Юрий Симоненко
Год 2077-й
– Да я не стесняюсь, командир, – сказал Железный. – Я субординацию блюду. Вас вон, сколько комитетчиков тут, а я – простой солдат…
– Саня, – сказал на это серьёзно Длинный, – мы здесь все солдаты. Солдаты Содружества. Если завтра меня, как Армена… – он быстро посмотрел на тело товарища, – ты вместо меня в Комитете будешь. Так что, давай, не разглагольствуй, а начинай допрос. А мы со Стёпычем подойдём.
Глава двадцать четвёртая. Разговор у костра
27 июня 2077 года, бывшая Россия, Кубанская область, Новокубанский район, посёлок Прикубанский (фактический пригород Армавира, расположен на правом берегу реки Кубань), вечер
Была половина десятого вечера. Молотов сидел с товарищами у костерка на заднем дворе добротного кирпичного дома на окраине Прикубанского, в котором отряд остановился на ночёвку. Эта часть двора была когда-то выложена тротуарной плиткой, и потому не заросла деревьями, как сад, что начинался в пяти метрах от дома. За прошедшие после Войны годы плитку покрыл слой пыли и перегнившей листвы, на котором проросла мурава и даже несколько тонких деревьев, но площадка оставалась относительно свободной. К площадке примыкала крытая жестяной крышей кирпичная беседка с мангалом, которую искатели приспособили под полевую кухню, а вокруг беседки стоял сад – сплошная чащоба из груш, яблонь и слив, оплетённая одичалым виноградом и местами ежевикой.
Ответственным за караул на эту ночь Молотов назначил Цезаря. Составили список дежурств, определили фишки на крышах соседних домов, назначили ответственных по лагерю, кашеваров – в общем, всё как обычно по распорядку. Только вечер этот отличался от трёх предыдущих, когда искатели купались то в море, то в речках, травили у костра байки и анекдоты, тихо пели песни. В этот вечер не было шуток и песен.
Армяна похоронили в Армавире, возле алтаря армянской церкви, что стоит недалеко от единственного моста через Кубань. Относительно способа погребения мнения разделились. Часть товарищей сочли лучшим вывезти тело в лес и похоронить там; другие предлагали предать тело водам Кубани. И первые, и вторые опасались, что местные выродки раскопают и съедят труп. Однако Армен был религиозным (не какой-то конкретной христианской конфессии – таковых нет уже полста лет; просто имел при себе карманную Библию и иногда её читал, никому при этом не «проповедуя»), потому в итоге и порешили, что он бы одобрил быть погребённым на церковной земле. Да и церковь, как на заказ, армянская. А от трупоедов могилу заминировали.
За Че теперь приглядывал Айболит – пятидесятидвухлетний искатель из Вольного, которого на родном хуторе все, кроме искателей, звали исключительно Леонардом Арнольдовичем. В сводном молотовском отряде Айболит был постоянным членом – рядовым бойцом и по совместительству штатным доктором. После осмотра и перевязки, Айболит сказал, что ранение «хорошее», и что рука Че восстановится. Но это будет месяца через полтора-два, а пока Че – не боец. Хорошо хоть ехать сам сможет, – если налегке, порулит одной левой.
В группу к Длинному, вместо выбывших по смерти и ранению, Молотов назначил махновца Серьгу и сталинца Женькá по прозвищу Таракан. Сейчас эти двое сидели рядом. Серьга задумчиво курил трубку, а Таракан прихлёбывал горячий травяной чай из эмалированной кружки.
Из-за угла дома появился Айболит. Рукава его кителя были закатаны повыше локтей, руки стерильно чистые, о чём свидетельствовал исходивший от него запах спирта и какой-то медицинской химии. Вид Айболит имел заметно уставший, но ни разу не мрачный, что Молотов сразу подметил и чему порадовался. Айболит молча прошёл мимо сидевших вокруг костра на табуретах и каких-то ящиках искателей к беседке, обдав их усилившимся аптечным духом. Там взял с небольшого дубового стола свободную кружку, плеснул в неё чаю из зава́рника, долил кипятку из стоявшего на углях в мангале большого на полведра чайника, после чего прошёл к костру и уселся на свободное место на лавке напротив Молотова. Поставил кружку на землю перед собой, достал кисет с табаком и бумагу.
Молотов достал из карманов папиросную машинку и красную упаковку папиросной бумаги «Zig-Zag»:
– Держи, товарищ Айболит! – Он передал всё это через сидевших справа искателей.
– Благодарствую, командир! – сказал Айболит.
Вложив в устройство желтоватый листок, Айболит насыпал сверху табак и принялся производить самокрутку.
– Как там Чебурашка? – спросил Молотов.
– Спит, – ответил Айболит, закончив изготавливать самокрутку, но пока не прикуривая. – Принял сто граммов самогону и уснул. – Сказав это, доктор осторожно отпил чаю из горячей кружки.
По настоянию Айболита, Че положили на веранде дома, отдельно от всех, чтобы его лишний раз не беспокоили. Свой спальник доктор кинул там же, рядом, а товарищам наказал обходить веранду стороной и вообще не шуметь поблизости.
– А он точно педали крутить завтра сможет? – спросил Айболита Длинный.
Айболит пожал плечами:
– Если потихоньку, то сможет. Но лучше бы ему полежать пару дней…
– Нельзя, – отрезал Молотов. – Никак нельзя.
– Если что, ко мне за спину пусть садится, – сказал Стас, сидевший рядом с Длинным.
– А давайте Чебурашку ко мне на тележку посадим! – предложил Пельмень. – Пускай бомбу обнимает.
Велосипеды пятерых искателей из основной группы имели фаркопы и тащили велоприцепы с провизией и боеприпасами. Пельменю выпал жребий тащить прицеп с термоядерным фугасом и сопутствующим оборудованием (аккумулятором, таймером и проводами) – килограммов под пятьдесят весу, при этом места груз занимал не так чтобы много. Субтильный Чебурашка вполне мог уместиться.
– А что? Мишка дело говорит! – заметил Серьга.
– Хм… Да, дело, – поддержал его Хохол.
Куривший молча самокрутку Цезарь посмотрел на Молотова и одобрительно покивал.
– Что скажешь, доктор? – спросил тогда Молотов у Айболита.
– А почему бы и нет? – ответил тот.
– Я только аккумулятор на багажник перекину, чтобы сцепление с дорогой было лучше, – сказал Пельмень, – и нормально будет. А ты, доктор, будешь рядом ехать и присматривать за Чебурашкой, чтобы не потерялся.
Они немного помолчали. Кто-то налил себе ещё чаю, кто-то скрутил очередную самокрутку. Железный, предпочитавший трубку, набил свою ядрёным табаком, раскурил, выпустил несколько облачков белёсого дыма и задал Айболиту вопрос, который не оставлял его всю вторую половину дня и вечер:
– Слушай, доктор, ты же знаешь медицинскую науку, анатомию, умеешь покойника разобрать и определить отчего тот помер… Вот скажи, что это такое было, там… в той квартире?
– Ну, Александр… – Айболит задумчиво погладил аккуратную бородку эспаньолку, делавшую его похожим на довоенного профессора. – Можно сказать, ты увидел сегодня живое воплощение мечт извращенцев всех времён и народов… – С этими словами Айболит наклонился к костру и, вытащив из него тлевшую с одного конца палку, прикурил самокрутку, после чего вернул палку обратно в костёр. – Это был андрогин, – сказал Айболит, выпуская дым, – двуполое существо. Урод, сочетающий в себе мужское и женское начала. В древности у некоторых народов были мифы о подобных существах… Например, древнегреческий миф о сыне Гермеса и Афродиты – Гермафродите. Правда, греки представляли Гермафродита этаким прекрасным существом, вроде бабы, только с членом… Ну, у древних греков много заднеприводных было… Любили древнегреческие мужики пёхать безбородых мальчиков, пока те не возмужали… И вот кому-то, видать, пришла в голову идея приделать такому мальчику ещё и манду, и девичьи сиськи… – Айболит задумчиво затянулся из самокрутки, выпустил большое дымное облако и продолжил: – Нашлись, значится, у древних гомогреков умелые скульпторы, которые эту будоражившую умы современников идею растиражировали: понаваяли статуй красивых баб, которым приделали пипирки, как у тех самых мальчиков… ма-аленькие такие… – Айболит показал на пальцах – какие.
Сидевшие вокруг костра искатели слушали Айболита с интересом. Все видели труп подорванного гранатой существа в армавирской квартире в доме на пересечении улицы неизвестных «жертв» коммунизма с улицей «жертвы» известной. Из допроса слизнеподобного здоровилы-автоматчика, оказавшегося главарём шайки местных выродков, который весьма плохо изъяснялся по-русски, выяснилось, что существо звали Кóнчем. Конч был… или была, кем-то вроде жены слизня, которого, к слову, звали Вовой, что, впрочем, не мешало Кóнчу пользовать баб шайки. И, судя по тому, что в шайке народилось несколько таких же, как Кóнч, маленьких уродцев, елда у Конча работала исправно.
– Некоторые из тех скульптур, – продолжал Айболит, – и сами мифы, конечно, дошли до просвещённых европейцев эпохи Возрождения, среди которых любителей побаловаться под хвост тоже хватало… Одни святые отцы Церкви чего стоили… – Айболит усмехнулся. – И принялись европейские творцы активно возрождать древнегреческую мифологию…
– Подожди, Айболит, – поднял ладонь Молотов. – Ты, кажется, увлёкся историей. Давай ближе к телу. Как так вышло, что этот… хм… Кóнч получился?
– Да просто он получился, – ответил доктор, кинув окурок в костёр. – Ошибка природы. Природа постоянно ошибается, родятся уроды. Это, конечно, неприятно, но нормально. Просто нормальные люди от уродов всегда избавлялись. И от уродов физических… ну, зачем нужно оставлять жить, скажем, двухголового младенца?.. и от уродов моральных – от убийц, людоедов, педофилов, пидорасов… Это только последние лет пятьдесят перед Войной уродов не трогали и даже выдавали уродство за «вариант нормы». Даже подводили под это якобы научные обоснования… Пример: так называемая «гендерная теория», или «квир-теория»… И потом на основании политически ангажированной псевдонауки лепили новую мораль… Впрочем, я отвлёкся… – Айболит полез в карман за табаком, но Молотов протянул ему только что скрученную папиросу. Айболит папиросу взял и прикурил от протянутой сидевшим слева Длинным зажигалки. – Благодарю, товарищи! Так вот, про андрогинов… Уродство это – гермафродитизм, так оно научно называется – известно человечеству с давних времён. И родившиеся изредка двуполые уроды вовсе не были столь прекрасны, как воображали себе заднеприводные творцы. Как там у Пушкина…
Родила царица в ночь
Не то сына, не то дочь,
Не мышонка, не лягушку,
А неведому зверушку.
– То есть, хуйню неведомую родила. – Доктор поднял вверх указательный палец. – Но довоенным извращенцам нравилось мечтать о Гермафродите, который есть плод больного воображения. Отсюда и предвоенная мода на трансвеститов, коих массово производили хирургическим способом, и дебильные японские мультфильмы для дегенератов… В чём разница между каменным Гермафродитом и живым трансвеститом, который похож на бабу, но бабой не является? В том лишь, что первого производит один скульптор, а второго – несколько хирургов и фармацевтов. И тот, и другой внешне привлекательны потому лишь, что имеют сходство с женщиной. Но природа такого не производит. Природа уже произвела мужчину и женщину. И тот, и другая по-своему хороши и красивы… хотя и не всегда… Но природа такова, она не терпит сочетания несочетаемого. Иван Ефремов писал, что красота – это наивысшая степень целесообразности. Потому нам, мужикам, и нравятся бабы, что они для нас целесообразны. А бабам нравятся мужики, по той же причине. По словам материалиста Ефремова, красота – это объективная реальность, она не создаётся в мыслях и чувствах человека… Она есть. Она правильна. Она соответствует природному назначению, цели – то есть целесообразна. Выродки же всегда думали, что мир крутится вокруг них, вокруг их хотелок. Некоторые образованные выродки доходили до того, что считали будто мир непознаваем и существует только в их воображении… Вообразит такой дегенерат, что двуполое существо – это верх совершенства, или, что поражённое ожирением тело – столь же красиво, как и тело здоровое и гармонично сложенное, то есть наиболее соответствующее принципу целесообразности, или, что неважно, кем ты родился – мужчиной, или женщиной, главное, кем ты себя считаешь, или, что война – это мир, а свобода – это рабство… И ладно бы он действительно обитал в своём виртуальном сне и воображал себе мир вокруг, но он в обществе находился и на общество оказывал влияние, отравлял общество своими идеями, своей пропагандой. И не всегда общество могло от такого выродка защититься. Не всегда… – Айболит осёкся. Молча докурил папиросу, отправил гильзу в костёр, после чего закончил, обратившись к Железному: – То существо, Александр, андрогин, или гермафродит – это то же, что и любой другой мутант-выродок, двухголовый ли, трёхрукий ли. Он отвратителен тебе, и мне, и всем нам, нормальным людям не потому, что другой, как сказали бы довоенные толерасты-общечеловеки, обвинив всех нас в ксенофобии, а потому, что нецелесообразен, не нужен, вреден. – Сказав это, Айболит хлопнул себя ладонями по коленям и встал с лавки. – Пойду, гляну как там Николай, да буду спать.
– Я тоже пойду, – сказал, вставая, Серьга, – придавлю массу.
– И я на боковую… – широко зевнув, сообщил товарищам Пельмень.
– Давайте, мужики, отбой, – объявил тогда Молотов. – Все, кроме командиров групп.
Сидевшие у костра искатели засобирались и вскоре разошлись – кто в дом, кто в летнюю кухню. Остались Молотов с комитетчиками. Прежде чем отойти ко сну, им нужно было наметить маршрут движения отряда на завтра, условиться относительно радиообмена и согласовать другие, более мелкие детали.
Назавтра отряду предстояло преодолеть примерно 120 километров – среднее дневное расстояние. Они встанут в селе Медвежье (бывшее Красногвардейское) или в его районе и простоят там весь следующий день, – это будет запланированный выходной. Отряд пока держал намеченный темп. За четыре дня они проехали 470 километров. На то, чтобы преодолеть ещё 630 километров дорог, оставалась ровно неделя. Потом – два дня на тщательную разведку города-призрака, минирование и – начиная с 5-го июля – ожидание приказа из Свободного…
Ретроспектива. Старец
20 апреля 2076 года, бывшая Россия, Ростовская область, Ростов-на-Дону, Новый Город, день
– Мой Фюрер! – рослый штабс-капитан с гладко выбритым черепом с вытатуированными на нём двумя молниями появился на пороге кабинета Верховного Главы Нового Славянского Рейха. – Прибыл странник, которого вы хотели видеть.
– Хорошо, Любомудр. Пригласите, – сказал Фюрер.
– Есть! – адъютант вышел.
Когда через минуту в кабинет вошёл старец с длинной белой как снег бородой, длинными, перехваченными по высокому морщинистому лбу шитой тесьмой, волосами, с внимательным колючим взглядом выцветших от времени глаз, в длинной расшитой «тризубами» и свастиками рубахе и красных шароварах, босой, Фюрер посмотрел на гостя скептически.
– Благословение Рода да пребудет на вас, Владимир Анатольевич! – сказал вместо приветствия старец, нисколько не смутившись неприкрыто насмешливым взглядом хозяина кабинета.
От такого приветствия Фюрер изменился в лице.
– Это имя знают единицы в Рейхе. Откуда оно известно вам, странник?..
– Я волхв Белогор, – представился старец, – священник Рода Единого. Я ведаю миры Яви, Прави и Нави. Мне известно ваше имя в мире Яви. Здесь вы от рождения зовётесь Владимиром Анатольевичем. Но в мире Прави имя ваше – Адольф.
– А в мире Нави? – спросил Фюрер безэмоционально.
– А это уже будет зависеть от вас, – ответил старец. – Кем вы явитесь в навий мир…
– Зачем вы пришли ко мне, Белогор?
– Можете звать меня просто Андреем Владимировичем, – сказал волхв Белогор. – Я ведь тоже из этого мира, – на мгновение он живо улыбнулся и, посерьёзнев, произнёс: – Я здесь, чтобы вложить в ваши руки силу, которая укрепит вашу власть и возвеличит Славяно-арийский Рейх…
Глава двадцать пятая. Мы – мирные люди…
8 июля 2077 года, бывшая Россия, Ростовская область, Ростов-на-Дону, Железнодорожный район, промзона на левом берегу Дона, 1-я Луговая улица, утро
Стая из двадцати восьми диких собак пришла сюда прошлой зимой. Место было опасным из-за близкого соседства людей, живущих за большой рекой, но здесь была пища – множество вкусных крыс, на которых можно было охотиться. Было здесь несколько разрозненных мелких свор из пяти – семи псов и сук, которых пришлые частью истребили, частью ассимилировали. Только стая диких кошек, обитавшая на недосягаемых для собак крышах и верхотурах, осталась неподконтрольна и уходить никуда не собиралась. Вожак собачьей стаи, крупный рыжий с подпалинами кобель, помесь кавказской овчарки с волком, обладал весьма незаурядными для собаки лидерскими и организаторскими качествами. Убив лично троих вожаков мелких собачьих свор и присоединив оставшихся собак к своей стае, определив место наглым котам, – для последних теперь это были исключительно крыши и чердаки, – он сумел установить и наладить дипломатические отношения с главным потенциальным врагом, способным убивать громом на расстоянии – с человеком.
Трудно сказать, каким способом ему поначалу удавалось удерживать стаю от нападений на периодически появлявшихся здесь двуногих, но факт остаётся фактом: по отношению к людям стая вела себя сдержанно, совершенно не выказывая агрессии. При появлении на дороге людей, обычно пеших, но иногда и конных, собаки отбегали в сторону на почтительное расстояние и, не прячась, смирно ждали, пока люди уйдут. Так продолжалось некоторое время, а потом вожак набрался смелости и, когда люди появились вдали в очередной раз, взял в зубы добытую им крупную крысу, вышел на дорогу и положил на растрескавшийся асфальт, после чего отошёл назад, остановившись на полпути между дорогой и разлёгшейся в ста метрах от дороги на небольшой поляне стаи. Люди не стали брать крысу, однако, оценили жест вожака явно благосклонно, одарив его коркой душистого хлеба. С тех пор вожак всякий раз, когда люди появлялись на дороге, выносил к ним крыс, а люди кидали ему хлеб и иногда даже сало. Крыс вожак после не забирал, а отдавал стае, предпочитая человеческие лакомства.
Стая прижилась на новом месте и стала считать двух с половиной километровый участок дороги, от небольшого озера с западной стороны до трёх больших мостов на востоке – одного железнодорожного и двух асфальтированных – своей территорией. С северной стороны естественной границей собачьих владений была большая река, а с южной – разделённые вала́ми правильной прямоугольной формы пруды. Территория немаленькая. Раньше здесь действовало множество человеческих производств, о принципах работы и назначении которых умный и проницательный вожак представления не имел. Многочисленные корпуса́ заводов и фабрик, склады, пакгаузы, речные причалы, транспортёры, нории, трубы и прочие элементы индустрии вожак воспринимал как естественную среду, как лес или степь, как охотничьи угодья, которые следовало охранять от сторонних посягательств.
Когда стая закрепилась на новой территории, встала твёрдо на лапы, появилось первое естественное пополнение: ощенилась одна из сук, принеся стае аж восемь крепких здоровых щенков. Это событие вскоре обернулось неожиданной пользой для стаи. Через месяц, когда щенки подросли, превратившись в довольно симпатичных игривых карапузов, люди взяли троих, самых крепких и сообразительных. Сука не хотела отдавать детёнышей, но вожак зарычал на неё, и та покорилась воле вожака. Вожак знал: люди щенков не обидят. И действительно. Совсем недавно люди пришли с одним из тех щенков, уже подросшим. Мать узнала его. Теперь вожак и несколько его приближённых провожали людей от озера до мостов, а когда с людьми были щенки, позволял и суке идти рядом. При этом остальные собаки следовали за вожаком поодаль, не забегая ни справа, ни слева, дабы люди не сочли такое поведение стаи за попытку окружения.
Этим утром вожак стаи впервые не узнал приближающихся людей. Он даже не сразу учуял их запахи. Люди были ему незнакомы, и передвигались они не пеше и не верхом на лошадях, а ехали в двух басовито ревущих и испускавших странный едкий дым железных повозках с множеством колёс. Люди сидели внутри этих повозок. Только головы двоих людей выглядывали сверху повозок. Но вожак чуял, что в повозках были и другие люди, – вожак имел острый нюх и был способен почуять запах врага или добычи даже тогда, когда другие собаки его не замечали. Люди в ревущих повозках пахли иначе, нежели те, что приходили из-за большой реки. Вожак никак не мог определиться с тем, как ему относиться к этим незнакомым людям: друзья они, или враги?
Проехав мимо озера, железные повозки остановились, гудящее рычание стало тише. В боках повозок открылись дверцы и наружу стали выбираться люди с оружием (вожак знал, что такое оружие – приходилось видеть оружие в действии). Люди его явно заметили, так как некоторые посмотрели в его сторону, но звать не стали, и враждебности не выказали. Тогда пёс решился.
Рядом, на территории за трёхэтажным зданием из красного кирпича, к которому сбоку было пристроено здание поменьше (проходная), вожак не далее как этим утром спрятал упитанную крысу-матку. Сбегав за крысиной тушкой, пёс направился с этой самой тушкой в зубах к людям.
А в это время возле бронетранспортёров уже шла слаженная, отточенная многими тренировками работа: четверо искателей выставляли на обочине пару миномётов 2Б14-1 «Поднос», а четверо других доставали из нутра машин ящики с боеприпасами, скручивали со снарядов предохранительные колпачки. Процесс развёртывания контролировал Дрон, командовавший обоими миномётными расчётами и «вторым» БТР-80. «Первой» бронемашиной и всей спецгруппой Комитета Безопасности Содружества, состоявшей из четырёх бронетранспортёров, командовал сам Кувалда, по причине особой важности уже начавшейся спецоперации, передавший на время дела и обязанности по Объекту под Новороссийском Вагону и, несмотря на не до конца зажившее ранение, отправившийся в Ростов лично. Другие два БТРа контролировали сейчас Западный и Темерницкий мосты. Командиры машин только что доложили Кувалде о том, что фашисты их заметили, но высовываться под 14,5-миллиметровые стволы КПВТ пока не решаются.
«Ещё бы они сунулись…» – хмыкнул про себя Кувалда, но Дрона поторопил.
– Минуту, – сказал Дрон. – Тут особо целить не надо.
В этот момент Витёк, за время марша из Новороссийска в Ростов неплохо освоившийся в новой для себя специальности механика-водителя БТР, окликнул Кувалду, вставшего на бронетранспортёре во весь свой могучий двухметровый рост и принявшегося рассматривать Ростов в полевой бинокль:
– Командир, глянь на того пса…
После боя под Краснодаром и последующей затем облавы на фашистских недобитков в самóй бывшей столице Кубани, парень называл отчима исключительно «командиром», подчёркивая тем, что он в отряде – рядовой боец, вполне состоявшийся и заслуженный искатель, а не блатной пасынок «главного искателя в Содружестве».
– На которого пса? – Кувалда опустил бинокль и посмотрел на Витькá. Тот сидел на броне, опустив ноги в водительский люк.
– Да вон, по дороге к нам чешет… – Витёк кивнул на дорогу, вдоль которой стояло несколько ржавых фур и легковушек.
Кувалда посмотрел. До труси́вшего по дороге в их сторону пса было метров около ста пятидесяти. Кувалда заметил, что пёс что-то держал в зубах, но что и́менно – было непонятно. Тогда он посмотрел на пса в бинокль и усмехнулся:
– Ты гля, крысу тащит!
– И точно, крысу, – присвистнув, сказал Дрон, который, заинтересовавшись услышанным, на секунду отвлёкся от миномётов и тоже посмотрел на пса в бинокль.
– Подстрелить, псину, командир? – спросил сидевший на броне за башней БТРа искатель с «Винторезом», которого за привычку крутить самокрутки типа «козья ножка» все звали Козерогом.
– Зачем? Не надо. Посмотрим, чего этот пёс задумал. Застрелить всегда успеешь. Вон… – Кувалда указал рукой дальше и в сторону от бежавшего по дороге пса, – целая стая бобиков. И все сидят, не рыпаются. А этот прям парламентёр, ёпт.
– Готово, отцы-командиры! – сообщил боец-миномётчик, чье орудие стояло ближе к командирскому БТРу.
– У нас тоже, – тут же сказал другой. Второй миномёт стоял в пяти метрах от «первого», напротив «второго» бронетранспортёра.
Дрон молча подошёл сначала к одному миномёту, затем ко второму – проверил прицелы.
– Приготовились! – скомандовал Дрон.
При этой команде бойцы обоих расчётов заняли каждый своё место: наводчики – у миномётов слева, припав на одно колено, приготовились направлять мины в «Новый Город» за рекой; заряжающие – справа от миномётов, вставили мины в стволы и замерли в ожидании команды, готовые убрать руки и позволить снарядам скользнуть вниз по стволам, чтобы там, внизу, наткнуться капсюлями вышибных патронов на бойки ударников и устремиться вверх, прочь из тесных стволов, в небо, через Дон; подающие, они же снарядные – позади у открытых ящиков, замерли с очередными минами в руках, с уже скрученными предохранительными колпачками.
Тем временем, пёс с крысой в зубах остановился в сотне метрах от искателей.
– Погоди, Андрей, – сказал Кувалда Дрону. – Пять секунд. – Он кивнул в сторону пса, когда командир миномётчиков обернулся к нему и посмотрел вопросительно.
Дрон, а с ним и все присутствующие проследили за взглядом Кувалды. В этот момент пёс опустил крысу аккурат посередине дороги, выпрямился, величаво подняв на людей тяжёлую голову с волчьими ушами и продемонстрировав широкую грудь и мощные лапы. Коротко гавкнув, пёс развернулся и пошёл прочь.
– Ишь ты! – усмехнулся Кувалда. – Никак угощение нам принёс!
– Прямо цирк с конями, – прокомментировал сцену Кот, мехвод «второго» бронетранспортёра.
Посмотрев на Дрона, Кувалда ему коротко кивнул, после чего Дрон скомандовал:
– Агитационными, веером, интервал – десять секунд, огонь!
Оба миномёта одновременно хлопнули, отправив за реку первые мины. Звук был негромкий, какой-то даже несерьёзный для орудий со стволами калибра 82 миллиметра. Услышав этот звук, пёс едва заметно ускорился, но не дал стрекача, как поступила бы любая шавка. Через несколько секунд снаряды взорвались над городом за рекой. При этом собачья стая на несколько секунд пришла в движение, однако, быстро успокоилась, видя реакцию вожака. Тот, едва хлопнул второй залп, остановился, развернулся и стал с интересом наблюдать за людьми. А потом вообще уселся, демонстрируя всем своим видом, что пальба из миномётов – это для него так… дело привычное. От крысиной тушки пёс удалился метров на тридцать.
– Ну ты смотри! – воскликнул внимательно наблюдавший за собакой Кот. – Витёк, ты видел?! – окликнул он товарища.
Бронетранспортёры стояли один впереди другого, заняв всю проезжую часть, – командирский, «первый», на котором мехводом был Витёк – справа и впереди, а «второй», Дроновский, управляемый Котом – слева, в нескольких метрах позади «первого». Башни с КПВТ и ПКТ смотрели в противоположные стороны; стрелки всё это время находились в башнях.
– Видел, видел! – прокричал сквозь хлопки миномётов в ответ Коту Витёк. – Толковый пёсель. Такого бы приручить, и на выходы с ним вместе ходить! Может, это у него мутация такая с головой, что умный как чёрт?
– Я вот тоже так подумал! – ответил Кот. – Ты, я слышал, фантастику читать любитель…
– Есть немного. Ты вроде тоже…
– Ага. У нас в Прикубанском народ всё больше читающий.
– Ну, с такими-то командирами… – усмехнулся Витёк, выразительно кивнув на Дрона.
А над Ростовом взрывались всё новые и новые мины.
Мин было всего двадцать штук – каждый миномёт сделал по десять выстрелов. Все с маркировкой А-832 А – агитационные. Внутри каждой мины, вместо тротила, была начинка из ста семидесяти пяти листовок, автором текста которых был Андрей Доронин – писатель из хутора Прикубанского, в своей искательской ипостаси известный как Дрон. Три с половиной тысячи листовок разлетелись этим утром бумажным салютом над «Новым Городом» – переименованной фашистами частью Железнодорожного района некогда российского города Ростов-на-Дону. Все дистанционные трубки в минах сработали, подорвав мины на заданной высоте. Ни одна мина не пропала зря.
Обстрел длился полторы минуты. Можно было отстреляться и быстрее, но требовалось накрыть по возможности бóльшую площадь, а для этого после каждого выстрела следовала дополнительная наводка орудий.
Когда миномётчики отстрелялись, и стали оперативно разбирать и грузить «Подносы» в десантные отделения бронетранспортёров, пёс всё ещё сидел посреди дороги на прежнем месте и внимательно наблюдал за людьми.
– У этого собакевича железные яйца! – сказал Витькý сидевший в башне за пулемётами Камрад. – Впервые вижу такого отчаянного.
– Да уж. Я тоже. Собака – моё почтение.
– Отходим! – громко объявил Кувалда, спускаясь в командирский люк, когда погрузка закончилась.
– Есть, – ответил Витёк.
Подождав, пока командир устроится на своём законном месте, Витёк поддал газу, выжал сцепление и включил передачу.
Взревев двигателями, БТР тронулся с места, в два приёма, кроша колёсами асфальт, развернулся посреди дороги и поехал вслед за БТРом Дрона.
– Я «первый», – сказал в рацию Кувалда. – Отстрелялся, отхожу со «вторым» по плану. «Пятому» обеспечить прикрытие. «Шестой», снимайся.
– «Пятый» принял. – «Шестой» принял, отхожу, – послышалось в эфире.
Конечно же, никаких «пятого» и «шестого» бронетранспортёров в группе не было, а были «третий», которым командовал Синица из хутора имени Сталина, и «четвёртый», которым командовал Керосин – искатель из деревни Варениковской. Это Дрон придумал таким способом ввести фашистов в заблуждение относительно численности кубанцев, буде те сумеют прослушать канал. «Пусть лучше думают, что БТРов у нас шесть, а не четыре», – сказал Дрон, когда они только планировали операцию и, проследив на лице одного из присутствовавших товарищей развитие своей мысли, добавил: «Можно, конечно, назваться вообще „шестнадцатым“, „тридцатым“, „сорок седьмым“, но, думаю, фашисты не поверят, что нас целая армия…»
Когда БТР доехал до места, где дорога резко сворачивала вправо через железнодорожный переезд, Кувалда оглянулся назад и разглядел пса, до которого было уже с полкилометра. Поднёс к глазам бинокль, присмотрелся. Кобель был крепкий. По морде, помесь кавказца не то с овчаркой, не то с лайкой. Тёмно-рыжий с чёрной мордой и лапами, уши торчком, смотрит серьёзно, осмысленно. «Волчара, – усмехнулся Кувалда. – Точно волчара». Пёс, словно почувствовал взгляд человека, встал и как-то грустно посмотрел Кувалде прямо в глаза. Затем, не дожидаясь, когда ревущие дизелями бронемашины исчезнут в начинавшемся за поворотом леске, развернулся и потруси́л к ожидавшей его стае.
Часом позже, Ростов-на-Дону, Новый Город, Рейхстаг, кабинет Фюрера
