Эрнест Ролле
Разбойник Кадрус

Глава XLI
Обманывают полицию

Крик этот вырвался у Жанны. Каждый день бедная женщина, побледнев от горести и похудев от бессонницы, приезжала к судьям. Она не могла ничего сделать для него, и она это знала. Не имея никакой надежды, она приезжала только умолять о позволении увидеться с ним.

Жанна никак не ожидала, чтобы судьба исполнит желание, в котором судьи постоянно отказывали ей. Не будучи в состоянии овладеть собой при виде Жоржа, она вскрикнула. Кадрус одним прыжком очутился у дверец. Фоконьяк поспешил за ним. Белка понял все. Прыгнув на козлы, он схватил вожжи и погнал лошадей во весь опор. Прежде всего надо было удалиться от тюрьмы и от толпы, которая начинала собираться около кареты. Видя, что два жандарма сели возле Жанны, видя человека в ливрее тюремного рассыльного, кучер вообразил, что полиция хочет арестовать его госпожу. Белка оправдал это мнение, сказав кучеру:

– Ни слова и ни одного движения – или я кликну городских сержантов и велю отвести тебя в тюрьму!

Кучер послушался и смирно сидел возле Крота. Карета быстро катилась по переулкам, как вдруг изнутри кучеру велели остановиться. Белка поспешно слез с козел и, получив приказания, данные ему на ухо, сел опять на козлы и поехал к дому Жанны.

Вот что Кадрус и его помощник узнали дорогой. Жанна вместе с кузиной оставила дом дяди. Убежденные, что всему причиной Гильбоа, они не хотели больше у него жить. Их положение как замужних женщин давало им на это право, а поведение дяди даже ставило им это в обязанность. Они выбрали уединенный дом в немноголюдном предместье. Там им удобнее было скрывать свой стыд и свою горесть. К этому-то дому Белка направил лошадей. Но в ту минуту, как он подъезжал к этому дому, он обернулся, наклонился и сказал в окно кареты только одно слово:

– Мышеловка!

Жанна не поняла, но инстинктивно задрожала как лист.

– Посмотри, что там! – приказал Кадрус своему помощнику.

Фоконьяк сунул голову в дверцу и чрезвычайно равнодушно принялся рассматривать окрестности дома. Он увидал множество людей, окружавших дом.

– Белка прав, – сказал гасконец, – дом окружен полицейскими. Надо провести этих шпионов, тем более что они увидали нашу карету и не потеряют ее из виду. Рыдайте! – сказал он Жанне. – Закройте лицо платком. А ты, Кадрус, утешай ее. Повернись к ней, чтобы виднелся только твой жандармский мундир. А я выйду. Если меня узнают… я умру. У меня есть сабля, я их задержу… Пока они будут управляться со мной, скачите. Хоть один спасется из их когтей.

Жизнь каждого Крота принадлежала всем, так что Кадрус не нашел ничего необыкновенного в этой высокой преданности. Гасконец выскочил из кареты и побежал к воротам.

– Скорее, скорее! – закричал он полицейским. – Мы арестовали ее. Она наконец призналась!

Полицейские были обмануты. Жандармский мундир, человек в ливрее тюремного рассыльного – все было как следует.

– Послушай, жандарм, – сказал начальник полицейских, – разве жену Кадруса хотят также посадить в тюрьму?

– А вам что за дело, приятель? – с пренебрежением ответил мнимый жандарм. – Можете отправляться восвояси! Ваш караул окончился, начинается мой. Когда дичь в сумке, собака не нужна.

– Какой невежа! – сказал полицейский, отходя от ворот. – Сравнивать нас с собаками! Ты поплатишься мне за это!

Полицейский, в убеждении, что его роль закончилась, когда начинается роль жандармов, свистнул своим подчиненным и скоро исчез в конце улицы.

Жорж и Жанна тотчас вошли в дом, переоделись и приготовились к побегу. Мария тоже хотела с ними ехать. Гасконец надел костюм кучера знатного дома. Белка, переодетый лакеем, должен был сесть на козлах возле него. Он должен был управлять каретой. Мария была в костюме горничной. Жорж и Жанна походили на то, чем действительно были, – на новобрачных. Из Парижа хотели выехать в Орлеанские ворота, а потом повернуть на дорогу в Фонтенбло. Там пробраться в лес, где Кроты, имевшие неограниченное доверие к своему атаману, наверняка ждали Кадруса.

– Я говорил! – сказал Фуше, когда узнал о побеге Кадруса. – Расстрелять надо было – и дело с концом.

«Тем лучше, – подумал Савари, – по крайней мере не одного меня провели эти Кроты, черт их побери!..»

– Тем лучше, – сказал и Наполеон. – Пусть эти негодяи проберутся за границу. Замять это дело, а то редакторы газет станут забавлять Европу за мой счет…

Глава ХLII
Кадрус у своих

Через несколько часов после отъезда беглецы въехали в лес Фонтенбло, к Франшарским ущельям.

Ночь и день в лесу ходили патрули лесных жандармов. В этот вечер или от холода, или из предосторожности, чтобы им не изменили яркие цвета мундиров, жандармы были закутаны в широкие плащи, а шляпы были покрыты клеенкой. Они шли медленно, молча, так что карета наехала на них почти неожиданно. Фоконьяк, однако, постоянно был настороже и первым заметил этот дозор. Не возбуждая подозрений, он должен был предупредить Кадруса и обеих женщин. Гасконец громко захохотал.

– Уж не боитесь ли вы получить насморк, бригадир, что так упрятали свой нос? – сказал он.

– Ты послушай, молодец, – возразил ему на это жандармский бригадир, – сохраняй уважение к должностным лицам.

Кадрус тотчас понял, в чем дело.

– Здравствуйте, жандарм! – сказал он, высунувшись в окно, так что совсем закрыл обеих женщин, которые выросли в этом краю и могли быть узнаны дозорными. – Не встречали ли вы Кротов? Скажите, куда нам ехать, чтобы не встретиться с ними?

– А черт их знает! – отвечал бригадир и прошел дальше со своим патрулем.

– И нам надо убраться поскорее, – сказал Фоконьяк. – Два раза обманывали, в третий раз может сделаться опасно.

Проехав крупной рысью минут десять, Фоконьяк вдруг повернул направо и с необыкновенной ловкостью направил карету по самым трудным дорогам. Доехав до самого таинственного и дикого места в лесу Фонтенбло, места, осеняемого столетним деревом, которое считается современником Карла Великого и носит его имя, Фоконьяк остановил лошадей и подошел к дверце спросить приказаний Кадруса.

– Позови! – сказал тот.

При звуках этого сурового и повелительного голоса обе женщины невольно взглянули на Жоржа. Молодой человек улыбнулся им.

– Понимаю, – сказал он, – но там, где кончается роль кавалера де Каза-Веккиа, начинается роль Кадруса. Теперь вы будете жить вне законов и ждите всего не подходящего под эти законы. А в особенности прогоните страх. Вы в большей безопасности среди моих подчиненных, чем император в своем дворце.

Эти последние слова были сказаны для того, чтобы прогнать ужас, изобразившийся на лицах Жанны и Марии при свисте, которым гасконец огласил лес. Они увидят Кротов, людей, внушавших ужас всем, и невольно задрожали.

Продолжительная тишина последовала за зовом Фоконьяка.

– Позови еще, – сказал Кадрус.

Такой же свист, только пронзительнее прежнего, затерялся в глубине леса. Но ничто не отвечало на этот новый зов. Только птицы, внезапно пробудившиеся, слабо вскрикнули и улетели, да треск сухих ветвей под ногами испугавшихся косуль долетел до слуха растревоженных женщин.

– Никто не отвечает, – осмелились сказать они. – Может быть, узнав об аресте своего начальника, все разбежались?

– Молчать! – сурово сказал Кадрус.

Жанна и Мария повиновались этому приказанию, но задрожали с головы до ног.

– Жена атамана Кротов должна знать дисциплину, – продолжал Жорж тем же тоном. – Когда Кадрус приказывает, никто не смеет говорить.

Трепещущие женщины забились в угол кареты. Крик улетающего рыбного орла пронесся по воздуху. Это Фоконьяк звал в третий раз.

Странное дело! Крик этот, повторяясь вдали, замер на конце долины; потом, как будто птица вернулась в свое гнездо, тот же крик, сначала слабый, послышался, потом усилился, так что наконец как бы раздался над ветвями того самого дерева, под которым стояла карета.

Кадрус не мог удержаться от горделивого движения при ответе на его зов, ответе, доказывавшем слепое доверие к нему Кротов.

Жанна и Мария, уступая любопытству, которое не оставляет женщин даже в самые критические минуты, принялись глядеть во все стороны, но не заметили ничего такого, что обнаруживало бы присутствие человека. Но лицо Жоржа говорило им, что Кроты тут. Но где? Самый опытный глаз не мог бы этого сказать.

– Подойдите, – сказал Кадрус, вышедший из кареты, как только крик совы раздался вдали.

При этом приказании кусты приняли форму, деревья оживились. Скоро Жорж был окружен многочисленной толпой людей, лица которых были закрыты знаменитой маской, похожей на кротовую шкуру.

– Хорошо, – сказал Кадрус. – Вы меня ждали, мои храбрецы?

– Ждали! – отвечали лаконически эти люди, которые обязаны были отвечать как можно короче на вопросы атамана.

– Хорошо! – повторил он. – Вы меня ждали и были правы. Я хотел показать всем тем, кто хочет нас уничтожить, насколько мы выше их безумных угроз. Они говорили, что если бы только узнали страшного атамана Кротов, если бы узнали его приметы… Ну, приметы эти я дал им время снять. Я хотел, чтобы они меня арестовали. Я хотел, чтобы они надели на меня кандалы, чтобы заперли в тюрьму, для того чтобы показать, что приметы, цепи, тюрьма – все должно пасть перед могуществом таких людей, как мы. Показав им, каковы мы, я вернулся сказать вам, что я сделал. Я вернулся к моим храбрецам!

Громкими рукоплесканиями эти слова были приняты. Кроты в своей безумной радости обнимались, смеялись, плакали, бросали ружья в воздух. Это был самый неистовый восторг.

Жанна и Мария при виде неограниченной преданности этих людей к Жоржу опомнились от первого ужаса, который внезапное появление Кротов произвело на них. Движение Кадруса остановило порывы радости Кротов. Сделав знак тому, кто начальствовал во время его отсутствия, он сказал:

– Подойди и расскажи мне, что происходило в то время, как я с своим помощником забавлял судей.

– Сначала, атаман, – отвечал тот, кого Жорж спрашивал, – при известии о вашем аресте я с трудом удержал Кротов. Они все хотели в Париж, чтобы освободить вас.

– Как! – вскричал Кадрус. – Отлучиться без моего приказа?

– Я это им и говорил. Если атаман не пишет, значит, мы ему не нужны.

– Прекрасно. Что ж тогда?

– Тогда они поняли. Только один Лесная Труба не хотел понять. «Атаман пропал, он не вернется, – повторял он. – Нам нужно другого атамана». Видя, что не могу вбить ему в голову дисциплину, я…

– Что же ты сделал?

– Прострелил ему голову пулей.

Молодые женщины задрожали при рассказе о быстром правосудии разбойника, который рассказывал о смерти человека с уверенностью получить похвалу. Действительно, похвала не заставила себя ждать.

– Ты поступил благоразумно, – сказал атаман. – Только такой дисциплине обязаны мы нашим могуществом. Далее?

– Бесстыдник и Хитрец поссорились. Первый уверял, что нимало не медля надо выбрать нового атамана, а второй говорил, что надо распустить шайку. Чтобы не допустить других принять участие в этой ссоре, я велел прострелить голову обоим.

Знак головой Кадруса доказал рассказчику, что он поступил прекрасно, и поощрил его продолжать.

– Три сбора денег удались прекрасно. Посылки сумм в казначейство меленского, орлеанского и версальского сборщиков податей были перехвачены в одну ночь и находятся теперь в нашей кассе.

– Вот для твоих подчиненных, – сказал Кадрус, велев Фоконьяку подать мешок, полный золота, который тот вынул из сундука, поставленного под козлами кареты.

Кроты опять принялись было кричать.

– Молчать! – приказал Кадрус. – Поберегите ваш восторг до другого дня. Сегодня все будут ужинать в гроте. Пусть сходят в Фонтенбло, в соседние замки, везде, где можно достать что-нибудь. Нам нужно великолепное угощение. Ступайте!

Указывая Фоконьяку на нетерпеливых лошадей, Кадрус прибавил:

– Садись и поедем к гротам! Ну, ловчие, идите вперед, а вы, лисицы, следуйте за каретой!

Глава ХLIII
Мнение императрицы Жозефины о Кадрусе

– Играйте, господа! – сказал император.

Вечер мрачно тянулся к полночи. Император разговаривал с Фуше и отдавал ему приказания. В полночь императрица встала. Придворные перестали играть. Оставшись наедине с Жозефиной, Наполеон сказал:

– Какая неприятная огласка! Принцесса крови защищает от меня этого разбойника. Мне очень хочется послать ее к мужу.

– Сжальтесь над нею, государь, – сказала Жозефина. – Вы измучили ее…

– Чем же?

– Она любит этого человека.

Император был поражен.

– Уверены ли вы в том, что говорите? – спросил он.

– Она призналась.

– Это неимоверно!

– Государь, она полюбила сначала кавалера де Каза-Веккиа, своего спасителя, а потом продолжила любить Кадруса.

– Как же она допустила этого разбойника жениться на девице де Леллиоль?

– Потому что Кадрус не любит герцогиню и не хотел сделаться ее любовником.

Император задумался.

– Ты мне рассказываешь невероятные вещи.

– Когда женщина любит, она способна на все жертвы. Посмотри на девицу де Леллиоль. Она последовала за своим мужем. Она знала, что он разбойник.

– Невероятно! – прошептал император.

Императрица прибавила:

– Жаль, что ты говорил о казни этого человека. Герцогиня будет просить о его помиловании, если его захватят.

– Я откажу наотрез.

– Но, друг мой, он тебя спас.

– Это все равно. Он должен умереть.

Императрица лукаво улыбнулась.

– Поступай как знаешь, – сказала она.

Она подставила мужу лоб. Он подал ей руку и отвел в спальню, говоря:

– Я желаю поговорить с тобой. Ты женщина, так объясни же мне, каким образом две хорошенькие, богатые, знатные, гордые женщины могли влюбиться в этого разбойника. Тут есть тайна, которую я хочу понять.

Императрица сказала слова, которые слышала ее доверенная женщина, а потом передал Марко де Сен-Гилер:

– Ты меня спрашиваешь, друг мой, как они могли полюбить этого разбойника? Просто оттого, что он им понравился как мужчина, а как к разбойнику они почувствовали к нему обожание. За что же я тебя люблю? За то, что ты брал троны…

Император не возражал.

Глава ХLIV
Жандармы

Лес Фонтенбло был полон шума. Три батальона, пять эскадронов, двести жандармов, все гвардейские бригады, вся национальная гвардия из Фонтенбло, любопытные, прибывшие из Парижа, – словом, целая армия окружила лес. На этот раз Кадрус должен быть взят. Было приказано не оставлять ни одного закоулка не обысканным, ни одной скалы не осмотренной. Жандармский полковник не сомневался в успехе. В лесу раздавались звуки рогов и труб. Тысяч семь войска – целая армия!

Подвигались осторожно, медленно, методически. Не находили ничего, только изредка изглаженные следы. Однако со всех сторон слышался странный крик Кротов. При этом крике, раздававшемся из глубины леса, вздрагивали даже самые храбрые. В два часа остановились позавтракать, а потом опять пошли.

Вдруг раздались выстрелы, направленные на отряд егерей. Рота пехотинцев подоспела на помощь егерям, и поднялась страшная суматоха.

– Стой, не стреляй! – вдруг закричали жандармы, появившиеся из-за деревьев. – Вот они, у нас в руках!

Жандармы вели трех Кротов.

– Капитан, – сказал жандармский бригадир начальнику отряда, – бегите скорее в ту сторону – там еще с десяток наберется.

Капитан поскакал со своими кавалеристами. За ними бросились пехотинцы. Жандармский полковник потирал себе руки от удовольствия.

Начались ружейные выстрелы, но битва была странная, разбойников не было видно. Время от времени жандармы приводили пленных и тотчас отправляли их в Фонтенбло, где заранее была приготовлена тюрьма. Рассыпанные Кроты сражались понемногу во всех пунктах. Сначала не понимали, почему они выбрали такой странный род борьбы, но скоро это объяснилось. Один жандармский отряд, который привел пленных, донес полковнику, что эти разбойники уверяли, что Кадрус убил свою жену и себя от отчаяния, что не может спастись. Известие это произвело сильное впечатление. Удвоили старание и в полчаса захватили множество Кротов. Велика была радость. Успех был полный; должно быть, захватили всех Кротов. Сосчитали, и их оказалось сто восемьдесят пленных. Жандармов и солдат было убито и ранено только человек тридцать. Оставалось найти труп Кадруса…

Глава ХLV
Загородный дом жандармского полковника

Поиски начались, но ничего не нашли. Войска окружили уже Франшар. Вдруг полковник заметил, что жандармов что-то слишком много. Все бригады были перед ним налицо. А между тем жандармы должны были находиться и на дороге, и в Фонтенбло, куда они отводили пленных.

– Куда девали пленных? – спросил полковник у капитана.

– Их отвели в Фонтенбло.

– Кто?

– Жандармы.

– Да они все здесь.

Капитан посмотрел на жандармов, потом на полковника. Он ничего не понимал, да и полковник также. Вдруг прискакал верхом крестьянин. Он привез полковнику письмо.

– Какой-то бригадир приказал отвезти вам это письмо, – сказал он, – и дал мне за это пять франков. Он велел мне скакать во весь опор.

Полковник распечатал письмо и прочел:

«Любезный полковник, здравствуйте!

Бесполезно продолжать поиски. Я теперь граблю ваш загородный дом.

Кадрус».

Полковник выронил письмо и поскакал к своему загородному дому. Мало-помалу все объяснилось. Жандармы, приводившие пленных, были переодетыми разбойниками. Делать в лесу было больше нечего, и все отправились весело назад. Почему весело? Потому что во Франции всегда смеются над удачной шуткой, если даже приходилось поплатиться за нее.

Глава XLVI
Министр полиции в затруднении

Вечером у императрицы императора не было и генерал Рампон смеялся – смеялся, потому что принцесса Полина получила письмо. В письме рассказывалось приключение с жандармским полковником. Принцесса показала письмо генералу Рампону. Тот катался со смеху. Пришел император, сначала сердитый, потому что Кадрус пойман не был, а потом, когда ему было показано письмо, не мог также не улыбнуться.

– Ах, государь! – сказала герцогиня Наполеону. – Если бы вы знали, как вам идет улыбка, вы улыбались бы всегда.

– Постараемся, герцогиня, – ответил Наполеон.

Император сел играть и плутовал, по обыкновению обманывая императрицу. Он был чрезвычайно любезен. Герцогиня думала, что он забыл о Кадрусе. Но пришел Фуше. Император перестал играть. Министр донес своему государю, что Кадрус осмелился пробраться во дворец Фонтенбло и унес всю мебель из спальни императрицы. Он оставил записку такого содержания:

«Тысяча извинений, государь и любезный кузен, но Кадрусу, королю больших дорог, нужна была для его жены мебель из королевской спальни, и он взял ее у вас».

Это взбесило императора. Он очень сухо простился с императрицей и герцогиней и ушел. Обе женщины поняли бурю, бушевавшую в императорском мозгу. Чрез два часа Савари верхом уехал в Фонтенбло; кавалерийский полк тоже отправился туда. Император приказал Савари взять столько войск, сколько нужно, обыскать Фонтенбло, и если не захватят Кротов, то по крайней мере сделать пребывание в лесу таким опасным, чтобы они были вынуждены удалиться из окрестностей Парижа. Для императора и этого было довольно. Соседство Кротов было прямым оскорблением его особе.

Весь Париж занимался этой борьбой. Она приняла странный характер. Действительно, было неслыханно, чтобы один человек во главе трехсот подчиненных не поддавался императорской воле в 1806 году, в ту минуту, когда Наполеон управлял Европой и заставлял дрожать королей! Питали восторг к пигмею, который боролся с гигантом. Общественное мнение было за Кадруса, и император это знал. Притом, так как в жизни разбойника все было поэтично и живописно, так как рассказывалось о его великодушии, женщины принялись сумасбродно обожать его и энергично защищать.

В Англии, Германии, Италии занимались подвигами Кадруса и его неимоверной смелостью. Он обедал за императорским столом; он женился на очаровательной девушке, имевшей огромное состояние. Он спас принцессу. Он спас Наполеона. Император, желавший все знать, узнал, что англичане представили в карикатуре все его встречи с атаманом Кротов. Наполеон взбесился.

В особенности одна литография привела его в ярость. С одной стороны виднелся Кадрус, убивающий путешественника, а с другой – Наполеон, заставляющий обыскивать герцога Энгиенского. Внизу была подпись: «Оба составляют пару».

Потом в четырех углах были нарисованы четыре сцены:

Наполеон, спасенный Кадрусом.

Кадрус за императорским столом.

Наполеон, подписывающий брачный контракт разбойника.

Кадрус и император обнимающиеся.

Все было очень остроумно исполнено и каждый рисунок окружен словами: «Подобный подобного ищет».

Кадрус доставал эти карикатуры и доставлял их императору. Наполеон находил их даже в своем кабинете.