Эрнест Ролле
Разбойник Кадрус
Глава XXVI
Дамы желают видеть Кадруса
Император охотился. В то самое утро, как Кадрус захватил герцогиню де Бланжини, все были на ногах с рассвета. Наполеон опять хотел ехать на охоту.
Но когда он выходил из дворца, явился Фуше и попросил у императора позволения поговорить с ним наедине.
– Что нового случилось? – спросил Наполеон, когда придворные отошли в сторону.
– Государь, – сказал Фуше, – крестьяне сегодня утром видели в лесу опрокинутую и пробитую пулями карету принцессы Полины. Все егеря убиты.
Наполеон побледнел.
– Это сделал Кадрус, – продолжал Фуше. – Никогда еще не был он так дерзок.
– Но герцогиня, герцогиня? – сказал император.
– Государь, я послал в замок курьера.
В эту минуту лакей в ливрее герцогини де Бланжини прискакал во весь опор на двор дворца и подал камергеру конверт, который тот передал императору. Наполеон распечатал и прочел с трепетом:
«Государь!
Вчера, отправляясь в Фонтенбло по приглашению императрицы, я была захвачена Кротами. Ваши егеря делали чудеса, но они все были убиты, к моему крайнему прискорбию. Граф де Барадер вел себя как герой; я обязана ему вечной признательностью. Со мною же, государь, Кадрус, этот знатный вельможа больших дорог, обошелся очень великодушно – он отнял у меня бриллианты, но окружил уважением.
Меня отвезли домой в портшезе, я здрава и невредима, о чем непременно упомянут в газетах, если только ваше величество допустите сделать из моей истории басню для Европы, позволив рассказать о моем приключении во французских газетах.
Благоволите, государь, успокоить ее величество императрицу и сказать, что если разбойники отняли у меня мои вещи, то оставили сердце, чтобы продолжать любить вас обоих и оставаться вашей почтительнейшей и преданнейшей верноподданной
герцогиней де Бланжини».
Император, прочтя письмо, сложил его и отдал камергеру, сказав:
– К императрице. Пусть сейчас же пригласят к нам герцогиню де Бланжини. Она найдет нас за завтраком, на охоте, к десяти часам. Поедем, господа!
Охота направилась к лесу. Она была не шумная. Император и Савари разговаривали тихим голосом. Наполеон казался раздраженным. Презренный разбойник оскорбил его родственницу! Что скажет Европа? Что сделают английские карикатуристы? Император обвинял Савари, Фуше, полицию, Барадера, войско, Францию. Он был смертельно оскорблен. Савари выдерживал бурю. Время от времени среди всеобщей перестрелки император тоже бешено стрелял. Он никогда не попадал в дичь и тогда начинал ругаться.
Таким образом дело шло до завтрака. Герцогиня не приезжала. Досада Наполеона усиливалась. Наконец императрица появилась и вместе с нею герцогиня де Бланжини. Она была весела и подошла поклониться императору, который поцеловал ее в лоб.
– Ну, герцогиня, – сказал он ей, – как происходило это гнусное дело? Не прав ли я был, когда не хотел сделать капитаном вашего конвоя графа де Барадера? Этот старый дуралей…
– Государь! – с жаром перебила молодая женщина. – Уважайте его память, заклинаю вас! Господа, – обратилась она к придворным, – я знаю, что господин де Барадер не был любим. Захотят очернить его память, но я торжественно объявляю, что он поступил как герой!
Императору хотелось бы замять это дело, но при последних словах герцогини вся свита окружила ее, и Наполеон промолчал. Тогда с совершенным тактом молодая женщина рассказала о ночном происшествии, пропустив некоторые подробности и выставляя напоказ Кадруса и Барадера. Закончила она таким образом:
– С позволения его величества, – она очень хорошо обошлась бы и без этого позволения, – я рассказала вам это, господа, чтобы сдержать клятву. Я поклялась графу де Барадеру засвидетельствовать, что он поступил как настоящий дворянин. Я обещала Кадрусу засвидетельствовать, что он выказал совершеннейшую вежливость.
Повелительным и грациозным движением руки она удалила своих слушателей. Император предложил руку герцогине.
Он хотел знать все, и она рассказала ему все, так что его величество понял, что молодая женщина восторгается Кадрусом, и оскорбился этим. Он надулся. Принцесса смеялась. Завтрак был очень весел для всех, кроме Наполеона. Герцогиня выказала живость и остроумие, развеселившие всех гостей. С женской ловкостью она не хотела, чтобы на ее приключение смотрели в зловещем свете; если бы не смерть Барадера, она представила бы все это шуткой.
Фуше явился во время десерта. Он подал императору какую-то справку. Наполеон прочел с досадой и сказал своему министру:
– Все справки на свете не стоят головы этого негодяя!
Потом он встал. Охота началась опять. После завтрака должны были охотиться на косуль. Поехали верхом. Принцесса, видя, что император не в духе, предложила некоторым дамам и кавалерам отправиться на то место, где она попала в руки разбойников. Все с восторгом согласились. Тридцать или сорок человек отделились от императорской свиты, побуждаемые любопытством. Между ними находились Фоконьяк, по-прежнему благосклонно принимаемый герцогиней, и Каза-Веккиа, которого она встретила с приветливой улыбкой. Оба ехали возле нее, и она разговаривала с ними о вчерашнем происшествии.
Фуше, желавший расспросить молодую женщину, также подъехал к ней.
– Этот черт Кадрус по-прежнему беспокоит вашу светлость, – сказал Фоконьяк. – Этот негодяй никак не хочет попасться вам в руки.
– Однако он должен решиться на это, – ответил Фуше, принужденно смеясь. – Его величество хочет покончить с этим негодяем. Его голова будет оценена в…
– Да-да, – перебил его маркиз. – Надежда на большую награду… я понимаю это. Но голову эту надо знать. А известно ли, молод или стар атаман Кротов? Говоря откровенно, господин министр, я не нахожу этот способ хорошим.
– Это мы увидим…
– Есть и другие средства, – продолжал Фоконьяк. – Мышеловки и тому подобное. Но как расставить засаду такой хитрой лисице?
Фуше не отвечал. Фоконьяк продолжал как бы сам с собой, но так громко, что его могли слышать:
– Если не предложить более новых способов, то вряд ли я получу полковничьи эполеты, которые должны быть наградой за поимку Кадруса. Что вы думаете об этом, кавалер? – обратился он к Жоржу.
– Я думаю, что с атаманом Кротов нельзя действовать как с человеком обыкновенным.
– Вы правы, – сказала герцогиня. – Этот Кадрус человек недюжинный!
– Почему вы не попросили его открыться вам, герцогиня? Он, может быть, согласился бы.
– Полноте, – сказал Фоконьяк.
– Это нелепость! – закричали все.
– Неужели вы считаете его таким сумасшедшим?
– Таким дураком?
Министр полиции ничего не ответил; он, по-видимому, размышлял.
– Я все-таки утверждаю, что Кадрус – человек необыкновенный, – продолжал Жорж, – и с ним следует действовать оригинально. Я думаю, что если бы герцогиня попросила его открыться ей, он сделал бы это.
– Любезный кавалер, – сказал Фоконьяк, – я спрашиваю себя, не лишились ли вы рассудка. Я прозакладывал бы тысячу луидоров, – лукаво прибавил гасконец, – что если бы он и узнал о желании герцогини, то не удовлетворил бы его. Хотите половину в моем пари? – обернулся он к Фуше. – Я держу тысячу ливров, что этот разбойник никому не откроется.
– Я держу пари, – ответил Жорж, весело ударив по руке маркиза де Фоконьяка. – Тысяча луидоров, что негодяй этот осмелится, с условием что герцогиня громко и несколько раз выразит желание и что каждый из нас разгласит эту фантазию. Молодчик этот должен узнать, чего от него хотят. Но прежде всего я спрошу позволения герцогини де Бланжини.
– Согласна! – сказала она.
– Вы участвуете в пари? – спросил Фоконьяк у Фуше.
Глаза всех обратились на министра полиции, который только сказал:
– Я согласен, маркиз, и очень боюсь, что кавалер де Каза-Веккиа проиграет свое золото…
– А я этого не думаю! – с живостью сказала герцогиня де Бланжини. – Если бы вы видели, так же как я, атамана Кротов, если бы вы могли рассмотреть его изящное обращение и – не во гнев будь сказано вашей светлости – если бы знали, с каким презрением он говорит о полиции, вы почувствовали бы, что человек этот отважится пробраться даже к самому министру. Я отдала бы многое, чтобы кавалер выиграл.
Разумеется, все женщины взяли сторону герцогини, и каждая желала про себя, чтобы ей посчастливилось самой увидеть Кадруса.
Когда доехали до того места, где случилось накануне страшное происшествие, герцогиня стала рассказывать все с малейшими подробностями. Фуше слушал ее с лукавым вниманием. Но как он ни перетолковывал малейшие фразы герцогини, как ни прислушивался к звуку ее голоса, он удостоверился только в том, что уже знал.
Герцогиня, едва оправившаяся от волнения прошлого вечера, выразила желание вернуться в свой замок. Общество разъехалось. На обратном пути Фуше вдруг сказал Жоржу и Фоконьяку:
– Я очень вам благодарен, господа, за вашу светлую мысль.
– Вы очень добры, ваша светлость, – ответил Фоконьяк, а сам между тем думал: «Какая это светлая мысль, черт побери?»
– Нет, право, – ответил министр, – я искренно думаю, что это единственный способ.
– Я в этом убежден, – ответил гасконец, поклонившись и поглаживая рукоятку своего ножа.
Кадрус не говорил ни слова. Он наблюдал.
– Да, – продолжал Фуше, – атаман Кротов человек необыкновенный… Разбойник-рыцарь. Оригинальность должна быть его слабой стороной. Очевидно, это роль, которую он начертал себе. Впрочем, людей его натуры всегда губит необузданное самолюбие. Если Кадрус узнает ваше пари, господа, при его отваге он способен показаться.
– Именно это и думали я и мой благородный друг, – ответил маркиз с невозмутимой самоуверенностью.
– Повторяю, способ этот очень ловок, – сказал министр. – Подав мне эту мысль, вы сделали большой шаг к полковничьему чину – цели вашего благородного честолюбия. Его величество сумеет вознаградить тех, кто поймает этого опасного разбойника и уничтожит его шайку. Если Кадрус ответит на сделанный ему вызов, он погиб: его лицо, рост, лета сделаются известны. Этого будет достаточно для сыщиков полиции, чтобы отыскать его след, как бы ни таинственно было его убежище.
В эту минуту всадники доехали до ворот парка Фонтенбло. Тут министр расстался с Фоконьяком и Жоржем, которые сказали ему:
– Будьте так добры, напомните о нас его величеству, если нам посчастливится захватить Кадруса.
Через несколько минут, когда министр скрылся из вида, Фоконьяк вскричал:
– Хорош он со своими полицейскими сыщиками! Неужели ты действительно намерен сделать визит герцогине? – обратился он к Жоржу.
– Увидим! – резко ответил молодой человек.
А Фуше, проезжая по аллеям парка, думал: «Решительно, я должен назначить других агентов для надзора за поступками этого Фоконьяка и Каза-Веккиа».
Сомнение начало закрадываться в голову этого хитреца.
Глава XXVII
Появление
Герцогиня лежала ночью в спальне своего замка. Она велела приподнять занавесь и смотрела на окрестности, освещенные лучами луны. Она задула свечу из розового воска, приятный свет луны освещал ее кровать. Правой рукой она поддерживала свою прекрасную головку, окаймленную черными волосами, которые длинными косами спускались на кисейный пеньюар. Левая рука свисала.
Герцогиня мечтала о Кадрусе. Ее большие глаза сверкали лихорадочным блеском. Она была взволнована. Время от времени она шептала фразы, странные в устах такой гордой женщины:
– Какой необыкновенный человек! Это характер замечательный… Ах, если бы подобный тип, вместо того чтобы предаться злу…
Затерявшись в своих собственных мыслях, молодая женщина закрыла на минуту глаза. Ей представлялся силуэт этого странного молодого человека с надменной осанкой. Как она ему сказала, обстоятельства, должно быть, сломили эту жизнь. Она еще видела его гордые и кроткие глаза, сверкавшие сквозь бархатную маску, скрывавшую его лицо. При этой мысли герцогиня почувствовала трепет во всем теле. Это было как бы электрическим потрясением. Она раскрыла глаза, но тотчас же их закрыла.
Ее сон сбылся. Перед нею стоял Кадрус. Как же это было возможно, когда окно оставалось затворено, все комнаты, окружавшие спальную герцогини, были заняты ее людьми? Если Кадрус не спустился из трубы, а этого по его наружности предполагать было нельзя, каким образом мог он очутиться в ее комнате?
Молодая женщина не пошевелилась, не думала даже звать на помощь, только вздымавшаяся грудь обнаруживала ее волнение.
– Вы желали меня видеть, герцогиня, – сказал ей Кадрус, – я явился к вам и пользуюсь этим случаем, чтобы поблагодарить вас за ваше доброе мнение обо мне.
Удивление, а может быть, и восторг были так сильны у герцогини, что она не ответила сразу. Она пристально смотрела на Жоржа и все еще слушала, когда он уже перестал говорить.
– Как! – сказала она наконец. – Вы здесь?
– Вы сами этого хотели, – сказал Жорж.
– Признаюсь, – ответила она. – Но кто мог так скоро передать вам такую необдуманную болтовню?
– Я уже имел честь говорить вам, герцогиня, что моя полиция не так многочисленна, как та, которой располагает император, но она гораздо быстрее, гораздо деятельнее, а в особенности у нее гораздо тоньше слух.
– Все это очень странно, – прошептала герцогиня. – Знаете ли вы, что играете в опасную игру в эту минуту? – прибавила она. – Потому что…
– Я играю только наверняка, – ответил Жорж, видя, что молодая женщина остановилась.
– Как это? – спросила герцогиня.
– Если я хорошо вас понял, вы хотели сказать, что можете позвать ваших людей.
– Да. Если я, например, позвоню, прибежит куча слуг. Но я почти вас призвала и мне не хотелось бы вам изменить и предать вас.
– Герцогиня, вы можете позвать. Никто не придет.
– О, это уж слишком! – с живостью сказала молодая женщина, протянув руку к колокольчику.
Жорж не пошевелился. Герцогиня не хотела призвать людей, пока предполагала Кадруса в опасности, но когда он стал утверждать противное, она возмутилась и громко позвонила.
В замке зашевелились, скоро в смежных комнатах начали ходить.
– Вы разве не слышали? – сказала герцогиня, дрожа.
Молодая женщина уже раскаивалась в своем гневном движении.
– Идут, – продолжала она, растревожившись. – Если вас застанут здесь, ваша голова…
В эту минуту дверь комнаты отворилась и на пороге появился человек. На нем были маска и костюм Кротов.
– Вы звали, атаман? – спросил разбойник, поднося руку к глазам и стоя неподвижно до тех пор, пока начальник не заговорил.
– Да, я хотел узнать, все ли мои приказания исполнены? – спросил Кадрус.
– Все, атаман.
– Итак, новая стража, данная герцогине?..
– Храпит в эту минуту.
– А прислуга?
– Прислуга спит под столом в кухне.
– А горничные?
– Я не знаю… так как в этой комнате женщина… говорить ли…
– Говори, дурак!
– Горничные спят на сене.
– На сене?
– Да, с конюхами.
– Этот человек лжет! – пылко сказала оскорбленная герцогиня. – Это невозможно… Где же моя камеристка? Что же делает мой управляющий?
– Одна спит над своими четками, читая между тем любовную записку от молодого аббата, – ответил Крот, – а другой сидит, опустив отяжелевшую голову на счетную книгу.
– Хорошо, – сказал Кадрус, потом движением руки отпустил своего подчиненного и обернулся к герцогине де Бланжини, совершенно уничтоженной тем, что случилось.
Как, два раза кряду находиться в полной власти знаменитого Кадруса! Два раза кряду зависеть от великодушия свирепого Крота! Могущество этого человека пугало ее. Она думала о разговоре, который уже имела с ним. Да, этот человек был почти так же могуществен, как император. Да, если когда-нибудь ему придет фантазия напасть на самого Наполеона, она считала его способным бороться с героем, перед которым дрожало все.
Продолжительное молчание последовало за уходом Крота. Кадрус первым прервал его, и герцогиня задрожала при звуке его голоса.
– Я уже имел честь говорить вам, герцогиня, – сказал молодой человек, – что когда Кадрус начинает партию, то он играет всегда наверняка. Я хотел говорить с вами, я хотел возвратить вам ваши вещи. Вот они.
Молодая женщина слегка вскрикнула от удивления.
– Почему вы возвращаете эти вещи? – спросила она.
– Потому что я сожалею, что отнял их у вас. Я заплатил моим подчиненным часть их добычи и принес вам эти бриллианты… с извинениями.
– Но откуда явилось у вас это раскаяние?
– От уважения, которое я возымел к вам, от великодушия, с каким вы защищали мой характер. Отныне я буду обращаться с вами с глубочайшим уважением, с искренней признательностью. У вас один из тех возвышенных характеров, который ставит женщину выше ее пола. Я восторгаюсь вами, герцогиня!
– И вы доказываете мне это, – сказала она. – Я не оскорблю вас отказом. Я принимаю.
– Я осмелюсь даже просить вас принять небольшое кольцо, имеющее некоторую цену от того, что оно лежало на Гробе Господнем. Я пришел просить вас носить его в знак того, что вы простили мне нападение, жертвой которого вы сделались в то время, когда я не мог еще оценить вас по достоинству.
Жорж предложил простое кольцо, похожее на стеклянное. Герцогиня заколебалась, но потом, видя, что он глубоко оскорбился этой нерешимостью, сказала:
– Я принимаю.
– И будете носить?
– Непременно стану надевать иногда. Этот перстень будет напоминать мне о вас и ваших благородных поступках. Он будет говорить и вам, потому что вы наверняка будете знать, в какие дни он надет на мой палец. Тогда он скажет вам, что у вас есть друг, который всегда будет готов ходатайствовать за вас у его величества.
Кадрус, в знак благодарности, поклонился герцогине, но не ответил ничего.
Она продолжала:
– При нашем первом свидании я вам говорила, что император любит энергию. Во главе ваших подчиненных из вас вышел бы прекрасный начальник. Услуги, которые вы могли бы оказать, заставили бы забыть вашу прошлую жизнь. Чин капитана, полковника, может быть, генерала покрыл бы все. Вы воротились бы в тот свет, из которого, наверное, вас против вашей воли выгнала роковая судьба. И я имела бы право при всех протянуть вам руку, как делаю это теперь, благодаря за ваши поступки.
Говоря это, молодая женщина, очень взволнованная, подала руку Жоржу, который почтительно ее поцеловал.
Как ни закален был Кадрус, слова герцогини сильно поколебали его мужественную натуру. С трепетом в голосе он отвечал горьким тоном:
– Благодарю, герцогиня, благодарю за ваши добрые слова! Но теперь они могут только скользить по моей больной душе. Слишком поздно. И капитаном, и полковником, и даже генералом я сохранил бы глубокую ненависть к обществу, которая заставила меня отказаться от него. Такие сердца, как ваши, редки. Они редки в это время, когда, осматриваясь вокруг себя, видишь только раболепство, низость, лицемерный обман.
– О! – воскликнула герцогиня.
– Да! – с жаром сказал Жорж. – Кроты, может быть, единственные воры, открыто совершающие преступления. Мы лучше мнимых честных людей, преследующих нас. Например, вы думаете, что окружены верными слугами, привязанными к вам признательностью. Встаньте! Я вам покажу, чего никогда не видели великие мира сего. Вы, так сказать, изведаете самые тайные изгибы всех гнусных слуг, принадлежащих к вашему дому.
Подчинившаяся влиянию Кадруса молодая женщина повиновалась. Она, не вставая с постели, накинула на себя пеньюар, встала и сказала просто:
– Я готова.
Кадрус, взяв свечу, которую зажег у ночника в передней, предложил руку герцогине и сказал:
– Начнем с вашей камеристки.
– Мы ее разбудим! – с живостью сказала герцогиня.
– Не бойтесь, – ответил он. – У вас все спят и проснутся только в назначенный мною час. Сонный порошок погрузил всех в замке в сон.
Они вошли к камеристке. Та, с письмом в руке, не могла закончить чтение этого послания, подчинившись влиянию сонного порошка; она сидела на постели и, прислонившись к изголовью, тихо дремала.
– Прежде чем вы начнете анализировать человеческое сердце, – сказал Кадрус, – я вам советую подумать хорошенько. У вас сердце разорвется. Подумайте.
– Я хочу видеть, – ответила герцогиня.
– Хорошо!
Жорж взял из рук камеристки письмо, над которым она заснула.
– Прочтите, – сказал он.
Принцесса колебалась.
– О, герцогиня, – сказал Жорж, – надо отложить в сторону всякую совестливость, если вы хотите, чтобы наш осмотр был полезен. Это письмо заставит вас простить, потому что эта девушка так же виновна, как была бы всякая другая на ее месте. Судебный следователь просто отправил бы ее в тюрьму, вы же сжалитесь над ней. Читайте.
Герцогиня прочла следующее:
«Милая Жюльета!
Вследствие того, что ты мне сказала в прошлую ночь, я отыскал, куда выгодно поместить твои пятьдесят тысяч. В ту ночь, как твоя дура принцесса поедет чваниться во дворец, я войду по-прежнему в замок в маленькую дверь. Я расскажу тебе, как выгодно удалось мне сбыть два перстня и ожерелье. Их исчезновение очень хорошо совпадет с похищением вещей Кадрусом, и подозрения быть не может.
Еще немного времени, душечка моя, и мы будем в состоянии жить очень мило, не подчиняясь воле твоей ханжи. Для этого надо как можно больше обирать портних, модисток…»
– О! – сказала пораженная герцогиня. – Сирота! А я спасла ее от нищеты после смерти ее отца!
– А давно это было? – спросил Жорж.
– Только два года назад, – ответила молодая женщина.
– А она уже отложила пятьдесят тысяч.
– О! Я надеюсь, – с живостью продолжала герцогиня, – что эта несчастная, которой я так чистосердечно протянула руку, составляет исключение. Мои другие женщины…
– Будем продолжать наш обзор! – перебил ее Жорж, который провел герцогиню в людские и показал почти всех слуг, спавших отчасти от действия сонного порошка, отчасти от опьянения. – А ваши другие служанки, – безжалостно продолжал Жорж, – вы знаете где. Не для того, чтобы получить награду за добродетель, удалились они на сеновал с конюхами.
При этих словах герцогиня не могла не покраснеть.
– Прошу у вас извинения, – сурово сказал Кадрус, – но чтобы узнать правду, стыдливость приходится оставить.
Он прямо прошел в комнату горничных и сказал:
– Чьи это юбки, эти кружева, эти воротнички?
Принцесса узнавала свои вещи.
– Уйдем, – сказала она с отвращением. – Я видела довольно. Отведите меня в мою комнату.
– Нет, – ответил Кадрус. – Я хочу вам показать начальника этой разбойничьей шайки. Я хочу вам показать, что вы в меньшей безопасности у себя, чем среди Кротов.
Взяв молодую женщину за руку, он принудил ее, так сказать, следовать за ним на верхний этаж. Он вел ее к управляющему. Но там встретилось затруднение. Осторожный управляющий запер дверь изнутри. Однако, если, как и все обитатели замка, он спал, то сон, вероятно, застал его в ту минуту, как он сидел за работой, потому что у него был огонь. Кадрус засвистел. Тотчас появился человек.
– Отопри эту дверь! – приказал Кадрус.
Человек в два приема отпер.
– Больше ничего? – спросил Крот своего атамана, как солдат, отдающий честь.
– Ничего, – ответил Кадрус.
Крот ушел. Тогда вместе с Кадрусом герцогиня вошла к своему управляющему. Тот заснул над отчетами. Две связки фактур лежали на его письменном столе. На первой было написано: «Счета Н.», на второй «Счета М.»
– Это значит, – сказал Кадрус, – счета настоящие и счета мнимые.
Кадрус взял управителя за плечи и как безжизненную массу положил его на диван. Теперь можно было увидеть на столе два реестра, соответствовавшие двум фактурам. На одном было написано: «Счета для представления герцогине де Бланжини», на другом: «Счета настоящие».
Принцесса не верила глазам.
– Это довольно ясно, – сказал атаман Кротов. – Когда этот бездельник покупает что-нибудь для вас, он приказывает поставщикам представлять две фактуры: одну с настоящей ценой для него, а другую с надбавкой – для вас. Хотите знать, что накопил у вас этот честный вор, который не боится ни суда, ни виселицы, и осудил бы меня, будь он присяжным?
– Хочу.
– Сколько мог иметь этот человек, когда поступил к вам?
– Точно не знаю, – ответила молодая женщина. – Он не мог быть богат. У него было, может быть, тысяч пятьдесят.
– Ну, вы увидите.
Кадрус вынул из ящика стола книгу и указал на запись:
В банке у братьев Л. – 50 000 ф.
– — – Р – 286 000 ф.
У него же – 24 000 ф.
Всего – 360 000 ф.
– Для человека, – иронически сказал Кадрус. – который, как я, не рыскает по большим дорогам и, следовательно, не подвергается никакой опасности, это своего рода мастерство.
Сжалившись над молодой женщиной, поднимавшаяся грудь которой показывала волнение и гнев, Кадрус прибавил:
– Воротитесь в свою комнату, герцогиня. Я был жесток, Первый урок слишком суров. Я раскаиваюсь.
– Да, воротимся! – вскричала молодая женщина, судорожно сжимая руку Жоржа. – Этого слишком много за один раз!
– Воротимся, – повторил Кадрус, улыбаясь. – Неужели вы чувствуете себя в большей безопасности с атаманом Кротов, чем среди низких мошенников, окружающих вас?
– Да, – откровенно призналась герцогиня.
Направляясь лихорадочными шагами к своей комнате, она говорила:
– О, эти люди! Нимало не медля в это же утро я выгоню их всех.
– Напрасно, позвольте мне сказать вам, герцогиня. Новые слуги, которых вы возьмете себе, может быть, станут поступать еще хуже. Полезно иметь дело с людьми, пороки которых известны.
– Вы правы. Боже, как вы меня огорчили! Муж мой в отсутствии… Впрочем, он слишком стар. Я в негодовании, в отчаянии, я боюсь… Где найти надежное покровительство, кому довериться, с кем поговорить?
Молодая женщина остановилась, побледнела, оставила руку Кадруса и, сев на постель, спрятала голову под изголовьем. Потом вдруг она приподнялась и сказала:
– Господин Кадрус, снимите эту маску. Я хочу видеть ваше лицо. Мне хочется узнать человека, которого я стала уважать.
– Вы этого хотите, герцогиня? – ответил молодой человек. – Хорошо.
Кадрус открыл свое благородное и бледное лицо.
– Кавалер де Каза-Веккиа! – вскричала принцесса. – О, я это подозревала!
Молодая женщина, изнемогая под тяжестью таких волнений, упала на постель. Жорж смотрел на нее несколько минут, а потом сказал печально:
– Да, герцогиня. Кавалер де Каза-Веккиа и Кадрус – один и тот же человек. Теперь моя жизнь в ваших руках. Впрочем, вы видите, как я презираю ее каждый день.
При горестном, но твердом тоне, которым были сказаны эти последние слова, большие черные глаза герцогини устремились на Жоржа. Они как будто поняли друг друга.
Вдруг раздался странный призыв. Кадрус вздрогнул.
– Наступает время, когда все в замке проснутся, – сказал он. – Сон всех этих людей прервется. Я непременно должен вас оставить. Прощайте, герцогиня!
– Прощайте, кавалер! – ответила принцесса, более взволнованная, чем ей хотелось бы показать. – Прощайте! В случае надобности полагайтесь на меня.
Она протянула руку Кадрусу, который тихо ее пожал, надел маску и ушел.
Герцогиня стала у окна. Через минуту она увидала Жоржа на крыльце замка. Это не был уже грациозный мужчина, оставивший ее, это был человек свирепый, с угловатыми, резкими движениями, перед которым все Кроты, явившиеся по сигналу, встали мрачно и безмолвно в масках, покрывавших их лица. Словом, это был знаменитый Кадрус, ласкавший своих диких лошадей, которые за одну ночь переносили его на невероятное расстояние.
Потом молодая женщина увидела какое-то движение беспокойства среди этой многочисленной шайки. Она видела, как несколько человек приложились ухом к земле. Скоро даже она услышала галоп множества лошадей. Опасаясь за того, кто в эту ночь осмелился показаться ей, герцогиня высунула голову вперед, чтобы увидать, что это всадники скакали во весь опор. Между деревьями высокой дубравы при лунном сиянии она приметила жандармов. Она обернулась в ту сторону, где стоял Кадрус, и вскрикнула в знак предостережения. Но Кадрус и его Кроты исчезли как бы по волшебству. Не было ни шума, ни следов. Жандармы напрасно сделали длинный переезд.
