Эли Берте
Замок Монбрён
– Вокруг нет никакого жилья, мессир, и страна мне совершенно неизвестна.
– Ну, пусть эти стрелки сделают носилки и осторожно перенесут раненого в Монбрён. Клянусь святым Ивом! Мне не хочется, чтобы он умер.
Вскоре весь отряд направился к одному из ущелий, примыкавших к долине. Дюгесклен и капитан ехали впереди, потом следовали конные живодеры, а за ними – пехота. Позади всего этого отряда четыре стрелка несли Жераля, все еще без памяти лежавшего на носилках, сделанных из плащей и копий. Человек двенадцать остались на месте битвы, чтобы зарыть убитых и присмотреть за другими ранеными.
Отряд следовал по той самой дороге, по которой бежал барон, преследуемый живодерами, и на каждом шагу видны были следы этого бегства. Здесь лежала мертвая лошадь в железной сбруе, там – вассал Монбрёна, уже лишенный своего оружия и платья. Беспрестанно слышались стоны раненых, валявшихся на дороге. Когда отряд въехал в ущелье, эти признаки отчаянной битвы стали еще явственнее. Дорога шла между двумя высокими горами, покрытыми лесом до самых вершин, и выгодность местоположения, вероятно, заставила барона повернуть и ударить по преследователям. Таким образом, проход был почти перекрыт десятком или двумя людей и лошадей, нашедших свою смерть в этом месте.
Достигнув конца ущелья, отряд увидел, что навстречу скачет во весь опор живодер и делает знаки, чтобы они вернулись. Лицо этого всадника было бледно, и он, казалось, вез какую-то чрезвычайно важную новость. В одно мгновение воин был возле капитана, который так же, как и Дюгесклен, остановился.
– Что такое, камрад? – спросил Доброе Копье с удивлением.– Что ты нам привез? Черт возьми! На тебе лица нет!
– Клянусь рогами дьявола! Есть тому причины, капитан.
– Что хочет сказать этот бездельник? – спросил в свою очередь Дюгесклен.– Разве вы уже убили барона де Монбрёна?
Живодер гордо посмотрел на того, кто говорил без церемоний, и, может быть, отвечал бы с грубостью, если бы Доброе Копье не сказал ему грозно:
– Отвечай этому рыцарю: он имеет право спрашивать тебя, как и я. Это великий полководец Дюгесклен.
Воин тотчас принял почтительную позу.
– В таком случае,– начал он,– я умоляю мессира Дюгесклена повернуть назад. Как бы он ни был храбр, он не устоит против двух армий, пришедших на помощь Монбрёну.
– Двух армий?! – повторил с презрительной улыбкой капитан.
– Молодец, видно, много хватил одним разом,– прибавил Дюгесклен,– и потерял память. Поедем дальше.
– Это так же справедливо, как то, что святой Николай – патрон наш! – вскричал всадник.– Я все это видел собственными глазами. Мы с жаром преследовали Монбрёновых людей и хотели ворваться с ними в замок, потому что подъемный мост был уже опущен, как вдруг справа от себя, в четверти лье, увидели многочисленную толпу конных и пеших воинов, которые, распустив знамя, приближались со стороны замка. Сержант, командовавший нами, видя, что мы можем быть атакованы превосходящими силами, затрубил отступление, и мы, избегая атаки, поспешили сюда, как вдруг в долине приметили новое войско, столь же многочисленное, как и первое, которое шло к замку. Мы предположили, что барон де Монбрён получил подкрепление от какого-нибудь соседнего владетеля, или, может быть, отдался англичанам, чтобы иметь защиту в принце Уэльском. Как бы то ни было, наш сержант не хотел заводить драки, не получив приказаний. Наши бросились в соседний лес, а меня послали уведомить вас о случившемся.
Дюгесклен и Доброе Копье засыпали посланника вопросами, но ничего больше не смогли узнать. Это известие поразило их обоих.
– Непонятно! – сказал Доброе Копье.– Неужели барон успел предупредить латурский гарнизон? Поистине я теряюсь в догадках.
– Но как вы думаете поступить? – спросил Дюгесклен.
– Приказывайте сами, мессир. С вами я пойду против всех армий Франции и Англии.
– В таком случае именем Бога – вперед! – произнес решительно Дюгесклен.
Потом, оборотившись к живодерам, которые слышали рассказ товарища, он сказал им ободряющим тоном:
– Друзья! На нас, конечно, посыплются, тучи стрел и копий, но вы помните мой клич: «Гесклен! Гесклен! Гескленская Божья Матерь!» Она приносит счастье.
– Гесклен! Гесклен! – с восторгом повторила вся толпа.
И отряд пустился далее.
Едва только Дюгесклен и капитан с частью живодеров вышли из ущелья, как прямо против себя на дороге к Монбрёну они увидели одну из тех армий, о приближении которых известил их посланец. Она шла по направлению к замку и, сколько можно было судить с первого взгляда, состояла из двух- или трехсот человек. Но Бертран и Доброе Копье нисколько не испугались, они пришпорили коней и через несколько минут были на виду у незнакомого отряда, в котором появление толпы живодеров, по-видимому, вызвало внезапный страх.
По мере того как Бертран и Доброе Копье продвигались вперед, они с удивлением рассматривали странный этот отряд, так громко названный армией. Он состоял большей частью из пехотинцев, которые вообще были тогда в большом презрении. У них почти вовсе не было никакого оборонительного оружия, зато наступательного – в достаточном количестве. Они имели при себе луки, самострелы, железные палицы и прочее. Сверх того, многие из них были снабжены кирками, ломами, лестницами и другими инструментами, употреблявшимися тогда для приступов и осады укрепленных мест. Между этими воинами кое-где виднелись монахи с большими деревянными крестами в руках. Весь отряд шел в беспорядке, неся впереди белое знамя с изображением святого.
Молчаливость, равно как и дисциплина, казалось, не были характерны для этого странного войска. Однако во главе его ехал небольшой взвод кавалерии, состоявший человек из тридцати всадников и имевший вид более воинственный. При приближении Дюгесклена и живодеров этот взвод повернул назад и стал в арьергарде всего отряда, для защиты пехоты на случай нападения. По всему видно было, что он готовился должным образом принять незнакомцев, если они обнаружат агрессивные намерения.
– Клянусь святым Ивом! – вскричал бретонский рыцарь с улыбкой сожаления.– Кто эти молодцы? Никогда еще я не встречал такого забавного войска.
– Я думаю, мессир Бертран, оно не будет нам враждебно,– отвечал Доброе Копье.– Во всяком случае, враг будет не опасен. Но надо спросить, чего они хотят, потому что, если я не ошибаюсь, они намерены начать переговоры.
– Посмотрим! – произнес беззаботно Дюгесклен.
И в ту же минуту он поскакал к незнакомому отряду, между тем как капитан Доброе Копье остановил своих. Не доехав десяти шагов, Дюгесклен встретил рыцаря с золотыми шпорами и с гербом на щите. Это был начальник отряда, и оба парламентера, поравнявшись, раскланялись друг с другом с учтивостью.
– Могу ли узнать я, сир путешественник,– спросил Бертран,– что привлекло вас на монбрёнские земли в таком многочисленном сообществе?
– Сир оруженосец,– сухо отвечал незнакомец, который, глядя на костюм своего противника, не мог составить о нем точного понятия,– достаточно знать вам, что если вы не друзья или не союзники владетеля Монбрёна, то вам нечего бояться нас.
– Мы никого не боимся, мессир! Но не будем терять время понапрасну. Вы рыцарь – я так подозреваю, судя по вашей одежде,– я тоже рыцарь. Будем говорить по-солдатски. Пришли ли вы защитить Монбрён или напасть на него?
Незнакомец хотел отвечать с такой же откровенностью, как вдруг Доброе Копье, хорошенько рассмотрев неизвестных воинов, быстро подъехал к разговаривающим.
– Я догадался! – вскричал он.– Эти люди, сир, вассалы и наемные солдаты Солиньякского аббатства, у которых барон Монбрён отнял вчера обоз со съестными припасами. Держу пари, что воин, разговаривающий с вами, не кто иной, как сир де Нексон, рыцарь – защитник аббатства!
– Вы правы, капитан Доброе Копье,– отвечал незнакомец, подымая забрало своего шлема и показывая бледное, истомленное лицо человека, много страдавшего,– эти железные маски, закрывающие ваши лица, ввели нас в заблуждение, хотя я по виду ваших живодеров и подозревал, что вы здесь. Итак, капитан, вам известно, кто мы и с какой целью пришли сюда. Вчера сир де Монбрён изменнически завладел обозом, вверенным моему начальству, который принадлежал знаменитому и благочестивому Солиньякскому монастырю. Сверх того, вероломный барон опрокинул меня наземь, меня, сира де Нексона, бесчестным и предательским ударом в то время, когда я схватился с другим воином. Для отмщения обиды, нанесенной святому дому, которому я поклялся покровительствовать, а также для того, чтобы смыть оскорбление, мне сделанное, я, по приглашению достойного аббата и почтенных отцов Солиньяка, собрал этой ночью всех вассалов монастыря, Вигана и многих других окрестных местечек под знамя святого Элуа, патрона и основателя аббатства. Мы поклялись отомстить Монбрёну за его вероломство и разбои и до тех пор не отступим от замка, пока не добьемся своего. Мы хотим сейчас же осадить это гнездо грабежа и измены.
– Вы хотите осадить Монбрён? – с радостью вскричал Дюгесклен, который только это одно и понял во всем рассказе.– Клянусь Богом, рыцарь! Видно, какой-нибудь великий святой прислал вас сюда так кстати в эту минуту. Если ваши люди захотят присоединиться к нам и повиноваться моим приказаниям, я приглашаю всех вас поужинать со мной в замке. Клянусь святым Ивом! Вассалы ваши будут нам очень полезны с их луками и всем этим военным снаряжением, и я обещаю вам разместить их так, что они не подвергнутся большой опасности. Я знаю, надо щадить воинов церкви.
Рыцарь-защитник с негодованием смотрел на незнакомца, который говорил с такой самоуверенностью и в его присутствии осмеливался насмехаться над благочестивыми защитниками Солиньякского аббатства, но несколько слов, сказанных ему на ухо Добрым Копьем, успокоили его в минуту.
– Как,– вскричал он с восторгом,– храбрый полководец Дюгесклен, знаменитый Бертран, удостаивает принять нашу сторону и помочь нашему мщению! Клянусь святым Элуа, сир! Если это так, мы наперед уверены в успехе! Нет того замка или крепости, которым не овладел бы могучий Дюгесклен! Располагайте, сир, мною и моими людьми, мы будем повиноваться вам, как повиновались бы самому святейшему папе, если б он предводительствовал нами.
– Ну что же! – сказал Дюгесклен с нетерпением.– Так скорее вперед, и да поможет нам Бог! Но на одну минуту, сир рыцарь,– прибавил он, озабоченно обращаясь к Нексону.– Есть ли между монахами, которых я замечаю в вашем отряде, человек, сведущий в медицине? Надо позаботиться об одном раненом, жизнь которого для меня очень дорога.
– Вы угадали, сир, с нами здесь отец Николай, аптекарь монастыря. Он очень искусно вылечивает всякие раны и для этой цели вызвался сопутствовать нам в этом святом предприятии.
– Узнаю предусмотрительность духовных лиц. Но поспешите, капитан, попросите этого доброго монаха со всем вниманием осмотреть рану бедного молодого человека, которого несут за нами на носилках. Скажите ему, чтобы он присмотрел за больным и не покидал его ни на минуту. Если он вылечит его, я сделаю вашему монастырю такое приношение, какого не делывал ни один король.
Сир де Нексон поспешил повиноваться и, отправив монаха к трубадуру, объявил своим воинам, что знаменитый полководец Дюгесклен присоединился к ним для осады Монбрёнского замка. Эта новость быстро разнеслась в толпе и возбудила в воинах неизъяснимый восторг. Взоры всех устремились на великого воина, который один затмевал в то время славу всех рыцарей и полководцев христианского мира. Самые робкие из вассалов почувствовали в себе решимость и мужество при мысли, что они будут сражаться под начальством Дюгесклена. Когда все союзное войско двинулось с места, любопытство, возбуждаемое Бертраном в этих простодушных воинах аббатства, обнаруживалось самыми разными способами. Одни из них выходили из рядов и забегали вперед, чтобы видеть героя, другие, рискуя попасть под копыта, бросались к коннице и влезали на лошадей, и прочее. Правда, незавидная наружность рыцаря часто вызывала восклицания ничуть для него не лестные, но он был на этот раз истинным философом и добродушно смеялся всякому невыгодному впечатлению, производимому на тех, кто видел его в первый раз[6].
Сир де Нексон, отдав приказание своему отряду и уверившись, что монах-хирург отправился исполнять его просьбу, почтительно приблизился к Дюгесклену. Бертран, занятый недавним рассказом живодера, известившего капитана Доброе Копье о появлении двух неприятельских армий, обратился к рыцарю-защитнику и спросил, видел ли он новый отряд, который, как говорят, пришел на подкрепление Монбрёну. Но сир де Нексон, вместо пояснительного ответа, обнаружил при этой новости столько же беспокойства, как и удивления.
– Клянусь святым Элуа и святым Окюли! – вскричал он.– Я уверен, что это латурский гарнизон вышел на помощь барону. А если это справедливо, мы много потеряем времени и людей, прежде чем овладеем замком!
– Нет, это решительно не может быть латурский гарнизон,– возразил Доброе Копье.– Я сам остановил посланного туда с приказанием барона, и в замке не имели времени отправить другого. Нет, нет, поверьте мне. Это скорее отряд англичан, посланный принцем Уэльским или герцогом Ланкастерским на помощь к барону, если только этот предатель покорился английскому королю.
– Это было бы противно тому, что он вчера говорил мне сам,– заметил Бертран.– А между тем, капитан Доброе Копье, вы правы, только англичане могут подать помощь этому грабителю. Французы далеко отсюда и не осмелятся вступить в эту враждебную землю. Впрочем, англичане это или нет – что за дело! Мы готовы принять их.
– Совершенно так, сир,– отвечал Доброе Копье,– и вы заставили меня вспомнить, что возле этого места, должно быть, спрятались мои волчата. Надо их позвать, иначе они будут недовольны, если пропустят травлю, приготовленную для барона.
Он приложил к губам рожок из слоновой кости, висевший у него на груди, и извлек несколько звонких звуков. Отдаленные крики отвечали ему из глубины леса.
– Слышите? – сказал Доброе Копье веселым тоном.– Никогда волчата не узнают так скоро воя волчицы, как они узнают мой рожок. Тише! Они тотчас явятся и могут ударить по незнакомому войску.
Едва произнес он эти слова, как живодеры показались на опушке леса. Капитан хорошо сделал, что поехал к ним навстречу, ибо они, по обыкновению не говоря ни слова, готовы были ринуться на монастырских вассалов, приняв их за неприятеля. Честные служители Солиньяка испугались не на шутку, увидев вдруг этих отчаянных и смелых воинов, направивших путь свой прямо на них, но с помощью двух начальников вскоре все было приведено в порядок. Живодеры построились и примкнули к общему войску, шедшему на Монбрён, который был уже недалеко.
Скоро увидели замок с его башнями и страшными укреплениями. Тревога царствовала там, без всякого сомнения, потому что мост был поднят и воины занимали валы и бойницы. Дюгесклен и два капитана, ехавшие впереди, думали сначала, что все это движение в замке произошло при их появлении, но вскоре убедились, что оно не было единственной причиной тревоги. Приближаясь к замку, они увидели в покинутой деревушке новую партию воинов, которая была многочисленнее отряда Солиньяка. Она остановилась на главной улице деревни и, казалось, дожидалась развязки какого-то происшествия. Все войско состояло из конницы и имело отличный воинственный вид. С того места, где были наши знакомцы, можно уже было отличать пажей и слуг в богатых ливреях, пышные, разноцветные перья на шлемах воинов, блестящие доспехи, сверкавшие на солнце, знамена и значки, наконец все, что отличало в то время могучую и богатую кавалерию.
Только лишь войско, которым командовал Дюгесклен, показалось из-за высоких деревьев, росших по дороге, как в незнакомом стане обнаружилось живое движение. Труба громко зазвучала, и всадники построились в шеренги с быстротой, которая выказывала в них людей, привычных к военному делу.
– Клянусь святым Ивом! Да эти молодцы в добром порядке,– сказал Дюгесклен своим спутникам, продолжая смотреть на незнакомое войско.– Велите нашим отрядам остановиться, капитан Доброе Копье, и вы, сир де Нексон. Постройте их как можно лучше в боевой порядок, чтобы эти иностранцы не посмеялись над нами, святой Жорж и святой Дионисий! Если нам придется схватиться с ними, я думаю, что мы найдем в них достойных врагов. От них так просто не отделаешься.
– Клянусь честью, сир Бертран,– сказал Доброе Копье,– порядок у них до того хорош, что я готов принять их за французов.
– За французов! Полноте! Я вам сказал, что это невозможно,– отвечал с нетерпением Дюгесклен.– Но, именем Христа, построим скорее этих вассалов. Если это неприятели, они могут ударить прежде, нежели мы приготовимся принять их.
Оба капитана бросились исполнять приказания Дюгесклена, и сам он, подстрекаемый самолюбием в присутствии такой отличной кавалерии, отправился изучать расположение своего импровизированного войска. Для живодеров Доброго Копья и конников взвода сира де Нексона и это не составляло никакого затруднения. Всадники быстро построились в две линии. Но не то было с вассалами Солиньяка. Они в одну минуту забыли свою недавнюю решимость. Большая часть из них вовсе не была приучена к войне. Увидев перед собой такую грозную кавалерию, они вообразили, что тотчас начнется рукопашный бой, и держались в рядах очень плохо. Монахи с крестами и святыми знаменами первые показали тыл, им последовали некоторые из пехотинцев, несмотря на крики и насмешки живодеров и всадников сира де Нексона. Оставшиеся на месте оробели, и не один стрелок, под предлогом поиска лучшей позиции, скрылся в соседнем лесу.
Дюгесклен хохотал от души, видя такую трусость монастырских вассалов, но в ту минуту, когда он строил и расставлял их ряды, капитан Доброе Копье подъехал к нему с известием, что один из незнакомых кавалеристов отделился от войска и едет сюда для переговоров.
– И, несмотря на ваше мнение, сир,– продолжал он,– мне кажется, что это французский рыцарь.
– Француз, англичанин или сам черт, мы это сейчас узнаем,– отвечал с нетерпением Бертран.
Он пустил своего коня в галоп и подъехал один к незнакомому рыцарю, который остановился посреди поля, на равном расстоянии от обоих войск. Этот рыцарь, по-видимому, был высокого происхождения. На нем было превосходное стальное вооружение с золотой насечкой. Коротенький плащ из голубого бархата, шитый золотом, покрывал его плечи, забрало богатого шлема было опущено. В сравнении с этим щегольским нарядом плохое серое платье Дюгесклена, его видавший вид шлем и щит без герба казались еще беднее и незавиднее.
Каждая из двух партий с беспокойством следила за движением своего представителя. Рыцари встретились с надменным видом и, казалось, обменялись несколькими словами. Потом вдруг, неизвестно почему, соскочили с лошадей и стали обниматься, как старые приятели.
Шепот удивления пробежал в обоих войсках при виде дружеских объятий, окончивших это короткое свидание. Но читатель не удивится, если мы скажем, что в незнакомом рыцаре Бертран узнал своего единственного брата, сира Оливье Дюгесклена.
Не заботясь о своих товарищах, они предались сначала радости свидания. Но вскоре Оливье, бросив несколько иронический взгляд на войско, которым командовал его брат, сказал ему с улыбкой:
– Клянусь нашей общей матерью, Бертран! Где ты набрал подобных воинов? Мне еще никогда не случалось видеть таких жалких и трусливых рож! Но, видно, неприятель ваш не так страшен, когда вы угрожаете ему этими молодцами!
– Не смейся, брат Оливье,– строго отвечал Бертран.– Часто под простым кафтаном вассала скрывается столько же мужества, сколько и под блестящим колетом рыцаря. Я думаю употребить этих людей в деле, которое не допускает промедления, и мне выбирать было некогда.
– Подожди минуту, брат Бертран,– отвечал Оливье.– Как бы ни были спешны твои дела, мы принесли тебе такие важные новости, что, без сомнения, ты откажешься ратоборствовать против какого-нибудь дворянина этой земли, когда их узнаешь.
– Посмотрим, любезный брат. Но кой черт! Что за кавалерия, с которой ты зашел сюда? У нее такой щегольской вид, что она похожа на войско придворных, сопровождающих невесту короля!
– Неужели ты не узнал знакомых гербов и знамен? Это славные капитаны, которые были с тобой при Мальвале, наши храбрые братья Мони, граф д’Арманьяк, Галеран и другие. Все горят нетерпением увидеть тебя, и мы рыскаем за тобой со вчерашнего дня. Но,– продолжал он, глядя на товарищей, которые в недоумении оставались на своих местах,– они не знают, что подумать, видя нас в таком положении. Конечно, они не узнали тебя в этом костюме, недостойном твоего сана, и я уверен, что принимают за какого-нибудь несчастного искателя приключений, который просит пощады как себе, так и своим несчастным спутникам.
– Говори дело, Оливье, что за важная причина заставила вас искать меня и как могли вы пробраться в эту отдаленную сторону?
– Нет ничего проще этой причины, брат Бертран. Вчера, спустя несколько часов после твоего отъезда, Сен-Дени, герольд Франции, прискакал в Мальваль во весь дух, надеясь застать тебя еще там. У него были к тебе депеши от короля. Узнав о твоем отъезде, он так был опечален этим, так сожалел, что мы решили следовать за тобой. Нет сомнения, что мы едва ли бы настигли тебя, если б один необыкновенный случай, или лучше – указание Божественного провидения не послало нам в нескольких лье отсюда человека, который с точностью известил нас о твоем местопребывании.
– Что же это за человек, Оливье?
– Нечто вроде оруженосца, называющего себя Освальдом и показавшегося мне довольно подозрительным. Вчера вечером он попался нам на дороге. Опасаясь, что это шпион, который, узнав о нашем прибытии в английские земли, захочет, может быть, уведомить провинциальные войска, я приказал повесить его на первом суку. Бездельнику это не совсем понравилось, и он молил о пощаде, как истинный бес. Несмотря на это, на него надели веревку и хотели уже вздернуть, как вдруг он услышал мое имя, случайно произнесенное одним из солдат. Он бросился мне в ноги и сказал, что, если я подарю ему жизнь, он проведет меня в то место, где, по всей вероятности, находишься ты в большом затруднении, потому что ты попался в руки человека, который сумеет воспользоваться случаем, если узнает, кто ты таков. Он так хорошо описал нам тебя и твою физиономию, что у нас исчезло всякое сомнение. Однако нам все-таки было трудно понять причину, по которой этот оруженосец покинул замок Монбрён, и я сильно подозреваю, что он хотел известить о твоем там пребывании англичан или герцога Ланкастерского, коннетабля Аквитании. Как бы то ни было, мы не пренебрегли его предложением, обещали сохранить ему жизнь, если он доставит нам возможность видеть тебя, или отправить на тот свет при первом признаке измены. Он привел нас сюда, и вот таким образом мы имеем счастье видеть тебя снова, любезный Бертран. Когда мы завидели вас, мы тотчас хотели послать в замок требовать выдачи тебя, а иначе решили разрушить до основания это негостеприимное гнездо. Но теперь, надеюсь, мы скоро покинем эту дикую страну, предоставим другим заботу выкуривать лисицу из ее берлоги.
Дюгесклен со вниманием слушал рассказ своего брата. Когда тот закончил, он набожно произнес, осеняя себя крестом:
– Да будет благословен Господь Иисус Христос и Пречистая Его Матерь за то, что вы, целы и невредимы, добрались до этого места, равно и за все милости, которые ниспосланы мне в течение нескольких часов! Благодарю тебя, брат, за участие. Но не можешь ли сказать, в чем заключались известия, привезенные королевским вестником?
– Положительно ничего не знаю, думаю, однако, что они не совсем хороши… Герольд несколько позади, потому что конь его выбился из сил, но он скоро присоединится к нам. В ожидании его не хочешь ли, брат Бертран, увидеться с родственниками нашими и добрыми друзьями?
– Хорошо,– отвечал в задумчивости Дюгесклен.
Они приблизились к группе рыцарей, стоявшей при входе в деревню, и едва только Бертран сделал несколько шагов, как уже был узнан ими. Рыцари соскочили с лошадей и бросились пожимать руки Дюгесклену, между тем как воины, оруженосцы и пажи провозгласили в честь его «виват» и преклонили знамена.
С этой минуты всякое недоверие кончилось между двумя войсками, к несказанной радости солиньякских вассалов. Сам сир де Нексон постарался скорее объявить им, что эта блестящая кавалерия не только не думает нападать на них, ибо начальники ее – друзья Дюгесклена, но что, вероятно, она еще поможет им овладеть замком. В ожидании точных известий он приказал своим людям, утомленным продолжительным переходом, воспользоваться этой минутой и подкрепить свои силы, столь нужные еще для предстоящих дел.
Вассалы Солиньяка не заставили просить себя дважды. Они присели на траву, разбились на группы и стали делить между собой все, что имели. Рыцарь-защитник присоединился к Доброму Копью, который, сидя на коне во главе своего отряда, был совершенно неподвижен, глядя на рыцарей, окружавших Дюгесклена. Сир де Нексон не заметил сначала этой неподвижности и бледного лица начальника живодеров.
– Итак, капитан Доброе Копье,– сказал он спокойно,– вы правы, это французы, и я думаю, что мы найдем в них добрых помощников для задуманного дела.
Анри посмотрел на него с рассеянным видом и, казалось, ничего не понял, что тот ему говорил. Потом вдруг спросил с волнением:
– Не ошибаюсь ли я, сир рыцарь? Видите ли вы, подобно мне, в нескольких шагах от сира Дюгесклена голубое с красным знамя, усеянное белыми топориками?
– Вижу, капитан, вы знаете рыцаря, кому принадлежит этот герб? Это должен быть какой-нибудь важный вельможа при французском дворе, судя по богатому костюму знаменосца.
Доброе Копье не отвечал ни слова, смущение его становилось час от часу очевиднее, и легкий трепет пробегал по всему телу. Рыцарь-защитник хотел было спросить его о причине этого странного состояния, но капитан вдруг опустил забрало шлема, закрыв изменившееся лицо. В это время паж, одетый в богатое платье, подъехал к нему и учтиво просил приблизиться к группе французских рыцарей, которые, спешившись, стояли вокруг Дюгесклена и слушали его рассказ об опасности, какой он еще так недавно подвергался.
Получив это приглашение, начальник живодеров вздрогнул. Он кивнул пажу головой, потом, обратясь к одному из своих сержантов, приказал ему дать отряду отдых. Но опущенное забрало, или, может быть, волнение так изменили его голос, что едва можно было разобрать, что он говорил. Исполнив эту обязанность, он последовал за пажом, оставив сира де Нексона и сержанта в недоумении насчет этих странных манер, так противоречивших прямому и смелому обращению капитана.
Рыцари устремили глаза на Анри с участием и любопытством, и это обстоятельство еще более увеличило его тайное смущение. Приблизившись к группе, Доброе Копье соскочил с коня, отдал его пажу и, подойдя к французам, раскланялся со всей вежливостью.
– Клянусь Богом, храбрый оруженосец,– сказал ему Оливье Дюгесклен, протягивая руку,– я хочу первым поблагодарить вас за помощь, которую вы оказали моему доброму и почтенному брату! Вы поступили честно и благородно.
– И я, мессир,– произнес Готье де Мони, гордый и суровый рыцарь, облаченный в черные доспехи, со смуглым лицом в шрамах,– я скажу вам, что все рыцарство и дворянство Франции будет завидовать вам за ту услугу, какую оказали вы моему благородному брату Бертрану… Клянусь честью! Я отдал бы десять лет своей военной жизни, чтобы только иметь счастье совершить подвиг, столь приятный нашему королю и всему христианскому миру.
– Не сожалей, Мони,– смеясь, сказал Дюгесклен.– Если взять в расчет все удары, которые ты получил за меня, так ты будешь самый богатый из всех моих добрых друзей и товарищей, не исключая даже самого храброго Клиссона.
Доброе Копье получил такие же приветствия от Галерана, сына графа Сен-Поля, от Оливье де Мони и других знатных особ. Все наперебой старались доказать, что они глубоко ценят услугу, оказанную их знаменитому полководцу. Предводитель живодеров принимал все эти похвалы молча, и каждый из рыцарей думал, что одно глубокое почтение к таким важным особам заставляло капитана хранить молчание.
Только один из рыцарей, по-видимому, могущественнее прочих, не сказал ни слова привета Доброму Копью. Это был человек уже преклонных лет, худой и сухой, со строгим взглядом, на лице которого виднелись следы давнего внутреннего страдания. Его серебряные доспехи, двухцветный плащ с вышитыми на нем серебряными гербами, роскошно убранный шлем – все показывало в нем богатого и могущественного вельможу. В самом деле, это был граф д’Арманьяк, имя которого через несколько лет стало столь знаменитым. Взгляд его неотрывно был устремлен на Доброе Копье в то время, как другие рыцари осыпали его похвалами.
– Молодой человек,– сказал он в свою очередь с некоторой суровостью,– прилично ли вам, простому оруженосцу, являться с закрытым лицом пред собранием столь благородным?
– В самом деле, сир Доброе Копье,– прибавил Дюгесклен со своей солдатской откровенностью,– зачем это закрыли вы от этих господ ваше благородное и прекрасное лицо? Клянусь Богоматерью! Вы их заставите думать, что у вас недостает одного глаза, как у моего братца Мони, или что вы так же изуродованы рубцами, как Оливье, или цвет кожи вашей похож на мой, тогда как я знаю, что у красавицы, избравшей вас своим рыцарем, вкус очень недурен.
Капитан Доброе Копье, хотя за забралом нельзя было видеть его лица, казалось, совершенно растерялся, и дыхание его почти прекратилось. Наконец, собравшись с силами, он отвечал слабым, прерывающимся голосом, что дал обет до тех пор не снимать шлема и не подымать забрала, пока французское знамя не будет водружено на стенах Монбрёнского замка. Такие странные обеты были в то время так обыкновенны, что никто из присутствующих не был удивлен.
– Да, да! Никогда не должно нарушать своих обетов,– вскричал Оливье Дюгесклен,– иначе придется раскаиваться в том… Я помню, что в кошрельском сражении святая Екатерина заставила меня получить превосходнейший толчок копьем в плечо за то, что я не послал в реннскую церковь двенадцатифунтовой свечи, ей обещанной!.. Но теперь, как и всегда,– продолжал он с почтительностью,– наш дорогой сир и друг, граф д’Арманьяк, потому только и не хвалит этого молодого храброго воина, что мы все находим его достойным похвал.
– Вы говорите как ветреник, сир Оливье,– отвечал граф угрюмо,– и плохо меня поняли, приписывая ворчливости и недовольству то, что есть только следствие долговременной опытности и знания жизни. Никто более меня,– продолжал он, воодушевляясь и с нежностью глядя на Анри,– не ценит мужество, великодушие и благоразумие, какие обнаружил этот молодой человек, уничтожив коварные сети предателя барона де Монбрёна. Благородно и достойно начать свое поприще такой важной услугой нашему знаменитому полководцу, нашему государю и целой Франции… Я отдал бы свое графское достоинство и земли, если б имел сыном такого храброго юношу, но… Богу не было угодно осчастливить меня таким благом!
