Юлия Мидатовна Аметова
Звезда пилота
Мираж над микрокомпом Фери замигал сине-черными помехами, поэт подхватил микрокомп и вскочил, готовый бежать. Мади бросилась к деревне алов, с верхушек аморфитов раздались хлопки крыльев, но внушение Бентоля удержало людей, Хранителя и вождя. Остальные, хлопая крыльями, бросились к своим домам. Эо улетал последним, но страх был сильнее, и даже аванигал не мог помочь.
«Иди сюда, иди ко мне», – еще раз нажал внушением Бентоль, направляя внушение во все стороны и схватив за руки кричащих от страха помощников. Вождь Иоал и старый Хранитель хлопали крыльями на верхушке прибрежного утеса, но еще поддавались его внушению. Камни уходили из-под ног в сумасшедшей пляске гравитации, ужас исходил, казалось, не с полуострова, а из каждого камня и растения на берегу. Силы были на исходе, но Первый держал внушение, всматриваясь в скалы полуострова. Там не было ничего – ни синего сияния астриона, ни движения живого существа. Похоже, Ава Увигао, как обычно, не собирался показываться своим почитателям. Значит, пора кончать. Для первого раза Бентоль узнал достаточно, и дольше злить неизвестный страх не собирался. Сейчас у него была другая цель – переговоры.
Бентоль выдал сильную волну спокойствия и безразличия, Мади и Фери притихли, страх начал уступать внушению. Он удалялся, затихал, и, наконец, исчез так же быстро, как появился. Первый подставил ветру мокрое от пота лицо. Мади вытерла слезы, Фери опустился на камень и потрясенно смотрел снизу вверх. Вождь и Хранитель преданий смотрели с аморфита на невиданного уно ала, уважительно сложив крылья.
Страх ушел, и на смену ему пришли вопросы. Возможно, это существо или явление имеет биополе – иначе на него не подействовало внушение. А защищает ли от его поля биоволновой шлем? Лорелея говорила, что экранирование станции внушения защищает, но там чуть не полметра разных слоев, а шлем задерживает только биоволны. Надо будет проверить, когда шлем будет с собой. Но скорее всего, страх вызывает что-то еще – не может такое чувствительное к внушению биополе вызвать ужас такой силы.
Они вернулись в деревню алов. Вождь и Хранитель преданий вернулись вместе с ними и уселись на свой камень. Столпы местного общества уже сели на свои места, утратив красоту нарядов и представительность. Публика попроще рассаживалась по аморфитам, почтительно сворачивая крылья в присутствии человека, не боявшегося Ава Увигао. Вождь Иоал начал новую речь. Фери включил микрокомп, который пережил встречу со Священным Ужасом без потерь, и переговоры начались заново.
– То, что мы увидели сегодня своими глазами, – знак благоволения Ава Увигао нашему гостю, – обратился великан к своим подданным, – Ты не зря носишь свое имя, Уно Ал Увигао. Мы поняли, что переговоры не смогут разгневать нашего общего покровителя.
Хорошо. Это прогресс, но еще не договор. Кое-кто из старейшин, судя по всему, еще сомневался в полномочиях гостя, и вождь Иоал тоже это заметил. Оглядев свою свиту и подданных, он заговорил снова.
– Как вождь, отвечающий за благополучие великого народа Озерных алов, сегодня я предлагаю заключить договор только с одной деревней уно алов. Слушай, Уно Ал Увигао! Наши алаи не тронут никого из ваших людей, если ваши охотники не будут убивать никого из алов.
Договор получался неравноправный, в лесной деревне не оставалось крупных людей, пригодных для одноразового выращивания алихо, кроме самого Бентоля, но с другой стороны, это все же был договор. Тем более, что гарантировать сдержанность жителей других деревень Первый все равно не мог. Разумеется, этот договор мог быть только временным. Как только будет готов Анти-ВС, надо будет начинать все заново.
– Я согласен с таким договором на сорок дней. Но еще до истечения этого срока я дам вам новое средство, приносящее здоровье и удачу, – пообещал он. Авторитет Ава Увигао сегодня работал на людей, это надо было использовать. – И если у вас уже есть люди, в которых живут алихо, вы должны отпустить их как можно скорее. Отвечай, Ваихол, есть у вас такие?
Старый Хранитель преданий ободрился и величаво развел крылья.
– Сегодня День крыльев, и алихо покинет единственного человека, который есть у нас в деревне, – сообщил он. С противоположного конца деревни, откуда утром была слышна неясная человеческая волна, снова донеслась человеческая мысль. «Больно как, что у меня с животом?» – неясно пожаловался человек. Алы и алаи засуетились, заплескали биоволнами в восторге и беспокойстве. Ваихол снялся с камня и полетел в сторону суеты. Бентоль и его помощники пошли за ним. Под высоким почти черным аморфитом, вокруг темного отверстия у самой земли метались крупные алаи, то и дело залетая внутрь и возвращаясь на свет.
– Началось, началось! – крикнула чья-то биоволна. Бентоль наклонился к отверстию. В остро пахнущей алами темноте что-то шевелилось и ворочалось. Приглядевшись, он увидел человеческие ноги в прочных черных ботинках. Дальше виднелись темные брюки, сдвинутые с огромного живота, заросшего полуседой шерстью. Живот раздувался и вздрагивал, растянутая лоснящаяся кожа шевелилась и рябила мелкими волнами. Человек хватался за живот руками, это были руки немолодого человека с тяжелыми ладонями. Руки тоже начали обрастать шерстью, но она была еще редкой. Человек ворочался и стонал от боли, лицо, заросшее клочковатой бородой и усами, скрывалось в темноте. Помнит ли он хоть что-то? Поймет ли, если с ним заговорить?
– Держитесь, он почти родился, – начал Бентоль. Человек заворочался, отодвигая руку от пробившихся наружу зубов маленького ала, открыл глаза и заговорил быстро, как будто боялся не успеть.
– Бено, я тебя не вижу, но слышу. Запомни, пока я не забыл. Они кладут яйца. Обычно в кавинов, в людей тоже. Заставляют есть сырые аморфиты и постоянно спать. Эти скаты – распространители вируса. Передай всем, кто будет исследовать.
Голос был слабый и охрипший от долгого молчания, но это был хорошо знакомый голос профессора Данилевского. Едва придя в себя, ничего не видя отвыкшими от света глазами и морщась от боли рождения аловского ребенка, он уже отдавал распоряжения! Вот он, виновник всех бед Первого, его нелепо прерванной карьеры и искалеченной судьбы! Пусть только окончательно придет в себя, и он даст ответы на все вопросы! И ответит за все, что сделал! Но что бы ни сделал профессор, сводить с ним счеты теперь не время. Поговорить они успеют потом.
Младенец, наконец, выбрался наружу, Бентоль заслонил рукой лицо Данилевского от крыльев аловской мамаши. Алаи подхватила дитя, вынесла его наружу, подбросила, и алао развернул крылья.
– Раскрылись крылья, вспыхнул свет,
Дар жизни новой,
Принять судьбу на много лет
Они готовы,
– запел Хранитель Ваихол. Мать подхватила новорожденного на спину и сделала три круга над деревней. Старик тем временем уже достал ремешки-талисманы для матери и новорожденного. В воздухе запахло пировиратами – это пара мамаш бросилась внутрь аморфита, готовясь дать Данилевскому лишающую памяти дозу снотворного. Бентоль одним ударом биоволны выгнал их наружу.
– Хватит! – скомандовал он. – Фери, помоги!
Вдвоем они вытащили Данилевского наружу и помогли натянуть штаны на опавший живот. Непослушные ноги подогнулись, профессор сел на землю под аморфитом и зашарил по карманам.
– Где мой микрокомп? Там записи наблюдений в лесу, куда они его дели?
Мади на четвереньках нырнула в аморфит, пошевелила гнусно пахнущую подстилку и вернулась без микрокомпа. Где он, алам же он не нужен? Над аморфитом кружился Эо, и в его биоволне было что-то подозрительное. Конечно, микрокомп не нужен ни одному алу, кроме…
– Эо! Верни чужое сейчас же! – приказал Бентоль самой грозной биоволной. Подросток нырнул за аморфиты и вынырнул, держа в пальцах вымазанный непонятно чем прибор. Сев на землю перед Первым, он захлопал крыльями в сомнениях – возвращать или не надо?
– Дай сюда! – микрокомп был немедленно возвращен.
– Любовь не отпустит, она вечна, но как глупость может соседствовать с любовью? Любовь не заменит человеку дела его жизни, – неожиданно заговорил Данилевский, откинувшись к стене дома-аморфита. На помятом лице, заросшем густой бородой и усами, отразилось сомнение. – Нельзя заставить человека отказаться от самого себя…
Это что за чушь? Фери без слов потыкал пальцем в свой мираж, где внушала поддельную любовь фальшивая богиня. Понятно. Станция внушения уже начала вечерний сеанс, а жука с Данилевского никто не снимал. Вот упрямый человек! Даже с внушением станции пытается спорить! Но теперь уже недолго ему носить жука, надо только попасть в деревню людей. Бентоль связался с Мики через микрокомп Трагата, мальчишка пригнал свое едва дышащее крыло, и вскоре они были дома.
14. Ответы
Бентоль сидел за пультом грузовика, подняв миражи, и просматривал ночные записи. Локатор не дал за ночь ни одного сигнала, но Первый поставил себе за правило проверять его записи перед утренней тренировкой. В миражах все было как обычно, утренние пути алов миновали деревню, и даже кавины не проползали в поле зрения локатора. Ночью лил очередной дождь, сверкали молнии, но больше ничего не происходило.
– Это так просто, что стыдно объяснять! – раздался снаружи голос профессора Данилевского. – Вы делаете ошибки, а потом пытаетесь их обосновать!
Бентоль бросил взгляд на аморфит, который уже семь стикских суток служил жильем генетику с мировым именем. После возвращения в человеческое общество, если жителей лесной деревни можно было этим обществом считать, профессор в основном спал. По мнению Рены, это было следствием двадцатидневного сна под действием пировиратов. Как это лечить, никто не знал, а потому решили не торопить события. Несколько раз в день Данилевский просыпался, ему делали уколы пратопона, давали есть и пить, а потом он снова засыпал богатырским сном. Но теперь небольшой фиолетовый аморфит, подготовленный Валентином для нового поселенца, был пуст. Первый вышел из грузовика и пошел на голос. Под навесом лаборатории сидели у стола с капсулами Рена и Мади, а Данилевский, полностью заросший вьющейся рыжеватой шерстью с проседью, возмущенно тыкал пальцем в мираж.
– Вот это что такое, я вас спрашиваю? – гневно вопрошал он.
– Справа записи численности вируса Стики в опытных капсулах двадцать пять, сто двадцать восемь и двести девять, где добавлена вытяжка из кожуры сентавуса. С левой стороны – данные контрольных капсул номер восемнадцать и шестьдесят восемь, – четко отрапортовала Мади.
– Кожура сентавуса? Вытяжка? – окончательно рассвирепел Данилевский. – Вы ученые или деревенские травники?
– Это неважно, главное, что наш состав с добавлением вытяжки сентавуса дает стойкий эффект, не вызывая побочных явлений, – не смутилась Мади. «Мы делали правильно, и результат есть, а профессор ругается, как дежурный в медицинском центре», – упрямо твердили ее мысли. Неплохо держится с Данилевским, а уж он-то давить умеет, без этого заведующим лабораторией не становятся.
– Сегодня мы начинаем клинические испытания, – невозмутимо подтвердила Рена. После того, как Фери едва не отравился промежуточным вариантом Анти-ВС, а сама Рена получила аллергическую реакцию от наружного применения другого варианта, она относилась к испытаниям очень осторожно. И если теперь она объявила об испытаниях при профессоре, значит, риск был действительно невелик.
– А начать надо с меня, поскольку у меня имеются к тому необходимые предпосылки, а именно: настоятельная необходимость и добрая воля к участию, – вставил подошедший Трагат. – Я провел подготовку, и уже четверо суток воздерживаюсь от вина, чтобы, как сказал Сократ, будучи рабом удовольствий, не извратить своего тела и души.
– Безобразие! Дилетанты в науке опаснее полных невежд! – взорвался Данилевский.
– Вслед за великим Сократом я готов возразить – лучше работать без определенной цели, чем совсем ничего не делать! – вставил философ. – Кроме Миранды Астен и моей жены никто не занимался исследованиями вируса Стики и тем более не получал результатов, пригодных для клинических испытаний. Разве можно возражать против столь очевидной истины?
Ну, хватит сотрясения воздуха! Бентоль шагнул к спорщикам, но Рена включила микрокомп, висящий на конце захвата. Послышалась чувствительная музыка – вот-вот должна была начаться проповедь, а за ней – сеанс внушения станции. На эти передачи никто в деревне не обращал внимания, жуки у всех были отключены, но грозный профессор вдруг замолчал и замер, глядя в мираж.
– Любовь ведет человека к вершинам чувства, но кто может вести его к самому себе? – задал он риторический вопрос. – Только слабый может идти на поводу пустых слов или посвящать чувствам все свои мысли…
Да это же работа станции внушения! Данилевский до сих пор находился под ее действием, хотя она и вызывала у него только желание спорить. Жука надо было снимать.
– Сядьте на захват, профессор, – распорядился Бентоль, внушая своему создателю. Данилевский посмотрел удивленно, но уселся на среднюю перекладину. Несколько команд роботу, переключение на операционное вмешательство, и синие рубчатые шланги потянулись к виску Данилевского. Профессор отшатнулся от инструментов, но новое мысленное внушение прекратило сопротивление. Данилевский притих, был избавлен от жука и получил свою голубую наклейку на висок. Потом были анализы, замеры, констатация вируса Стики, а главное, сильного биополя почти в двенадцать бионтов. Неудивительно, что он постоянно спорил с внушением своей жены и станции. Остаточное внушение у него вообще не проявилось. Наконец, все было закончено, и к Данилевскому вернулся прежний напор.
– Вот что, Бено! Объясни, как ты сейчас мне внушал! Сначала моя сумасшедшая жена внушает, теперь еще ты! Отвечай! – потребовал профессор. Но почему он требует ответа? А не должен ли он сам сначала объяснить свои действия? Но разговаривать обо всех своих секретах при деревенской публике Первый не хотел – чего не знают, того не выдадут.
– Вам надо вымыться, – сказал Бентоль, в очередной раз нажимая внушением. – Мади, бери ведро и таблетки «нагрев-дезинфекция»!
Он взял Данилевского под локоть и повел к реке. Девчонка вытащила из аптечки полный флакон с таблетками, подхватила ведро, сделанное из розового аморфита, и помчалась за ними. У реки она зачерпнула воды, развела таблетки и деликатно отвернулась. Данилевский мылся долго, добавляя нагревающие таблетки, и тщательно промывая пряди кудрявой шерсти. Бентоль терпеливо ждал – не для того он мчался на эту гнилую Стику, чтобы отступить в последний момент! Наконец, Данилевский отряхнулся, натянул на мокрую шерсть мешковатые брюки и требовательно посмотрел на Первого, как бывало в Девятке.
– Почему ты здесь, Бено? Рассказывай!
Опять отчета требует? Пусть получит!
– Потому что вы сделали меня мутантом, и я прилетел на Стику к вам. Я хочу знать, почему? Что вы со мной сделали?
– Так это ты сам внушаешь, без преобразователя и жука? – просиял Данилевский. – Вот оно что! Это твое биополе, это тебя я слышал, когда лежал у скатов! Страх, призыв вернуться, приказ уходить! Ты внушал многим скатам одновременно, для этого нужна огромная сила! Сколько?
Додумался! И ни смущения, ни угрызений совести! Мади повернулась к ним и слушала, не спуская глаз с обоих.
– От ста восьмидесяти до двухсот тридцати бионтов.
– Ты легко внушаешь и, должно быть, когда у скатов появился этот страх, смог сопротивляться? – профессор Данилевский увлеченно расспрашивал, как исследователь, наконец, добившийся результата. Но Первый не собирался отвлекаться на последствия, ему нужны были причины.
– Так что вы сделали? Рассказывайте.
– Генетическая формула, которую я создал для тебя, должна была дать результат сразу же, в детстве. Но в то время отклонения, которые я задал в ней, ничего не дали, и я решил, что ты – неудача. Однако определенные результаты все же имелись – твои лучшие среди сверстников коэффициенты, редкая реакция, фотографическая память и прочее в любом случае оправдывали мой эксперимент. И хорошо, что Джессу Гардону, моему ученику, удалось тебя сохранить после скандала. Могло быть гораздо хуже. Служба Безопасности могла утилизировать тебя на всякий случай – потому, что твою формулу создавал я.
Он опять уходит от прямого ответа! При чем тут Джесс Гардон, теперешний заведующий? Ладно, немного внушения, пара наводящих вопросов…
– Что особенного в моей формуле? Как вы сделали, чтобы отклонения никто не замечал столько лет? Вы заставляли меня держать под контролем эмоции, но больше я ничего не знаю.
– Это так просто, что стыдно объяснять! – на заросшем лице профессора снова появилось довольное выражение. – Надо уметь работать! Введение элементов природного гена стикского ската при конструировании человеческих генов должно было дать эффект усиления биополя примерно до биополя ската. Эта часть генетической формулы, С-зона, у них очень близка к человеческой. Даже при тщательном сравнении с эталонными формулами человека эти отклонения в сочетаниях генов укладываются в нормативы.
Так вот зачем он в первый раз летал на Стику! Видимо, образцы биоматериалов он провез нелегально, чтобы не обращать внимания Службы Безопасности на свои изыскания!
– На всякий случай я приучал тебя всегда держать себя под контролем, в результате твое поле усиливалось в состоянии волнения до десяти, но не больше. – продолжал генетик. – Ты всегда соответствовал нормам, но что изменилось теперь?
– Такой страх, как здесь, но это случилось на Нептуне. Что это?
В мыслях Данилевского появилось замешательство.
– Что такое этот страх, я не знаю, кроме того, что он появлялся при встрече людей с астрионом, а потом здесь, но без явных причин, – потрясенно проговорил он.
Вот это бамп-тест лабораторный! Значит, Первый получил свои особые способности от алов-скатов, страх проявил этот талант, а профессор ничего о страхе не знает? Интересно, он вообще знал, чем закончится его эксперимент?
– Но это неважно, Бено, – продолжал он. – Лучше скажи, что еще дает твое огромное биополе, кроме внушения?
Неважно? Так вот ему важное!
– Я слышу биоволны. Любые мысли – ваши, Мади, алов, кавинов.
– Кто такие алы?
– Это летучие скаты, так они сами себя называют, – заговорила девчонка. – Они разумные существа, вы сами видели их дома, их обряды…
– Ничего я не видел! Попал под их проклятые пировираты! – Профессор Данилевский снова пришел в себя и снова принялся возмущаться. – Все эта ссылка!
– Почему ссылка? – вставила Мади.
– У меня было много необычных экспериментов, я многое хотел проверить и узнать. Но рано или поздно отклонения, заложенные мной в генетике некоторых элитников, начинали проявляться слишком явно. Двенадцать лет назад разразился скандал, Служба Безопасности утилизировала результаты моих экспериментов, а относительно меня, очевидно, было негласное распоряжение об изоляции. Я ничего не узнал и не довел до конца! Вся карьера испорчена!
Говоря по-человечески, они убили нескольких элитников, и Первого тоже могли отправить на утилизацию. А Данилевский обеспокоен только концом карьеры и удовлетворением собственного любопытства! Но с другой стороны, если бы не его честолюбие и любопытство, Первый не имел бы своего таланта и не смог бы провести исследование на Стике. И кто знает, был бы Бентоль без работы Данилевского первым номером Девятки или плелся бы в хвосте списка? Что он там еще рассказывает, этот заросший шерстью генетик?
– Служба Безопасности неожиданно дала согласие на мой полет на Стику, когда ее закрытие уже готовилось. Моя здешняя жизнь превратилась в ссылку. И зачем я только не ушел в лес до установки жуков, ведь знал, что рано или поздно мне тоже поставят! Впрочем, они меня и в лесу нашли бы, я всегда был на заметке у Службы Безопасности. Утилизировать меня, как моих экспериментальных элитников, они не посмели – видимо, рассчитывали со временем вернуть на Землю и в науку. Но тут появился страх, и Стика была закрыта окончательно. Я пытался вести хоть какие-то исследования, но станция внушения, как я теперь понимаю, запрещала заходить глубоко в лес.
Не много же дал этот запрет! Люди перестали заходить в глубину леса, но алаи продолжали выполнять волю своего божества и нападали на них совсем близко от города.
– А потом начались глупости моей жены. Как она умудрилась проникнуть в станцию внушения через десять лет после установки жуков? Богиня любви! – продолжал Данилевский, брезгливо фыркая в густые усы. – Мне она тоже внушала свою романтику, но выбить у меня из головы науку не смогла. Мне надоело с ней спорить, и я поселился в доме-аморфите на окраине, у самого леса. Я успел там прожить дней тридцать по здешнему счету. Я каждый день искал переносчика вируса, и вот нашел, с таким открытием можно хоть на Землю возвращаться! И твое биополе, и разум скатов – по каждой теме можно монографию написать!
Понятно. Профессор хочет иметь отношение ко всем исследованиям, которые провел его воспитанник. И действительно имеет. Но сейчас он даже не понимает, что грозит им обоим. Какие патенты и монографии! Честолюбие профессора Данилевского уже сделало свое дело, теперь его надо было ограничить и разобраться в его последствиях. Бентоль коротко рассказал свою историю, и профессор на время расстался с мечтами о монографии.
Надо было возвращаться. Бентоль подхватил ведро, прислушался к биоволнам лесной живности и пошел вперед. За его спиной Данилевский начал какой-то разговор с девчонкой. Интересно, чего он от нее хочет, если низшие категории его никогда не интересовали?
– Эксперимент должен продолжаться! – толковал Данилевский. – И именно здесь, на Стике, где нет тотального контроля, как на Земле. Дети должны унаследовать эти уникальные способности, а если неизвестный науке страх на них действительно влияет, то здесь этот эффект проявится сразу.
– Профессор, мне нельзя! – убежденно возражала Мади. – Во-первых, категория А5, временная блокировка на год. А еще могут быть мутации! Рядом с нами у Супер-Проксимы взорвался настоящий астрион, он наверняка что-то у меня вызвал!
И у Бентоля тоже. Впрочем, дети из взятых у него донорских клеток наверняка уже живут где-то в Девятке. Или больше не живут, после всех его приключений?
– Так ведь не в астриониде же дело! – в очередной раз возмутился Данилевский.
– Почему не в астриониде? А как же А-поле, об этом же везде писали?
– Да это так просто, что стыдно объяснять! Основную часть излучения и мутаций от него дал завод искусственного регдондита. Об этом старались не говорить и не писать, но я знаю. Я десять лет участвовал в наблюдениях за пораженными излучением людьми. Все мутации и отклонения у потерпевших и их потомства произошли только под влиянием излучения регдондитовой пыли при соприкосновении с плазмой астриона. Промышленное лобби в правительстве не дало закрыть заводы регдондита. Поэтому всю вину свалили на астрион и его А-поле, а регдондитовые производства перенесли на орбиту Нептуна и дальше.
– Правда? – пискнула девчонка с таким восторгом, будто Данилевский осчастливил ее на всю жизнь. А может, так оно и было.
– Так что снимай свою блокировку! Ваш робот это сделает за две минуты, надо только поменять коды, – убеждал профессор. – И продолжай работу! Все эти запреты рано или поздно отменят, и твои дети станут не позором, а украшением и уважаемыми членами общества. И тогда я вернусь и продолжу эксперименты! Наука будет свободна от идеологических ограничений!
Мысли Мади восторженно прыгали, она смотрела огромными светящимися карими глазами и улыбалась во весь рот, как маленькая. «Неужели это получится, и я смогу, и будет ребенок? Тогда даже мама не станет ругать… А что скажет Бено? Но даже если придется растить ребенка одной, то…». Что за бред ей внушает Данилевский? Додумался! Девчонка ему не лабораторный термостат! Он уже давно не в Центре Человека! Довольно того, что Первому он жизнь испортил, еще и ей испортить хочет! Никакого ребенка она в лесу растить не будет! Эти вредные глупости пора кончать!
Бентоль в очередной раз нажал внушением. Через несколько секунд Мади начала рассуждать более здраво, хотя от своих мечтаний не отказалась. Ладно. Когда настанет время, Бентоль вспомнит о них вместе с ней. А что Данилевский?
– Надо начать разработку вакцины от ВС! – уже рассуждал профессор, забыв о продолжении эксперимента. – И обязательно достать мои проработки по вакцине! Они должны остаться дома, у жены, я держал их в запасном микрокомпе, и забыл под внушением, когда уходил от нее. Да, там много было интересного по генетике вируса!
И он пошел вперед, напевая под нос какую-то неясную мелодию. Слов он вслух не пел, но в мыслях бывшего заведующего лабораторией кружились знакомые слова: «Сияй, моя звезда, над моей мечтою, над моей судьбой!». Похоже, Данилевский уже что-то разрабатывал. Надо привезти ему этот микрокомп, чтобы больше об экспериментах с детьми не вспоминал.
Дни сменяли друг друга незаметно и теперь были заняты клиническими испытаниями. Рена раз за разом составляла новые варианты Анти-ВС. Мохнатые больные один за другим усаживались на захват и то принимали Анти-ВС внутрь, то терпели уколы, которые им делал робот, то мазали составом заросшие части тела. На испытание рискнул даже Данилевский, чья недавно выросшая шерсть оказалась самой чувствительной к лечению, а кашель у него и не начинался. Фери, заразившийся раньше, по-прежнему мучился кашлем, зато расставался со своей растительностью очень быстро, раскидывая вокруг клочья кудрявой коричневой шерсти. Самыми упорными оказались меховые покровы командира Иринга и Валентина. То ли они болели дольше всех, то ли оказались менее чувствительны к лечению, но только через десять дней клочья светлой и седой шерсти начали осыпать их двор и ползающих по нему кавинов, а еще через пятнадцать начал уменьшаться кашель. От застарелого кашля им надо было долечиваться еще долго, но это было делом времени.
В один из дней удалось уговорить на новое лечение даже Хранителя преданий Ваихола, прилетевшего в сопровождении охраны и внука в деревню с визитом вежливости. Дело было, конечно, не только в вежливости. Старик был Хранителем преданий, а значит, местным историком, и хотел быть в курсе всех событий. А любопытный Эо ради приобщения к цивилизации был готов даже на лечение, которое ему не было нужно. У него заново взяли кровь, потом мазнули малой дозой Анти-ВС, и только тогда его неуемный аванигал был удовлетворен.
Мади каждый день сочиняла отчеты, а Бентоль, сидя на захвате, прикидывал, когда можно будет слетать в Сомервиль за проработками Данилевского и скоро ли он сможет вернуться со своим открытием к людям. Это могло произойти через несколько месяцев, а может быть, и лет, но не сидеть же в стикском сыром лесу до конца жизни! Неясным оставался только страх. Кто же этот Ава Увигао?
