли лесом, а ближе к воронке – кустарником, Нардегин же превратился в сплошные джунгли с шестью – три вдоль и три поперёк – лесными дорогами, вдоль которых то справа, то слева стояли одно- и двухэтажные дома.
Для схрона, а заодно и для ночлега, – солнце уже стремительно клонилось к горизонту, – Железный выбрал один из домов на улице Пионерской. «Надо же! – подумал он, заметив на заборе уцелевшую табличку с названием улицы. – Не успели небось переименовать в какую-нибудь „Белогвардейскую“…»
Отец рассказывал Александру о том, как в последнее десятилетие перед Войной власти страны, называвшейся Россией, взялись яростно переименовывать города, улицы, станции метро (где таковое имелось), «реставрировать» советские памятники (с помощью отбойных молотков и экскаваторов), а потом на их место ставить другие, с двухголовыми орлами, белоказаками, пособниками фашистских оккупантов и, конечно же, царями; причём самым почётным царём у российской власти был не «какой-нибудь» Иван Грозный – создатель государства российского, или «прорубатель евроокон» Пётр Великий он же Первый, или Николай I – «Брежнев» XIX века (при котором простому народу жилось получше, чем при его предшественниках), а палач, мракобес, подкаблучник и просиратель империи Николай II, в честь которого называли новые улицы и переименовывали старые; с Николаем, известным также как «Кровавый», «Тряпка» и «Мученик», по популярности у довоенных чиновников мог потягаться, разве что, первый российский президент Борис по фамилии Ельцин, которого отец Железного, родившийся в 2000-м, и правления Ельцина не заставший, но знавший со слов своего отца, называл не иначе как «Борькой алкашом». Улиц с названиями Ленина, Октябрьская, Карла Маркса или в честь советских государственных деятелей в России перед Большим Песцом не оставалось. А тут Пионерская…
Дом был одноэтажный, зато с крышей (двухэтажных коттеджей с целыми крышами Железный в хуторе не заметил). Окна, конечно же, как и во всех домах в Нардегине, отсутствовали, зато внутри было сухо и не воняло старьём, как в некоторых квартирах в городах, где уцелели окна и была заперта дверь. Иногда в таких квартирах искателям попадались мумии самоубийц или умерших от болезни людей. Здесь мумий не было, и даже костей.
Велосипед Шавы Железный спрятал в гараже рядом с домом, в котором обнаружил нетронутый временем легковой автомобиль, убитый электромагнитным импульсом и таки простоявший здесь пятьдесят восемь лет. Просто положил в багажник, частично разобрав и закидав найденными в гараже тряпками и всяким хламом. «Мосинку» Шавы и трофейную СВД, предварительно на скорую руку почистив и завернув в промасленные тряпки, положил на доски, перекинутые с балки на балку под крышей гаража, а «Сайгу» и ТОЗ, тоже кое-как почистив, засунул под заднее сиденье машины.
Когда он заканчивал со схроном, уже стемнело, и пришлось включить светодиод, так как в гараже и при свете дня было не особо светло, – открытая дверь да пара узких окошек давали мало света, а ворота Железный открывать не стал, чтобы не оставлять лишних следов.
В доме Железный нашёл кастрюлю и стеклянный графин, а за домом в одичалом саду – добротный каменный мангал. Разведя в мангале огонь, сначала заварил в кастрюле узвар из имевшихся у него в выходном мешке сушёных яблок, перелил в графин, а потом сварил пшённую кашу. Вместе с сухой лепёшкой, куском сала и головкой чеснока вышел сытный ужин.
Поел Железный там же, в саду, тщательно пережёвывая пищу, с горечью вспоминая события прошедшего дня. Не напорись они с Шавой на тех выродков, сейчас бы вместе сидели на базе в Кущёвке, жевали пшёнку с салом, потом выкурили бы по трубке крепкого самосада, потравили анекдоты и байки… а теперь… «Эх, Шава, Шава, хороший ты был мужик. Ни за хрен собачий сгинул из-за поганого выродка…» – в мыслях обращался к погибшему товарищу Железный.
Не любитель спиртного Железный помянул Шаву кружкой узвара и трубкой табака, собрал остатки снеди в выходной мешок и приторочил его к «коню педальному», которого загнал в дом, и там же раскатал спальник.
Шаву он обязательно помянет и чаркой, когда вернётся в Свободный и передаст в Комитет доклад Молотова. Железный всем расскажет о том, как Шава ушёл, забрав с собой троих выродков. Сыновья будут гордиться отцом.
Тремя часами ранее, в километре к западу от хутора Исаевский
– Ша-варш… Что это ещё за имя такое неславянское? – спросил, ни к кому не обращаясь, командир разъезда сержант Родослав, глядя на крест с грубо вырезанным именем на свежей могиле.
– Это армянское, кажется, – сказал капрал Доброгнев, второй чин в разъезде.
– Кровищи много, – отметил сержант, повернувшись к капралу. – Тут не один этот чурка лёг. Осмотрите лес!
Доброгнев сделал знак рукой стоявшим чуть в стороне Огневеду и Благояру, и те разошлись осматривать местность.
– Сержант, здесь следы! – через минуту сообщил Благояр. – Туда кого-то тащили… – рядовой указал рукой направление.
– Пойдём, посмотрим! – сказал Родослав Доброгневу. – Огневед! – окрикнул он отошедшего метров на пятнадцать в другую сторону рядового. – Что там у тебя?
– Пока ничего, сержант! – отозвался рядовой.
– Давай сюда!
– Есть!
Тела троих выродков нашли быстро, по следам крови. Волоча их, Железный не пытался скрыть следы и тела не прятал. Оттащил и бросил, без всякой эстетики, как попало.
– Пацану с косами больше всех досталось, – отметил Доброгнев, перевернув иссечённое осколками тело Васьки.
– У этого осколочных нет, – сообщил Благояр, перевернув труп Петьки на спину и раскинув руки и ноги в стороны. – Одиночным в грудь, навылет, точно в сердце.
– А эти двое – мутанты, – указал арбалетом на тела Мыколы и Петьки Родослав.
– И, похоже, родственники… – добавил Доброгнев, пошевелив носком ботинка сначала безмозглую голову Мыколы, а потом Петькину, так, чтобы лица обоих, и отца, и сына, смотрели вверх. – Глянь, командир, какое сходство!
Взрыв гранаты разъезд сержанта Родослава услышал за шесть километров. Они были в хуторе Красном и собирались двигаться к Цукеровой Балке и дальше – вдоль трассы М-4, к Ростову. Третий день их звено патрулировало Кущёвский район, пора было возвращаться в Новый Город, откуда утром им навстречу уже выехал сменный разъезд, – об этом им сообщили по рации. Они должны были встретить смену в Степнянском. Но грохнуло, и планы поменялись. Родослав доложил о взрыве в центр и получил приказ: установить точное место взрыва и выяснить обстоятельства.
Прошло две недели, как перестали поступать доклады со «Сварога», и командование Рейха всерьёз беспокоилось. Потому и усилили патрулирование на екатеринодарском направлении, куда «Сварог» отправился для выполнения какого-то секретного задания, подробностей которого никто в «Молнии» толком не знал. Десять конных разъездов теперь постоянно находились в южном секторе Диких земель, осматривали заброшенные хуторá и сёла, заодно отстреливая попадавшихся там дикарей. Дикарей сначала допрашивали касательно обстановки в районе, где те жили, а потом стреляли. Солдаты Рейха уже пару лет как перестали брать дикарей в плен и формировать из них партии для отправки в концентрационный трудовой лагерь, который теперь был под завязку заполнен всякими цыганами, таджиками и хачами. Дикарей просто истребляли, не давая им селиться близко к Ростову. Прежде ширина условной санитарной полосы не превышала двадцати пяти – тридцати километров от окраин города-призрака, дальше дикарей не трогали, а теперь вот взялись чистить и дальше. Причём именно в сторону Екатеринодара. На донецком и волгоградском направлениях число патрулей не увеличивали.
Сюда они приехали через Исаевский. На Т-образной развилке обнаружили следы от велосипедов, тянувшиеся с примыкавшей дороги на Тауруп справа и через сотню метров, на следующей Т-образной развилке, уводившие влево, к Таврическому. Место, где сидел в засаде Мыкола, и стреляные гильзы нашли сразу. Направление стрельбы было очевидным; оставалось только проехаться по дороге в сторону Таурупа и поискать следы крови, каковые быстро обнаружились. Там же, в семи метрах от дороги, в лесу, под полувековым дубом нашлась могила с крестом. Ствол дуба был заметно посечён осколками, а рядом с могилой виднелись обильные следы крови и кучка мозгов.
– Да, – произнёс Родослав, глядя на лица мертвецов, – родственники. Нужно найти их семейное гнёздышко и допросить оставшихся. Эти-то нам уже ничего не расскажут… – он развернулся и пошёл к дороге.
Кони на дороге тихо фыркали и перетаптывались, дожидаясь своих наездников. За конями присматривал ефрейтор Светояр, радист разъезда.
– Что там, командир? – спросил он Родослава, едва тот показался среди деревьев. – Нашли кого?
– Нашли, – ответил Родослав. – Троих, которые хача этого… – он кивнул в сторону могилы, – завалили. Разворачивай рацию!
Передав командиру и подошедшим товарищам поводья, радист принялся доставать из перемётных сумок провода, гарнитуру и 40-метровую лучевую антенну…
…Из центра приказали дождаться подкрепления в Таврическом, там же заночевать и с утра нагнать велосипедиста (в том, что это именно один велосипедист у Родослава сомнений не было, – следы это ясно подтверждали). Его, Родослава, разъезд должен был идти по следу, а второй, сержанта Велибора, двигаться параллельно и, по возможности, опередить чужака.
Часом спустя, разъезд, осмотрев заброшенное село Таврическое и проезжаясь по расположенному рядом Новостепнянскому хутору, обнаружил обжитой двор, где в доме прятались молодая баба и две девчонки. Причём одна из девчонок оказалась беременной. Осмотр двора и допрос бабы с детьми показал, что это были каннибалы, и что обнаруженные в лесу трое выродков представляли мужскую половину этой самой семейки; что девчонку тринадцати лет обрюхатил её родной отец, а его сынок был активным мужеложцем и использовал как девку порванного гранатой сопляка с косами; и что ушли они из дому «на охоту», чтобы пополнить мясом загадочных велосипедистов семейные запасы и разжиться их имуществом.
– А чем твой муж Мыкола вооружён? – спросил тогда Родослав дикарку, нарочито мягким тоном, от которого та подобралась, побледнела, видимо, сообразив, что лучше не врать этому плечистому, налысо обритому, с грозным знаком молнии на правом виске человеку в строгой серой одежде. – Как он собрался убивать этих чужаков?
– Так это… Винтовка у него есть, снайперская… эс-вэ-дэ называется… – отвечала напуганная баба. – Может это… борщика вам налить, ребятки дорогие?.. – («ребятки дорогие» никак не отреагировали на предложение) – А может это?.. – она положила руки себе на ляжки и повела вверх, приподнимая и без того короткий халатик.
– Нет, – отрезал Родослав.
– Может тогда, девчата мои вас приласкают? Машка, подойди сюда! – Машка подошла и принялась неумело строить бойцам глазки. Девчонка была в коротком мешковатом сарафане и босая.
– Нет, – снова отрезал Родослав.
– Чего же вы, ребятки от нас хотите? Мы вам всё честно рассказали… Мы люди простые… – глаза бабы стали наливаться слезами. Она уже поняла…
Обычно бойцы «Молнии» не чурались поиметь дикарских баб, коих за усердие даже отпускали на волю, а иногда и одаривали сухпайком в качестве благодарности за ласку, но этих, после увиденного (Родослав с Доброгневом спускались в ле́дник, и обнаружили там куски мяса, которые сразу определили как человечину), не захотел никто. О трупах в лесу дикаркам, конечно же, никто не рассказывал. Поэтому эта блядская троица, наверняка знавшая о нравах солдат Рейха (слухи в Диких землях распространяются на удивление быстро), похоже, и решила откупиться от них передком. Но не получилось. Всю троицу просто вывели во двор и расстреляли из арбалетов.
Из дома каннибалов взяли только один обрез да десяток патронов к нему, который по жребию достался Огневеду. Родослав от жребия отказался, – ему не хотелось владеть вещью, которая прежде принадлежала людоедам, да и был у него обрез, нарезной, из трёхлинейки Мосина.
Через час, когда уже начинало темнеть, прискакал Велибор со своими бойцами, и оба разъезда – все десять разведчиков – встали на постой в одном из более-менее сохранившихся домов в Таврическом.
Глава седьмая. Объект
8 июня 2077 года, бывшая Россия, Кубанская область, Новороссийский район, посёлок Верхнебаканский, вторая половина дня
– От оно как! – присвистнув, прокомментировал открывшийся с железнодорожного переезда вид Иван Кувалда. Осторожно почесав зудевшее плечо, – рана уже затянулась и теперь сильно чесалась, – Кувалда принялся заворачивать самокрутку.
Поросшая тонкими молодыми деревцами двухпутная железнодорожная линия здесь заканчивалась. Дальше, в направлении бывшей станции, метрах в двадцати от переезда, рельсы понемногу плавились, растекались и исчезали в гладком, слегка вогнутом к центру, поросшем мелкой густой травкой округлом поле, в центре которого – где когда-то стояло здание вокзала – голубым зеркалом блестело озеро.
Верхнебаканский давно уже не фонил. Пятьдесят восемь лет назад, когда по станции Тоннельная был нанесён удар, уровень радиации здесь был такой, что в первый месяц после удара желающему пройтись по посёлку лучше было сразу вставить в задницу урановый стержень и никуда не ходить. На месте, где была станция, образовалась воронка глубиной в полсотни и диаметром в полторы сотни метров, превратившаяся впоследствии в озеро. Стоявшие возле станции дома попросту сдуло взрывной волной вместе со скудным слоем грунта и оплавило обнажённый камень. Домá, что стояли подальше, повалило, но фундаменты остались, а те, что на дальних от станции окраинах – просто выгорели, остались одни чёрные от копоти стены. Корпуса цементных заводов устояли, и теперь стоят, только трубы посносило, – при Союзе крепко строили. Сейчас Верхнебаканский, как и большинство посёлков, станиц и деревень необъятной страны, что когда-то называлась Россией, представлял собой покрытый руинами участок Пустоши, и лишь округлое озеро свидетельствовало о том, что данный ПГТ не просто заброшен, а сподобился персонального точечного удара (ну, надо же было затруднить грядущим поколениям «русских варваров» доступ к удобному порту на Чёрном море; сам порт, а заодно и город, что вокруг порта, на всякий случай тоже разбомбили).
– Красиво… – добавил махновец Лёха Длинный. – Прям как по циркулю!
В отряде Кувалды было девять человек, – все опытные искатели. Пятеро из Свободного: сам командир, Витёк, Стас, Камрад и Сёрега Хмурый; и четверо из Махновки: Длинный, Коля Че и братья Ваган, он же Вагон, и Армен, прозванный Армяном. Ехали на «конях педальных» по трассе А-146 «Екатеринодар – Верхнебаканский», ближе к Верхнебаканскому заставленной убитыми электромагнитным импульсом ржавыми машинами. К переезду от трассы вела зигзагообразная, поросшая редкими кустами терновника дорога – начало улицы Улагáя (бывшей Ленина). За переездом дорога упиралась в невысокую бетонную террасу, по которой от несуществующей теперь станции Тоннельная к цемзаводу «Первомайский» тянулась железнодорожная ветка; вправо начиналась Заводская улица, а Улагáя резко сворачивала влево вдоль террасы и через сотню метров растворялась в травянистом поле. Там дальше до Войны был ещё один переезд, через те самые рельсы, что тянулись к цемзаводу, но теперь там было поле.
Им – туда, через поле, мимо озера, к порталам Большого новороссийского тоннеля.
– Отсюда, если что, добро можно будет возить по железке в Нижнюю Баканку, – практично заметил Вагон, осмотревшись по сторонам.
– Ага, вагонами! – подколол Вагона Че – известный балагур, прозванный так вовсе не за сходство с жившим в прошлом веке кубинским революционером аргентинской национальности, а за здоровенные оттопыренные в стороны округлые уши при маленьком лице, невеликом росте и субтильном телосложении. Внешностью, в свои тридцать два года, Коля Че – примерный семьянин, отец двоих девочек-погодок, восьми и семи лет – смахивал на хулиганистого пацана лет шестнадцати.
– А это видно будет, – серьёзно ответил Вагон. – Может и вагонами. – Потом подумал и добавил: – Хотя, нет, лучше не в Нижнюю, а в Жемчужный. Он небольшой, проще перекрыть, много более-менее целых домов, есть помещения под склады, «железка» рядом…
– Будем посмотреть… – Кувалда задумчиво потянул самокрутку.
– Угости табачком, командир! – К Кувалде подошёл, катя рядом горный велосипед с широкими толстыми колёсами, Лёха Длинный, бывший в отряде вторым после Кувалды и старшим над махновцами.
Кувалда протянул Длинному кисет с табаком. Тот взял кисет, достал из нагрудного кармана кителя старинную трубку и споро начинил.
– Бывал в тоннелях-то, Ваня? – раскурив трубку, поинтересовался Длинный.
– Бывал, – коротко ответил Кувалда.
Он не хотел сейчас, при Викторе, рассказывать о том, что бывал он в этих тоннелях пятнадцать лет назад, вместе с Андреем, лучшим своим другом, которого потерял на следующий день в Новороссийске…
Троица, даже не выродков, а совершенно мразотных упырей устроила им засаду в мёртвом городе. Причём третья мразь, кажется женского пола, пряталась дольше двух других и накинулась на Андрея, когда тот не ожидал. Андрей охаживал прикладом одного из упырей (второго в это время пинал Иван), когда обросшая колтунами и завёрнутая в рванину мразь подкралась сзади и воткнула ему в шею здоровенный ржавый гвоздь. Точно в артерию. Иван сломал шею «своему» упырю и бросился на помощь другу, но смертельно ранившая Андрея тварь успела сбежать. Перед смертью друг просил Ивана позаботиться о его жене и восьмилетнем сыне Вите. И Иван позаботился.
Так сложилось, что спустя два года Мария, мать Вити, стала его женой и через год родила ему дочь, а через два – сына. Витю Иван воспитал как своего, но всегда старался быть ему в первую очередь старшим другом и уже потом отчимом. Мальчик помнил родного отца и помнил, как отец относился к Ивану, поэтому отношения у маленького Вити с дядей Ваней с самого начала сложились удачно. Витя искренне уважал друга отца. Когда парню исполнилось семнадцать, и он решил пойти в искатели, Иван не стал его отговаривать, а взял в напарники и учил всему, что знал и умел сам. И теперь, после боя с фашистами, в котором парень отличился, совершив настоящий подвиг, и тем снискав признание и уважение среди опытных искателей, Иван испытывал чувство гордости. Ведь это он, Иван Кувалда, воспитал этого парня. Теперь, если завтра он словит «свою» пулю, ему не будет стыдно встретиться с Андреем по ту сторону…
– Там… – помедлив, произнёс Кувалда, – порталы завалены, но сверху есть вход…
Сооружение, названное когда-то Большим Новороссийским тоннелем, было вовсе не одним, как может показаться из названия, тоннелем, а двумя параллельными тоннелями с множеством сопутствующих сооружений. Более ста лет, со дня открытия в 1888 году, это был действительно один большой двухпутный тоннель, – большой не потому, что двухпутный, а потому что длинный, более полутора километров, – дальше, в сторону Новороссийска, есть ещё один, Малый, длиною в полкилометра, – но в 2009-м было закончено строительство второго тоннеля, однопутного, а к 2011-му старый двухпутный тоннель отремонтировали, гидроизолировали, укрепили и сделали тоже однопутным. Но название осталось прежним: Большой Новороссийский тоннель.
Летом 2019-го, когда один из восьми блоков индивидуального наведения американской баллистической ракеты Trident-2 D5 мощностью в 475 килотонн ударил по стоявшему в пятистах метрах от порталов тоннеля вокзалу станции Тоннельная, из левого тоннеля – того самого, который больше ста лет был единственным – почти вышел порожняк из Новороссийска. Несколько последних вагонов ещё были в тоннеле, когда локомотив и бóльшая часть состава испарились и в тоннель чудовищным прессом надавила взрывная волна. Двигавшиеся навстречу волне пустые полувагоны и хопперы мгновенно смялись, образовав в портале тоннеля железную «пробку». Неиспарившиеся шпалы и рельсы вместе с остатками земляного полотна волна грейдером подгребла к порталам, завалив оба. Когда Кувалда с отцом Виктора пришли сюда пятнадцать лет назад, левый тоннель был закупорен наглухо, а в правый можно было протиснуться, взобравшись по нагромождению шпал и оплавленных рельсов под округлую арку портала, но делать этого без необходимости не стоило, поскольку неизвестно, что там дальше в тоннеле, – залезешь, а там упыри, или дикие собаки, или змеиное гнездо… Не полезли. Тем более, что в тоннели можно было попробовать попасть с другой стороны. Но и с этой стороны вход – нормальный, человеческий, а не через железобетонное месиво – вскоре нашёлся…
– Там дырка впереди будет, осторожно… – сказал Кувалда, когда они поверху справа объехали озеро и завал и покатили по наклонной бетонной площадке вверх.
Метров через сто уклон стал круче, и искатели спешились.
– Вот… – Кувалда подошёл к квадратной дыре в бетоне примерно метр на метр. Вокруг дыры угадывались очертания стоявших здесь когда-то стен, торчали короткие обрывки арматуры; обломков стен вокруг видно не было, – взрывная волна попросту сдула накрывавший вертикальную шахту бетонный киоск и унесла прочь, как ветер картонную коробку. – Тут есть лестница, – он указал на торчавшие из бетонной стены скобы.
– Нержавейка! – отметил Витёк, заглянув в шахту. – Не поскупились строители…
– Не строители, Витёк, а олигархи и чиновники, которые на таких стройках деньги миллионами воровали, – сказал подошедший к краю шахты Стас – коренастый мордастый крепыш тридцати лет с огненно-рыжей бородой, в камуфляже и землистого цвета бандане. На груди у Стаса поверх самодельной разгрузки на ремне висела потёртая «Ксюха» – АКС-74У калибра 5,45 мм. – А строители, которые это всё строили, бывало хрен без соли жевали… мне дед рассказывал. Небось, по документам у них эта лестница как самолёт стоила.
– Стасик! – сзади к Стасу подошёл Че и положил ему руку на плечо. – А вступай-ка ты к нам, в славный колхоз имени Нестора Ивановича Махно!
– Не, Чебурашка, не могу.
– А чегой-то?
– А я марксист, – отшутился Стас.
– Тю! – осклабился Че. – Ты это, Стасик, на словах, умом – марксист, а сердцем ты точно наш, Стасик, анархист. Вступай в наш колхоз, а!
– Значит так, – заговорил Кувалда, не обращая внимания на агитацию Че. – «Коней педальных» прячем во-он под теми деревьями… – он показал рукой на заросли бука и кизила метрах в тридцати. – На фишке остаются Камрад и Армян. Смотрите, мужики, чтобы велики у нас не спиздили, и чтобы следом за нами никто не полез… – (Камрад с Армяном молча кивнули.) – Спускаемся по одному, со страховкой… Нержавейка не нержавейка, а отвалится скоба – вниз метров пятнадцать лететь… Я – первый, Стас и Хмурый – за мной, потом – Че, Вагон и Витя. Длинный – замыкающий. Камрад, Армян, страхуете Длинного. Внизу не шумим. Если придётся стрелять, боимся рикошетов. Всё. Готовность – пять минут.
По шахте искатели спустились в квадратное помещение, от которого в стороны отходили два узких коридора, ведущие к водоотводным сооружениям, и лестница вниз, ведущая в сбойку между тоннелями.
Никого – ни зверей, ни упырей они внизу не встретили, ни в правом тоннеле, где сквозь завал слабо пробивался дневной свет и посвистывал ветерок, ни в левом, выход из которого оказался наглухо забит смятыми в лепёшку вагонами.
В тоннеле – том самом, внутри которого, согласно информации из отбитого у фашистов ноутбука, находился вход на Объект – было прохладно, но не сыро; пахло цементом, застарелой смазкой и чем-то кислым. Семь светодиодных фонариков, закреплённых на цевьях автоматов, освещали тоннель тусклым холодным светом метров на сорок…
Когда после боя под Краснодаром в Свободном собрался Сход, главными вопросами повестки стали: во-первых, сами ростовские «гости», – кто они и что они; во-вторых, безопасность Содружества; и в-третьих, Объект. То, что рассказал искателям Алексей Волков, он же просто Волк – людоед и выродок, вызвало у Схода обоснованные опасения. Рабы, концлагеря, Рейх… – всё это звучало как упыриный бред. Волк вполне мог подкинуть искателям дезинформацию, вот только после Кувалда с Витьком подслушали разговор Волка с раненым командиром фашистов, из которого ясно следовало, что Волк не соврал. Допрос двоих пленных впоследствии также подтвердил информацию о том, что Новый Славянский Рейх – не выдумка. Столкновение с фашистами стоило Содружеству одиннадцати убитых непосредственно в бою, и ещё четверых умерших от ран в течение двух последующих дней; из тяжелораненых выжили двое, ещё семь человек, включая Кувалду и Деда Кондрата, были легкоранены. Сход собрался 27-го мая. Этот день стал первым днём, начиная с которого в Содружестве действовала новая, единая для всех союзных поселений структура – Комитет Безопасности. Задачи и обязанности Комитета прямо следовали из его названия. В Комитет вошли по два выбранных Сходом представителя от каждой общины, – всего шестнадцать человек. Комитет не был просто собранием уважаемых людей, и уж тем более не был бюрократической говорильней; все члены Комитета – это командиры отрядов и опытные искатели, умеющие не только держать в руках оружие, но и вести за собой других. Иван Кувалда и Андрей Молотов были членами Комитета от Свободного; Лёха Длинный и Вагон – от Махновки. Уже 28-го в Ростов-на-Дону выдвинулся разведотряд из десяти опытных искателей, возглавляемый товарищем Молотовым. Первые разведданные от Молотова Комитет получил уже через неделю. Всё, что сообщили искателям Волк и пленные фашисты, было правдой. Информацию из ноутбука удалось извлечь только на одиннадцатый день после Схода, – стало известно точное место расположения Объекта, и уже на следующий день отряд Кувалды выдвинулся к Новороссийску.
…Нужная ниша, отмеченная на имевшейся у Кувалды схеме тоннеля, начерченной от руки на двойном тетрадном листке в клеточку, нашлась там, где ей и полагалось быть, через 680 метров от заваленного портала (благо, сбойка, через которую искатели попали в тоннель, как и другие сбойки, камеры, дренажные штольни и ниши, была отмечена на схеме, и сориентироваться на месте от точки входа не составило труда). Ниша – аркообразное углубление в бетонной стене тоннеля – имела одно отличие от других таких же ниш: задняя стенка этой ниши была из металла.
