Эрнест Ролле
Разбойник Кадрус

Глава IX
Как Фуше и Савари соперничали из-за Кротов

Оба начальника Кротов, простившись с своими товарищами, вернулись в гостиницу и, оставшись одни, держали совет. Положение их казалось усыпано опасностями. Жорж, с неслыханной отважностью воспользовавшись своими украденными правами, явился ко двору. Конечно, их имена, которых никто не мог у них оспаривать, давали им доступ в замок. Эта смелость была даже благоразумна. Кто осмелился бы отыскивать Кадруса под маской кавалера Веккиа? Однако, так как Фуше, министр полиции, и Савари, враг Кадруса, были в Фонтенбло, было опасно играть подобные роли в глазах этих двух людей, которые имели в руках самые изощренные средства. Особенно опасен в этом смысле был Фуше.

Положение Жоржа было тем ненадежнее, что относительно поимки Кротов между министром и Савари завязалась борьба. Первому хотелось иметь успех там, где его соперник потерпел неудачу. Второй жаждал отмщения.

Так как борьба началась между Кадрусом и этими двумя лицами, служившими олицетворением императорской полиции – борьба гигантов, изумившая тех, кто следил за ее развязкой, – мы набросаем эти два типа.

Фуше, герцог Отрантский, министр полиции, бесспорно, одно из самых замечательных лиц в современной истории. Во время республики он отличался крайностью своих поступков. Его можно было принять за одного из самых свирепых и самых суровых проконсулов, на которых Комитет общественной безопасности возложил кровавое поручение. Как Корье в Нанте, Фуше покрыл Лион развалинами и кровью и тысячами расстреливал граждан!.. Этот кровожадный человек не был тигром, а еще менее львом. Он походил на волка по свирепости, а на лисицу – по хитрости. Несмотря на то что он скомпрометировал себя во время террора, он действовал так искусно, что избавился от эшафота после Термидора. Он сумел поставить себя под защиту торжествующей партии и спас свою голову, свое состояние и свое влияние с ловкостью, которую доказал самым изумительным образом.

Настала Директория. Фуше был сделан начальником полиции. Он сумел воспользоваться своим положением, чтобы узнать тайны могущественных лиц и составить себе оружие из этих тайн. Тем, кто старался ему вредить, он наносил один из тех верных ударов, которые служат вместо предостережения и парализуют недоброжелательство.

Бонапарт нашел, что Фуше для него необходим, и взял его к себе. Во время консульства министр полиции при Маренго, где должна была решиться судьба Наполеона, составил тайный триумвират с Сийесом и Мерленом с целью разделить власть во Франции в случае, если первый консул будет побежден. Интриган Фуше умел компрометировать других и выпутывать себя. Сийес и Мерлен попали в немилость к Бонапарту, который узнал об их проделках; Фуше сохранил свое положение и остался в силе и непоколебим.

При наступлении империи его влияние и кредит еще увеличились. Он сумел сделаться необходимым для Наполеона, который ненавидел его, презирал, опасался, но не смел удалить; император успел оценить силу этого грозного бойца.

Фуше, сделавшись герцогом Отрантским, был для Наполеона самым важным человеком во Франции и даже в целом свете.

Но у него был соперник – Савари. Наполеон хотел противопоставить его Фуше; он нашел в Савари человека смелого, хитрого, предприимчивого, более способного к деятельности, чем Фуше, но с умом не таким обширным, как у его соперника. Наполеон давал Савари, которого он сделал генералом, чтобы придать ему вес, тайные поручение вне политики и полиции. Фуше видел в Савари врага, который никогда не поднимется так высоко, как он. Он сразу понял этого человека.

– Это, – говорил он, – умная рука, а я голова.

Вместо того чтобы разбить этого соперника, он позволил ему усилиться в фаворе, делая вид, будто иногда этого опасается и дуется на Наполеона. Искусная политика. Он оставлял Наполеону ребяческое удовольствие думать, что тот составил серьезное противодействие могуществу своего министра, которого Савари беспокоил, однако, менее соломинки. Время от времени он подавлял его превосходством своей гениальности, а потом блистательно поправлял ошибки доверенного человека императора.

В подобных случаях ожидали немилости Савари, но с долготерпением, удивительным для тех, кто не знал причин его пристрастия, император защищал свою правую руку и вознаграждал Савари за страдания самолюбия. Таково было положение обоих наполеоновских министров полиции. Один был министром явным, другой тайным. Оба вели между собой борьбу.

В настоящую минуту у них шла странная борьба. Император отдал два приказания, которые он считал очень важными. Он получил верные сведения, что легитимисты составили заговор, который, однако, невозможно было раскрыть. Он поручил это Савари. Тому не удалось. Фуше ожидал этой неудачи, чтобы начать действовать и выказать свою силу. Сверх того Наполеон, друг порядка, чувствуя, что Франция хочет от него спокойствия и безопасности, установил во всей империи самое полное спокойствие, кроме, однако, одного пункта.

Все шайки разбойников, опустошавших страну во время республики, Директории и консульства, были уничтожены, все… кроме одной – шайки Кротов. Она была неуловима, она ускользала от всех преследований. Но, сначала оставив Савари одного бороться с Кадрусом, Фуше наконец собрался действовать сам. Он не скрывал от себя затруднений своего предприятия. Но он принял совсем не такую тактику, как Савари. К несчастью, этот хитрый ум не предвидел, до какой степени может дойти смелость Кадруса. Однако борьба началась на другой день после того, как было доказано, что Кроты действовали в окрестностях Фонтенбло.

Мы опишем первую фазу этой странной борьбы между могущественным министром и атаманом разбойничьей шайки – борьбы, представлявшей животрепещущий интерес.

Глава X
Как Кадрус и Фоконьяк отказались от должностей в армии его величества

Не успели вернуться Жорж и Фоконьяк домой, как слуга принес к ним визитную карточку.

– Маркиз, – сказал Жорж, прочтя, – адъютант генерала Савари желает с нами говорить.

Он передал карточку Фоконьяку. Тот взглянул на нее, а потом сказал слуге:

– Скажи этому капитану, что маркиз Алкивиад де Фоконьяк от имени своего и кавалера де Каза-Веккиа извиняется, что не может немедленно его принять, и просит его подождать несколько минут, пока они переоденутся. Ступай!

Слуга ушел. Де Фоконьяк посмотрел на Жоржа.

– Уж не напал ли Савари на наш след? – сказал он на языке, изобретенном их шайкой.

– Не думаю, – сказал Жорж с равнодушным видом. – Жак уверял нас, что в настоящую минуту опасаться нечего.

– Чего хочет этот Савари?

– Дать ответ на наши просьбы.

– Это правда. Уже не принес ли он и патенты?

– Вероятно.

– Что нам делать?

– Отказать.

– Предоставь мне вести разговор.

– Охотно.

Жорж позвонил. Явился слуга.

– Проси! – сказал Жорж. – Не забудь, что ты должен разыгрывать роль оригинала, – шепнул он на ухо Фоконьяку.

– Как же! – сказал гасконец с беспримерной самоуверенностью. – Оригинальность благородных маркизов де Фоконьяк известна…

Он не успел закончить – вошел адъютант Савари. Несмотря на аксельбанты и эполеты, которые, как ярлык на склянке, показывали положение и чин молодого человека, синие очки, закрывавшие глаза, беловатый цвет лица, кошачьи ухватки скорее принадлежали к дипломатическому, чем к военному ремеслу. Он был верным представителем своего начальника, этого разнородного существа, наполовину адъютанта императора, наполовину полицейского. После всех формул известной вежливости, бросив взгляд вокруг, взгляд, угаданный, но не виденный Жоржем и его товарищем – синие очки мешали видеть, куда глядел адъютант, – он сказал с заученной улыбкой, что он пришел от Савари, своего генерала, доложить маркизу Алкивиаду Фоконьяку и его благородному другу Жоржу Каза-Веккиа, что его величество, удостоив принять в соображение особенные достоинства этих господ, принимал их поручиками в свою армию.

После подобного вступления эти три лица поклонились друг другу. Потом де Фоконьяк величественно заговорил:

– Капитан, скажите его величеству, что маркиз де Фоконьяк…

– Благородный друг, – сказал Жорж, – я замечу тебе, что ответ твой императору отнесет не этот господин.

– Это правда! Но видишь ли, мой милый, когда мы, Фоконьяки, имеем привычку говорить с королями, нельзя вообразить, что есть на свете люди, которых нельзя допустить к императору. Я забыл, что этот господин не знатный дворянин. Капитан извинит эту ошибку.

Адъютант, ошеломленный подобной дерзостью, наклонился еще ниже, чем в первый раз, и еще глубже постарался рассмотреть комнату и сердца обоих людей, которых он имел перед собой.

– Скажите же генералу Савари, капитан, что мы отказываемся от патентов, и прибавьте, что мы очень обижаемся, что с нами поступили так скупо.

– Друг мой, – сказал Жорж с притворным спокойствием, – ты мог бы не упоминать о нашей законной щекотливости, но, конечно, хотя мы очень желали бы служить государю, которому служите вы, знатный дворянин не может принимать некоторые должности, не роняя себя А мой благородный друг маркиз де Фоконьяк принадлежит, так же как и я, к такой фамилии, где чин поручика считается слишком ничтожным. Нашим величайшим честолюбием было бы отдать наши шпаги к услугам такого гения, какой управляет Францией в эту минуту, но будьте так добры и сообщите генералу причины отказа, к которому побуждает нас то, что другие могут считать предрассудками, а мы считаем священными преданиями. Предки моего благородного друга командовали полками при Конде и Дианкуре, так же как мои предки в Италии. Император наверняка поймет, что благородная кровь не может изменить прошлому, и даст нам единственную должность, которая по традиции принадлежит нашему дому, – должность полковника.

– Да, именно полковника! – с твердостью подтвердил Фоконьяк.

Дипломат-адъютант был поражен этими притязаниями.

Отказать в чем-нибудь Савари казалось ему до того непостижимым, что он осмотрелся вокруг себя, как человек старающийся возвратить потерянное равновесие, и совершенно растерялся. Алкивиад подоспел к нему на помощь.

– Господин адъютант, – скромно сказал он, – мы с кавалером могли бы предложить наши услуги Англии. Правда, полк стоит там довольно дорого, но подобная безделица не могла бы остановить Фоконьяка или Каза-Веккиа. Мы могли бы также бросить наш взор на германскую конфедерацию; там за ничтожную цену можно купить три полка и, следовательно, быть три раза полковником. Мы приехали во Францию, для того чтобы иметь честь служить гениальному человеку.

Уроженец Лангедока в доказательство своей вежливости любезным движением руки сделал знак смущенному адъютанту, что тот может выйти. Тот ушел, пораженный дерзостью Фоконьяка и надменностью Жоржа.

– Ты увидишь, – сказал Алкивиад, как только удостоверился, что офицер не может его слышать, – ты увидишь, он произведет нас в полковники.

– Я начинаю думать, что они довольно глупы для этого, – сказал Жорж, пожимая плечами. – Все-таки нам не надо полагаться на это. Савари, этот полицейский генерал, – злая обезьяна, хотя мы и побили его. Будем остерегаться его засад. Надо, однако, отдать тебе справедливость, ты великолепен в твоей роли оригинала. Но смотри, чтобы не было преувеличения.

– Не бойся! – ответил уроженец Лангедока своим настоящим голосом и на своем родном языке.

– Фуше все же меня тревожит, – сказал Жорж.

– Полно! – сказал Фоконьяк. – Он не подаст признака жизни против нас. Я подкупил одного из секретарей самого важного начальника департамента. Человек этот должен сообщать мне все, он совершенно в моих руках. Он знает, что изменить мне – значит обречь себя на верную смерть; я доказал ему это.

– Потом Жак, которому он дал место возле себя, наблюдает за ним.

– Я не думаю, чтобы он подозревал это, – сказал Фоконьяк улыбаясь.

– Он не сообщал мне ничего, – сказал Жорж.

– Стало быть, Фуше спокоен.

Опять постучали в дверь. Явился слуга.

– Господа, – сказал он, – вас спрашивают.

– Кто?

– Жак от имени Сернефа. Он мне сказал, что этих имен достаточно для того, чтобы вы их приняли.

– Пусть войдет.

В эту минуту Крот, разыгрывавший роль нищего, явился в обыкновенной одежде чиновников. Он поклонился и подал Жоржу письмо. Лакей ждал, смотря на эту сцену. Жорж, вместо того чтобы отослать его, прочел письмо при нем и, улыбаясь, сказал Жаку:

– Поблагодарите господина де Сернефа за его приглашение к обеду. Он хорошо сделал, напомнив мне, что его отец был знаком с моим. Скажите ему, что я буду у него.

– Хорошо, – ответил Жак и ушел.

Лакей все слышал. Он делал вид, будто стирает пыль. Де Фоконьяк понял хитрость Жоржа относительно этого шпиона.

– Кто такой этот Сернеф? – спросил он.

– Младший сын мелкого дворянина. Отец его оказал кое-какие услуги моему отцу, и я весьма ему обязан.

– Заплати свой долг, кавалер, заплати, если представится случай. Долги надо платить всегда.

– Я думаю, что этот господин пригласил меня к обеду с намерением потребовать от меня какой-нибудь услуги.

Он передал письмо Фоконьяку. Тот прочел про себя: «Фуше берется преследовать Кротов».

В эту минуту на двор гостиницы шумно въехал всадник. Через минуту он вошел к двум мнимым дворянам и подал им конверт. Жорж распечатал. Это был приказ Фуше явиться к нему. Жорж слегка побледнел, Фоконьяк удивился. Оба предвидели большую опасность.

Глава XI
Обвинение, тяготевшее над кавалером Каза-Веккиа и маркизом Фоконьяком

Когда Жорж и Фоконьяк были потребованы к Фуше, они быстро переглянулись, и на разбойничьем языке гасконец сказал:.

– Идти ли?

– Да, – ответил Жорж, – а то нас арестуют и тотчас убьют. Может быть, Фуше только подозревает и станет нас допрашивать, а мы его проведем.

И оба, спокойные, уверенные, что оправдаются от всякого обвинения, встали, чтобы идти вместе с посланным министра, который ждал.

Жорж сказал ему:

– Мы готовы следовать за вами.

– Не прикажете ли оседлать ваших лошадей? Его светлость живет на своей вилле в часе езды отсюда.

Жорж и Фоконьяк поняли, что дело идет не об аресте, если министр обращается с ними с таким уважением. Жорж приказал лакею оседлать лошадей.

– Странно, – сказал гасконец, – что Фуше, герцог Отрантский, имеет надобность до нас. И не находите ли вы, кавалер, что его светлость мог бы сам собственноручно написать к нам? Это было бы гораздо приличнее. Как министр, герцог может приказывать нам, пока мы находимся на французской земле. Как дворянин, он должен бы выказать вежливость, это неоспоримо. Как министр, какое дело может он иметь до нас? Никакого. Очевидно, нас требует к себе дворянин. Но Фуше сделан герцогом так недавно, что, вероятно, ему неизвестны обязанности знатного вельможи по отношению к дворянам. Будем снисходительны.

Эта комедия игралась для посланного министра. Тот верно передал Фуше дерзости Фоконьяка, но Фуше не обижался такими безделицами.

– Лошади оседланы, – пришел доложить лакей.

Отправились.

Жорж думал дорогой: «Если бы подозревали, что я Кадрус, то гостиница была бы окружена».

Чтобы доехать до виллы герцога, надо было проезжать мимо Магдаленского замка. Де Фоконьяк бросил на него долгий взгляд; Жорж, по-видимому, не обратил на него внимания.

Приехали.

Мнимых дворян просили подождать несколько минут. Они провели полчаса в передней министра. Фуше слушал донесения своего агента и справлялся со своими пометками. Через четверть часа он дотронулся до легкой пружины в стене своего кабинета – образовалось отверстие, в которое можно было видеть людей, находившихся в передней. Де Фоконьяк обнаруживал свое нетерпение с хладнокровием знатного вельможи времен Людовика XV.

– Какая славная вещь этикет! – говорил он. – И как был прав великий король. Он также делал герцогами ничтожных людей. Но он установил по крайней мере, чтобы никогда титулованный человек не был вынужден торчать в передней простолюдина, достигнувшего важной должности.

Он высказал двадцать других любезностей в таком же роде, так что Жорж сказал ему шепотом, подозревая, разумеется, что их подслушивают:

– Позвольте, маркиз де Фоконьяк! Я обижен не меньше вас. Однако вы напрасно обнаруживаете здесь вашу досаду. Это неблагоразумно.

– Что же может с нами случиться? Надо подумать да подумать, прежде чем коснуться Алкивиада де Фоконьяка.

– Коснулись же герцога Энгиенского, который пал под пулями солдат первого консула!

Фоконьяк сделал вид, будто задрожал и побледнел.

Настало печальное молчание.

Фуше сказал себе: «Главное лицо здесь – молодой человек, а другой – старый дуралей».

Он начал разговаривать с одним из своих секретарей:

– Его величество очень желает взять к себе на службу этих двух дворян. После неудачи Савари император, имеющий слабость к знатным именам при своем дворе, дал мне понять, что он все-таки не может сделать полковниками этих двух господ без большого скандала. «Постарайтесь, – сказал он мне, – привлечь их ко мне так, чтобы я не делал подобной жертвы». Я, – продолжал Фуше, – взялся за это дело, которого так желает его величество. Но, изучив наружность этих двух господ, я пришел к одному предположению. Я очень боюсь, что они отказываются от предлагаемых должностей не потому, что находят их ниже себя, но потому, что не хотят поступить на службу, а желают остаться в Фонтенбло, имея, может быть, в виду заговор, о котором мы имеем столько неопределенных сведений, но еще недостаточных для того, чтобы действовать.

– Ваша светлость расспросит этих господ и узнает, в чем дело.

– Я действительно придумал способ, – сказал Фуше, – узнать, в чем дело. Или это заговорщики и тогда они откажутся от звания полковника, если оно должно удалить их от двора, или это не лазутчики легитимистов, и, сообщив им, что они получат патенты, я увижу радость на их лицах.

– Но ведь у вас нет этих патентов, ваша светлость, – сказал секретарь министра. – Как же вы откажете им потом, если они примут?

– Я поставлю невозможные условия в последнюю минуту. Встаньте за этой портьерой и слушайте… Вы получите урок.

Он позвонил. Вошел лакей. Фуше сделал ему знак, и посетителей ввели.

Фуше сидел в огромном кресле и держал в руках кучу бумаг. Он ответил наклоном головы на поклон вошедших и пригласил их сесть.

– Господа, – сказал он, – я сожалею, что этикет, – он сделал ударение на этом слове, – не позволяет министру отправляться самому к простым гражданам, чтобы их допросить.

Фоконьяк закусил себе губы, как будто урок показался ему жестоким. Жорж просто поклонился.

– Господа, – продолжал Фуше, – его величество увидел ваши имена в списке приглашенных и собрал о вас подробные сведения. Вы угадываете почему?

– Решительно не знаю, – отвечал Жорж.

Но Фоконьяк сказал самодовольно:

– Вы слишком скромны, кавалер. Его величество, верно, был поражен, увидев, что кавалер Каза-Веккиа и маркиз Алкивиад де Фоконьяк явились к его двору. Если наши физиономии ему неизвестны, знатность наших фамилий слишком блистательна для того, чтобы остаться незамеченной даже при дворе Наполеона Первого, императора и короля.

Фуше улыбнулся и сказал:

– Маркиз прав, император имеет намерение залечить раны, нанесенные революцией. Его величество хочет обогатить все партии и привлечь к себе старинное дворянство. Ничего не может быть естественнее того, что его величество занялся вами.

Оба разбойника поклонились.

– Но…

Жорж улыбнулся. Фоконьяк поправил свое жабо и спросил:

– Тут есть «но»?

– Без сомнения, – сказал министр. – Генерал Савари сделал вам предложение, если я не ошибаюсь?

– Вы не ошибаетесь, – сказал Фоконьяк с насмешливым видом.

Фуше расхохотался:

– Мне было нужно удостовериться в этом… я точно не знал. Итак, после нескольких переговоров с Савари вы обнаружили желание служить в войске его величества и генерал обещал вам свою помощь. Император предлагал вам чин поручика.

– Мы поблагодарили, – сказал де Фоконьяк, – но очень почтительно заметили посланному генерала, что наши имена не позволяют нам принять такую ничтожную должность.

– Его величество предлагал вам капитанский патент, – сказал Фуше, – но вы и от этого отказались.

– Действительно, – вмешался Жорж, – мы отказались, думая получить патент полковника. Людовик Четырнадцатый людям нашего происхождение давал полки.

– Но Людовик Четырнадцатый не был вынужден нарушать закон для этого.

– Вот еще! – сказал Фоконьяк.

– Маркиз, его величество желает соблюдать законы своей страны. Он хочет подавать пример.

– А мне кажется, что если он нарушил закон для производства в капитаны, можно нарушить и для производства в полковники.

– Император не решался, но я уговорил его.

– А! – сказал Фоконьяк. – Так что, мы назначены?

– Да, господа. Маркиз де Фоконьяк будет произведен в полковники главного штаба при маршале Лефевре, кавалер де Каза-Веккиа будет послан также как полковник главного штаба к маршалу Журдану.

Фуше наблюдал за впечатлением, которое эти назначения произвели на обоих дворян. Жорж казался доволен, а Фоконьяк восхищен. Фуше нетрудно было убедиться, что его ловушка не удалась. Он не мог угадать, действительно ли довольны или рассержены оба дворянина. В этом отношении он был побежден.

– Тысячу раз благодарю, ваша светлость! – сказал Жорж.

– Я в восторге и очень признателен! – вскричал Фоконьяк.

Но Фуше остановил этот энтузиазм.

– Только… – начал он.

Это «только», по-видимому, испугало дворян.

– Только, – продолжал министр, – для вида и на некоторое время вы будете капитанами, ну а потом…

– Но ваша светлость говорили нам, что наши патенты на чин полковника… – сказал Жорж.

– Были подписаны… да. Но для вида вы не должны обижаться, что от вас требуют залог.

– Господин министр, – сухо сказал Жорж, – эта комедия ниже достоинства его величества, ниже вас, ниже нас. Я, со своей стороны, не согласен на эти предложения. Я считаю себя вправе получить полковничьи эполеты и прямо прошу их.

– Кавалер, – сказал Фоконьяк, – вы говорите как следует!

Фуше переменил тактику. Он понял, что в хитрости эти люди одержат над ним верх, и решился действовать прямо.

– Господа, – сказал он, – ваш отказ необъясним.

– Для вашей светлости, может быть… – дерзко сказал Фоконьяк.

Фуше движением руки заставил замолчать маркиза.

– Я угадываю причину вашего отказа, – сказал он. – Вас указали мне, господа, как двух опасных заговорщиков. Во Франции затеялись заговоры легитимистов, они хотят отомстить за смерть герцога Энгиенского покушением на жизнь императора.

– И вы нас обвиняете в желании убить императора? – вскричал Жорж. Он принял надменную позу истинного достоинства. – Господин министр, Каза-Веккиа не какой-нибудь ничтожный негодяй, а Фоконьяк не унизится до гнусной роли.

– Позвольте, господа! Знатные имена скомпрометированы при покушении Жоржа Кадудаля.

– Но Жорж Кадудаль не изменил своему долгу, а дворяне, помогавшие ему, не помрачили своего герба.

– Вы строго отозвались о политическом убийстве, а теперь извиняете его.

– Я не одобряю и не обвиняю. Приведем факты. Жорж смело подвергнул опасности свою жизнь в заговоре против императора. Когда этот заговор не удался, Жорж заплатил за это покушение своей жизнью. Он не сделал ничего бесчестного. В предположениях ваших о нас мы совершили бы не убийство, а измену. Мы приехали предложить наши услуги, нас приняли, мы связаны. Мы поступили бы вероломно, вступив в какой-нибудь заговор против императора, который полагает, что допустил к своему двору двух благородных дворян. Вы нас оскорбили, милостивый государь. Прикажите взять в нашей гостинице наши документы, наши бумаги, наши письма. Пусть заглянут в наше прошлое. Вы увидите там только шалости и сумасбродства богатых молодых людей. Вы не увидите там ничего подозрительного. Маркиз де Фоконьяк и я провели шесть лет в Италии. Я был беден, он богат. Потом я разбогател в свою очередь. Мы были привлечены достоинствами генерала Бонапарта. Однажды маркиз де Фоконьяк сказал мне: «Кавалер, мы должны бы предложить нашу шпагу герою, которым мы восхищаемся!» И мы приехали без всякой тайной мысли, кроме законного честолюбия, представиться его величеству. Мы думали, что из уважения к нашим предкам мы не должны позволять нашим шпагам заржаветь в ножнах, что пора приобрести какую-нибудь славу, и нашли, что эту славу, которой мы завидовали, мы можем в особенности приобрести на службе Наполеону Первому. Вот вся правда, ваша светлость. Теперь действуйте как знаете.

Жорж горделиво замолчал. Взволнованный Фоконьяк пожал ему руку не говоря ни слова.

Фуше ничего не сказал. Он позвонил, явился секретарь.

– Ну что? – спросил министр.

– Ничего, ваша светлость, – ответил секретарь и ушел.

Фуше встал и любезно улыбнулся. Оба дворянина также встали.

– Господа, – сказал министр, – в моем положении бывают иногда неприятные обязанности. Я был вынужден приказать произвести у вас обыск. Успокойтесь, – прибавил он, когда Жорж сделал движение, – этот обыск был произведен без шума, вы не скомпрометированы ни в чем перед публикой, о вашей репутации старательно позаботились. Я сознаюсь, господа, – прибавил он более любезным тоном, – что все должно внушать мне к вам величайшее доверие. Ваше состояние происходит от наследства, кавалер, а я было сомневался в этом. Зная, что вы были очень стеснены в Неаполе одно время, я предполагал, что вашу роскошную жизнь поддерживали субсидии принцев-эмигрантов. Но нет! А у маркиза де Фоконьяка есть дядя-миллионер. Итак, повторяю вам, господа: я имею к вам полное доверие. После этого откровенного объяснения я вам сделаю очень серьезное предложение.

– Мы к вашим услугам, ваша светлость, – сказал Жорж.

– Если вы желаете сделаться полковниками, я берусь доставить вам эту должность посредством какого-нибудь смелого и блистательного поступка. Послушайте. На свете есть один человек, мешающий мне, хотя по наружности человек не важный. Человек этот с пятьюдесятью подчиненными делает вещи изумительные и очень нас стесняет. Чтобы захватить его, делали глупость за глупостью.

– Вы говорите о Кадрусе? – спросил Жорж.

– Да, – отвечал министр. – Вы понимаете, как досадно видеть шайку разбойников, дерзко пренебрегающую всеми властями, установленными во Франции! С другой стороны, история разбойничества в Италии и Испании доказывает, как трудно захватить шайку решительную и хорошо предводительствуемую.

– Действительно, в Италии, – сказал Фоконьяк, – особенно в Неаполе, никак не могли захватить шайки разбойников. Сам генерал Мендес потерял за шесть лет две тысячи семьсот два человека почти без пользы, это было сосчитано.

Фуше продолжал:

– Савари пробовал, но напрасно, отыскать Кротов и истребить их. Он сам попался. Он сделался предметом насмешек всей Европы. Я хочу действовать искуснее. Я хочу собрать сведения о Кротах, оставить им уверенность в полной безопасности, но наблюдать за ними и изучить их основательно. Когда я узнаю о них все, что мне необходимо, я захвачу их не с большими силами, но послав им навстречу небольшой отряд, решительный и смелый, и знаете ли, кому я предложу начальство над этим войском, разделенным на два отряда?

– Я это предвижу, – сказал Фоконьяк и улыбнулся с радостным видом.

– Вам господа, – продолжал Фуше, – вам достанется почет от этой экспедиции! Скажут, что, узнав о присутствии Кадруса на одном пункте и имея только вас под рукой, я просил вас повести оба отряда навстречу разбойникам. Будьте искусны. Будьте блистательны, истребите всех! После этого дела вам дадут выбрать полк. Согласны вы?

– От всего сердца, ваша светлость.

– А вы, маркиз де Фоконьяк?

– С восторгом, ваша светлость.

– Итак, господа, я полагаюсь на вас. Прежде чем мы расстанемся, – прибавил он с некоторой иронией, – я возобновляю мои сожаления, что, имея надобность до вас как министр, я был вынужден потревожить людей вашего звания.

Де Фоконьяк засмеялся и возразил:

– Даже в царствование великого короля, герцог, насмехались не так остроумно, как вы!

Он и Жорж поклонились.

Фуше позвонил, лакей отворил дверь, и оба дворянина ушли.

Тотчас после их ухода пришел секретарь.

– Они как люди не стоят того высокого мнения, какое я имел о них, – сказал министр. – Один, маркиз, довольно остроумный нахал. Другой, кавалер, будет превосходным дивизионным генералом, не более. Он годится под пушечный выстрел и хорошо даст себя убить. Им дадут двух человек для этой экспедиции, которым будут даны полномочия. Вся слава этого дела должна пасть на двух знатных протеже императора, но настоящих начальников экспедиции вознаградят. Страсть его величества окружать себя дворянами будет нам стоить невероятное число патентов. Дорого стоит золотить двор!..

Фуше принялся за работу. Он не подозревал, что проиграл партию против самого Кадруса.