Юра Мариненков
Исповедь
Через несколько минут они сидели в то самой комнате, где прошла Ромина первая ночь. Когда их завели внутрь, на столе уже лежали тарелки с едой, правда их было не как душевых кабин и все смогли хоть немного нормально утолить свой голод. Это чем-то напоминало геркулесовую кашу, в которой, правда, ещё к тому же плавал странно белый порошок и что-то, очень похожее на частички таблеток. Поначалу его лицо с небольшой опаской поглядывало на этот ужин, но после того, как пришлось увидеть все те лица, которые поглощали это блюдо, как будто ели в последний раз, сомнения на этот счет просто куда-то улетучились.
– Ты давай ешь, а то сил не будет, – сказал ему рядом сидящий Илья, который помимо каши ещё втихаря закусывал каким-то печеньем.
– А что это? – спросил его тот.
– Ха, ты серьезно? Не, ну ты, правда, какой-то странный. Разве никогда такого не видел?
– Похожу на кашу.
– Ну, вот видишь. А прикидывался дураком, – сказал он, чем вызвал небольшой смех у других сидящих рядом мужиков. – Правда, это не просто каша. Они тут конечно в неё ещё что-то добавляют, чтобы нас радиация не убила. А то ведь такими постоянными ходками можно и недели здесь не протянуть.
– Да какой там неделю, – вдруг вмешался человек, которого все почему-то называли Мамаем. – И двух дней не протянешь, если не будешь это есть. Государство, конечно, хоть и сволочь, но о своих служащих заботиться. Кормит, лечит, ну и… много чего ещё.
– Ой, Мамай, что ты парню за лапшу на уши вешаешь? Какое нахрен лечение? Ты на себя то хоть посмотри! Вылечили… У тебя печень с легкими уже радиация почти сожрала, а ты всё в эту херню веришь и молишься ей, – сказал какой-то парень со светлыми волосами напротив, который из всех них немного выделялся ещё с того самого момента, когда Рома вошел в камеру.
– Ты меня тут ещё будешь жизни учить, сопляк! Тебе твои твари американские дичи всякой на уши навешали, так ты теперь думаешь, что король тут? Нехер мне тут варешку разевать! Едь к себе туда, предатель гребаный, и там балаболь, что хочешь! Тварь!!! – громко и довольно грубо выкрикнул тот, после чего перевернул полупустую тарелку на пол и спустя пару секунд мертвой тишины, с полу животным рычанием бросился на парнишку.
Их правда быстро разняли, но Мамай никак не утихал, вечно поглядывая и выкрикивая в ту сторону то, что на воле обязательно его завалит.
Было интересно, почему он считает этого парня американцем и почему он так сильно отличался от всех остальных? Это в какой-то момент сильно заинтересовало Рому, после чего он уже не мог просто так выкинуть эту мысль из головы.
Дальше, когда все разбрелись по своим койкам, его позвал к себе вниз Илья и тот, с большой радостью, спустился к нему, аккуратно слушая тихий голос.
– Ты это, не обращай внимание сильно на этих двух. Тут, кстати, не только они такое могут. Здесь у нас много разногласий, почти у каждого, – тихо пояснял он Роме.
– А почему?
– Ну как? Кто-то вон, как Мамай, считает, что он военный…
– Считает?
– Хе, – прикрывая рот усмехнулся Илья. – Ну, да. А как это по-другому назвать? Он какой-то походу бывший разведчик у них был, но только видать разведчика из него никакого, ну и за какую-то ерунду его сюда и сослали. Мне даже кажется, что он у вояк то и не был на самом деле. Просто, может, мечтал, хаха, – как можно тише говорил Роме он. – Я как-то видел, как солдаты ногами ему почки отбивали раз около спуска, так сразу подумал, что вряд ли они так своих гасят. Странный он, короче. Одним словом – Мамай.
– А что со вторым? Почему он его Американцем…
– Да, – резко оборвал его Илья, махнув рукой куда-то в воздух, тем самым видимо показав, что не особо хочет об этом.
– Он правда что-ли…
– Не знаю, – довольно непонятно и с небольшой загадкой ответил ему тот, – может быть и американец. А тебе то что с этого? – куда более встревоженно спросил Илья.
– Просто интересно.
– Интересно ему… Они… Они же… Ай, ладно.
Дальше несколько минут сидели эти двое молча, лишь наблюдая, как оставшиеся полусонные люди окончательно расходились по своим койкам, и комнату воцаряла полнейшая тишина.
– Ты вообще за кого? – вдруг неожиданно спросил его немного взъерошенный голос со все того же боку.
– Я? Не знаю. Я одиночка.
– Ой, слушай. Ты ещё когда это в первый раз сказал тогда, мне уже тебе стулом по башке хотелось перемахать, да жаль нельзя было. Запомни, здесь если сопли жевать вздумал, так этому ещё надо научиться. Вон тот же самый «Балабол», посмотри, такое может выдумать, что точно поверишь. Он тебе под землей может камень на золото обменять и даже не поймешь. А ты зашел в камеру, «одиночка» сказал и думал к тебе больше вопросов не будет? Это ещё благо, что мы план скоро заканчиваем. Так бы тебя Мамай или Антоха точно где-нибудь угандохали там, внизу.
– За что?
Тот сразу же направил на Рому свой взгляд, пытаясь по всей видимости как-то прожечь его и через пару секунд увидев, что эти самые глаза всё такие же полуживые, напрочь убрал опять куда-то вперед, под стол.
– Да стремный ты какой-то. Тут, наверное, почти все думают, что ты ссученый.
– Кто?
– Ну, засланный. От военных. Чтобы у нас тут всё узнавать, кто, откуда и за кого? Они ведь вечно то нациков, то западных, то ещё кого ищут. Помню, бывало даже, мусульманина как-то приводили к нам. Поначалу думали, что он глухонемой и тупой слегка, но потом, когда внизу с криками – Аллах Акбар, на Семеныча бросился, сразу всё на свои места стало. Они, видать, вояки даже сами не знали, что он такой. Но, тут для них исход один. Эти то таких ненавидят, как и те их. Всё, короче, глаз за глаз. Вот.
– Я не засланный, – тихо, посматривая по сторонам, сказал Рома. – Правда.
– Да я в принципе, то верю. Вот этим попробуй в головы впаять то, что ты сейчас сказал. Хе, не так уж просто окажется, поверь. Ну, вот вид твой например. Ты порой на сектанта смахиваешь, на все сто. Иногда такие повадки у тебя, что точно кажется, что вот-вот и станешь там какому-то богу своему молиться. Реально. От тебя даже чем-то таким иногда отдает. Мужики это тоже чувствуют.
Тот вдруг резко потерялся, начав бегать своим испуганным взглядом по сторонам, в надежде, что Илья забудет про это через какое-то время и наконец сам сменит тему.
– Чего молчишь?
– Я не сектант.
– Ну, так не очень правдоподобно. А кто тогда? Ну, правда. Вот если между нами. Я просто реально не понимаю. Ну, америкос из тебя точно никакой. Вряд ли они так смогли завербовать, что ты всего почти перестал бояться. Человека ведь, сколько не пытайся изменить, страх то из него все равно никуда не денешь, а у тебя его прямо иногда как будто нет. Кто ты, ну серьезно? Я, правда, не скажу, – говорил Илья, даже немного придерживая его за руку.
– Я один жил. Из дома ушел, когда всех убили. Вот в лесу каком-то..
– Ай, всё ясно, – снова оборвал его тот. – Ладно. Не хочешь – не надо. Просто знай, что я тебе сказал по поводу мужиков.
– Я серьезно. Даже не понимаю, про кого это ты говоришь? Американцы, сектанты… Я не знаю. Честно, – тихо говорил Рома, пытаясь внутри себя понять, что ведь на самом деле он от части прав и почти все то, о чем говорил Илья, он лишь слышал.
Тот снова посмотрел на это в его более правдивое и уверенное лицо, застыв на нем куда дольше, нежели в тот раз и отвернувшись, глубоко вдохнул немного душный воздух, резко, и довольно громко выдохнув обратно.
– Правда, ничего не знаешь?
– Да.
– Это что получается, такие люди ещё существуют? Значит, прав был Пятя-балаб… Он мне всегда больше остальных нравился своей правотой. Это ведь он здесь первый всем рассказал, что за нашими округами есть места, где люди вообще нихрена не знают. А я верил… – поначалу радостно, а потом всё же печально говорил Илья. – Ты правда из Архангельска?
– Да. Но не из самого. Из области.
– И как там? Правда что-ли военных нет?
– Да, таких раньше не видел.
– Вот черт. Значит, брешут всё. А Петя то красавчик. Вещи глаголил. Ну ладно. А кто там у вас тогда заправляет? Белые что-ли?
– Мы сами по себе жили. У нас только иногда в деревню какие-то приходили, но они потом обычно дальше шли.
– Аа, ну это путники, наверное, или разведчики. Это военные.
– Не знаю, – ответил Рома.
– Черт, это что получается, Петя и про Сибирь был прав, – как-то дико грустно вытянул из себя Илья, и взявшись за голову погрузился в небольшое молчание.
Рома вдруг вспомнил, что вещало радио про Сибирь и тут же заинтересовался тем, что знал этот паренек. Он помнил, что тот голос о Сибири лишь говорил, как о запретной зоне, но никогда не пояснял почему именно? Когда Илья немного отошел от тех мыслей, которые, видимо, действительно застали его врасплох, он медленно пошел к столу, глотнув из первого попавшегося стакана немного воды и сел обратно, на скрипучую металлическую кровать рядом с ним.
– Вот черт. Ну, Петя. Его тут Мамай за эти слова вообще как-то хотел задушить и даже Василич был за. А он, оказывается, правду говорил. Хотя, кто его знает на самом деле? Может уже и всё не так. У нас тут ведь вроде улучшения, а может тогда и там? Хе, – на довольно радостной ноте закончил он.
– А что в Сибири?
– Ну, это всё зависит от того, кто тебе расскажет? Если Мамая спросишь или вояку какого-то, хотя, вояка не будет с тобой… ну, в общем, у них ответ один – там война. Самый эпицентр. Мол, наши с Америкосами и Китайцами бьются. Но я когда сначала в 72-м отряде был, то там мужик один, после ранения, точно бывший вояка, вечно говорил про, что туда ни одной командировки, ни у него ни у его сослуживцев не было. Его походу за это и в ад этот отправили, что много знал и язык распускал. Помер кстати потом. Пуля вроде органы хорошо у него задела тогда. Жалко мужика. Хороший человек был. Никогда плохого слова ни про кого не сказал, только про русскую армию… – сказал Илья, снова немного погрузившись в небольшое молчание.
– Я по радио слышал, что…
– Ооо, это ты вообще забудь. Радио это… хуже Мамая будет. Такое порой выдает, что даже сам Мамай головой водит. Эх, – вздохнул он. – Кажется, теперь уж точно в Европу махну. Только от туда никаких вестей никогда ни у кого нет. Даже плохих. Петя тоже про ту часть всегда молчит. Никогда в диалоги на эту тему не встревает. Да, молодец парень. Надо будет ему как-нибудь спасибо сказать, когда выбираться отсюда будем. А, кстати, я же и забыл. Вот, а он, америкос то наш, ну Петя, всё время говорил, что там уже как год почти, после первого взрыва, Китайцы поселились. Они ведь там у нас уже лет тридцать леса вырубали и колонии свои потихоньку строили, а когда удар случился, то сразу свои семьи в Сибирь, поближе к оставшимся лесам и перебросили. Там ведь чище раз в сто, чем у них. На их то котелок пару нормальных бомб сбросить и всё, нет муравьев этих косоглазых, а Сибирь то большая, одни леса, ну почти. Короче, Петя про это и говорил. И ещё всё время с Мамаей из-за этого дрался, особенно когда начинал, что эти его вояки туда ссут лезть. Что мол китайцы им сказали – сунетесь – сразу кирдык тогда всем будет. Ещё кстати говорил, что они там сейчас с Американцами около Аляски. Но я, правда, про это даже и не думаю. Это для меня, как другой мир. Вот у нас тут… Да…. – Закончил он и с небольшой усталостью стал дышать глубже и тяжелее.
– Так, значит, война, – почти про себя, легким шепотом дал себе понять Рома.
– Да какая тут война. Это только походу Мамай, да радио это гребанное вечно тороторят, что война. Я вот уверен, что никакой войны нет. Ну была, конечно, год назад, а сейчас так, эхо её ещё просто доходит. Если бы была, мы вряд ли тут сейчас с тобой сидели и ждали бы завтрашней работы. Уже с автоматами куда-нибудь ехали небось, хотя…, – снова замолчал Илья, грустно начав о чем-то думать. – не, думаю, что если бы и шла, то уже всех бы перебили. Это же не та война, что сто лет назад была, ну вторая мировая, помнишь? Помнишь, как первый раз долбануло тогда, а? – спросил он, уставившись прямо в его, удивленные от такого количества нового, ошарашенные глаза.
– У нас там особо ничего не было, – ответил Рома.
– Да ладно? Что вообще ничего? – переборщив с удивлением, крикнул он на всю камеру, – Хочешь сказать, что у вас там до сих пор картошка с огурцами растет и погода хорошая?
– Нет, погода как раз…
– Ну вот, видишь. А ты говоришь, что ничего не произошло. Это же ведь от бомб тех как раз. Поверь, погода – самое малое, что эти твари принесли к нам.
– Какие твари? – вдруг резко спросил он своего юного собеседника.
– Ну, бомбы эти. Ядерные.
Теперь, кажется, всё немного складывалось на свои места, по крайней мере, небольшая часть. Про бомбу ему приходилось ведь ещё слышать от отца Михаила, который вечно намекал на что-то подобное и говорил примерно тоже самое, в особенности про этот небольшой побочный эффект – плохую погоду. Правда, понять, кто именно их сбросил и зачем, уже просто не оставалось сил, так как глаза то и дело приходилось держать открытыми из последних, непонятно откуда-то взявшихся сил. Он понемногу сгибался, опуская свою голову вниз, правда, всё ещё немного, одним ухом, продолжая слушать какие-то, уже не такой важности рассказы Ильи, и всё больше развивал это в своей голове как колыбель.
* * *
Утро выдалось куда более приятным, нежели то, что было день назад. На этот раз, поднимаясь от резкого шума в дверь, он уже совсем в другом и куда более спокойном виде встал с кровати и уверенно зашагал к небольшой толпе около груды темно-серой одежды, чтобы выбрать себе хоть что-то. Илья, видимо не стал или не смог разбудить его вчера вечером и уснул наверху, где почему-то спал до сих пор. Переодевшись, он подошел к худой, немного выпирающей сверху спине, из которой отчетливо были видно почти все верхние позвонки и небольшим похлопыванием стал пытаться разбудить его. Поначалу, Илья двигался не охотно, но потом, спустя секунд десять, всё же как-то сумев прийти в себя, наконец, тоже стал собираться, не сказав Роме ни слова. Его хмурое, видимо, н выспавшееся лицо говорило всё само за себя, поэтому он особо и не старался лезть к нему с какими-то словами.
Всё той же дорогой их вели люди в защитных костюмах и всё те же, встречали около выхода. Дверь, как и вчера, со скрипом и каким-то чудом удавалось проворачивать, чтобы открыть и их. Вновь обдавал ледяной воздух, который на этот ещё к тому же был перемешан с сильным дождем.
На выходе из подвала уже ждала небольшая группа военный, которые то и дело поторапливали их сонные тела, видимо, желая что-то сказать или сделать.
– Так, отряд. Сегодня у нас произошел чрезвычайный случай. 72-я группа пропала и скорее всего, в ближайшее время будет нужна помощь по их ликвидации, поэтому все идете строго за мной и слушаете только мои команды.
После этих слов, тот самый человек в потрепанном и слегка грязном от серой земли костюме химзащиты ринулся куда-то вперед, и за ним, по залитой дождем дороге, быстро пошли все остальные.
Их ведущий остановился около того самого, уже знакомого спуска и со словами – ждать здесь, пошел куда-то за гору булыжников. Рома немного поглядел вперед и увидев перед собой лишь всю ту же тьму, стал оглядываться по сторонам. Вокруг ходило много военных, количество которых только прибавлялось.
– Еперный театр, – раздался где-то сзади голос Ивана Семеныча.
– Ох, ребята! – хрипло сказал старый Василич и дальше, вокруг, стал разгораться небольшой, но шумный гул, который, кажется, был переполнен какими-то волнениями и тревогами.
– Извини, а что случилось? – спросил Рома стоящего рядом своего напарника, выражение лица которого уже не выглядело таким сонным.
– Ты это не мне «извини» теперь говори. Это перед 72-й бригадой надо извиняться и благодарить… тревожно и как-то даже немного злостно сказал он. – За то, что они там полегли, а не мы.
Рома ещё раз глянул в ту самую тьму, стараясь хоть немного вглядеться во все тот же мрак и в один момент, когда кто-то, стоящий наверху туннеля, сбросил своей ногой небольшой камень вниз, он моментально понял, в чем дело, слив с себя за несколько секунд, кажется, две волны дикого пота. Страх воображения смог заставить бояться этого места по-настоящему. Его нутро до последнего не хотело понимать именно то, что там действительно вода.
– Ну и что они от нас хотят, – вдруг раздался спокойный голос того самого Пети-балабола.
– Думают, наверное, что мы её откачаем, – холодно и без каких-либо эмоций сказал Семеныч.
– Пропала значит, – дополнил дед Василич, особо даже не смотревший туда, вниз. – Ликвидация ещё… ага. Сейчас, костюмы вот водолазные только оденем и сразу же… Вы что там вздумали, ублюдки! Думаете, нас тоже тут можно потопить, как щенков?! Идиоты! – вдруг заорал он.
– Василич! – вдруг сказал бригадир, немного волнительно смотря на него и, видимо, тем самым показывая не то, что сейчас было на самом деле нужно. – Давай это потом. Не здесь, Василич. Прошу тебя.
Дед лишь немного опустил своё сухое, обвисшее лицо вниз и стал что-то дальше буровить себе под нос.
Так они простояли минут десять, после чего, где-то на горизонте показался тот самый, высокий человек в потрепанной хим. защите, который медленно нес им какую-то информацию. Когда он подошел к ним почти вплотную, то почти все на небольшой промежуток времени даже перестали дышать, лишь слыша, как каждая капля дождя падает на его костюм.
– Приказ руководства доставить вас в камеру. Дальнейшие указания будут получены мною сегодня вечером и завтра вы всё узнаете.
– Что узнаем? Что? – раздался взбудораженный и хрипящий голос деда. – Вы нам завтра хотите сказать, что бригада там лежит, на дне? Мы это и без вас знаем. Скажите нам, когда нас отпустят, раз плана больше нет? У всех здесь был срок, который уже давно истек. Вы, еп вашу мать, нам обещали, что после этого объекта каждый на все четыре стороны может…
– Ещё раз повторяю, – куда более грубо и пугающе раздался тот самый голос напротив. – Вся информация будет поставлена вечером, то есть для вас завтра утром. Сейчас идете к себе в камеру и ждете. Ещё какие-то вопросы? – прокричал он, после чего вокруг воцарилась такая тишина, что казалось, даже сам дождь уже не был таким сильным и обходил их немного стороной.
После этого все простояли на своих местах ещё секунд десять, после чего, тяжелое дыхание того самого военного через противогаз заменилось командой – увести, и их, всё так же, повели обратно в камеру.
– Лишь только языком молотить. Русские солдаты, – тихо и спокойно говорил Илья, сидя с Ромой в углу за занятыми кроватями, – у мен и батя такой был. Хе, генерал хренов. Лишь только слова мог свои раздавать, а дел ноль было. Они так все. Эти точно такие же. Завтра придет, опять что-то в этом духе небось скажет, вот посмотришь.
– Твой отец был военный?
– Да он и сейчас, если ещё не сдох…, – ответил ему более тихим, но с какой-то глубокой злобой голосом тот. – В таком же небось костюме и ходит, сволочь.
Рома немного замешкался, пытаясь всю последнюю за пару дней информацию сложить в голове и понять, что к чему, но как бы он ни старался, внутри была лишь путаница.
– Почему он меня не вытащит? – как будто снимая с языка, вдруг резко спросил Илья.
– Да. Никак не пойму. Больше даже не ясно, как ты тогда сюда попал.
– Ааа, вот это уже другой разговор. Мы ведь ещё до всего этого редко виделись. Я из дома ушел, когда восемнадцать стукнуло. Поначалу где попало побирался, потом как-то жизнь начал строить. В Москву переехал. Девушку тут себе нашел. А он меня даже не искал… Лишь через мать иногда что-то передавал, когда созванивались. Ну кричал обычно в трубку, что найдет – лично придушит. В итоге вот после войны все концы и оборвались. А теперь уже честно говоря, и даже страшновато иногда бывает, что увидимся где-нибудь. Мне ж тогда точно хана. Пристрелит, небось, прямо в этой комнате, придурок государственный.
– А мама?
– А что мама? Наверное, с ним после всего и осталась. Куда ведь теперь, когда такое происходит? Тут правда, либо с военными, либо иди, мучайся. Только раньше мы думали, что выживаем, а теперь вот реально… Помнишь, как в тридцатых все жаловались на жизнь? Митинги эти, погромы, грабежи. У меня даже соседа помню посадили, что он собирал с жильцов подписи за понижение отплаты в домоуправление. С этого, вроде как, у нас всё тогда и началось. Да? Помнишь? – Чуть оживленно спрашивал он своего нового товарища.
– Не особо.
– Странный ты. Вроде бы и постарше меня, а такое чувство, что только вчера родился. Ты, вообще, с какого города?
– С Петербурга.
– Елки палки, так это что ж получается, ты меня тут дураком выставлял, когда про место спрашивал? – более грубо и взволнованно спросил Илья.
– Нет, не подумай ничего такого. Я здесь просто родился. Не больше. Рос в Москве. Вот так.
– Ааа, так ты Москвич, хе. Ну ты, получается, теперь краснокнижник.
– Почему?
– Ну как. Москвы то больше нет, а Москвичей почти не осталось. Ты, так сказать, вымирающий вид, – улыбаясь сказал он, хлопая по плечу.
Рома старался понять все те слова, что города больше нет, но это тоже никак не могло просто так уложиться в его голову. Правда, почти мгновенно вспомнилась та самая карта деда, которую он не мог собрать. Видимо, тот старик и Серега с Артуром тогда были правы – Москвы уже не было, нигде.
– Ты чего опять задумался? Москву вспоминаешь? – сказал он, начав немного посмеиваться. – Да ладно тебе. Ну, был и нет. Что поделать? Главное, что тебя там тогда не было. В Архангельск же вроде ничего большого не прилетало.
– То есть, как это нет? – прервал его Рома, пытаясь уже, видимо, окончательно всё расставить по своим местам.
– Так бомбы туда же летели, когда это всё… Ну когда началось. Москва, Питер, Казань – забудь. Туда теперь если сунешься, то скорее всего уже не выберешься. Чего только там говорят, не происходит. Жесть, короче.
– Он прав, лучше не рисковать. Только проблем на жопу свою нахватаешь, – вдруг внезапно, откуда-то сбоку раздался знакомый голос того самого Пети, которого всё время расхваливал и благодарил Ромин сосед.
Илью от этих слов вдруг неожиданно и резко парализовало, после чего он лишь молча сидел, уставившись куда-то вперед, делая вид, что будто бы ничего не произошло.
– У вас, кстати, в Архангельской области, тоже удары были. Там же Плесецк. Слышал, что там теперь аномалия большая на том котле – люди пропадают, с ума сходят, короче, тоже жопа.
У Ромы тут же перед глазами встала картина, когда он вытаскивал всех своих троих их того самого места, которое вечно называли именно так. Оказалось, что видимо, они всё же знали, куда идут и с чем связываются? Все, кроме Ромы.
– А где говорил, тебя повязали? В Ивановской?
– Да, – неуверенно и как можно тише ответил он.
– Ну значит действительно они теперь и там всё себе подмяли. Я чего-то до последнего думал, что Белые Ивановскую не отдадут. Значит, всё же…, – вздыхая сказал он и стал немного осматриваться по сторонам, глядя на всех тех впереди, кто так же пытался себя чем-то занять.
– Слушай, Петь, – неожиданно раздался проснувшийся голос Ильи, куда менее уверенный и тихий.
– Ну.
– Ты вот как-то про …, ну в общем много чего рассказывал. Я тут у тебя давно уже хотел кое-что спросить, да всё как-то…
– Давай же спрашивай тогда, раз хотел.
– Как думаешь, в Европу стоит шагать или нет? Я тут, короче, всё обдумал, ну и решил, что это самый спокойный вариант будет.
Петя вдруг резко призадумался, будто бы действительно собираясь с мыслями и пытаясь что-то достать из своего большого сборника информации.
– Ты английский знаешь?
Илья вдруг резко притих, и следующие секунд пять было лишь молчание.
– Если не знаешь, то нечего тебе там делать. В плен возьмут, а потом на нашего вояку обменяют и здесь расстреляют. Так что, лучше… не надо, – спокойно сказал Петя.
Илья протяжно вздохнул, после чего, как показалось, погрузился в небольшое уныние, видимо, поняв, что к чему?
– Эй, ты давай не унывай! На юг тебе надо. Там ещё нормальные люди есть.
– Так ведь… там же мусульмани, – сделав глаза по пять рублей, сказал Илья.
– Не везде. Там чем ближе к Казахстану, особенно где Волгоград, этих нет. Вроде и вояк пока что мало и бородатые не стараются особо. Так что, думаю, смело можешь дерзать. У них там, на сколько знаю, свои поселения уже по тридцать- сорок тысяч, так что умереть не дадут.
Этот юнец в какой-то момент резко заулыбался, наверное, уже представляя, как скоро будет шагать туда, а вот Рома всё же, не особо сильно старался воспринимать всё, хоть даже на самом деле у него этого никак само собой не получалось. Он больше думал о советах Сереги и всё более аккуратно поглядывал на странноватого человека по имени – Петя, который то и дело аккуратно и через чур приятно впивался своим взглядом в них обоих.
– Ты верующий? – внезапно спросил его этот он, так же, как и тогда Илью, парализовав в один миг, одним лишь этим вопросом.
– Что?
– В бога веришь?
Тот молчал, ничего не отвечая и только лишь больше нагнетая в себе какое-то коварное чувство, за которым стоял самый настоящий страх предательства и подлости.
– Да какой, Петь. Посмотри на него. Он иногда двух слов связать не может, а ты там про какую-то религию. Не. Вроде как не завербованный, хе. Я уже проверил, – прервав это неловкое молчание вдруг резко ответил Илья.
Как бы унизительно и больно это не звучало для него, но именно в этот момент, такие слова казались приятными. Правда, даже после это взгляд «американца» не особо изменился и он всё же, иногда посматривал на него, будто бы пытаясь вывести их новичка наружу.
– Да? Ну ладно, – сомнительно и аккуратно произнес он.
Время шло и они уже не замечали, как некоторые из бригады порой засыпали, наверное, витая в надеждах на то, что хоть когда-то выспятся. В один момент, когда Рома повернул свою голову в сторону, где сидел Илья, то увидел лишь худой, свернувшийся небольшой комок, повернутый спиной к батарее. Петя же, сидя по другую сторону, лишь делал вид, что дремлет, на самом деле, то и дело поглядывая на разговаривающий напротив Антона и кого-то ещё.
– Даа, дают, конечно. Один лучше другого, – вдруг неожиданно сказал тот самый странноватый голос.
– Что?
– Можешь не притворяться дураком. По тебе видно, что ты всё вдупляешь, – сказал он, заставив его быстро спустить с себя ту расслабленность, что, казалось, так хорошо обвивала всё его тело, немного пригревая теплой стеной сзади. – Можешь так чудику этому сопливому роли свои играть, а мне даже не пытайся. Я ещё в начале понял, что ты не такой уж и …
На этот раз его, кажется, ещё больше парализовали очередные слова странного человека, которые удивляли всё больше.
– Я вот просто не понимаю. Ты вроде как на подсунутого не похож, на террориста какого-нибудь тоже. Кто ты нахрен такой?
– Уже никто, – грустно и очень спокойно неожиданно ответил ему он.
– Уже никто… Ясно. Куда же ещё яснее?
Дальше была лишь тишина, в которой, по всей видимости, говорить уже никто не хотел. Петя теперь на самом деле начинал засыпать, а Рома старался проглядеть все оставшиеся без сна лица, которые почему-то уже не так сильно упирались своими взглядами на него. Иногда думалось, что они просто на просто забыли о его существовании. Ещё пару дней назад вокруг него был такой ажиотаж, которого сейчас никак нельзя было представить в этой сонной и уставшей атмосфере.
Иногда слышался чей-то сильный кашель, четко напоминавший ему то самое, от чего умирали тогда его братья в храме. Кто-то иногда почти задыхался во сне, останавливая своё громкое, урчащее дыхание на пару секунд. Лысый Антон, чьи руки были покрыты язвами, то и дело расчесывал их до крови в своем вечном дрёме. На него смотреть не хотелось больше всего, так как казалось, что он вот вот уйдет в мир иной. Рома хорошо запомнил, как тот несколько раз упал на их тележку, неся здоровенные булыжники и долгое время сам не мог подняться, а когда ему всё же это удавалось, тот от его вида становилось уже плохо и самому ему. Не понятно, на каких силах держался этот худощавый и больной человек, но, видимо, на последних. Мамай тоже не особо блистал своим видом. Казалось, что с каждым днем его шрамы на лице становились лишь больше, поглощая всю кожу вокруг и оставляя лишь кости. Получалось, что даже его военная закалка, о которой он в туннеле так часто намекал, на самом деле была лишь обычной оберткой, которая блестела грубым голосом и иногда своими искрами могла зарядить куда-то под глаз, но не больше. Все остальные, с кем он так и не успел познакомиться, выглядели примерно так же, выделяясь лишь иногда более и менее сгорбленными спинами и слабыми ногами.
Именно теперь, в почти полной тишине, он мог спокойно попытаться разобраться и понять, в какое место его занесло на самом деле? Конечно, из этих полусерьезных раздумий той самой головой, что за последнюю неделю пережила такие вещи, от которых сама не понимала, как ещё живет, особо ничего не выходило, но всё же что-то становилось ясно. Точно осознавалось, что место, где все находятся, раньше называлось его родным городом. Да, больше в его, как кажется и в другие головы, не лезло слово Петербург от того самого вида, что иногда можно было увидеть спускаясь в подземный туннель. К тому же, теперь он понял, что отец Михаил тогда был прав о существовании радиации и причем её высокого уровня. Это, по всем объективным причинам, больше даже не хотелось изучать. Военные зачастую обходили некоторые места на том разбитом поле, где они обычно шагали на работу. Никто почти никогда не подходили к тем сложенным булыжникам, а уж тем более и к самому входу в туннель. То самое место, вечно испаряющее из себя тепло, кажется, было для них страхом номер один. Во время смены иногда случалось, что одно худощавое и молодое тело быстро подбегало к спуску, светило фонарем для проверки и тут же уносило свои ноги прочь. Точку же ставила одежда, ежедневно меняющаяся после рабочего дня в душе, из которого лилось что-то на подобии дезинфекции, обливая их тела легкой слизью, которая вечером и ночью то и дело раздражала некоторые участки кожи, особенно на лице.
Теперь он хоть немного начинал понимать, куда попал? Это, по всей видимости, был исправительный лагерь, в котором, вроде как, все находились лишь на время за непонятно какие небольшие проступки. В этом то и была самая настораживающая опасность – никто ничего не знал друг о друге. Все лишь предполагали. Не было ни одного человека, которому можно было бы доверять на все сто, в особенности Илье или же Пете. Это иногда даже напоминало небольшие джунгли, правда в которых всё же были люди, на чьих лицах в туннельной темноте отчетливо светилась надпись – либо ты, либо тебя. Рома не хотел верить, что за один год с лишним мир смог измениться на столько, что все стали снова подобать животным, возвращаясь на тысячи лет назад. Он не хотел, но большинство внутри него просто заставляло, особенно когда вспоминался отец Михаил. Того человека, чьи слова, раньше казавшиеся абсолютным старческим бредом, теперь лились по ушам с сильнейшей болью правды, как лезвием разрезая всё тело вдоль, стекая прямо к ногам и в конце грубо ударяясь своими каплями о такой же, как этот новый мир, холодный пол.