…След, по которому Волк вычислил беглого фашиста, шедший первым Кувалда заметил сразу. Отправив Молотова с Хмурым в обход дома, он с Витьком прошёл во двор и по тем же следам, что и Волк, быстро определил нужный подъезд…
…Медленно, стараясь ступать как можно тише, выставив перед собой лук с натянутой тетивой, Волк поднимался вверх по лестнице, этаж за этажом. В полумраке подъезда, среди почерневших, покрытых трещинами стен, Волк чувствовал своего врага, чувствовал его дыхание, его запах. Оставленные врагом на перилах капли крови тоже пахли.
«Сейчас поквитаемся, Яросвет… Сейчас поквитаемся… – мысленно обращался он к тому, кого поклялся найти и убить три месяца назад, когда изнывал от жажды, избитый и униженный, примотанный проволокой к холодному бетонному столбу. —Поквитаемся…»
С каждым новым шагом, приближавшим его к врагу, усталость отступала, Волк ощущал прилив сил. Стрела с острым железным наконечником стала частью его, продолжением его руки, его мысли, стала средоточием его обиды и гнева. Каждую секунду, каждый миг Волк был готов выстрелить во врага. И вот, на площадке между четвёртым и пятым этажами Волк настиг его…
…Сказать, что Волк был разочарован увиденным, значит – ничего не сказать. Перед ним на полу, опершись спиной о приёмник мусоропровода, с поникшей головой сидел Яросвет. Глаза чуть приоткрыты, но никакой заметной реакции на появление Волка; вся левая сторона кителя пропитана кровью; раненая рука выпросталась из служившего подвязкой автоматного ремня и безвольно лежала на грязном бетонном полу, правая – на животе, в руке был пистолет, который Яросвет, бывший, по-видимому, без сознания, так и не выпустил.
Волк ожидал чего угодно: ловушек, сопротивления, новой погони… Но перед ним был раненый человек, и без его, Волка, помощи обречённый умереть от потери крови в самое ближайшее время.
– Вот с-сука, чтоб тебя… – произнёс Волк с досадой. – Шёл за тобой, падлой, чтобы ёбнуть своими руками, а ты, козёл лысый, решил сам помереть!..
Как оказалось, Яросвет был в сознании и всё слышал. Он медленно, с очевидным усилием, поднял голову и посмотрел на Волка:
– Что же ты?.. Стреляй, людоед, пока есть такая возможность!.. – медленно проговорил слабым голосом раненый. – Ты ведь Волк, да? Во-олк, людое-ед… кх-кх, кан-ни-ба-ал… – губы Яросвета скривились в презрительной улыбке.
Прозвучавшие в тишине мёртвого дома слова были как пощечина, как унизительный удар плетью. Волку показалось, что даже стены, услышав эти слова, постарались эхом передать их вниз, на мёртвую улицу, стенам соседних домов. Чтобы каждый, кто способен понять эти слова, услышал, узнал – кто он такой, Волк – каннибал.
– Заткни ебало! – тихо прорычал Волк. – Ты, тварь фашистская, хоть и не жрёшь никого, зато сколько рабов у тебя, а?! Сколько?!
Волк был каннибалом. Он ел людей и считал это правильным, считал, что это справедливо, что побеждает сильнейший и, что слабый не должен иметь права на жизнь. Слабый должен стать добычей сильного – закон джунглей – закон Диких земель. В ставропольской общине, где вырос Алексей Волков, человечинкой всегда баловались, с самой Войны. Не так, чтобы совсем в открытую, – неприличным это считалось, в открытую. Но, если выпадал случай, никто и не отказывался.
– Что скажешь, Хуесвет, или как там тебя? Ты, когда на станцию ко мне пришёл и перемочил моих людей, видел там рабов? Видел, пидор лысый?! – резко выкрикнул Волк. – А я в Ростов специально ходил, посмотреть, как вы там живёте… Хорошо живёте, суки… Целые бараки невольников там у вас. И ладно бы вы их жрали, как я… Человека раз съел, и нет его. Так вы их медленно по кускам жуёте, изо дня в день, из года в год, пока не загнутся от работы на вас, пидорасов! Чем ты лучше меня?!
– Рабов? – тяжело усмехнулся Яросвет. – А кто они, эти рабы? Дикари, каннибалы… всякая мразь, населившая русскую землю… и ты – один из них, Волк…
– Заткнись, тварь!
– Ха-ха… Это я тварь? – засмеялся через силу Яросвет. – Это ты тварь, Волк, и твои нелюди, которые Малюту сожрали… – Грудной кашель на минуту сотряс его лихорадочной судорогой.
Прокашлявшись и сплюнув на пол, он продолжил:
– А ты, Волк, скажи честно, бойца моего, Малюту, тоже ведь жрал, а?
Яросвет продолжал сжимать в руке пистолет, на который Волк уже не обращал внимания. Но заряженный лук в руках Волка всё ещё был направлен на Яросвета.
– Ну, с-сука… – прорычал Волк и быстро шагнул к раненому.
Волк попытался пнуть Яросвета ногой. В этот момент он отвёл лук в сторону и для Яросвета этого оказалось достаточно…
Волк был неглупым человеком. Он был людоедом, подлецом и отморозком, но вместе с тем и интеллектуалом, и немножко актёром; был опытным охотником и следопытом, но не был солдатом. А Яросвет был. И это отличие между Волком и Яросветом оказалось для Волка роковым. Первой ошибкой, которую допустил Волк, стало то, что он сразу не убил Яросвета. Второй – что не разоружил его. Третьей – что позволил себя спровоцировать, потеряв самообладание и бдительность. Результатом этих ошибок, усугублявших одна другую, стало произошедшее в следующую секунду.
…Мгновение, и ствол пистолета в руке вялого и беспомощного Яросвета оказался направлен в низ живота Волка, который уже занёс для удара ногу, но ударить не успел…
Выстрел.
…Левой, раненой рукой Яросвет отбил удар ноги разъярённого людоеда и летевшая ему в лицо нога вяло ударила о трубу мусоропровода. Яросвет нажал ещё раз на спуск – снова выстрел – и ещё… Вторая пуля вошла Волку в грудь, третья – в шею. Волк завалился назад, на ступени, уже мёртвый. Тело его сползло на несколько ступеней вниз и замерло.
– Ствол опусти, – приказал уже знакомый Яросвету голос.
Говоря с Волком, Яросвет не заметил, как на площадке этажом ниже появились люди.
По лестнице поднимались двое: могучий рыжебородый мужик с перевязанной серым застиранным бинтом головой, – тот самый, который полчаса назад уже предлагал Яросвету разоружиться, – и молодой парень лет чуть старше двадцати, рослый, худощавый, но явно нехилый.
– Клади ствол, не дури. А то завалю, – добавил Кувалда. Пистолет в его руке смотрел точно в лицо Яросвета. Это был не вынашивавший месяцами горькую обиду людоед-интеллигент, а матёрый воин. Этому убить – что два пальца обоссать.
Яросвет подчинился, отбросил пистолет в сторону.
– Вот и молодец, – одобрительно сказал Кувалда. – Витя, перевязать его есть чем?
– Есть. Сейчас… – Витёк опустил автомат и, скинув рюкзак на ступени, полез внутрь.
В этот момент, уже смирившийся с неизбежностью своей скорой смерти Дмитрий-Яросвет понял, что судьба даёт ему шанс, – местным он был нужен живой, а не мёртвый.
– Что, – спросил раненого Кувалда, разгадавший ход мыслей пленника, – не ожидал? Мы тебе не выродки, как этот… – он кивнул назад, в сторону лежавшего на ступенях Волка. – Да слышали мы ваш задушевный разговор, слышали… За него спросу с тебя не будет. Спрос будет за других, за наших товарищей. – Лицо Кувалды посуровело.
– Эй! У вас там все живы? – раздался снизу голос Молотова.
– Почти, – ответил Витёк, доставая из рюкзака флакон с самогоном и ещё один ППИ-1, последний. – Поднимайтесь сюда, тут помочь надо!
– Вить, глянь, чего это с ним? – сказал Кувалда. – Кажись, отъезжает фашист…
В глазах у Дмитрия-Яросвета стало быстро темнеть. Когда снизу поднялись ещё двое местных, все они, и рыжебородый, и тот, кого рыжебородый называл Витей, стали странно похожи между собой, как бывают похожи тени на стенах домов вблизи от эпицентров. Тени что-то говорили, похлопывали его по щекам, – он не мог разобрать слов. Наступала темнота, и звуки тонули в чёрном холодном снеге, стремительно заполнявшем всё вокруг; оставались только чёрные немые тени и снег… но и тени вскоре исчезли, – чёрный снег поглотил их. Вокруг Дмитрия более ничего не было, ничего не осталось, – один только чёрный снег кружил в немой тишине. Кружил, кружил, потом стал замедляться и через противоестественно долгий миг остановился, замер, – это остановилось время – его, Дмитрия, время.
20 сентября 2019 года, бывшая Украина, Киев, улица Андрея Мельника, 6, утро
Наручные часы показывали: 9:52 – это означало, что прямо сейчас планета повернута к солнцу восточным полушарием, что солнце над уже бывшей Украиной прямо сейчас поднимается к зениту, часы не обманывали. За окном должно было быть светло. Но снаружи стояла ночь. Третью неделю. И падал снег. Чёрный снег.
На Киев не упало ни одной бомбы. Как и на Украину, насколько знал предатель Родины Андрей Беленко, сидевший в кресле у окна в холодной квартире, в которую его поселил ровно месяц назад куратор. И, тем не менее, государство Украина – вот же ирония истории! – уже сейчас, без всяких атомных бомб, можно было с уверенностью считать бывшим. По крайней мере то, что происходило сейчас на улицах Киева, ясно свидетельствовало о том.
Грабежи, убийства, поджоги, полное отсутствие каких-либо признаков порядка и законности. Полиция, армия, городские службы никак себя не проявляли. Городом в открытую правили банды вооружённых, преимущественно автоматическим оружием, людей в тулупах и военных бушлатах. Будучи сам – пусть теперь уже в прошлом – офицером, Беленко ясно видел, что большинство этих людей – вчерашние полицейские и военные. Банды были разношёрстные. Одни – трезвые, другие – пьяные, третьи – с жовто-блакитными флагами, четвёртые – с флагами ЕС, пятые – вообще со свастиками. Единовременно в городе действовали то ли четыре, то ли пять «майданов», боевики которых то и дело выясняли меж собой – кто из них свидомее и незалежнее.
Первые две недели Беленко выходил в город и осторожно собирал информацию, избегая контактировать с группами людей численностью более двух. Он вооружился, сделал запасы еды, лекарств, патронов, тёплой одежды и других полезных для выживания вещей, навроде туристических газовых обогревателей и сухого горючего. Нужно было переждать какое-то время, пока бушевавшая в городе гражданская война утихнет. А она непременно утихнет, в этом Беленко не сомневался. Замёрзнет.
Температура опускалась всё ниже с каждым днём. Прошлой ночью было -15°.
Куратор забыл о нём уже через неделю. Пока было электричество и работал Интернет, он, куратор, писал Беленко в соцсетях и дважды приезжал, но потом пропал со связи. Последние два дня перед отключением электричества куратор перестал появляться в Сети; телефон его сначала не отвечал, а потом и вовсе стал «вне зоны». О Беленко забыли.
Из Киева нужно было уходить. В сельскую местность. Но своевременно. Сейчас, пока снаружи всё ещё много голодных и злых людей, способных убить просто за недостаточное, по их мнению, владение укрáинской мóвой, не говоря уже о владении честно награбленным Беленко добром из магазина «Мисливець-риболов-турист», а также съестными припасами в большом количестве, лучше сидеть тихо и не отсвечивать. А потом, позже, он найдёт подходящую машину (желательно джип), погрузит в неё добытое имущество и отправится в какую-нибудь тихонькую деревеньку. Ядерная зима и ночь когда-нибудь закончатся, и на земле прожить будет можно.
Сидя в кресле у окна в холодной квартире, укрывшись несколькими одеялами, попивая горячий чай, предатель Родины Андрей Беленко строил планы на будущее. Он был намерен выжить в новом мире. Мире без России и Украины.
24 августа 2030 года, бывшая Украина, Винница, пересечение улиц Ивана Павленко и Романа Шухевича, вечер
Город был пуст. Масштабных разрушений здесь не было, как и в других городах этой бывшей страны. Следы пожаров – да, сгоревшие машины, пни от городских деревьев, на которых местами выросли новые деревья, разбитые окна и витрины, оборванные провода, перевёрнутые автобусы – всё это было. Следы отгремевшей гражданской войны, следы страшного голода и холода, скелеты и мумии в домах. Но не было фонящих воронок, не было сметённых взрывными волнами городских кварталов, не было жутких теней на стенах домов. Украину не бомбили, – кому нужна Украина! – она сама загнулась, сама устранилась с политической карты мира. Как и прочие мелкие страны, ничего не значившие без метрополий, которые эти мелкие страны обслуживали, поставляя в метрополии батраков, проституток и горничных. Соседняя Беларусь получила свою порцию радиоактивного внимания из заокеанской «Цитадели Свободы и Демократии»; и маленькая Молдова получила. «Великая» Польша получила долго выпрашиваемый «подарок» из «тоталитарного русского Мордора». Латвия, Литва, Эстония, Чехия… А Украину обделили вниманием. Потому что Украина никому на хрен не была нужна. И, тем не менее, она развалилась. Андрей Беленко встречал людей с Запада, слышал от них, что творилось там в девятнадцатом. Радиация, болезни, банды… Люди ели людей. А на Украине только выпадали радиоактивные осадки – тот самый fallout – и была долгая зима, как везде. И люди ели людей, как и везде. Но это зимой, а развалилась она, Украина, ещё до. Винница была типичным украинским городом – городом-призраком.
Стояла сухая жара. Штиль. В городе было тихо. Пережившие зиму горожане все ушли на село. А кто зиму не пережил, тех или съели соседи, теперешние селяне, или – если у них двери оказались крепкие – лежали теперь мумиями по своим квартирам. Последние как раз и представляли для Андрея Беленко интерес. Не мумии, а квартиры.
В таких квартирах можно было найти золото, семейные драгоценности, – в голод они никому нужны не были, никто за серьги с камешками не давал и сухаря. Золото и теперь несильно интересовало поглощённых работой селян, чьи заботы были об урожае, да о редкой скотине, которая теперь была дороже золота и бриллиантов. Но Андрей Беленко смотрел дальше. Общины худо-бедно крепли, обрабатывались поля, медленно росло поголовье коров, свиней, где-то даже кроликов и домашней птицы. Придёт время, и между общинами начнётся обмен излишками. Обязательно начнётся. Ведь так уже было. И так снова будет. И снова потребуется универсальный товар, без которого не обойтись – деньги. И это будут вовсе не бумажные обязательства центробанков несуществующих государств, и даже не крышечки от «Coca-Cola». Это будет золото, серебро, камни. Беленко собирал будущий капитал.
Стоявшая углом панельная девятиэтажка ничем не выделялась среди соседних домов, в которых Беленко уже побывал. Окна с первого, бывшие витринами магазинов, по четвёртый этаж были подчистую выбиты, выше – уже местами, а этажа с шестого по девятый почти все целы, за исключением нескольких выгоревших квартир. Начиная с третьего этажа, попадались запертые квартиры, которые Беленко ловко вскрывал, в основном при помощи отмычек. Некоторые, особо добротные и дорогие двери вырубал из проёмов при помощи молотка и зубила или отжимал домкратом. В открытые квартиры тоже заглядывал, но не в поисках золота, а больше для собственной безопасности. (Притаится в такой квартирке такой же «старатель», а то и несколько «старателей», подождут, пока ты в соседнюю войдёшь, и всё, ты в ловушке. А может и кто похуже притаиться… Город был пуст, но ведь он, Беленко, бы́л здесь. Могли быть и другие. Наверняка были. И, конечно же, были те, кто похуже…)
Неожиданных встреч с «коллегами» Беленко избегал. Ничего хорошего такие встречи не сулили. Мародёры ходили группами по два-три человека, а он, Беленко, был одиночкой. Если заметят они его, а не он их, попытаются грохнуть и забрать добычу. Обязательно попытаются. Уже пытались… безуспешно. Потому что дилетанты. Сам Беленко, когда оказывался в выгодном положении, таким положением всегда пользовался – валил невнимательных «коллег» и забирал всё, что у тех было. У «старателей» всё просто: можешь завалить и обобрать «коллегу», завали и обери; не можешь – сиди тихо и останешься цел. Но были и другие – те, кто похуже – беспредельщики, любители человечины. Тех не интересовало золото и камни. Из имущества покойных горожан их интересовало только оружие – огнестрельное, холодное, любое. Им нужен ты сам, в качестве пищи… и, на некоторое время, твой хер и твоя задница, или и то и другое… Беленко приходилось наблюдать со стороны, что творили банды беспредельщиков со своими жертвами. Впрочем, в Виннице он таких пока не встречал.
К вечеру Беленко полностью прочесал два подъезда и поднялся до седьмого этажа третьего. Из восьмидесяти четырёх квартир, запертыми оказались восемнадцать. Все с крепкими железными дверями, открывавшимися наружу. Двенадцать открыл быстро, а с шестью пришлось повозиться. Мертвецы были не во всех. Семь квартир были просто заперты, причём две совершенно пустые. Золотишко нашлось в тринадцати, – где колечко, где цепочка, а где и прилично так. У одной мумии, в квартире на восьмом этаже второго подъезда, оказался полный рот золотых коронок, которые Беленко все выдрал пассатижами. На пальцах большинства мумий были кольца, – у кого-то одно, обручальное, у кого-то больше, – Беленко просто ломал сухие пальцы; чтобы снимать с шей колье и цепочки с крестами и кулонами, отламывал головы. Но основная масса украшений была не на трупах. Беленко ворошил вещи в шкафах и комодах, обыскивал серванты и туалетные столики, и находил там шкатулки и коробочки с деньгами и драгоценностями. Деньги отбрасывал в сторону, а драгоценности сортировал по целлофановым пакетам: золото – в один пакет, серебро – в другой, часы – в третий. С утра его рюкзак потяжелел, примерно, на полкилограмма.
Двери всех четырёх квартир на седьмом этаже оказались закрыты. Три железные, одна деревянная. Беленко решил начать с последней. Достал из рюкзака «фомку» и быстро отжал обитую дерматином дверь, расщепив дверной короб возле замка.
Из квартиры тут же пахнуло гнилью. Отступив от двери, Беленко набрал в лёгкие воздуха, потом быстро прошёл внутрь, не особо осматриваясь, – в квартире более десяти лет не было живых людей, – открыл окна на кухне и в единственной комнате, где на почерневшей от гнили кровати белели кости, и, не дыша, направился обратно в подъезд. Эту квартиру следовало вначале проветрить.
До выхода оставалось пара метров, когда от двери квартиры напротив раздался щелчок, потом другой.
Беленко среагировал моментально. Положив «фомку» без стука на стоявшую в прихожей стиральную машину, он быстрым движением взял в руки висевший на груди короткий автомат и опустился на колено, уперев приклад автомата в плечо. Ствол его автомата смотрел точно на дверь квартиры напротив. Если из-за двери выкатится граната, он успеет отскочить влево, в открытую дверь санузла, где укроется в ванной. Если человек за дверью вооружён, Беленко выстрелит первым, он уже готов стрелять, а противнику надо ещё прицелиться. И даже если там двое, – один открывает, второй стреляет, – Беленко успеет выстрелить первым. У него подготовка офицера спецслужбы; вряд ли тот, кто за дверью, ровня ему. Но зачем тому, кто за дверью, так подставляться? Почему бы не подождать, когда он, Беленко, вскроет соседнюю квартиру, начнёт её обыскивать, и тогда быстро уйти? Конечно, следующей могла стать и квартира напротив… но и тогда лучше затаиться и открыть огонь внезапно, когда Беленко вскроет замок и войдёт в квартиру.
– Прошу вас, не стреляйте, – произнёс из-за двери старческий голос, едва та приоткрылась. – Я безоружен.
– Обе руки в щель высунуть, чтобы я видел! – приказал Беленко негромко, так, чтобы человек за дверью его чётко слышал. – Дверь толкай коленом, медленно!
– Вот… – из-за двери показались сухие ладони с длинными узловатыми пальцами. – Не нужно меня бояться, чадо, – добавил незнакомец и легко толкнул дверь. Дверь распахнулась и Беленко увидел говорившего.
Это был действительно старик. Причём весьма чудной старик. Скорее даже не старик, а прямо старец из сказки. Седой как лунь, с длинными прямыми волосами, перехваченными по лбу шитой тесьмой, с белой, по грудь бородой, в свободной льняной вышиванке и красных шароварах. На груди старика, пониже бороды, на цепи висела стилизованная под солнце железная свастика; узоры на головной ленте и на вышиванке тоже были все из свастик. Руки старик сразу опустил, как только дверь открылась. Стоял он прямо, с достоинством, смотрел на Беленко дружелюбно светло-голубыми внимательными глазами.
– Ну, здравствуй, чадо! – улыбнулся старик, глядя в глаза камуфлированному человеку с автоматом.
– Ты ещё кто такой? – спросил старика опешивший Беленко, продолжая держать того на мушке.
– Я Коловрат, жрец Рода Единого… – ответил старик, нисколько не придавая значения направленному на него оружию.