Эдуард Сребницкий
Колье с лукавой змейкой
Татьяна Филипповна пожевала губами и подтвердила:
– Там, под рукой.
Нырок судорожно глотнул воздух. Кузов провёл рукой по сухим щекам, от чего на них остался чёрный сажевый след.
– Хороший мы произвели обмен старого на новое, – пробормотал Кузов.
– Случаются ошибки, – не стал возражать Нырок. – Но они зачастую – лишь форма удачи. Чувствуешь, как нам повезло?
– Интересно, где сейчас колясочник?
Оплошавшие менялы лихорадочным взглядом обследовали окрестности и далеко внизу обнаружили торговца, неторопливо катящего по дороге коляску Татьяны Филипповны.
– За ним! – сдавленно вскричал Кузов.
Как будто рванувший вперёд Нырок не знал этого без него.
Обгоняя друг друга, менялы помчались под гору, срезая, где можно, путь напрямую.
– Стой! – заорал Нырок колясочнику, когда тот уже мог их слышать.
– Подождите! – присоединился к призывам Кузов. – Нам нужна коляска!
Вопреки их желанию призывы остановиться произвели на торговца прямо противоположное действие. Увидев преследователей, он рванул с коляской так быстро, словно к её колёсам присоединили реактивные двигатели. И вздрогнул от испуга, когда преследователи, продравшись сквозь кусты, выпрыгнули перед ним из зарослей магнолии.
Пожилой преследователь тут же вцепился в колясочника, а молодой – в коляску, и оба вперили взгляд в её массивные подлокотники.
– Что вам нужно? – запричитал торговец.
– Мы хотим забрать её, – вздувая от бега сухие измазанные сажей щёки, проговорил Кузов.
– Сделка не колясочка, обратного хода не имеет.
– Мы заплатим, хорошо заплатим. За сколько вы взяли её у нас?
– За две тысячи рубликов, – подсказал Нырок.
– А теперь мы заплатим вам пять тысяч!
– Надо быть дурачком, чтобы отдать за пять тысяч, – забегал колясочник глазами. – Её подремонтировать, и не стыдненько будет продать как новенькую.
– Я вижу тебе вообще никогда не бывает стыдненько, – возмутился Нырок.
– А чего стыдиться, если вещичка моя.
– Ну, хорошо, – сказал Кузов, – не пять, а десять тысяч рублей. Десять тысяч вас устроит?
– Надо быть дурачком…
– Двадцать тысяч.
– Двадцать?
Приплюснутое лицо колясочника задвигалось в волнении.
– А зачем вам колясочка?
– На память, – сказал Нырок.
– Тогда за двадцать не отдам.
– А за сколько отдадите? – спросил Кузов, теряя терпение.
– За тридцать… – неуверенно произнёс Колясочник.
– Согласны.
– …Три. За тридцать три тысячи рубликов.
Глазки колясочника испытующе уставились на сумасшедших покупателей.
– Ну вы и жук! – погрозил Кузов пальцем. – Ха-ха… Жучок. Хорошо, заплатим вам тридцать три тысячи.
– Тогда рассчитаемся. Давайте денежки.
– Э-э… – замялся Кузов. – Видите ли, денежки появятся чуть позже. Когда мы продадим некоторые… э-э… штучки.
– Когда появятся денежки, тогда и получите колясочку. Это надо быть дурачком…
– Раз надо, – вздохнул Нырок, – значит будешь.
Бросив взгляд на старшего товарища и получив едва заметное согласие, он положил руки клиенту на грудь.
– Мы дадим тебе денежки. Но какими купюрами ты бы хотел их получить? Мы можем дать шесть по пять тысяч и ещё три по тысячи…
Нырок чертил пальцем по пиджачку колясочника.
– …Можем пятнадцать по две плюс шесть по пятьсот. Можем все по пятьсот и даже все по двести.
– Мне всё равно, – отстранился колясочник.
– Всё равно?! – восторженно вскрикнул Нырок и кинулся на клиента с объятиями. -Как же приятно встретить такого покладистого, хорошенького человечка!
В руках у Нырка всплыло вытащенное у хорошего человечка портмоне.
– А то некоторые привередничают: мне только так, а мне только эдак. А то ведь ещё и в валюте требуют!
Достав из портмоне деньги, Нырок отсчитал нужную сумму, удерживая при этом колясочника, безуспешно пытавшегося освободиться.
– Я не привередничаю, – пыхтел колясочник.
– Вижу! Поэтому накидываю тебе сверху ещё две тысячи рубликов!
Нырок достал ещё две тысячи рублей и, разомкнув объятия, вновь положил руки колясочнику на грудь. От фантастической сделки глазки у того увеличились в два раза.
– Но при одном условии! – предупредил Нырок. – На часть этих денежек ты купишь себе букетик фиалочек. А то у меня всего одна, и подарить я тебе её не могу. Ну так что, купишь?
– А на что мне букетик фиалочек?
– Просто так. Как сказал бы один мой знакомый: приятно воняет.
– И за это вы дадите мне ещё две тысячи рубликов?
– Дам.
– Тогда, конечно, куплю. Это надо быть дурачком…
– Больше не надо, – отпустил клиента Нырок, – пока хватит.
Пересчитав полученные деньги, колясочник толкнул покупателям их приобретение.
– Сделка не колясочка, заднего хода не имеет.
– Прощай, милый, – сказал Нырок.
– Миленький, – поправил Кузов.
– Миленький, – согласился Нырок.
Танцующей походкой колясочник побежал по дороге, а Кузов и Нырок, взявшись за ручки драгоценного кресла, повернули в обратном направлении.
Глава 38
Пока они двигались наверх к сгоревшему дому, Кузов всё время поглядывал туда, а также по сторонам, словно желая убедиться, что никого лишнего поблизости нет. Наконец на участке, скрытом отовсюду густой зеленью растений, он сказал:
– Кажется, здесь не видно.
– Чего не видно? – спросил Нырок.
– Как мы будем вскрывать заначку с побрякушками.
– Разве мы будем вскрывать её здесь, а не повезём Варе с бабулей? – удивился Нырок.
– А зачем нам делить куш ещё на две пасти?
Кузов встал, остановив коляску. За ним пришлось остановиться и Нырку.
– Шутишь? – поинтересовался Нырок.
– Я что, похож на шутника?
– Не всегда. Но насколько я понимаю, ты говоришь… будто не хочешь отдавать своей дочери и тёще их фамильные драгоценности?
– Дочери, тёще… – засмеялся Кузов. – У меня таких дочерей по стране – не сосчитать. Как ты сам бакланил: люблю хорошо поесть и весело провести время? А я за свою жизнь гастролировал немало.
Нырок посмотрел на Кузова и обнаружил, что лицо того разительным образом изменилось: глаза Кузова были прищурены, ноздри расширились, а сухие грязные щёки облегали плотно сжатые челюсти. Встретившись с таким человеком, его следовало бы остерегаться, а лучше – обходить стороной. Перемена во внешности произошла так внезапно, что Нырку понадобилось время, чтобы её осмыслить.
– Если у тебя по стране много родственников, почему ты оказался именно у этих? – спросил Нырок, когда происходящее для него более-менее прояснилось.
– У этих я отлёживался после очередной ходки, – не смущаясь, пояснил Кузов и ненадолго наклонился, отряхивая внизу штанину. – Сам понимаешь, без башлей, без реальных наводок – дело бодяга. А тут дочурка возьми да ляпни о семейных побрякушках, про которые она когда-то слышала. Я постарался расчухать, но она ничего не знала. А старуха может и знала, да молчала. Я в квартире всё обшмонал – не нашёл. Значит, думаю, надо их сдёрнуть с места, чтобы старуха заначку с собой поволокла. Придумал песню про переезд на юг, они и повелись на неё. Всё уже было на мази, как тут ты вынырнул, Нырок. Ну, я понял: ещё один волк нанюхал про нашу кассу. Ты ведь тоже из-за этих побрякушек сюда устроился, а? Прослышал от девчонки и решил скакнуть?
Кузов повернулся. Из его ладони, прежде невидимой собеседником, выползло металлическое жало заточки. Нырок отпустил коляску и сделал шаг назад: от сверкнувшего лезвия, а более от стального блеска прищуренных глаз Кузова ему стало не по себе.
– Вообще-то, я не из-за побрякушек, я из-за Вари, – произнёс Нырок.
– Из-за Вари? Это хорошо. – Кузов присел у массивного подлокотника коляски и принялся заточкой выколупывать из него заглушку. – Значит, по воровскому закону тебе чикса, баба, а мне – камешки, если они, конечно, здесь есть.
Заглушка, отскочив, полетела на сухую землю. Кузов заглянул внутрь открывшейся полости.
– Ну, что там? – вытянул шею Нырок.
– Кажется, не пусто, – просунул внутрь лезвие Кузов. – Только тебе-то какое дело?
Он пошевелил заточкой внутри подлокотника, потом просунул два пальца и извлёк на свет пенал – круглый деревянный пенал, какой носили в портфелях школьники много лет назад. Кузов отложил заточку в сторону, взялся руками за об конца пенала, подвигал, а затем потянул в разные стороны.
Пенал раскрылся, будто сломался пополам. На сухую, белую от жары придорожную пыль брызнул струйкой крови золотой браслет с алыми рубинами. Нырок и сидящий на корточках Кузов уставились на него так, словно кровавый браслет не выпал из пенала, а неизвестным способом просочился из-под земли.
Первым в себя пришёл Кузов.
– Не соврала старуха, – сказал он, облизывая губы, – не соврала!
Заглянув в одну половину пенала, а потом в другую, он глухо засмеялся:
– Не соврала старая! Век свободы не видать!
Осторожно поставив обе половины на землю, Кузов поднял браслет, и внимательно рассмотрев, опустил в ту часть, из которой он выпал.
– Куда ты зыркаешь? – спросил он Нырка, взгляд которого медленно передвинулся с пеналов к оставленной заточке.
Кузов дотянулся до неё.
– Отдай мне камни, – сказал Нырок.
– Камни? Я же тебе объяснил: по воровскому закону ты не имеешь на них права, ты не за ними сюда пришёл, а за бабой.
– Я… за ними, я пошутил.
– За ними?
– Да, за этими камнями.
– Точно?
– Точно. Варя рассказала мне про них ещё во время нашей первой встречи.
Кузов с удовольствием расхохотался.
– А я в это сразу врубился. Ишь, думаю, жиган-лимон вдруг за любовью нарисовался. Меня не наколешь! Но уже поздно, фраерок, – перестал смеяться Кузов, – ты слово сказал, а я шуток не понимаю.
Чуть опустив голову, Кузов принялся складывать разъединённые половины. Этого Нырку оказалось достаточно. В долю секунды бросившись на Кузова, он сбил его с корточек и повалил на землю. Части пенала, задетые в прыжке, полетели в стороны. На обочину дороги посыпались серьги, кулоны, кольца, которые вспыхивали и тут же гасли, вминаемые в пыль сцепившимися в борьбе телами.
Нырок был молод, ловок, силён, но в Кузове дала себя знать иная сила – сила жилистого крепкого мужика, предки которого когда-то шли за плугом, или тащили на верёвке баржу. Сверху оказывался то один, то другой противник. Они хрипели, катались по дороге, пытались дотянуться до лица или шеи друг друга и понимали, что эта драка может стать для каждого из них последней. Усталость чувствовалась всё сильнее, порванная местами одежда была вымазана грязью и кровью, но никому не удавалось безоговорочно стать победителем.
Шаром докатившись до инвалидной коляски, противники ударились об неё и разъединились, точно шар раскололся на две половины. Кузов, а следом и понявший в чём дело Нырок, принялись шарить по земле в поисках заточки. Её нигде не было. Тогда они кинулись собирать разбросанные в пыли драгоценности, засовывая в ту часть пенала, которую каждый успел схватить. Кузов и Нырок ползали рядом, задевали друг друга боками и один раз даже ударились лбами, но сил на новую борьбу ни у кого уже не было.
Наконец, всё, что валялось на дороге, оказалось собрано. В кювете блеснула металлическая полоска – может быть, полотно потерянной заточки, но выяснять, так ли это, повернувшись к противнику спиной, никто не решился. Держа драгоценный груз, они поднялись с земли. Оба заметно пострадали в драке.
Тяжёлой походкой Кузов отправился в сторону от дороги прямо через растущие по бокам кусты.
– Не попадайся мне больше на пути, – сказал он на прощанье и скрылся в листве.
– Вали, вали, – пожелал ему вслед Нырок.
Оглядев испачканную одежду и сбитые руки, он посидел на земле, а затем отправился к текущему неподалёку ручью, чтобы привести себя в порядок и собраться с мыслями. Умываясь у ручья, Нырок думал о том, как сказать Варе про её отца, которого она полюбила, ждала и который оказался негодяем, преследовавшем единственную цель – выведать, где находятся фамильные драгоценности, и выкрасть их. Хотел Нырок также попенять Варе на то, что она очень доверчивая, что он её обо всём предупреждал, и указать, что вот к чему может излишняя доверчивость привести.
Нырок застал Варю с бабушкой у пепелища, только теперь они смотрели не на тлеющие головешки, а куда-то в синее море. Услышав шаги, Варя обернулась. Выглядела она плохо, словно за то время, пока Нырка здесь не было, успела немного состариться. Видимо, происшедшее с домом больно ранило её, и теперь Нырку предстояло сообщить ей новую ужасную весть.
– Варя, – начал Нырок, подходя, – я думаю, лучше тебе узнать всё и сразу. Тот человек, твой отец, хотел обокрасть вас с бабушкой. Ему нужны были не вы, а фамильные драгоценности, и когда он их получил, то хотел сбежать. Мне удалось забрать у него только половину. Вот, держи, и передай их Татьяне Филипповне, раз это её.
Нырок протянул половину пенала, набитого кулонами и серёжками. Варя молча смотрела на Нырка, точно видела впервые.
– Держи, – повторил Нырок. – Если хочешь – поплачь.
– Папа, – произнесла Варя, принимая футляр.
– Да, – горестно кивнул Нырок. – Не хотел бы я иметь такого отца.
– Он только что был здесь.
– Что?!
– И пошёл к ручью.
Нырок всполошился.
– Зачем он приходил? Он угрожал?!
– Он сказал…
– Что он сказал?
– Сказал, что теперь выяснилось, кто ты на самом деле. Что тебе нужны были не мы, а фамильные драгоценности. И когда ты их получил, то хотел сбежать, но папе удалось отбить половину.
Варя чуть подвинулась. Сидящая в инвалидной коляске Татьяна Филипповна держала в руке, будто эстафетную палочку, вторую часть набитого драгоценностями школьного пенала.
– Как? Он здесь?! – раздался за спиной Нырка голос.
– Папа пришёл, – произнесла Варя.
– Ну, я сейчас… – загрохотал Кузов.
Во избежание тяжёлой травмы спины Нырок отскочил в сторону.
– Папа, – сказала Варя, вытягивая вперёд врученный Нырком пенал. – Это принёс Костя. Он отбил его у тебя.
– Что?
Кузов уставился на сверкающий золотом и драгоценными камнями пенал, а потом – на развернувшегося Нырка. В свою очередь Нырок глядел на ничего не понимающего Кузова и сам мало что понимал. Так они таращились друг на друга, пока не переключились на созерцание прекрасных южных видов.
– Не надо было старую коляску бросать, – сказал Нырок после молчания, – она денег стоит.
– Если не поторопимся, уже не вернём, – сказал Кузов.
– Почему?
– Сам не видишь, что ли? – ткнул Кузов пальцем вдаль.
По петляющей между деревьями дороге, толкая впереди себя нежданную добычу, торопился скрыться из виду колясочник.
– Ну и хлюст этот милый, – сказал Нырок, чувствуя, как ноги сами отправляют его в погоню.
– Миленький, – подсказал, присоединяясь к будущему зятю, Кузов.
– Миленький, – согласился с будущим тестем Нырок.
И оба что есть сил кинулись догонять уводимую на глазах собственность.
…Море казалось то изумрудным, то наливалось иссиня-чёрными красками. На него открывался великолепный вид с территории, на которой стоял новый шикарный дом с бассейном и двумя крытыми террасами, построенный взамен дома сгоревшего. Бескрайня водная равнина, отороченная барашками волн и парящих облаков, особенно хорошо была видна с огороженной обзорной площадки, куда вела от дома длинная асфальтовая аллея, пролегающая вдоль насаждений из пальм, араукарий, мандариновых деревьев и прочих экзотических растений.
У ступенек нижней террасы дома в сверкающей хромом инвалидной коляске восседала бабушка Татьяна Филипповна, одетая в панаму и летнее кремовое платье в оборках. Татьяна Филипповна подняла правую руку, за что внучка Варя, находящаяся рядом, ласково бабушку пожурила:
– Бабуля, ты всё время забываешь, что теперь можешь говорить. Скажи словами, чего ты хочешь?
Татьяна Филипповна пожевала губами и сказала скрипучим голосом:
– Гулять.
– Вот, – обрадовалась Варя, – хорошо… Папа, Костя! Бабушка хочет гулять.
Нырок и Кузов, ставшие недавно зятем и тестем и игравшие сейчас на террасе в нарды, услышав, что понадобилась их помощь, не переча, вскочили на ноги.
– Мы готовы! – доложили они, сбегая по ступенькам.
С видимой сноровкой Нырок и Кузов ухватили ручки инвалидной коляски. На загорелое тело Нырка были надеты шлёпанцы и бриджи в крупный алый горошек. Сухощавый Кузов предпочитал более классический вид: рубашку с коротким рукавом, колониальные шорты и коричневые кожаные сандалии.
– Относитесь к бабушке с почтением, – наставляла папу и мужа Варя, выглядевшая в голубом марлевом платье, как кусочек прозрачного неба, – она у нас очень состоятельная старушка.
– С самым большим почтением, каким только можно, – заверил Нырок молодую жену.
Ступая по мягкой от южного солнца асфальтовой аллее, Нырок и Кузов повезли выгуливать Татьяну Филипповну. За ними отправилась прогуляться и Варя. Едва коляска проехала несколько метров, Татьяна Филипповна подняла правую руку.
– Что она говорит? – спросил Кузов.
– Может забыла, как меня зовут? – предположил Нырок.
Татьяна Филипповна пожевала губами и проскрипела:
– Быстрее.
– Как скажете, бабушка, – с готовностью согласился Нырок.
Они с Кузовом привычно перешли на бег трусцой. За ними затрусила Варя.
– Быстрее, – подняла руку Татьяна Филипповна.
– Сию секунду, мама, – сказал Кузов, активней заработав ногами.
Теперь они втроём – Нырок и Кузов с коляской, а Варя позади – неслись, дробно шлёпая обувью по дорожке.
– Шевелите коленками, черепахи! – проскрипела Татьяна Филипповна.
Нырок и Кузов бросились по аллее во весь опор. У смотровой площадки кортеж развернулся и помчался в обратном направлении.
– Так хорошо, бабуля? – заглянул Нырок сбоку к Татьяне Филипповне.
– Сносно, – подняла та правую руку.
– Ей нравится, – сообщил Нырок тестю.
– Ей нравится! – крикнул через плечо Кузов поспевающей сзади дочери.
– Ей нравится, нравится! – кричала счастливая Варя, на бегу размахивая руками. -Ах, я об этом так мечтала!
Они пронеслись мимо клумбы, густо засаженной благоухающим кустарником. Среди его пышной растительности на какое-то время блеснул и исчез объектив фотоаппарата, и листочки, дрогнув несколько раз, замерли, так что могло показаться, будто их шевелил лишь ветер, дующий со стороны моря.
КОНЕЦ
