Юра Мариненков
Исповедь
– Ах ты ж, – поникнув взялся тот за голову. – Идиот!
– Помолчи, – неожиданно и довольно грубо прервал его Серега. – Не волнуйся, продолжай. Что ещё помнишь? Москва – это понятно. Вместо неё давно точка. А рядом что-нибудь? Ближе к северу помнишь что-либо?
Изо всех сил он пытался вспомнить хотя бы что-нибудь, но почти ничего не шло в голову.
– Может какие-нибудь полоски?
– Да. Полоски, – оживленно ответил ему тот. – Были полоски.
– Какие?
– Красные.
– Так. Уже лучше, – сказал он, переглянувшись с Артуром, – а где? Ты примерно ориентируешься, где Ивановская область?
– Да.
– Там видел такие полоски? Было в том месте что-то подобное или нет?
– Вроде бы да. Они там везде были.
Переглядевшись несколько раз то на карту, то на него, он, довольно тяжелой рукой, поднял к Роминым глазам исписанный лист потрепанный бумаги, которая так, вблизи, точно напоминала настоящую карту.
– Покажи, где ты их видел?
Он неуверенно поставил палец туда, где-то рядом с Москвой и в один момент, решив, что другого выхода у нет, кроме как провести им хоть как-нибудь, стал показывать примерно то самое место, где как всегда казалось, располагалась именно эта Ивановская область. Самое удивительное казалось то, что эта вещица была куда более похожа на то, что приходилось видеть ему раньше, ещё до всего этого, но на ней почему-то тоже не было ни Москвы, ни Санкт-Петербурга, а вокруг лишь шли какие-то линии, точно напоминающие реки, но только довольно толстые и непонятной формы, всё же, больше похожие на границы.
– А ещё? Ещё что-нибудь видел? – возбужденно спрашивал его Артур.
Вдруг, неожиданно для них обоих, командир оторвал карту от Роминых глаз и стал как можно быстрее засовывать её поглубже в свой рюкзак.
– Значит, всё верно. Они с двух сторон, – сказал он.
– И что тогда будем делать?
– Обратно.
Теперь они как можно быстрее шагали туда, откуда пришли. Хоть и было ясно, что ждало их впереди, Рома всё равно никак не мог поверить, что там, дальше, может быть кто-то, кто мог бы так напугать их всех. Казалось очевидным то, что все они трое боялись каких-то «военных» гораздо больше, нежели тех людей, у которых уже успели побывать.
Аккуратно и быстро идти, почти не получалось. Лишь через каждые метров пять, десять, Рома опускал свою голову, пытаясь приглядеться вниз, почти бездумно разглядывая всё, что попадалось на глаза.
В таком темпе, понемногу остывая от непонятного и невидимого страха, он уже шел, лишь пытаясь думать о чем-то своем. Иногда в голову лезли воспоминания об отце Михаиле и о храме. Всё же, как бы реально он не пытался представить картину происходящего – хотелось в тот самый подземный бункер, домой. Туда, где не нужно было от кого-то бежать. Где было спасение, которое всё же ещё хоть немного, но грело его душу. То самое прибитое к сердцу ощущение, которое остывало с каждым днем всё больше.
* * *
Резкий шум, подобный сотни громов сразу, неожиданно прозвучал где-то очень близко от него, примерно слева. Это удалось понять, когда он уже лежал на сырой и жесткой земле, довольно сильно расцарапав себе той самой травой часть лица. Тот поток воздуха, что швырнул его в сторону, был именно там, где находились его больные ребра. Ощущалось, что теперь им наставал полный конец. То и дело чувствовалось сильное жжение, которое с напряжением мышц живота сменялось сильной и острой болью, заставляющей его лишь стонать. Звон в ушах ушел довольно быстро, приведя на замену крики и какую-то, пока-что, не понятную суету. Начинало казаться, что этот звон всё же просто замаскировался под какой-то странный шум, отчетливо напоминавший очень знакомый рев.
Сумев поднять тяжелую голову, он увидел, как в метрах десяти от него стоял Артур и Серега, которые, сидели возле одного из деревьев, пытаясь что-то сделать, опускаясь к земле. Не хотелось думать именно то, что так часто представлялось в попытках понять ситуацию, но пока ничего другого никак не выходило
– ААА, черт! За что? Гребаные военные! Я их всех перережу! Чтоб они все сдохли на этих минах! ААА! – громко и зловеще орал Артур, лицо которого то и дело носилось из стороны в сторону, издавая непрерывные крики, уходящие куда-то очень далеко.
Рома попытался подняться, но ничего не выходило. Именно та часть, где были больные ребра, никак не хотела слушаться, видимо, включив свою защитную реакцию, но всё же почему-то пуская не редкие и очень сильные импульсы боли. Перевернувшись на другую сторону, он всё же смог пошевелить одной ногой, а потом и всей частью тела. За этим успехом он с каким-то непонятным ощущением уверенности стал подниматься на ноги, а потом, сделав лишь один, единственный шаг, пластом грохнулся опять на ту же траву, начиная стонать и хвататься за те самые ребра от боли.
Так продолжалось примерно пару минут. Ровно до того момента, пока плечо не схватила большая рука и не попыталась поднять кверху.
– Вставай! Нам нужно уходить, срочно, – быстро и на удивление немного волнительно сказал Серега, начиная аккуратно поднимать его с земли.
Когда Рома уже стоял на ногах и в сильном страхе пытался делать первые шаги, странный рев, всё это время присутствующий в ушах, становился лишь громче. Пока что, это было так же не понятно, как и всё остальное.
Возле того самого дерева, где несколько минут назад ему виделась какая-то суета, теперь не было почти ничего, кроме размотанных по этому самому толстому и обугленному стволу кишок и частей кожи. Артур сидел рядом и держал верхнюю половину разорванного тела своего брата в руках. Весь мокрый от крови и залитый слезами, причем такими, каких Рома не видел уже давно. Лишь только спустя секунд десять, когда удалось примерно понять, что произошло, он облокотился на рядом стоящего командира, пытаясь отрыгнуть из себя те остатки еды, что по его мнению, ещё находились внутри, но организм сразу дал ему понять о том, что там уже пусто.
– Нам нужно как можно быстрее сматываться, Артур! – сказал Серега, то и дело оглядывающийся по сторонам.
После того, как медленным и уставшим взглядом он уловил это самое, теперь по-настоящему волнительное лицо командира, его глаза, немного посмотревшие в сторону, почти моментально привели всё тело в относительный порядок. Боль сразу забылась, а даже если и оставалась где-то глубоко, то никак не дальше, чем страх, секундно всколыхнувший его всего. Там, где-то вдалеке, виднелись длинные и широкие лучи желтого цвета, сопровождающиеся именно тем самым ревом, видимо, напоминавшим звук работающих грузовиков.
Бежать – теперь именно это было единственным и, пожалуй, самым верным решением, которые они приняли почти без слов. Впереди всех, конечно же, несся Артур, часто оборачивающийся назад, но скорее всего не с волнением за них двоих, а с абсолютно другой болью, очевидно сильно терзающей всего изнутри. Серега же, умудряясь как-то смотреть под ноги и одновременно оббегая темные деревья в куда более мрачном лесу, ничуть не отставал за ним, иногда немного поворачивая свою голову в сторону и скорее всего, пытаясь в надежде найти там Рому. А сам он, сильно задыхаясь и страшно смотря на исчезающие силуэты впереди, бил кажется, лишь только свой рекорд. Но и это, увы, продолжалось не долго. Те части тел, что были ориентиром, в какой-то момент просто исчезли в его уставших глазах, как и забылась та тяжесть в легких, что просто мешала сделать хотя бы один маленьких вдох.
Отдышаться – это теперь было самое главное. Никогда раньше ему не казался этот грязный и плотный воздух таким приятным. Даже через твердую траву, упирающуюся в его рот, воздух поглощался так же, как и когда-то, до всей этой тьмы. По крайней мере, так ему казалось сейчас. До того момента, пока глаза перестали видеть что-то впереди, и закрывшись, слушали лишь нарастающий гул, который в один момент, почти незаметно стал раздаваться прямо над его головой.
– Ну что, прямо тут, товарищ прапорщик?!
– С собой.
Глава двенадцатая
Ин. 4, 18 В любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть мучение. Боящийся несовершен в любви.
Вдох пыли разбудил его очень быстро и волнительно, заставив почему-то представить, как командир смотрит сверху именно туда, где, укутавшись в ковер, лежит он, немного дрожа от холода. Этот миг улетел в ту самую секунду, когда голова ударилась о металлический пол, пронизывающий сильной вибрацией всё тело. Как же это было мучительно, когда задыхаясь, с каким-то мешком на голове и связанными конечностями, он пытался сдержать свой кашель, одновременно сжимая всеми средствами сильнейшую боль в ребрах, боясь издать хоть малейших стон. К счастью, в какой-то момент, на многочисленных кочках, тело прибило под что-то, очень напоминавшее по ощущениям лавку и он хотя бы смог себя удерживать под ней коленями и локтями. Теперь боль ещё начиналась и в них, но уже, хоть на часть убирая ту, что ещё несколько десятков секунд назад пыталась свести с ума.
Кажется, тяжелее муки и быть не могло – завязать пыльный мешок на голове, откашливаться в который было чем-то подобно суициду. Но теперь, хотя бы немного потеряв часть того болевого страха, он смог сразу же вспомнить о силуэтах, что потерял тогда. Надежда на то, что они смогли, казалось, жила сейчас в нем больше, чем та, что заставляла жить его самого.
Надеяться и верить, казалось, было тем самым, единственным, что хотя бы получалось представить. Всё же остальное, в особенности своё будущее, теперь примерно ощущалось так же, как и те кочки, расположение которых можно было, наверное, угадать лишь тому, кто сидел за рулем этой железной коробки.
Как ни странно, но эти странные тропы продолжались не долго. Он не успел и трех раз прокрутить у себя эту самую мысль о спасении ребят в голове, как под полом лишь раздавался звук приминающейся под тяжестью щебенки, иногда переходящий во что-то более мягкое. В один момент, когда они остановились, было слышно, как кто-то открывает кабину, а потом медленно и спокойно обходит машину. Теперь уже точно было ясно, что они приехали. Тут-то и начался тот самый мандраж, что лишь казался похожим на гулкое и болезненное дребезжание пола.
– Ну что там?
– Да вот, в часть везу. Сказали к лейтенанту Малютину его отвезти, – проговорил довольно молодой, примерно на слух лет двадцати пяти, голос парня, после которого определенно стала ясна манера езды.
Было слышно, как этой шумахер с каким-то другим голосом, чуть постарше, направлялись именно к тому месту, откуда на него дул сильный холод. Резкий звук чего-то свистящего и небольшие проблески света, доходившие до его завязанный глаз быстро дали понять, что именно в этот момент, на него, с той самой стороны, смотрят как минимум те двое. Они смеялись подобно умственно отсталым, видя, как завязанное тело, упершись коленями, лежит под лавкой.
– Вот придурок. Откуда они такие берутся? Он вообще попа напоминает, – сказал тот, второй, снова начав смеяться, на этот раз почти задыхаясь.
– Кого?
– Попа. Ну, батюшку.
На его слова не последовало абсолютно ничего. Жаль, что нельзя сейчас было увидеть их выражения лиц, но очевидно, что тот молодой, выглядел как-то не обычно. По крайней мере, сейчас так казалось.
– Ох, еперный театр. Молодежь! Точно. Вы же теперь… Ай… Ладно. Давай уматывай, – даже с небольшой грустью сказал тот, что постарше, и стал отдаляться, забрав с собой те самые, небольшие лучи света.
– Так говорили же, что трое, эй! – слышался где-то в метрах двадцати от машины его голос.
– Те с Евстрокиным. Жди. Они ещё приедут. Там кадры похлеще, – сказал тот, немного усмехнувшись и резко запрыгнул внутрь кабины, дал газу так, что пришлось сразу же удариться головой об опору лавки.
Эта боль, как ни странно, казалось чем-то не очень значительным. Не тем услышанным, что било его куда сильнее. Теперь, кажется, не грели никакие надежды. Страх и отчаяние лишь больше пробирали его тело, но всё же, что-то очень глубокое даже эту информацию пыталось перевернуть так, чтобы он не потух полностью.
Ехать пришлось не так далеко, буквально несколько поворотов. Было даже что-то, очень похожее на сильный дождь, который, правда, прекратился через пару минут так же быстро, как и начался. Резко появляющиеся голоса, какие-то новые запахи, то резины, то напоминающее аромат жареной картошки, никак не давали спокойно лежать, каждую секунду давай попытки уловить всё это старое абсолютно по-новому.
Правда, после того, как машина остановилась окончательно, всё это ушло очень быстро. Знакомый шум шагов, страх и боль – вот те вещи, что никак не могли просто взять и оставить в покое.
– Вылезай, – сказал стоящий где-то довольно близко тот самый голос.
Вылезти оттуда и не зная куда, оказалось не так-то и просто. Сначала он неожиданно понял, что ноги теперь полностью неподвижны, а руки примерно на той стадии, когда мучительные покалывания омертвления тканей уже там, где они не особо важны, то есть, очень близки к своим друзьям, нижним конечностям.
– Ну же. Я долго тебя буду ждать?
– Я… не могу.
– Что? Что ты там пискнул?
– Не могу, – уже более уверенно повторил он.
Резкий стук поднимающихся в кабину ботинок заставил его снова вспомнить ту дрожь, что неуправляемо колотила некоторое время назад, да в прочем и сейчас, но только хотя бы была немного управляема. Этот самый стук остановился прямо около его тела, где-то посередине. Вот именно сейчас была настоящая безысходность, в которой подставлять свои опухшие ребра ему никак не хотелось, но сделать он по-настоящему ничего не могу, в отличие от всех тех ситуаций, что возникали у него с Артуром. К сожалению, только почуяв настоящую опасность, он понял, что защититься можно почти всегда. Именно почти.
– Ну, давай же, – говорил тот голос, вытягивая его из под той самой лавки.
Боль от того, что его тянули за полуживое предплечье могла успокоить лишь мыль о более-менее живых ребрах, которым на этот раз повезло гораздо больше. Можно сказать, внутри даже наступило небольшое облегчение, которое, правда, прекратилось после того, как в голову пришла мысль о том, что всё ещё впереди.
Его завязанное тело протащили до края этого металлического, холодного листа, свесив переднюю половину куда-то вниз, заставляя этот полуживой кусок медленно и нервно скатываться в неизвестность. Волнение от того, что скоро вот-вот придется лететь непонятно куда, нависало над ним только больше. Правда, к очередному счастью, преждевременный страх снова был вовремя остановлен и всё тем же, непонятно и странно человечным парнем.
Дальше повели, издавая сигналы лишь откуда-то сзади, в метрах пяти от него. Это было никак не похоже на то, где ему уже стоило побывать. Так он свободно, в полный рост, шагал минут пять, имея возможность заново оживить своё тело, которое всё никак не хотело приходить в порядок. Левая нога то и дело выворачивалась на небольших ямках либо же кочках, а спина неожиданно и довольно болезненно выстреливала, кажется, во все части тела.
По команде – стоять, он остановился около чего-то необычного. От этого места шел небольшой звук вибраций и что-то ещё, напоминающее вентиляцию. Правда, дальше, Рома шагал более осторожно, лишь успевая за командами сзади. Через несколько коротких углов, всё по тому же приказу, его тело застыло около стены и скрипучая дверь слева, открывшись, резко и почти невыносимо подула на него тяжелым табачным запахом. Он кашлял так, что в какую-то секунду, даже почти получилось усесться на пол, рядом с этой дверью, но тот самый, кто был сзади, конечно же, никак не дал ему этого сделать. Тот человек, куда более грубо и резко, схватив его за связку рук и швырнул прямо за эту дверь, туда, где ему казалось, что кроме этого дыма больше не было ничего.
Тяжелый и довольно зловещий смех начинал нарастать где-то в метрах пяти от него, лишь больше вводя в полнейший страх, который создавала самая настоящая беспомощность.
Когда же, около мучительно и почти бесполезно откашливающегося рта, стало ощущаться чье-то присутствие, даже тот, ещё свеженький страх, быстро и почти незаметно, исчезал где-то в этом мертвом воздухе. В момент, когда в его лицо неожиданно ударило резкое и довольно тяжелое дыхание, ощущать которое теперь он мог всем, кроме своего носа. Это был самый пик страха, к счастью прервавшийся тем, что тело, стоящее напротив, неожиданно развернулось и куда-то ушло, оставив после себя крутящийся сверху вентилятор, который Рома определил почти сразу же. Эта вещь, ранее появлявшаяся в его жизни лишь раз, никогда не могла казаться когда-либо такой полезной. Тогда, в каком-то старом, почти разбитом кафе, сидя со своим курящим дядей, он задавался лишь одним вопросом, застывшим в его памяти почти на двадцать пять лет – какая польза от этой крутящийся штуки сверху? Кажется, теперь, ответ на это был найден.
В какой-то момент, когда он, вроде как, только начинал получать свежий воздух, тот самый человек, идя где-то рядом с ним, вдруг оказался прямо за его спиной, знакомо сильно дыша ему прямо в затылок. Резко, почти за одно движение, он сорвал с него ту самую повязку и уставшая больная голова, ещё быстрее, устремилась в самый пол, напрягая все свои живые мышцы лица как можно сильнее.
Опять тот же смех, но только на этот раз, немного более оживленно, кажется, не давал ему почти ничего, кроме обнадеживающего понимания о том, куда онпопал?
– Что, свет? Хаха. Ну а ты как думал? Думал, что тебя тут по головке будут гладить. Хаха. Да ты волосами своими их прикрой и всё нормально будет, – вел спокойный монолог тот самый человек, теперь по ощущениям ходящий вокруг.
В тот миг, когда он поднял на него свои порезанные тусклым, но близким светом глаза, пришлось увидеть перед собой такое лицо, что раньше приходилось видеть лишь в военных фильмах и сериалах. Круглолицый, лет сорока пяти, в самой настоящей военной форме, лысый, с глубоким шрамом на левой щеке и двумя частями усов мужчина, удивленно и необычно смотрел на него с ног до головы. На его лицо, туловище, ноги, руки, а особенно на волосы и бороду. Иногда, моментами, он делал такую улыбку, что даже становилось немного страшно, а порой хмурился так, что, казалось, вот-вот сейчас задаст ему какой-то такой вопрос, ответа на который он, конечно же, не найдет. Это продолжалось несколько минут, пока крутящийся вентилятор сверху не издал резкий скрип и не заставил этого странного персонажа подорваться почти до самого потолка. Тогда же, резко развернувшись, он ушел к своему столу, довольно громко и с какой-то психической интонацией прокричав – садись.
– Что делал на территории военной базы? – последовал резкий вопрос, даже не дожидаясь, пока он присядет.
Осознание того, что скорее всего с этим человек не получиться мять дурака пришло быстро и Рома пытался как можно скорее связать что-то, более менее, похожее на правду.
– Я? Я… Просто шел. Заблудился.
– Заблудился, значит. А откуда же ты шел тогда? – резко спросил тот. Настолько резко, что казалось, даже не давал времени для полного ответа.
– С…
– А? Откуда я тебя спрашиваю?
– С Арх…
– С Архангельска? Да что ты мне лапшу тут вешаешь, – психованно перебил его он и поднявшись с места, швырнул прямо ему в лицо пепельницу. – Откуда шел я тебя спрашиваю? На кого работаешь? Отряд, Номер. Всё докладывай, не то к стенке тебя сейчас приставлю, урод.
Когда этот неспокойный, потрепанный жизнью мужик увидел, как Рома аккуратно осматривает его медали, то и дело пускающие свои блики в глаза, то снова улыбнулся в своём непонятном стиле, немного опуская нижнюю губу.
– Что смотришь? Завидуешь? – спрашивал его он, лишь больше предаваясь какому-то непонятному наслаждению. – Вот эти за Сирию, а вот эти за Донбасс, – куда более приятным и ещё более непонятным голосом стал говорить он, тыкая одной из своих перерезанных фаланг в темно зеленый пиджак. – А вот эта за 23-й, когда таких ублюдков как ты на красной площади мочил. Даа, – говорил он, гладя их, как свое самое родное и радуясь подобно ребенку.
Тебя вообще обыскивали? Обыскивали? А ну ка подъем, – Нервно, словно заведенный, сказал он, быстро обойдя стол и начав проверять его с ног до головы по нескольку раз, видимо, надеясь найти в его порванной и грязной одежде хоть что-то, кроме серых кусков травы и почти такой же серой земли, иногда вылезавшей из его карманов.
В какой-то момент, когда он проходился своими грубыми руками по его ребрам, Рома конечно же не смог просто и спокойно устоять, немного дернувшись в сторону. Этот ненормальный, с порезанными усами военный, увидев такую реакцию, тут же стал надавливать своими короткими пальцами именно в то самое место, теперь заставляя своего гостя орать от боли.
Уже через минуту тот лежал на полу, скрутившись в небольшой комок, а за столом, снова убивая редкий, вновь появившийся получистый воздух, довольно и грубо раздавался тот самый смех.
Почти одинаковые, повторяющиеся вопросы, вылетали к нему на пол примерно через каждые десять секунд, лишь больше от безысходности заставляя вдавливаться своим телом в тягучий холод. Правда, иногда, были даже и такие, которыми он пытался у знать о его длинных волосах и бороде, довольно с большим энтузиазмом предлагая свои услуги парикмахера.
Кажется, один плюс всё же был – безрезультатность. Конечно, никак нельзя было предположить, что будет дальше, но спустя пару часов такого допроса, Роме уже начинало казаться, что так будет всегда. По крайней мере, что более продуктивного диалога никак не состоится.
Вся эта непонятная пытка закончилась тем, что в какой-то момент он просто очнулся в холодной и темной комнате, в которой кроме побитых стен не было абсолютно ничего. Вспоминать о том, почему он оказался именно здесь, не хотелось, но сильно скулящие ребра то и дело заставляли хотя бы на долю секунды вспоминать те самые пытки, что пришлось пережить какое-то время назад.
* * *
Время шло довольно медленно. Иногда его тоску и отчаяние пытались размыть какие-то звуки за дверью, проносившиеся легким и загадочным эхом по, кажется, длинному коридору. Порой это были звуки, напоминавшие захлопывания дверей, заканчивающиеся гремящими ключами, а пару раз даже было слышно что-то очень похожее на крики. К счастью или сожалению, именно эти звуки прекращались так же непонятно, как и начинались. Правда, даже успев услышать их отголоски, он был вполне готов к тому, чтобы суметь представить хозяев этих воплей. Тех самых, что были с ним в том лесу.
Только теперь в его тяжелую голову лучше начинали доходить те самые слова Артура о «военных», которых он с Серегой так боялся. Правда, пока что они вели себя куда более лучше, нежели «нацисты». Может, это только начало и дальше будет хуже?
Всё же, чувство вины и понимание того, что всё могло бы быть по-другому, если бы не он, не остывало почти так же, как и не остывала его жизнь, никак не объяснимо, ещё горевшая внутри. Роме хотелось верить, что с Серегой и Артуром всё гораздо лучше, чем с ним, хотя бы потому, что у них вроде бы не было разбитых ребер или чего-то подобного.
Его сон, который теперь мог быть не больше нескольких минут, по крайней мере из-за холодного и твердого бетонного пола прервал резкий грохот чьих-то ботинок, уверенно наступавших в довольной близости. Чем ближе звук набирал свой грохот, тем быстрее он переставал чувствовать в своем теле весь этот дискомфорт от условий камеры. Когда же эти ботинки остановились около его двери, тут-то нутро и замерло окончательно. Дыхание, которое и без того было еле заметным, теперь остановилось полностью. Ключ резко и скрипуче несколько раз провернулся в двери, а потом и сам этот кусок толстого металла, с ещё большим скрипом внезапно и быстро распахнулся, вогнав в его камеру, почти такой же, мертвый и тяжелый, но более холодный воздух.
– На выход! – сказал ему парень небольшого роста, с автоматом в руках, стоя прямо на пороге.
Вставать особо труда не возникло. Это получилось у него, как ни странно, очень быстро, а вот идти на встречу неожиданно поднятому дулу автомата как-то уже хотелось не так бодро. Только сделав несколько легких и осторожных шагов вперед стало определенно понятно, что тот молодой юнец, скорее всего, испугался. Он, видимо, подумал, что после такого резкого подрыва с пола, полуживой узник полетит прямо на него.
– Стой! Ещё… два шага и я буду…, -очень неуверенно, немного дрожа руками, говорил уже совсем другой, более детский голос прямо в него.
Рома остановился, и сам, без каких-либо лишних вопросов, поднял свои руки вверх, давая вроде как небольшой жест понимания. Ещё через пару разряженных волнением из коридора секунд, он всё-таки даже сам подошел к соседней стене, приставив к ней свою голову. Только тогда резким и осторожным шагом, тот юнец смог зайти к нему за спину и со словами – иди вперед, повел его по действительно длинному коридору.
Впервые за всё время он чувствовал то, что в этом изменившимся мире не он один трус. Это было довольно необычное чувство, правда, не дающее по своей сути абсолютно ничего. Никакой большей уверенности, либо же храбрости никак не было. Может, всё дело было в темных коридорах, которые по ощущениям сгущались с каждым метром всё больше.
– Стой здесь, – сказал в какой-то момент тот голос сзади, открывающий дверь рядом и уходящий куда-то внутрь.
Он вернулся почти сразу. Не прошло и нескольких секунд, как что-то будто бы вышвырнуло его оттуда. По крайней мере, такие звуки, доносящиеся оттуда, давали это представить. Дальше они лишь молча стояли у стены, то и дело пытаясь своим неровным дыханием переиграть друг друга. Через некоторое время, парня даже стало немного жалко. Он был худей Ромы раза в два, лицо почти полностью было покрыто какими-то непонятными волдырями, а от одежды несло потом так, будто её никогда не стирали.
От долгого и неподвижного положения в какую-то минуту начали затекать полуживые ноги, а после и всё тело, будто заражая собой все оставшиеся, хотя бы немного живые части тела.
– Не двигаться! – сказал тот парень, резко отойдя несколько шагов в сторону именно в то время, когда Рома начал немного шевелиться.
– Больше не могу.
– А я что тебе сделаю? Терпи!
– Не могу, правда.
Парень лишь быстро посмотрел на него, видимо, больше не желая ничего говорить и продолжил держать свой взгляд на ту самую дверь.
– Можно хотя бы присесть?
– Нет. – прозвучал быстрый ответ.
Ему лишь становилось хуже и следующие пару минут он стоял, спуская с себя холодный пот. Тот юноша иногда мельком поглядывал на него, почти моментально убирая свой испуганный и странно человечный взгляд, переключая его на всё тот же, абсолютно холодный и безжалостный.
– Ефрейтор! – раздался чей-то гул из-за двери.
Парень тут же резко оживился и прямиков, без какого-либо страха направил своё ружье на Рому, молча показывая на ту самую дверь.
Он подошел к ней, аккуратно хватаясь за ручку и медленно, заводя тем самым долгий и протяжный скрип, стал понемногу открывать.
Резкий удар, кажется, прямо в голову. В то время, когда он оглядывался по сторонам, был слышен чей-то громкий крик, раздающийся наверху. Посмотрев туда, была видна лишь расплывающаяся, непонятная картинка, из которой что-то темно-зеленое тянулось к его лицу. Это оказалась рука, хватавшая Рома за шиворот и резко тянущая куда-то по полу. Потом небольшой удар холодной водой, после несколько сильных хлопков по лицу, ну а на последок пару криков прямо в ухо. Именно так выглядела первая помощь, что была оказана ему и после которой, он хоть немного пришел в себя, разглядев перед собой темное и сильно потрепанное лицо какого-то человека во всё той же военной форме. Теперь тот, правда, сидел за своим столом, довольно серьезно поглядывая на его лежащее тело.
– Может ты наконец встанешь? – спокойно и без каких-либо эмоций спросил его он.
Лишь только с третьей попытки хоть как-то удалось поднять своё тяжелое тело, голова которого всё же ещё немного кружилась, притягивая вниз. Видимо, удар, сначала о дверь, а потом о бетонный пол, дали о себе знать. В какой-то момент он сел напротив него, неохотно и лишь импульсами, посматривая в это очень необычное лицо. Кажется, в последующей тишине они просидели примерно следующую минуту, секунды которой Рома отсчитывал по тикающим где-то поблизости часам.
– Так. Значит, у тебя уже был разговор с одним из наших людей, но как видно из отчетного листа, безуспешный. В инициалах прочерк, в группировке тоже, даже пол не определен. Я конечно знаю, что наш лейтенант тот ещё солдат, но чтобы в этом поле поставить вопрос, никогда бы не подумал. Может, расскажешь, что, да как?
Такая внятная и спокойная речь вызывала у еле живого Ромы какое-то, уже почти позабытое чувство доверия, правда, сильная головная боль снова ставила всё на свои места. В какой-то момент, когда приступ стал почти невыносимым, он схватился за часть лба, прижимая её двумя руками.
– Ты это, не подумай ничего там. Я просто скрип ненавижу. Неважно, кто за дверью, но если такое пытается вытворять, то сразу в …, ну ты понял. – Сказал ему этот, с виду спокойный человек, словно пытаясь таким образом обезболить болезненное место.
– Да ладно. Ничего страшного.
– Правда? – резко перебив Рому, вставил он. – Вот и решили проблему тогда, – давай, рассказывай тогда всё, что знаешь? Кстати да, совсем забыл, капитан Евстрокин.
Что-то очень странное сразу же резко забурлило в том, кому эти вопросы были адресованы, мигом всколыхнув всё тело и заставив ошарашенными глазами смотреть на этого самого капитана, который был очень внимателен такой реакции. Тут-то и случился следующий стопор, загадочно остановивший небольшое желание вступить с этим человеком в диалог. Ощущение того, что именно эта фамилия причастна к проблемам, которые, скорее всего, случились у его товарищей, терзала лишь больше. Правда, аккуратный и довольно наблюдательный взгляд ощущался почти так же. Этот капитан то и дело присматривался к каждой эмоции, передававшейся от его мозга к высохшим мышцам лица.
– Ну что? Чего замешкался? – снова с особым выражением лица спросил он.
– А что вам нужно?
– Я же тебе уже намекнул. Имя, Фамилия, Откуда, Куда? Всё давай. Всё, что на ум приходит.
Услышав – «всё, что на ум приходит», он решил начать диалог, оставляя надежду на то, что сумеет что-то придумать. С какой-то стороны даже было жалко этого человека, по складкам на лице которого можно было с легкостью сказать, что он выглядит примерно на 15 лет старше, чем ему есть. Как-то не хотелось добавлять ещё пару морщин этом человеке или темнее разукрашивать синяки под глазами. Всё же, какие бы вещи не происходили, внутри него немо и почти бездыханно, но сидел тот самый духовный стержень, будто бы сточенный со всех краев. Он ведь его почти не ощущал, но он был.