Юлия Мидатовна Аметова
Звезда пилота
12. Слова и дела
Девяносто восемь, девяносто девять, сто! Бентоль отжался от сырой земли на берегу в последний раз и вскочил, отряхивая грязные руки. Дыхание выровнялось за три вдоха, как на Земле. Отлично. Он полностью адаптировался за десять стикских дней, а теперь со времени прилета прошло уже тридцать два, больше двадцати земных. Жаль, тренажера настоящего нет, приходится полтора часа в день тратить на тренировку. А время идет, и новых серьезных результатов нет. Конечно, он нашел переносчика вируса, но ни Данилевский, ни страх не появляются. И разработка средства, которое они уже привыкли называть Анти-ВС, идет медленно и наугад. Но чего он хочет, если их только трое – он, Мади и Рена, а все оборудование – передвижная лаборатория. Стоп, что значит «их трое»? С каких пор он, Первый, стал приравнивать себя к неудачникам? Впрочем, нет. Не себя к ним, а их к исследователям. Они и есть исследователи.
А сейчас надо вымыться и возвращаться в деревню. Он наскоро протерся бреющей пастой из тюбика и прыгнул в реку. Теперь он ничего не опасался – водяные змеи были безвредны, бело-голубые аморфиты не мешали, вируса в воде не могло быть, а нормального душа в деревне все равно не найти.
В деревне было тихо. Самка ската сидела на аморфите внутри веревочного вольера, сложив пятнистые от вируса крылья. За десять прошедших дней она, казалось, привыкла к неволе, а может, не хотела покидать своего еще не рожденного ребенка. Дополнительно к двери крылатая мамаша прогрызла в аморфите полуметровую круглую дыру наверху. В нижнюю дверь, прорезанную людьми, она загоняла на ночь кавина с яйцом в горбатой спине, а через верхнюю дыру залетала сама. Сейчас кавин мирно ползал по вольеру и непрерывно жевал, поедая бело-розовые мелкие аморфиты, выросшие за ночь. Вынашивание чужого яйца требовало немалых сил и энергии, а впереди у кавина было не меньше десяти стикских дней работы.
Капсулы с колониями вируса уже занимали в лаборатории три полки, в длинном мираже мерцали разноцветные графики размножения вируса в каждой колонии. Интересно, что сегодня дал новый состав, который придумала Рена? Вот он, одиннадцатая капсула с колонией вируса, вот график. Да она же перестала расти! Не то, чтобы колония погибла, но размножение сравнялось с гибелью вирусов, причем всего за четыре часа! А если увеличить концентрацию? Бентоль надел на ухо биоволновую дугу, начал диктовать команды роботу. Вскоре новая капсула, получив номер сто двадцать восемь и примечание под графиком об увеличенной концентрации, встала на полку.
Бентоль вышел из-под навеса. Черная заостренная голова самки ската теперь виднелась в верхнем отверстии аморфита. Ее биоволна была едва слышна, она дремала. В биоволновой тишине ощущались волны кавина и еще одна, маленькая и слабая, но очень похожая по колебаниям на волны самки и других скатов. Яйцо, похоже, хорошо развивалось – еще вчера его биоволны вообще не было слышно.
По соседству штурман Иринг сидел на небольшом аморфите, а Валентин большими ножницами стриг ему волосы и бороду под общую длину. Философ Трагат полол грядки. Ветер приносил из огорода запах перегара, а биоволны – мысли о сократовской чаше вина. Рена, судя по запаху, жарила на печке водяную змею. Возле нее на лиане, вьющейся вокруг аморфита, пестрел картинками мираж и ревел во всю мощь микрокомп – там шел очередной фильм Лорелеи. «Всем существом я ощущаю, как щупальца страсти обвиваются вокруг моего сердца, выжимая из него последние силы при виде привлекательной и агрессивной бесконечности его лица…». Очередной прекрасный витязь был улучшенной версией длинноносого и мрачного губернатора Вукича. Агрессивность была в наличии, однако лицо выглядело вполне конечным. Никаких щупалец тоже не наблюдалось.
Мики в очередной раз что-то переделывал в своем едва живом крыле. Поэт Фери, обросший густой темной шерстью, скучал на крыльце, гоняя миражи над микрокомпом. Борода у него была неровно подстрижена, кудри увязаны в хвост, а в мыслях бродили стихотворные строчки о настоящих приключениях, проходящих мимо его лирического героя.
Все в деревне было на месте и в должном порядке, но все же в картинке чего-то не хватало. Бентоль огляделся. Из-за грузовика вынырнула Мади с миской, сделанной из аморфитовой кожуры в виде длинного корытца. В миске лежали нарезанные кусочки аморфитов и лиан. В свободной руке у девчонки был включенный микрокомп, на ухе висела дуга, у пояса болтался биоволновой шлем. Вот чего не хватало в картинке! Девчонка всегда рядом и всегда при деле, а расставаться с ней Первому теперь совершенно незачем.
Она поставила миску в вольер, просунув узкой стороной в ячейку сетки. Самка ската проснулась, вылетела из аморфита и начала есть. До Бентоля долетела ее довольная биоволна, Мади была довольна не меньше. Она записывала на микрокомп через дугу свои наблюдения, смешивая научные данные с женскими пустяками. Интересно, почему у девчонки к серьезным мыслям всегда присоединяются глупости? Похоже, она из-за этого и категорию имела ниже, чем могла.
«Десятый день после откладывания яйца. – записывала Мади. – Сегодня самка ската спокойна, кавин тоже. Вирус Стики, обнаруженный у нее в первый день, дает все больше внешних проявлений, новые пятна появились на спине и на внутренней поверхности крыльев. Зародыш развивается, на спине кавина появляется выступ, напоминающий горб. Внешних признаков заражения кавина вирусом не видно. Признаков подготовки к рождению ребенка тоже. Хорошо, что мама не знает, где я живу и чем занимаюсь! А то бы сразу мне влетело – ни диплома у меня нет, ни приличной категории, ни детей, и вокруг опасный вирус Стики… Хорошо бы записать биополе зародыша, лучше не заходя внутрь, вирус все-таки. Надо спросить у Бено, слышит ли он биоволны зародыша? А где Бено? Вот он! А он ведь не просто темноволосый, а рыжеватый! Волосы вьются, и на солнце в них такой красивый рыжий отблеск. Кажется, это и есть настоящий каштановый цвет – рыжевато-коричневый. Осенью в Бранкопорте рядом с башней князя Бранко каштаны падают с деревьев на траву…» Ну вот, опять глупости. Не лучше этого поэта-неудачника. Что она там делает со шлемом?
Мади отцепила шлем от пояса и, направив его внутренней стороной к вольеру, снова принялась записывать. «Сила биополя записывается с дублированием в память шлема. – продолжала биоволна Мади. – Самка – тридцать четыре бионта, кавин – три, как по учебнику. Зародыш отсюда не прослушивается, захожу внутрь. Ой, страшно, а вдруг вирус? Но это же исследование, а я космобиолог, хоть и без диплома!»
Она отвязала веревку, которая держала сетчатую дверь и шагнула внутрь вольера, держа перед собой шлем. Полезла без защиты к зараженному скату? Крылатая мамаша сотрет ее в порошок, если решит, что ребенку грозит опасность! Бентоль в три прыжка он оказался возле вольера и вбежал, загородив собой Мади. Биоволна мамаши-ската заметалась, как во время лесной охоты, хлопая крыльями и размахивая хвостом, она бросилась в атаку. Бентоль услышал, как со стуком покатился биоволновой шлем по аморфитовой мелочи и камешкам. Отчаянный биоволновой визг бился, повторяя раз за разом одни и те же колебания, будто она протестовала в одних и тех же словах. Бентоль схватил самку ската одной рукой за хвост, другой за крыло, и отстранил от себя на вытянутых руках.
– Мади, выйди быстро! – крикнул Бентоль, начиная внушать самке ската. – А ты устала, отдыхай, успокойся. Все хорошо, ребенок твой в порядке, надо спать, спать. – уговаривал он хвостатую мамашу, пытаясь внушить ей сонную усталость и миролюбие. Она не понимала слов, но спокойная биоволна подействовала. Самка перестала рваться и хлопать свободным крылом. Ну вот, уже лучше, биоволновой визг затихает.
Но что делает девчонка? Вытолкала кавина наружу и пытается достать шлем? Ну, она еще получит от него! Но не пропадать же такой опасной работе, надо довести дело до конца. Внушение спокойствия ослабло, и мамаша-скат снова неслышно завизжала и забилась.
– Мади, быстро кавина к роботу, – скомандовал он. – А ты сиди, мы ребенка не обидим, все хорошо, надо спать, спать.
Самка притихла, девчонка, толкая перед собой кавина, добралась до грузовика. Тихо, тихо… Бентоль подошел к выходу из вольера и резко толкнул самку ската внутрь. В доли секунды он выскочил наружу и завязал за собой веревку. Неистово визжа биоволной, будущая мать забилась о сетку. Биоволновой шлем остался внутри.
– У робота есть сетка вместо шлема, замеряй! И на вирус проверь! – крикнул Первый девчонке. Вдвоем они подтащили кавина к столу, нашли сетку и заставили робота взять у кавина кровь. Вируса у кавина не оказалось. Биоволновые вопли самки стали горестными – прежде мать сражалась за свое дитя, а теперь ничем не могла ему помочь. Еще пять минут замеров биоволновой сеткой, и результат был готов: полтора бионта, которые на внешние раздражители не реагировали.
Бентоль пинком подтолкнул кавина к вольеру. Сейчас он загонит эту скотину, а потом устроит девчонке разнос по всем правилам науки! Космобиолог она! И он сам хорош, полез в вольер заражаться вирусом! Биоволны самки ската стали спокойнее даже без внушения, кавин послушно пополз к вольеру. Шлем валялся рядом с аморфитом, светя красным индикатором – все это время он был поставлен на запись. Бентоль протянул руку к веревке, стараясь держаться на расстоянии.
– Давай я войду, мне уже не страшно, – услышал он резкий голос Фери, прерванный приступом кашля. Додумался! Приключений он хочет! Впрочем, это не так глупо.
Бентоль приоткрыл сетчатую дверь, а Фери решительно втолкнул внутрь кавина. Самка, хлопая крыльями и беззвучно крича, бросилась к своему детенышу, а поэт добрался до аморфита, подхватил шлем и огляделся, будто ища новых приключений. Он что, поселиться там хочет? Не хватает еще с этим неудачником нянчиться! Бентоль внушением выгнал поэта наружу, закрутил веревку и со шлемом в руках зашагал к грузовику. Фери, откашливаясь, двинулся следом.
– Там записалось что-нибудь? – Мади протянула руку к шлему. Что, она так ничего и не поняла?
– Ты о чем думала, когда лезла в вольер без защиты? – прорычал Бентоль. – Космобиолога из себя строишь, а что эти шипы у скатов оружие, ты знать не хочешь? И она вся насквозь больная! Ты вообще что-нибудь понимаешь? Или нечем понимать?
Девчонка покраснела до ушей. Ее мысли вяло сопротивлялись. «Но я хотела настоящее исследование, с замерами… А он меня ругает при Фери, да так, будто… Будто ему жалко меня будет, если я заражусь! Значит, ему не все равно!» – весело закончила она.
Первый только махнул рукой. Полный бамп-тест в науке! И сам он потерял голову – сначала полез спасать без всякой защиты, а теперь орет на нее, как Гарайд. Будто выдержке его никогда не учили.
– Бено, слушай! Я все понимаю, больше внутрь не пойду! – воодушевленно заговорила Мади. – Но если так получилось, и шлем записал все биоволны самки, давай сохраним запись! А вдруг скаты все-таки разумны? Тогда можно попробовать перевести эту речь!
Додумалась! Но с другой стороны, звучит не так уж глупо. Если они научатся разговаривать со скатами, сколько всего можно будет узнать! Летучие аборигены Стики знают о ней куда больше, чем люди, могут знать и о Данилевском, и о таинственном страхе.
– Ну, перепиши из памяти шлема куда-нибудь. Можешь в пульт грузовика, там и языковая программа есть.
– У меня есть хорошая программа перевода с моделированием языков, но старая, еще до закрытия Стики, могу вам переписать, – воодушевленно заговорил Фери. – Я после университета переводчиком работал, знаю язык хинди, каутильский неосанскрит и язык регдондских долонанов! Правда, моя программа работает только со звуком, а соответствия биоволн звукам она не определяет.
Бентоль промолчал. Все такие программы, что старые, что новые, работают только со звуками. Для перевода биоволн в звуки нужен преобразователь вроде тех, которые стоят на станциях внушения. Любой внушатель станции внушения преобразует запись звука в биоволну, запись биоволны – в электромагнитные колебания, а они передаются на жук-приемник, стоящий под кожей мутанта или преступника. С преобразователем вся работа по соответствиям биоволн человеческих звуков биоволнам скатов была бы закончена за час-полтора. Но преобразователя у них нет, и не будет.
Так что выход один – самому Первому определять эти самые соответствия, он сам себе и преобразователь, и приемник. Получится дольше, но в несколько часов он уложится. Однако при такой работе достаточно сделать малейшую ошибку – и его необычные способности будут обсуждаться во всех лесных деревнях, а потом и в Сомервиле, и в Службе Безопасности. Финал давно известен, и состояться не должен. Впрочем, деревенских сплетников можно ввести в заблуждение старым, как мир, способом – дезинформацией.
– У меня есть специальное оборудование, позволяющее быстро получить соответствия звуков биоволнам скатов и предварительной обработки данных. Секретная военная разработка, понятно? – вполголоса проговорил Бентоль, поднимая свой микрокомп перед заросшим шерстью лицом Фери. Оборудование, разумеется, было у Первого врожденным и неизвестно как работающим, но этого поэту знать было незачем. – Соответствия получишь к вечеру и пропустишь через свою программу. А пока забери себе запись биоволн со шлема.
Запись была переписана, а потом мысленное внушение прогнало поэта на крыльцо вместе с его микрокомпом и древней программой. Дополнительный биоволновой нажим сделал желание рассказать о секретном оборудовании невыносимым. Посидев минут пять, Фери, покашливая, отправился к Трагату. Философ сидел, подобно Сократу, сжимая в руке чашу вина, то есть розовую аморфитовую миску с брагой.
– Трагат, ты разбираешься в древних языках, на древнегреческом читаешь, так помоги понять, есть ли что толковое в структуре сигналов скатов! – начал поэт громко, но сразу перешел на шепот. – У Бено оборудование новое с программой, военное, мне он, конечно, не дал, но соответствия звукам через два часа будут. Это, конечно, засекречено, но представляешь, какие возможности?
– Подобно Сократу, я знаю только то, что ничего не знаю, но остальные не знают и этого. Как историк я склонен сначала описать происходящее на Стике и осмыслить его в своем историческом труде. Однако, как философ я понимаю, что деятельное участие в происходящих событиях принесет мне неоценимый опыт и недоступные для обычных историков сведения. Совершенная секретность упомянутой тобой программы препятствует полному осмыслению информации, но даже в отсутствие необходимых данных о соответствии звуков и волн, я могу предположить, что закономерности языка надо начинать со структурирования данных. Графики, которые дает твой микрокомп на основе записей, даже без использования секретного программного обеспечения, могут подсказать структуру фраз, а также дать указания …
Сократовская чаша была забыта, графиками заинтересовался Валентин, за ним подошел Мики, и совершенно секретная дезинформация начала расползаться. Продолжения Бентоль не стал дожидаться. Мади пыталась втолковать ему что-то о добавлении пировиратов в капсулу с вирусом, но он и ее отослал в лабораторию делать с культурами все, что ей вздумается. Она поняла это буквально, и принялась вместе с роботом что-то наливать, смешивать и устанавливать в новых капсулах, не советуясь с Реной.
Бентоль взялся за совершенно секретную деятельность. Записанные биоволны самки ската бились в шлеме, как крики о помощи. Самые отчаянные напоминали человеческие колебания на звуке «и» или биоволны паникующего человека. Более спокойные, те, что были скорее злыми, чем напуганными, ощущались как звук «а». Определились и те, что напоминали согласные. Первыми оказались «в» и «л», а потом что-то, напоминающее выдох или звук «х».
Работа, как он и думал, затянулась на полдня, зато к вечеру, когда грозовые тучи начали собираться над лесом, Бентоль уже смог вписать в микрокомп Фери и пульт грузовика найденные соответствия. Поэт спрятался от дождя в своем аморфите, и до ночи в его открытой двери сквозь дождевые струи мерцал голубоватый свет миража.
Наутро начался перевод с предполагаемого языка. Вернувшись с тренировки, Бентоль увидел, как Мади, Трагат и Фери, забыв про культуры вируса, вино и Лорелею, сидят возле вольера и пытаются понять крылатую мамашу. Над микрокомпом, лежащим на мелких аморфитах у вольера, стоял большой мираж. По нему бежали столбики букв с переводом волн ската в слышимые человеческим ухом звуки. Фери держал в руках биоволновой шлем, направляя его на голову мамаши, а шлем передавал сигналы в микрокомп с программой и соответствиями. Девчонка пыталась начать разговор с пленницей, и в мираже над микрокомпом уже что-то мелькало.
– Мади, Мади, – раз за разом тыкала в себя пальцем девчонка и тут же нацеливала палец на самку. Черные крылья хлопали, хвост бил по сетке, крылатая собеседница не могла взять в толк, чего от нее хотят. Биоволны при этом были не злые, как вчера, а немного возбужденные – как будто самка была заинтересована редким в неволе развлечением и была не против поговорить, но не знала, как.
– Фери, – указывала Мади на поэта. Снова хлопки крыльев. Бентоль подошел к вольеру. Для вида вытащив микрокомп и повесив на ухо биоволновую дугу, он вслушался в биополя, попутно глядя в мираж.
– Бено, – представился он вслух, ткнув пальцем себе в грудь и дублируя свое имя отчетливой биоволной. Взволнованная самка только слегка пошевелила крыльями, в ее волнах промелькнуло что-то вопросительное. Похоже, его четкие биоволны произвели на нее впечатление.
– Бено, – повторил он, указывая на себя. «Хиали», – захлопала крыльями самка. Мираж программы-переводчика мигнул и выдал тот же ответ. Вот оно что! Хвостатой мамаше нужен был его сильный биоволновой сигнал, более слабые волны остальных она слышала плохо, как тихий шепот. Для обучения языкам это не годилось.
– Ура! Она – Хиали! – завопила Мади.
– Вот что значит секретная военная разработка! – одобрил Фери. – Но что такое «хиали», это ее собственное имя или общее название?
– Для правильного понимания человеческой речи необходимы прежде всего основополагающие понятия. А понятие о человеке как носителе мысли – одна из основ, – торжественно сказал Трагат. – Она должна понять, что мы все здесь люди.
С этим утверждением могла бы поспорить Служба Безопасности, но для крылатой мамаши тонкости были не нужны.
– Человек, – отчетливо передал Бентоль, повторяя слово вслух и указывая на стоящих рядом исследователей и зрителей, уже вставших у своих веревочных заборов.
«Алаи», – сообщила волна самки. Она махнула треугольным крылом, указывая на себя самым длинным пальцем на его выступающей части.
– Женщина, – показал Бентоль на Мади, потом на Рену. – Мужчина, – его палец показал на него самого, Трагата и Фери, а потом на Иринга и Валентина, высунувшихся из-за своего забора.
«Ал» – ответила собеседница, махнув крылом вверх. «Алаи», добавила она, снова указав на себя. Локатор слабо звякнул, предупреждая о каком-то госте. Над деревней показался небольшой проворный скат, то и дело ныряющий вниз, будто в поисках кого-то. Он осторожно облетал деревню по краю леса, но увидев соплеменницу, сложил крылья и спикировал прямо на вольер.
«Хиали, Хиали» – твердила его биоволна. Он был вполовину меньше их пленницы, и не черный, а темно-фиолетовый, как аморфит.
– Бено, что он говорит? Смотри, он фиолетового цвета, значит, он еще подросток! Что он сказал? – забеспокоилась Мади. Пленница и скат-подросток разразились целым потоком биоволн. Если это был разговор, то понять его Бентоль не мог. Ну ладно, со временем он еще научится понимать этих аборигенов. Юный скат, быстро хлопая крыльями, сделал свечку и умчался куда-то на север. Из-за своего забора вышел Валентин.
– Надо готовиться, Бено. Он сейчас своих приведет, освобождать. Один раз уже так было. Мы ранили одного, добить рука не поднималась. Пока мы думали, что с ним делать, они налетели целой стаей, тут тебе и крылья, и хвосты, в общем, пришлось стрелять. И того беднягу добили, и еще штук пять пустили на шашлык, только тогда они улетели.
Спокойно. Неужели девчонка права и скаты действительно разумны? Или нет? Своих защищают и слоны, и буйволы, и все животные, живущие в стаде – иначе им не выжить. Однако речи ни у кого из них нет, а биоволновые ответы самки ската были очень похожи на реплики человека, впервые столкнувшегося с незнакомым языком. Но если это разум, то о шашлыках и освоении Стики без учета мнения аборигенов речи быть не может. Вдобавок где-то по Стике бродит неизвестный страх без астриона. Бентоль попытался продолжить урок, но самка, ободренная появлением соплеменника, уже не соглашалась на разговоры.
Через час локатор загремел на всю деревню, предупреждая о множестве чужаков, а в небе появились черные крылья. Десятка два крупных скатов, быстро взмахивая крыльями, закружились метрах в сорока от деревни. Можно было различить плетеные сетки, накинутые на черные глянцевые тела и широкие крылья. У некоторых на пальцах висели такие же ремешки с бусинами, как у убитого на днях больного ската. Биоволны бойцов гремели в сознании Бентоля, как грозный военный марш. Похоже, их биополя усиливали друг друга. Пленница отвечала им каким-то приветствием. Войско было невелико, но настроено решительно. Старик Иринг поднял свой лучевик, Бентоль тоже вытащил оружие, но стрелять не спешил.
Спокойно. Если это разум, и он собирается его изучать, начинать надо не со стрельбы, а с чего-то, что вызовет у них уважение. Эти первобытные существа, способные только плести сетки, охотиться и выживать в диком лесу, должны были уважать только большую силу. А большая сила у него была одна – биополе. Как их отогнать? Внушить им страх, робость, желание улететь, но как только он снимет внушение, они вернутся. А если тот страх, который был здесь и на Нептуне? Смогла же Лорелея для своего глупого фильма изобразить «невыразимый ужас»? Если они знакомы с таким страхом, он должен на них произвести впечатление. Но сможет ли Первый в одиночку внушать одновременно стольким живым существам?
Скаты двинулись к деревне. Бентоль сосредоточился, вспоминая туман Нептуна и синий огонь у Супер-Проксимы. Обреченность, отчаяние, жуткая синева в окне и темные вихри тумана разом вернулись в память. Мороз побежал по коже, руки сами собой сжались в кулаки. Точнее вспомнить, отчетливее внушать! Еще сильнее биоволну!
Мади рванулась мимо грузовика в лес, снося на бегу мелкие аморфиты. Старик Иринг, не выпуская оружия, бросился в дом. Фери мохнатым шаром покатился через огороды к реке, Трагат затопал следом на неверных от выпитого ногах, но упал в огороде. Рена и Мики спрятались в аморфите, служившем кладовкой.
– Что тут, Бено? Опять страх пришел? – проговорил Валентин, задыхаясь от кашля, но еще пытаясь бороться с ужасом. Надолго его не хватило, и он умчался за вольер с пленницей, которая в страхе билась о сетчатые стенки. Но что же скаты? Бентоль поднял голову и снова принялся внушать, насколько хватало сил. Крылья забились неровно и часто, биоволны скатов заметались в ужасе, потеряли стройность и силу. Хвосты заметались в воздухе, чернокрылые воины сбились в беспорядочную кучу, развернулись в воздухе и помчались в ту сторону, откуда прилетели. Бентоль внушал еще минут пять, но даже его выносливости наступил предел. Он прекратил внушать и перевел дыхание.
На площади посреди деревни он остался один. Победа была одержана без жертв, но надолго ли этой победы хватит? Он не может внушать скатам страх круглосуточно. Если они действительно разумны, надо начинать переговоры. К тому же надо как-то объяснить деревенским свою нечувствительность к страху. Впрочем, здесь у него был готов стандартный ответ – новые военные технологии.
Именно этот ответ он и дал жителям деревни, когда они вернулись, мокрые и грязные от беспорядочной беготни по лесу. Откуда на этот раз взялся страх, они даже спрашивать не стали – он всегда являлся неизвестно откуда. Все постепенно пришло в порядок. Трагат снова устроился рядом со своим бочонком, Фери принялся гонять мираж с переводом биоволн, Мади взялась проверять капсулы с вирусом, записывая на микрокомп результаты. Самка ската, назвавшая себя Хиали, больше не билась о стены и не рвалась ударить его крылом или хвостом. Мирно сложив крылья, она смотрела на него с вершины аморфита, росшего внутри вольера. Биоволна Хиали была невозмутимой, как будто произошло что-то неудобное, но давно известное и привычное.
Мирная жизнь продолжалось недолго. Локатор снова ожил, что-то зашумело над аморфитами, и скаты появились снова. Теперь их было всего пятеро. Они летели, неспешно размахивая крыльями, как будто никуда не торопились, их биоволны напоминали не гром военного оркестра, а спокойную музыку. Впереди летел морщинистый, серый от старости скат, на котором были надеты сразу три сетчатые накидки с многочисленными бусами, за ним – три огромных черных бойца в белых накидках с бахромой, а последним – тот самый фиолетовый подросток. Долетев до деревни, они сделали широкий круг над площадкой в центре. Что они собираются делать? Лучше еще раз показать им, что готов к бою. Бентоль снова принялся за внушение ужаса, старательно направляя биоволну вверх. Направленное внушение сработало – скаты во главе с нарядным стариком засуетились, захлопали крыльями и полетели прочь. Ненаправленное внушение, впрочем, тоже подействовало – жители деревни снова бросились врассыпную, но Бентоль прекратил внушать страх и мысленно позвал всех обратно. В конце концов, скатов надо было не прогонять, а только научить уважительному обращению. Внушение снова сработало прекрасно – скаты и люди вернулись одновременно. Сероватый старик в трех сетках сделал еще один круг над головами людей, выдал долгую биоволновую речь и торжественно отбыл вместе со свитой.
Деревенские жители шумели и кричали, Мики прыгал в восторге от небывалого представления, дед Иринг удивленно качал головой.
– Сколько живу на Стике, ни разу такого не видел …
Всеобщий шум продолжался до вечера. Вечером, перед самым дождем, девчонка заглянула в лабораторию и выскочила с новым отчаянным криком.
– Рена, это ты сто двадцать первую капсулу ставила с двойной концентрацией?
– Это я поставил, – отозвался Бентоль.
– Их меньше стало! Меньше! – торжествовала Мади. – А в двадцать девятой, где вирус с пировиратами, наоборот, их уже вчетверо больше! Вот почему от скатов заражаются, а друг от друга нет! Пировираты помогают вирусу развиваться!
– Двойную концентрацию нельзя, мы отравим больных! – сбежала со своего крыльца Рена.
– Испытайте на мне, вдруг не отравите! – вызвался добровольцем Фери, но ему было категорически отказано. Энтузиасты были готовы работать всю ночь, но начавшаяся гроза разогнала ученое собрание по домам. Бентоль тоже пошел спать, чтобы, наконец, завтра заняться биоволновым языком скатов.
