bannerbannerbanner
Захват

Юрий Гнездиловых
Захват

Полная версия

«…Се аз магистера Нейштада толмач брянский переходец Матвей сын Дунаев, – промелькнуло в мозгу то, что написал в резиденс, – будучи во здравом рассудке, волею своею одолживаю ся возвернути есмы взятые на ратуше в долг тысячу и сорок риксдалеров, к чему приложил собинную руку…»

«Поз-зор!.. Беженцы помянуты, Русь…»

«Всё… будто бы» – вещал губернатор, шествуя от замка с девицами к рогатой стене и, проговорив несущественное что-то, для Ларки благодушно изрек: «Только-то; всего лишь. Эх вы. Мелочь. Долговая расписка»; «Вексель» – говорнул секретарь. – «Более понятно по-вашему, – носач: – каббала. Привязь, поводок. Пустяки. Сразу же за тем, как вернетесь, выполнив задачу – сожжем. Это не должно беспокоить». – «Да уж» – подпевала, нотарь. – «Насилие? Да нет, господин: вас не принуждали расписываться, мы в стороне. Вижу наконец-то решились» – проворчал резидент и, во одночасье умолк.

В дверь сунулся приведший в комору околоточный пристав, тот, что залепил, на торгу (чешется еще!) кулаком; «Выдь» – проговорил в тишине, встав из-за стола секретарь.

«Конь есть, как будто бы» – глаголовал Мёрнер, «добрый, по словам знатоков, да и неплохой пистолет. Верните переводчику, Ларс. Где вам удалось раздобыть? В крепости, похоже на то?»

«Выменил» – звучало в ответ; что отдал и кому за оружие, с придачей коня, к счастью не пришлось говорить.

Странно получилось!.. Эге ж: противоречивая суть прямо-таки лезет в глаза; именно: свеянский лазутчик, мало не предатель отечества, с другой стороны: труженик, – подумал, вздохнув. Совесть несовместна с богачеством? Да как понимай. Двойственно! И прав, и не прав. Стоит ли вдаваться в раздумья что это, для бедного – честь. Двойственное – то, что воюет, как бы, вообще говоря. Выгода и совесть – в борьбе. Вягдшее, по-нашему: прибыль. Сходно рассуждает богач Сувантский, допустим… Да все.

Глупо – не использовать случай, раз такая удобь сунуться в среду богачей. Вот-т, оно, – явилось на ум, – жданное – игральная кость! Выпадет шестерка, не выпадет – иной разговор, главное: по-крупному в зернь, выразимся так, поиграть. Что – добропорядочность? звук. Благочиние – бесстыдная ложь. Чем тебе, оно ни костарь? Карловы палаты, считай, в некотором роде кабак… Нечто наподобие; ну.

Проведенное у Мёрнера время показалось на миг большей половиною жизни, – думалось какой-то часец в лужах на краю городка. Что принесет вторая половина: успех? разочарование? смерть? Как бы то ни вышло: вперед!

В пажитях церковной усадьбы, видел переводчик – изба, ветхая, никто не живет, годы с довоенных времен; селятся у самого штада, в жилах корабельной слободки.

– «Пасторов сенник… подойдет. Бывшая лачуга Софрона… тоже укатил, за рубеж… Там», – произвелось на уме. Завтра, но и может сегодня – в хижину ее, на сенцо! Худо ли? Кругом чистота, сухонько, народ за черту скошенных, по счастью лужков, занятый своим не ходок.

Силою возьмем, по-людски, – думалось как взвидел избу. Тысячи когда еще будут, – а, случись на путях в лучшее соперник? Отдать? мызу?! Ишь чего захотел. Шиш ему, собаке. Своё! С фадером на днях столковались (тысяча – прибудет), – а вдруг кто-то загорится желанием затеять торги? Сувантский, допустим – богач, девушник завзятый, вдовец. Далеры лопатой гребет. Станется ли свадьба – вопрос. Выкусит однако; «Ышш ты!» – буркнул на каком-то шагу. – Самая доба подкрепить устное, глаголы вещественным; ужели – не зять? В будущем; ну да, по весне. Чаятельно, будет по-нашему. Добьемся, в трудах. Ну-ка мы попробуем сделать фадеру невесты внучка. Обрадуется, будем считать.

Одаль – в позаречье, за Охтою Большая Карвила, временно чужая; пока, – думалось в проулке, у дома, в хуторе главенствует Крит; там же золотая деньга; смотрится, на женской груди! Славный подарунок! И что ж, что небескорыстно вручён… Ближе, на другой стороне Охты, на мысу – пасторат, устье полноводной Карвилы, суднышко, – увидел мужик.

«Начали – по крупному счету. Понеслось, наконец! Да и хорошо, что не знаеши чего впереди. Боязно – и, с тем наряду кажется возможным успех. Будущее непредсказуемо, глаголет молва. Предвидети худое в грядущем значит обрекать имоверный (не неимоверный, по счастью, – верится!) успех на провал. Единственно, что можно предвидети: невзлазный забор где-то на пути к своему. Важно ли в конце-то концов; где-нибудь найдется пролаз. Или же, на выбор, что также правильно: пускайся вокруг… Як же по-иному? Эге ж: проламывать забор головою или чем-то еще как-то не совсем по-людски. Двойственное – ход наобум!.. Яко бы: соузник. Предаст? Будущее непредсказуемо. Идти наугад все-таки получше предведенья. Хоть что-то, да есть; вера и надежда имеются. Предведенье – вздор. Нетути его и не будет. Коли вероятно – дерзай. В сторону ее, прозорливость!.. Да и не опасно… не так… не очень, – промелькнуло в мозгу. – Как-нибудь; на то и борьба: и прибыльно, и шишек набьют».

33

Жил в саваках[31] среди богачей Выборга имевший корабль гость, мехопромышленник Фрол, проименованием Птах, единоутробный братеник Сокола и Кречета – Парки, бывший красногорец. Ходил, летнею порой на Стекольно – в свейскую столицу, на Готланд, в Ригу и однажды к Неве; сани снарядив побывал, также на Великой Руси, правился по льду, напрямик в села новгородских бояр или же куда-то еще. Рухляди какие-то мягкие – пушнину возил.

Всякое бывало: ино езды по морям задавались, иножды, говаривал люд, саваки да знавшие Фрола свеины торговля не шла. (Непротиворечий, коль можно выразится так, на миру – согласия без тьмы оговорок, существенных порою ни встарь, ни в наши времена не бывало; надо ли дивиться тому, что граждане вещали кто как). Грабили, возможно купца[32]. В случаях, коли упускал выгоду не очень расстраивался – дескать доправим пенязи, подумывал вскользь как-нибудь потом на своих.

Лет десять плавал, наживая богатство, даже в Померанию хаживал, и после чего, выкупив невесту женился. Выпало ему полюбить сведенную из брянских земель в Нюхесен и далее в Ригу, баивали кто-то завистники в рядах, немчура необыкновенной красы женщину, к тому же еще, якобы – дворянскую дочь; правился зимою, по льду за море оставленный им, якобы залог выручать.

Зажил с молодою женою Фрол-Птах, в достаточестве (каменный дом построив за какой-нибудь год, вместо деревянной избы) как заново на свет народившись; чем тебе ни малая родина, явилось на ум в некоторый час бытия. Словом, как теперь говорят, на некогда могучей Руси – бывший красногорец, отстав от родины вполне состоялся. Жил, можно бы сказать припеваючи в заморском краю. Малая, подумывал родина не там, где жилось так себе, а где хорошо; в знак трудно выразимой глаголами душевной приязни к Выборгу явилось на ум. Ах любовь! – радость пожилого на вид, крепкого здоровьем торговца шкурами не знала границ…

«Во как преуспел! Ну и ну. Кто б мог подумать, – пронеслось на уме жившего под соколом. – Бр-р. Все время хорошо не бывает… Надо же такому стрястись: дома, среди белого дня! Дескать, говорили в торгу: только половина осталась; лучшая, так будем считать».

Лучшая ли? Как для кого.

В некоторый день приезжал, сказывали позже в рядах к Вершину богатый жилец Нова-города Кирил Нахалюк долг править на заморском купце – думалось, хоть крохи вернет, баяли рядские, в торгу. Ай нехорошо поступил! Птах. Чем тебе, оно ни преступник: будто бы, вещали по лавкам недруги оставил в заклад несколько плавильных печей в ездах по Великой Руси. Там, произошел разговор.

Байкали, особенно гость, нагрянувший нежданно, как снег в пору сенокосной страды, хмельной заимодавец не дружески, вдобавок истцу – Кирилке, по словам горожан, соседей приглянулась, увы птахова красуля жена. Двойственное, впрочем увы. Третьему, кто не был в застолье пламенная страсть иноземца предрешила успех трудного пути к своему. Быль, не быль?

Верится, похоже на правду. Клялся, де Кирил Нахалюк, думается пьяный в дымину фроловой жене раскрасавице, каких не встречал прежде на Великой Руси полное довольства житье (сказывался хмель) учинить – горы золотые сулил. «Сжалься, на коленях прошу – тысячи отдам, полюби! ну же, – а не то, – вещевал под вечер, изыдя на двор, – Птаху твоего разорю, а тебя в путах вывезу, привада-краса. – То есть подбивал на побег. – Смилуйся, пожалуй, Марийко!» – сказывал в припадке любви.

Ан не согласилась красуля; сходят ли к добру от добра. Тут-то и случилось несчастье.

Полголовы снес Кирилко своему должнику – бывши, говорили властям Выборга свидетели пьян. «Добре хоть не всю целиком», – сказывал в семейном кругу некто зазаборник сосед; как бы, посочувствовал Птаху.

Женщина осталась вдовой.

Ах любовь! – не токмо един заимодавец, – трое оказались в накладке – поровну, примерно урон… Лихонько!

Утек душегуб. Словно-то и не был в гостях. Долг, баяли в соседах простил.

Выбралась вдовица на родину погибшего Фрола, к деверям, начая призвать к выделке пушного товара исполу кого-то из них. Что б ни поделиться имеемым, коли припекло? Вынужденно тронулась в путь. Не было такого – делиться? не по-человечески? Что ж. Не было, так будет пример; не всем же, – рассудила вдова полюби, единственно – брать; вот именно. И, с тем наряду скоры не убудет, на торг. Бабе, в одиночку не справиться с ордой мужиков, занятых неведомо чем; худо ли – завод на паях?

 

Раньше бы пустилась в заморье: сразу же за тем как уехала, ни свет ни заря выбежали вон скорняки, варочный котел прихватив…

Братья убиенного, Птаха (выяснилось позже, у Стрельны) – оба кто куда разошлись. Кречет оказался под Канцами – рукою подать, около, на устьях Невы, Сокол (говорили по-разному, кто как) изошел к Выборгу, а может на Русь, третий де – братанич, двоюродный, Жеравль упорхнул вовсе уж незнамо куды. Парка лишь, один отыскался.

«Ехать? в несусветную даль? – выговорил Вершин вдове: – Прибыльно, по-твоему? так? Только половина – не всё. Выгодно не так, чтобы очень. В Канцах кое-кто из купечества имеет побольше. Так себе – доход, пустяки, да и чересчур далеко». «Разве далеко? Не совсем. Сто верст каких-нибудь», вещала Марийка, выслушав ответную речь; видимо причиной – супружница, мелькнуло в душе, жадная не в меру. Как так?!

Суе, понапрасну заботилась – не хочет в купцы, – думала, вернувшись домой: люд; не хорошо и не плохо. Вряд ли назовешь неудачею, вполне по-мирски: что необходимо тебе прочим, рассудила в торгу, сродственникам даже – не надобно… Придется самой! надо бы, вернее сказать. Что ни происходит вокруг двойственно, и стало быть – к лучшему, – явилось на ум; – кончится лихая доба. Ездила к Неве с перепугу… Приблизительно, так. Лучшее, что можно придумать в сицем положении дел – выглядеть как можно милее. Равенства среди горожан, владеющих каким-то имуществом, считай не бывает, лучшее, по нашему времени: чем больше, тем лучше; глупости – завод на паях. – С тем тут же, приодевшись по-свейски новых скорняков наняла, более надежных людей.

Сватался к несчастной Марии, разглядев красоту женщины под слоем белил среднего достатка, не вдруг выбившийся из нищеты, голубоглазый мужик по происхождению русич, выходец из брянской земли, менее известный среде граждан именитых промышленников, нежели Фрол. Будучи вполне обеспеченным, увидя к тому ж то, что представляло собою некогда скорняжный завод, чаем не на шкуры польстился. Думается, впрочем: хотелось большего; таков человек.

Судя по тому, что хранит веками всенародная память о седой старине сватавшийся, что имоверно в рай по головам не карабкался, – годок за годком шел себе и шел помаленьку, всматриваясь кое-когда в зримое глазами души, умственно в дальнейшую цель. В чем-то иноземцу везло, часом спотыкался и падал, встав на ноги, упорный в трудах, снова продолжал торговать. Медленно давался прибыток!.. Главное, считал, прошагав чуть не половину Европы на путях к своему, в лучшее не скорость ходьбы, что кажется похожим на правду, но неимоверная вера, или, можно сказать: ложное по сути вещей знание того, что успех рано или поздно придет.

(Больше получать с наименьшей выкладкою сил – хорошо? Не очень? То есть, говоря не лукаво, не по-современному: плохо? Как такое понять? Не правда ли забавная мысль? По-прежнему все то же, все то же: побольше, покрупнее, получше! Что это: все дальше, все выше? Все, что происходит в миру и в человеке, продвинувшемся (что не бесспорно) к лучшему, что, также – вопрос вертится вокруг одного: дай! Больше, больше! Ну-ко, нахапуга делись! На тебе (хорошего) – платно. Делиться – не всегда означает проявлять доброту. Платная услуга: откат; отбояриться – в порядке вещей. Ради безопасности в будущем успешный борец за счастье для себя и родных – и только, что вполне по-людски – жертвует значительно меньшим. Отданное, как бы – залог верного пути к своему, в лучшее, чем было житье.

Так же, приблизительно думывалось, в прошлом вдове. Что уж говорить о стремлении к значительно большему ее земляка. Русич, полюбивший вдову, стало быть такой же как мы. Что это – побольше иметь? Неисповедимая тайна. В будущем стремление к большему, чем есть сохранится. Споры за свое и чужое – данность, вековечная старь. Днесь также никаких перемен; по-старому – все то же и то же. Лучше ли: как можно быстрее?)

Коль скоро не дается узнать доподлинных причин повсеместной гонки человечества к лучшему – продолжим рассказ:

Осень подступала.

Делец среднего достатка женился. Годы напролет продвигаясь к полному довольству имеемым достиг своего. Да уж, получается так! сгребом, выражаясь по-старому, говаривал люд купчики, по-нашему: оптом, просто и легко приобрел шняву – мореходный корабль, славную лицом без румян женушку и скорный завод.

34

Вечеряли однажды. – Че-го?!.. Братеник, говоришь? Чудеса! – Ненадобнов, хозяин поморщился, вздохнув, помолчал. – «Во как получилось!.. Ага: волосом похож на сестру; черен», – промелькнуло в душе.

– Знаемы? – хозяйка.

– Чуть-чуть; шапочно, не так, чтобы очень. Виделись недавно, разок… в гирлах – у Невы, понимай… Был… пеши, – сотрапезник, Серьга.

– Виделись? – Мария: – недавно? Сказывай получше, супруг. Летом?

– В середине зимы; в лютом, – уточнил собеседник, – очень-очень давно. Как-то, на войне прилюбилися один к одному… В Канце бургомистру толмачил. Думается жив, не горюй. Там же, у Невы разошлись. Як ни жаль. Было-че: «Марийко, сестрица!» выскулит; ага, под хмельком. Эх-х Матвей. Далее градка не пустился. Тут бы, на земле савакотов и тебя и семью… и дом под черепицею, каменный… А так, не нашел. Изверился тебе отыскати. Мог бы, да не стал продолжать. Скис, выдохся, – итожил Серьга. – Землю на другой стороне, за морем, едва ли не всю зрили, забираясь все дальше в немцы аж до самой Курляндии!.. Проснулся; пищит… «пасынок», – мелькнуло в мозгу. – Пошастали… Теперича – всё… кажется. Немало загреб. Як ни тяжело приходилося порою – шагал. Все-таки достиг своего. Слышь? Встань да покачай колыбель.

В горнице почуялся вскрик.

«Слухает однако; задумалась. Младенец утих».

– Умница! – вещал в тишине, с полуоборотом назад и, повременив произнес: – Кончилась пора выживания – теперь надлежит, разве что слегка подкреплять то, что накарманил в страду. Чтобы ничего из добытого не сплыло к другим. Як, ты говоришь подкреплять? Не торопом. Трудясь по чуть-чуть. Вкладывая в скарбницу маль. К тысячам – по шланту, по талеру… И так ежедень. Выработал – вытратил; ну; денежный приход – на расход: маслица немного купил, меду, огурец, молока… Тысячи не трожь, серебро. Да и не разбрасывай медь: грошик золотой бережет, золото главу стережет, баивал когда-то на Брянщине отец, Офонас; мало ли чего впереди… Словом, получилось; добился. В тысячниках будем ходить. Так бы, окажись во товарищах – и твой… да и мой: родственник теперь! – ай да ну: в шурины пробился, делец… чо-нибудь в карман положил. Под лежач камушек вода не течеть, – вымолвил, вздохнув собеседник и затем приумолк.

– Чо же ты? Не рано ли спать? Ешь, – вообразив Нюенштад скопищем базарных ларей пролепетала жена.

– Сказывай… О нём, о себе.

– Мало? Да ить вроде бы всё. Тако на Неве и остался. Не схотел верстовать. Ссорились порою. Затем, вдруг – под Рожество разбрелись. Ой нехорошо получи лося. Ушел.

– Почему? как? – проговорила жена.

– Тоже соцепились… Як те. Разница, однако; эге ж; тут был, по-видимому повод поссориться: причиною: долг, в общем-то не очень существенный, – а там, в городу вовсе уж неведомо что. Сам не понимаю… Вот-на.

«Можно ли кидаться людьми… дружбою, рожденной в боях. В прошлом приходилось едати едь из одного котелка! – произвелось на уме бросившего ложку Серьги. – Птаха притянул, невзначай… Эк-к: смертоубийство напомнил. Отчего б ни смолчать». Белесоватые, над синью ресницы беззащитно смигнули, сотрапезник вздохнул, чуя перед ладой вину, и, покатав на столе крохоточку хлебного мякиша досадливо крякнул;

«Говори, говори. Як мати? Здравствует?» – услышал супруг.

– Чаятельно; сказывал-от… некогда, – купец; – на Руси. – Переводя взор с круглых, наподобие пуль глаз угодника – святого Николы, взвиденных в лампадном углу на еле различимую зыбку с вякавшим спросонья младенцем, собеседник зевнул.

– Как же то: жива или нет? На тебе!.. – Хозяйка поморщилась: ответ прозвучал так, как если бы супруг, затруднясь что ему сказать, промолчал.

– Так-то, – пропуская услышанное мимо ушей, рек самодовольно хозяин, повернув к своему: – С денежкой! Таки удалось. Яз – яз, не то что кое-кто из моих в некогдасти верных товарищей, предавших свою, в первости совместную цель. Цель – цель, – не что-нибудь такое беструдное навроде мечты выбиться из меньших людей. В тысячники выйдет не всякий… Вышло. А с чего начинал? С горсти медяков, на еду. Нетрудного труда не бывает, прочее, считаем – работа, вообще говоря. Выпало испытывать болести, едва не утоп, мерз, голодовал. Охо-хо-о. Надо же такое снести! Муж, временем казалось Марийке сказывал не быль, а какой-то, длившийся недели и месяцы, причудливый сон. Вышло, из еговых речей: сколько-то, неведомо лет погоревал на Вуоксе, думая, когда уходил в странствие из Канцев сыскать в тамошнем краю бедноты высокодоходных делов… суе! Из корельских погостов, речками подался в каяны – племя наподобие саваков какое-то, финцы, в коем, пробираясь болотами в Корелу – назад, мученик, едва не погиб…

– Что еще? – изрек под конец повествователь, завершая рассказ: – Чуть не позабыл: и еще сардий кое-где, сердолик… Медь… Жемчуг. Можно бы – пудовыми бочками… Чего только нет! Разве что бесплатного золота, – вздохнув произнес, думая о прошлом супруг. – Всякое… А рыба: лосось, стерляди, таймень, осетры! Прямо хоть на стол королям, к ренскому вину подавай.

– Но и привозил бы, – жена.

– Можно бы, на пару с твоим, то бишь, – уточнил собеседник, – с нашим, что застрял в городке. Будь рядом, около надежный сотрудник – вывезли бы чой-то; эге ж. Но, да и спасибо на том – выжил кое-как, вездеход, шастая в каянском краю. Всякое видали… Оброс чуть не до колен волосьем… Года полтора околачивался… вши завелись.

– Чой-то удалось прикопить?

– Маль. Туточки, в поморье нажился. Видимо, по чистой случайности. Вот, вот: повезло; в ратуше, и тако ж на пристани, – добавил купец. – Бывши не один, як в лесах. Взялся за дела – и пошло, выгоревши несколько раз. Продавал полосовое железо, сабельное кое-кому. Но, да и еще кое-что. Спорым оказался товар! Надобен везде. Для войны. Больше торговали пшеницею и, также вином; выгодно не так, чтобы очень… Двожды, на чужом корабле за море ходил, во столицу; видел королеву; а то. Ехала к попам, из дворца; в кирху, – пояснил мореход.

– Красивая?

– Не понял, – супруг: – церковь? королева? Кто, что?

– Краля.

– Не особенно, – муж: – Нос великоват, показалося, – ответил купец, видевший проезд королевы на ходу из-за спин. – Як бы-то, слегка подговнял. Но, а в достальном хороша. Безмужняя однако, на жаль.

– Ну? От так так. Скор на ноги… Домина, корабль; хват, – проговорила тишком, думая о брате, сестра: – Вот как: на Стекольну ходил!

– Як же по-иному? – купец. – Трудно ли поднять паруса. Ригу посетим, Колывань[33], далее, не в спех – Нюенштад, – рек, вообразив на мгновение того, кто служил в Канцах толмачом; – как-нибудь; позднее, ну да. – Вытворил судьбу, понимай ровно бы какую-то вещь, либо же то – переиначил; получается, так. Вышло не само по себе, – ратовал. И вот те, успех. Стоило, оно побороться за такую судьбу. Высунулся!.. Впрочем, не так – судьбу не переделать, за долю.

– Хорошо говоришь!.. Складненько. А як же другим? як бабе ратиться? за лучший удел.

– Задумаешься-от… Да никак. Женщинам – детей нарождать, муженьков тешити, а нам для того, чтобы не остаться в долгу жен за таковое любить. Мир, в обчем-то не худо устроен, даром что не каждый богат – радуйся тому, что имеешь, да своих весели. Жир, то б то изобилие благ давается, голубо не всем. Тут, тебе – и хватка, и лють, и выдержка, терпение надобны, порою – лукавство; хитрость, – прицепил собеседник, вслушиваясь в то, как звучит. Разница; не наглый обман. Думалось: долби и терпи – доля беспременно придет. Жир – некоторым. Так-то, в миру каждому охота иметь лишнюю копейку в мошне.

Высказав такое суждение, купец приумолк, самодовольно похмыкал, встретившись нечаянным взором с огоньками лампад перекрестился, и, не замечая того, что окончательно впал в непозволительное даже и тут, в обществе любимой супруги, как хозяину дома и деловому человеку многоглаголание, молвил: «Пожди. Не перебивай, замолчись. Главного еще не сказал».

 

«Вот как, – подивилась Марийка, вслушиваясь в мужнину речь: – Вслух думает, научный скворец. Ну и говорун… Языкаст. Можно бы сказать: исповедовался, кое-когда лишь перед собою… Опять; то же; про себя одного. Эккой самохвал!»

– Почекай. Сызнова проснулся. Пожди… Брат, брат!.. единственный, – вещала тишком, в мысли покачать колыбель.

Все в естях, – продолжал говорить муж, самодовольно похмыкивая, дабы отвлечь женщину от тягостных дум: дом, каменный, палатка в рядах, шнява, корабельный причал – но, не завершив разглагольствия услышал о том, что не всё, всё-таки, что можно иметь, лучшее попало в семью;

«Голос прозвучал не из люльки, – пронеслось на уме: – пасынок, укачанный спит. Проголосовала жена… кто ж еще?» – придумал супруг. (Вставила-таки, ухитрясь высказаться несколько слов).

Что же получается: жить, пользуясь добытым в трудах, об руку с богатством – недоля? горе? – возмутился купец, выразив наумное вслух.

Можно ли, – вещала супружница, Серьгу остыдив быть всесовершенно счастливым в зрении чужих неудач. Полностью доволен судьбою? – Ставить ся таким, – изрекла: – не по-человечески, муж. – С тем, во одночасье подумалось: у брата невзгоды – в ратуше начальник заел всяческого рода придирками, жену потерял, нищенствует, будем считать – и она, чуть ли не рабыня – служанка, у четы прусаков, бездетных перед тем, кто ее годы напролет обыскался, рыская повсюдно, в долгу. Коли разобраться по-честному, – явилось на ум: брат из-за нее пострадал. Пекся о сестринской судьбе; выручить хотел, да не смог; так ведь… Не сумев отыскать – собственную долю сгубил.

Чтоб-таки ее благоверному ни съездить? Легко; да уж, – рассудила хозяйка, встретив ускользнувший к божнице, все еще обиженный, взгляд: он тысячник, а шурин его, может – перекатная голь.

– Съезди. В Нюенштат; на Неву… Сызнова пищит, немовля, – молвила Марийка, всплакнув, смахивая пальцем слезу. – Бедствуют, – вещала, – не только за морем, но даже у нас. Кто-то, в совершенном отчаянии от нищеты, бедствуя, быть может готов руки на себе наложить. Всякое бывает… и наш. Думается, где-то за печью, или же в сарае живет… Горенько витать у Невы тем, кто не сумел охоромиться. Не легше и здесь. Взять бы, для примера хотя б наших Козаков, что живут, голь на шкуродерном дворе, около собачьих конур; травятся в зловонной среде, яко покупные рабы – и за то, бедные, оглодки едят. Беженцы, похоже на то, брянские ли – трудно сказать. Видела, на прошлой неделе: из-за кучи мослов, кинутых на едево псам чуть ли не пошло в топоры. Так-то – ежедень зубоежь, ссоры с покусанием ног… Як тебе? Чего там делить? Только-то: хрящи на костях.

– Пусть себе грызутся, собаки, – беспечально, Серьга: – делали бы то, что велят. Яз – чо: наймався, голодранцев откармливати? Кто их призвал? Высказалась… Рок, не судьба… Мученики… надо жалеть… Як? – договорил с холодком в голосе и взоре Ненадобнов.

– Известное, муж: плату бы давал шкуродерам, а не бычьи хвосты. Пять шлантов, праздничных – сходить на кабак. Щедр… Ну и ну. Тоже-от, як те перебежчик. Позже – повезло, – а тогда? Ведалось, к чему поскакал? Вряд ли.

– Выбежал – не зная зачем?!

«Ври, баба!» – внутренне озлился купец – но, сообразив, что пред ним, как ни возмущайся в душе сказанными ею глаголами сидела жена, самый дорогой для него с некоторых мест человек, спрятав за долонью глаза, дабы не увидела в них люти снисходительно хмыкнул и миролюбиво изнес:

– Ну их, несмышленышей, ладо. Глупы – оттого и живуть як полуголодные псы. Стоило ли ради мослов лезти в зарубежную даль? Но, а что касаемо нас, шествовал за тельным крестом, собственным: еговый ношу. Сидню норовил. Побратимствовали. Як не уйти? – друг… Бывший. Разбежались, увы. Мог бы, по своей хитроватости нажиться и дома, – прицепил говорун; – так бы, ни к чему выбегать. Чается, когда возжелал большего – пробиться в верха, к лучшему – сказалась порода; брянские! – напомнил купец: – Наш рок, Ненадобновых – як ни ослаб, временно – идти, да идти. Деял несмотря ни на что, иноди пускаясь в обход… Впрочем, на поверку и тут водятся такие.

– Кто?

– Именем? Да хоть, например… Вот тебе, изволь получи: Колт, местный тысячник, подканецкой житель. Слыхивала, или же нет? Знаемы, с каких-то времен. Мельницы на Охте содержит; водяные, ага, – молвя с добродушной ухмылкою, продолжил купец. – Три или четыре… Игде? Охта? Около морских пристаней. Тамо же, под Нюеном, в пригороде колтовский двор. Выяснилось, тако же – хват. Ни Пипера, главы городка, ни даже самого губернатора нисколь не страшится, даром, что – природный русак; вхож в карловы палаты як свой… Сувантского знают везде.

В чаянии скрасить получше мрачные раздумья жены о горестной, быть может взапрямь судьбине своего земляка, выбившийся (волею случая) в гостиную сотню, напустив на лицо веселообразность нехотя, с трудом улыбнулся и затем, помолчав, деланно, с натугой смеясь проговорил:

– Тоже хоть куда молодец. Ну Кколт: ототроду таких не видал! Ростом невелик, борода веником, почти до пупа, голос – гром. Из окна глянет – конь, перепугавшись отпрянет. Зверь. Страх божий – человек, да и только. Правда; человековедмидь. Хах-ха-ха. Гвозди зубовьём вынимал, сказывают люди, в рядах. Тысячник, поэтому – пан. Грошики – начало всему; злотые… И то же, почти: свейские риксдалеры.

– Нет… Брось; вневременное. Не взвеселил. Служит, говоришь? В городу?

– Там.

– Съезди, – попросила вдругорь, думая о Канцах, – Трудно ли? Сама запрягу; свычное… с недавних времен. Едь, миленькой дружок, Офонасьич. Може бы, якщо, говоришь были в пограничную земь, Брянщину – о матери скажет чо-нибудь яснее, чем ты.

– Съездим; занапрасно поссорилися, – молвил супруг: – Да уж. «Но зато, наконец – во как вихлевата судьбинушка! – любимую встретил».

«Часто человеки сообщничают, соединясь перед лицом чуждых сил даб, соополчась на противника удвох нападать; вынужденный, худший альянц; победили – и готов, развалился. Ихний, получилось – для радости, – подумал купец, вскидывая взор на венцы около святого угла. – Только что, на Постного Ваньку, в собственном дому поженилися. На память висят. Свадебный союз нерушим. Все есть для радости: и хлеб, и любовь. Но, да и в былые года, в общем-то, не очень тужил. Радость николи не развалится, покуда живой». – «Ладно уж, Марийко. Не плачь. Сто верст каких-нибудь, не так далеко. Еду – не чужая судьба, – рек, полюбовавшись венцами; – просто и легко угодить… Фрам!»

И через день, на коне выбрался-таки, в Нюенштад.

35

Ночь; темь, не темь; близь – четко различимые с пристани громады валов на крепостной стороне, даль – не до конца растворившийся в прозрачности аера, с чутком загустевшей на левом берегу, у Песков голубизны и затуманенности невский простор.

Штад Нюен спит, изредка тревожимый брехами дворовых собак – бодрствуют одни сторожа, за исключением тех, кто приноровился, похаживая спать на ходу, нетопыри[34], конокрады и какая-то часть призванных держать караул в крепости солдат-часовых. Людные о светлую пору, пристанные кладки пусты. Кроме здоровенных эстляндцев, нанятых под Нарвой стеречь выгруженный из корабельных недр на крытые площадки товар около судов – никого. На сберегателях собственности под балахонами, топорща одежду – меховые поддевки, на плечах батожьё.

Тишь, призрачность во всем окружающем. Ее наводил, царствуя ночной полусвет;

Изредка в тиши перезвон якорных цепей на судах.

Небольшой неослабевающий ветер, холодок от воды.

Быль-небыль; в хрониках о сём удивительнейшем времени суток, и о многом еще, связанном с когдатошней жизнью стертого по воле Петра с географических карт, в давнишнем городка Нюенштада – ни единой строки. Но, а что касаемо крепости самой по себе, тверди на путях кораблей – можно, при желании выкопать чего-то, из книг. Избы у валов Нюеншанца, по старинке – посад.

Быль-небыль, как-бы: вовлеченная в плоть повествования вторичная правда; лучше ли чахоточной правды неправдоподобная ложь?

Вей, ветер!

…Холодок, от воды.

На валу крепости, у главных ворот с чернополосатою будкой, где сидит алебардщик, точно изваянье недвижим, видится от пристани вактор: голова на руках, кои обхватили ружье, или то склонилась на грудь; издали могло показаться, что солдат на часах вглядывался в дульный глазок. Вряд ли бы такое затеивал, вообще говоря. Как же понимать: задремал, грубо нарушая устав? Замер чтобы лучше прислушаться к речам сторожей? Думает, о чем-то своем? Надо полагать, что последнее вернее всего.

Что же ты задумался, воин: вспомнил об отцовской земле с грудами камней по углам? О матери-старухе? О детях? Или не успел обрести? Может быть тайком проклинаешь хе́мланд – родину, за то что велит стоя в карауле не спать? Надо ли на это сердиться? Отчина не всякожды пряник, говорил на стерне, жвикая серпом подгородный, Парка, но и, в совокупности – кнут.

Что бы ты ни думал об отчине и как бы ни мерз, мысли, обращенные в сторону родных палестин, за море, и ты это знаешь, временем, способны согреть душу сорванного с пашни крестьянина не только в гнилом воздухе постылой казармы, но и даже, подчас, ночью – на промозглом ветру; это приблизительно то, что для былых мореходцев образ путеводной звезды, или, как во все времена, не исключая теперешних – высокая цель над тьмою каждодневных сует.

31Племя, совокупно с другими (летописные сумь и соответственно, в русском написании: емь, и в некоторой мере со шведами) образовавшее, в дальнейшем ядро финского народа.
32Одно из хроникальных свидетельств о грабежах у побережья Финляндии (самоназвание: Суоми), в начале XVI века помещено в сборнике опубликованных документов – депеша главы администрации Выборга и Савонлинны королю (Копенгаген, 1857 г.).
33Современное название: Таллин.
34Нетопырь, по букварю XVII века и в современном словоупотреблении – летучая мышь.
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33  34  35  36  37  38  39  40  41  42  43  44  45  46  47  48  49  50 
Рейтинг@Mail.ru