Вячеслав Никонов
1962. Хрущев. Кеннеди. Кастро. Как мир чуть не погиб

Лидер

Второго января Фидель направился в Гавану во главе теперь уже многочисленного Каравана Свободы. Это триумфальное шествие отряда «бородачей» (барбудос) до столицы для Фиделя был крайне утомительным: в каждом населенном пункте требовали его выступления. И он говорил, надрывая уже севшее горло.

Третьего января было объявлено о вступлении в должность временного президента Кубы либерала Мануэля Уррутиа Льео, а на следующий день сформировано Временное революционное правительство во главе с Хосе Миро Кардоной.

Наконец 8 января приветствуемый толпами народа Караван прибыл в Гавану, и Фидель произнес:

– Кубинцы, я принес вам свободу!^[237]

«Победа повстанческой армии искренне воспринималась большинством кубинцев как начало эпохи освобождения и безграничных возможностей, которые воплотит молодой командующий. Наверное, ни у одного политического лидера двадцатого века (а двадцатый век видел немало боготворимых массами вождей) не бывало таких благодарных и верных слушателей, как у этого высокого, бородатого, рассеянного человека в мятой униформе, который мог часами делиться своими путанными мыслями с внимательной и снисходительной аудиторией (включая автора этих строк). Революция наконец-то переживалась как всеобщий праздник»^[238], – писал Хобсбаум.

Соединенные Штаты вместе с другими странами Америки признали новый режим. США это сделали уже 7 января 1959 года. 10 января подал в отставку американский посол на Кубе Эрл Смит. Уже в январе под давлением кубинских властей и общественности американцы были вынуждены вывести с острова свою военную миссию^[239].

В середине января Кастро легализовал на Кубе коммунистическую партию, а затем занялся ликвидацией всех старых органов власти (включая армию и полицию) методами революционной законности. Пособников Батисты ждал суд. Около пятисот из них были расстреляны в январе-марте 1959 года. Это рассматривалось справедливым возмездием народа, потерявшего 20 тысяч своих сыновей за годы диктатуры. По данным соцопросов, в январе 1959 года 93 % кубинского населения выступали за казни и наказания сторонников Батисты^[240].

Методы революционной законности вызвали сильное возмущение в Соединенных Штатах. Кастро ответил 21 января на митинге в Гаване, впервые собравшем около миллиона человек, среди которых были и четыре сотни иностранных корреспондентов:

– Никто в США не поднимал голоса в защиту жертв, даже когда палачи Батисты врывались в иностранные посольства, чтобы расстрелять очередную группу патриотов. Кампания против Кубы поднимается потому, что она хочет быть свободной. Господа представители дипломатического корпуса, господа журналисты всех стран американского континента, суд в составе миллиона кубинцев, принадлежащих к различным социальным слоям и придерживающихся различных взглядов, я высказал свое мнение^[241].

А 23 января Кастро направился в первое зарубежное турне. И не в США, как всегда делали до этого латиноамериканские правители, а в Колумбию и Венесуэлу, где его приветствовали восторженные толпы.

Кастро поначалу не занял никакого правительственного поста, его устраивали органы власти во главе с видными либералами, ранее находившимися в оппозиции. Однако его взгляды становились все более ясными по характеру начавшихся реформ: была резко снижена плата за жилье, электричество, медицинское обслуживание. Развернулась кампания за аграрную реформу и национализацию зарубежной собственности.

Премьер-министр Кардона, выступавший против стремительного проведения реформ, 13 февраля демонстративно покинул свой пост и отправился в США, где стал одним из самых непримиримых противников Фиделя. 16 февраля на пост премьера был назначен Фидель Кастро.

Перед его правительством встал комплекс сложнейших задач, прежде всего экономических. Началось все с мощнейшего оттока капитала: казну вывез Батиста, вывели свои деньги многие иностранные компании и успевшие сбежать в США сторонники режима Батисты. Начал замирать туризм, сворачивались казино и бордели.

Правительство Кастро оказалось вынуждено ввести строгий контроль над валютными операциями, чтобы приостановить утечку долларов и золотых запасов. Был создан Национальный банк, во главе которого Фидель поставил Че Гевару, который одновременно отвечал за вопросы экономики, финансов и торговли. Именно он стал главным идеологом политики освобождения от американского экономического диктата^[242].

В течение первых недель после победы Кубинской революции администрация Эйзенхауэра не представляла, как строить отношения с Кастро.

В начале марта 1959 года Аллен Даллес доложил Эйзенхауэру свой план, предусматривавший свержение правительства Кастро – проведение «повстанческими силами» рейдов с целью разрушения инфраструктуры и убийства ответственных чиновников, создание антикастровских партизанских отрядов. Эйзенхауэр дал Даллесу санкцию на подготовку конкретной директивы о способах тайного проникновения эмигрантов на территорию Кубы с перспективой подготовки антиправительственного восстания. Операция получила наименование «Плутон». Даллесу докладывали, что в кубинских горах действуют партизанские отряды, и он распорядился об оказании им максимальной помощи. Оказалось, однако, что сведения были или сильным преувеличением, или просто обманом^[243].

Одновременно Государственный департамент рекомендовал привлечь сверхпопулярного в Латинской Америке и в самих США лидера на сторону Вашингтона^[244].

Кастро не только нарушил давнюю «антильскую традицию», совершив первую заграничную поездку не в Соединенные Штаты. В США он приехал не по официальной линии, а по приглашению Американской гильдии издателей^[245].

Кубинская делегация вылетела в США вечером 15 апреля 1959 года. Первым пунктом назначения был Вашингтон. В полдень 16 апреля у Фиделя была намечена встреча в отеле «Статлер Хилтон» с госсекретарем США Кристианом Гертером. Под окнами гостиницы собралась восторженная толпа в несколько сот человек, не меньше, чем та, что скандировала имя Фиделя в аэропорту.

17 апреля состоялась встреча с членами комитета по международным делам Сената. В тот же день Кастро выступил перед «капитанами» североамериканской прессы, по приглашению которых прибыл в США.

Фидель Кастро прекрасно знал, что в глазах американцев любой латиноамериканский лидер приемлем или неприемлем в зависимости от отношения не к демократии, а к СССР и коммунизму. Конгрессмен-демократ Чарльз Портер поинтересовался, правда ли, что солдаты на Кубе изучают марксизм. Этот вопрос буквально завел Кастро:

– Неужели вы в это верите? Это моя армия. Я создал ее из ничего, я ею командую. Думаете, я не забил бы тревогу первым, если бы увидел, как другая сила отбирает ее у меня?^[246]

В ходе встреч Кастро разными словами давал один и тот же по смыслу ответ:

– Мы против любых форм диктатуры. Вот почему мы – против коммунизма^[247].

Кастро посетил мемориал Джорджа Вашингтона. Он назвал его «человеком, посвятившим жизнь работе и знаниям», чья «честность и разумная система жизни» заслуживают восхищения. Он возложил венки к памятникам президентам Аврааму Линкольну и Томасу Джефферсону и на могилу Неизвестного Солдата на Арлингтонском кладбище.

В студии канала Эн-би-си, куда Фиделя Кастро пригласили для участия в популярной передаче «Встреча с прессой», его ждал жесткий прием, но он без особых проблем отбился.

После этого Кастро в частном порядке направился к вице-президенту Ричарду Никсону. Подробности их встречи, которая длилась два с половиной часа, пресса так и не узнала. Кастро был доволен тем, как она прошла. Никсон позволил ему выговориться: «Я нарисовал ему социально-экономическую ситуацию на Кубе, рассказал о бедности, неравенстве, сотнях тысяч безработных, безземельных крестьянах, о тех мерах, которые нам приходится принимать, чтобы разрешить эту ситуацию, – и Никсон слушал, ничего не говоря и ничего не записывая на бумаге»^[248]. Никсон охарактеризовал его как антикоммуниста, общавшегося с Социалистической народной партией только по наивности^[249]. Но как человека опасного.

Эйзенхауэр последовал советам «не иметь дело с барбудос». Встрече с Фиделем президент предпочел турнир по гольфу в Джорджии.

После пресс-конференции в Вашингтонском пресс-клубе 20 апреля, когда он обещал не конфисковывать американскую собственность, Кастро начал путешествие по американским городам. В Нью-Йорке Фиделя принимал Колумбийский университет. Студенты были настолько очарованы этим «бородачом в оливковом френче», что подняли на плечи и пронесли вокруг всего университетского кампуса. Кастро пообщался с мэром города Робертом Вагнером, очаровал ассоциацию женщин-адвокатов Нью-Йорка, побывал в Совете по международным делам и выступил на многотысячном митинге в нью-йоркском Центральном парке. 24 апреля открыл торги на Нью-Йоркской бирже кофе и сахара. Встретился с членами ассоциации иностранных корреспондентов и с генсеком ООН Хаммершельдом.

Из Нью-Йорка Фидель на поезде отправился в Бостон, где его ждала еще одна встреча с профессорами и студентами – в Гарвардском университете. Фидель заявил, что до сих пор жалеет, что поступил не в Гарвард, а в Гаванский университет. На что Макджордж Банди, декан факультета наук и искусств, пригласивший Фиделя выступить в университете, с улыбкой заметил, что учиться никогда не поздно. Вскоре их судьбы пересекутся, когда Банди станет помощником президента Кеннеди по национальной безопасности.

Вождь индейцев племени криков раскурил с Фиделем трубку мира и от имени своих сородичей присвоил ему боевое звание «Великий вождь воинов». 27 апреля Фидель прибыл в последний пункт своего путешествия – в Хьюстон.

Вне всякого сомнения, он очаровал большинство собеседников, произведя настоящий фурор^[250]. Он был звездой. Но не для официального Вашингтона.

После его отъезда заместитель госсекретаря Руботтом проанализировал итоги визита. Да, Фидель очень старался рассеять подозрения в своей просоветской ориентации, отрицал свою связь с коммунизмом и коммунистами. Но Руботтом ему не верил. В его голове курс на независимость был несовместим с возможным сотрудничеством с коммунистами – сторонниками ориентации на СССР^[251].

«Тогда, в апреле 1959 года, Фидель на самом американском верху так и не был услышан, – замечает его биограф Максим Макарычев. – Именно после этого визита, когда Фидель лично убедился в высокомерии тамошнего истеблишмента, в нежелании Белого дома даже не сотрудничать, а просто общаться с ним, Северная Америка начала “окончательно терять Кубу”»^[252].

Турне Фиделя по США не понравилось и его ближайшим сподвижникам. Рауль Кастро и Че Гевара ясно сказали Фиделю, что им не по душе его реверансы в сторону Вашингтона и антикоммунистическая риторика. Конечно, Фидель не был марксистом, он был скорее первым фиделистом, который считал себя воплощением народа Кубы и наследником Симона Боливара, лидера войны за независимость латиноамериканских стран в начале XIX века. Рауль какое-то время даже подумывал о расколе движения, добиваясь включения коммунистов в правительство. Че Гевара грозил уехать с Кубы, если Фидель не изменит своих взглядов^[253].

Впрочем, опасения соратников были напрасными. Соединенные Штаты своей реакцией на политику Фиделя сделали все, чтобы он встал на коммунистические позиции.

Важнейшим шагом правительства Фиделя Кастро стал Закон об аграрной реформе, принятый 17 мая 1959 года. Большинство латифундий было национализировано, а земля передана крестьянам в бессрочное и безвозмездное пользование. Каждая крестьянская семья обрела «жизненный минимум» земли в размере около 27 гектаров. Полностью запрещалось владение земли иностранцами, прежним собственникам выплачивалась компенсация – облигациями государственного казначейства со сроком погашения в течение 20 лет с 4,5 % годовых. Всего были экспроприированы два миллиона акров земли, принадлежавших американцам^[254]. Реакция Соединенных Штатов была яростной.

В июне в США бежал Педро Луис Диас Ланс, командующий военно-воздушными силами Кубы. Он первым уведомил американцев, что Рауль Кастро хочет набрать испанских коммунистов для работы в армии.^[255] Это подлило масла в огонь антикубинских настроений в США едва ли не больше, чем аграрная реформа.

Аллен Даллес объяснял «главную ошибку» Фиделя: «Кастро, когда захватил власть на Кубе, не обращался к нам за помощью, чтобы не допустить на остров коммунистов: он сам привел их туда. Подобные кризисы доказывают опасность медленной инфильтрации коммунистов и их сторонников в правительство какой-либо страны, поскольку такой инфицированный кабинет министров, конечно же, сделает все возможное, чтобы воспрепятствовать внешним силам вмешаться во внутренние дела государства с целью устранить влияние коммунистов»^[256].

На самом деле все обстояло еще проще. Как справедливо замечали Печатнов и Маныкин, «для политической элиты США был абсолютно неприемлем сам факт существования в бывшей “банановой республике” правительства, проводящего независимый от Америки политический курс»^[257].

В Вашингтоне решили, что настало время действовать.

«Классический американский ответ на радикализм в Латинской Америке всегда заключался в направлении на место событий морских пехотинцев – вариант, который Эйзенхауэр не стал даже рассматривать, так как, во‐первых, Кастро пользовался большой популярностью не только на Кубе, но и во всей Латинской Америке и даже в самих Соединенных Штатах, и во‐вторых, опасаясь нежелательного воздействия такой акции на мировое общественное мнение. В любом случае ЦРУ предоставило ему альтернативный вариант без использования морских пехотинцев»^[258], – писал Амброз.

Солдат по натуре, Эйзенхауэр недолюбливал методы спецслужб, но прибегал к ним, как в Иране или Гватемале. Заботясь только, чтобы они не компрометировали его лично. Эйзенхауэр дал «добро» на реализацию операции «Плутон»^[259].

Американцы с лета стали также оказывать давление на Кубу через региональные организации. Президент Никарагуа Сомоса потребовал созыва сессии ОАГ для обсуждения кубинского вопроса под предлогом того, что правительство Кастро сочло себя не связанным договором Рио-де-Жанейро. Ряд латиноамериканских стран охотно представил свою территорию для подготовки сил вторжения на Кубу – Никарагуа, Доминиканская Республика, Сальвадор, Парагвай. Из числа осевших в США кубинских эмигрантов под руководством инструкторов из ЦРУ стали готовиться боевые и диверсионные отряды.^[260]

Одновременно начались меры по экономическому удушению Острова Свободы, как повсеместно стали называть Кубу. 5 июня кубинское правительство направило телеграмму министру сельского хозяйства США Бенсону с предложением закупить в 1961 году 8 млн тонн сахара по цене четыре цента за фунт. И вообще Куба готова продать в США столько сахара, сколько им нужно. 10 июня Вашингтон с порога отверг это предложение. 12 июня посол США на Кубе вручил ноту с негодованием по поводу недостаточного размера компенсации гражданам США за потерянную ими в ходе аграрной реформы собственность. В ответной ноте 15 июня правительство Кубы заявило, что «не принимает и не примет никакого указания или предложения, направленного хоть на малейшее ущемление суверенитета и национального достоинства».

Второго июля Фидель повторил по телевидению:

– Куба никогда не допустит абсолютно ничего, что наносило бы ущерб ее суверенитету и достоинству, и никакой народ, никакая организация не имеют права вмешиваться во внутренние дела нашей родины.

А в американском Конгрессе впервые был поднят вопрос о «наказании Кубы». Сенатор Линдон Джонсон, будущий вице-президент и президент США, предложил поправку, предусматривающую запрет на предоставление какой-либо помощи Кубе в наказание за конфискацию земельной собственности американских граждан и компаний. Сторонники и противники предложения разделились почти поровну, но поправка была отклонена.

Новый правительственный кризис на Кубе привел к тому, что 11 июля правительство покинуло пять министров, вскоре уехавших в США. Президент Уррутиа демонстративно прекратил посещать заседания кабинета, стал задерживать подписание законов и резолюций.

17 июля Фидель выступил по радио и телевидению с заявлением о том, что подает в отставку. Куба вышла на улицы с лозунгами: «С Фиделем до конца!», «Долой Уррутиа! Да здравствует Фидель!». Массовые шествия и митинги июля 1959 года выдали мандат доверия лично Фиделю Кастро, став предтечей последующих народных «референдумов под открытым небом», на которых будут приниматься основные кубинские законы.

Уррутиа сперва укрылся в венесуэльском посольстве, а потом бежал с Кубы. На пост президента 18 июля на заседании Совета министров был утвержден Освальдо Дортикос Торрадо – юрист, автор законопроекта об аграрной реформе и член НСПК с 1953 года^[261].

С этого момента в американской прессе развернулась уже жесткая и безостановочная кампания против Фиделя. А он тоже начал свою PR-компанию на Кубе, став ведущим еженедельной двухчасовой программы на национальном телевидении. Вечером в пятницу он разъяснял кубинцам смысл правительственной политики.

Одновременно к осени 1959 года были закрыты практически все оппозиционные периодические издания. Главной газетой Кубы стала почти коммунистическая «Нотисиас де Ой». С конца года пошла первая волна массовой эмиграции с Кубы: уехало более пятидесяти тысяч представителей среднего класса и интеллигенции.

Осенью после серии дипломатических демаршей против Кубы начались силовые действия. 24 сентября в провинции Пинар-дель-Рио была обезврежена первая группа подготовленных ЦРУ диверсантов с большой партией оружия.

Фидель 15 октября назначил на пост главы вновь созданного министерства революционных вооруженных сил Кубы, которому подчинялись и все остальные силовые структуры, Рауля Кастро. За этим немедленно последовало бегство с острова ряда высокопоставленных военных, среди которых был и команданте Убер Матос, командующий в провинции Камагуэй, заявивший о нежелании служить под началом коммунистов.

Кубу начали атаковать с воздуха самолеты без опознавательных знаков. 21 октября были сброшены бомбы на сахарную плантацию Пунта Алегре. Произошел и первый «пиратский налет» на Гавану – в дни туристического конгресса. В результате бомбежки погибли двое и были ранены 45 человек. Самолетом, вылетевшим с американской базы, управлял бывший командующий ВВС Кубы Диас Ланс.

После бомбардировки Гаваны и предательства Матоса 26 октября состоялся грандиозный митинг, принявший ярко выраженный антиамериканский характер^[262].

В начале ноября президент Эйзенхауэр окончательно пришел к выводу, что у Соединенных Штатов нет иного выхода, кроме свержения режима Кастро. К этому подталкивал и Госдепартамент, в меморандуме которого говорилось: «Нет разумного основания строить нашу политику на надежде, что Кастро добровольно будет проводить такую политику и займет такую позицию, которая соответствовала бы минимальным требованиям безопасности Соединенных Штатов и их политических интересов… Длительное сохранение режима Кастро на Кубе в его нынешней форме окажет серьезное неблагоприятное воздействие на положение. Соединенных Штатов в Латинской Америке и создаст соответствующие преимущества для международного коммунизма»^[263].

Эйзенхауэр полностью согласился с такой постановкой вопроса. 3 ноября он заявил, что «коммунисты ловят рыбу в мутных водах Кубы». А Никсон пошел дальше, утверждая, что США «обладают силой – и мистер Кастро знает это, – чтобы отстранить его от власти в любой день по своему выбору»^[264].

Фидель и Советский Союз

Ну а что же Советский Союз? Его позиции в Латинской Америке на тот момент были исключительно слабы.

Сталин рассматривал Латинскую Америку как зону интересов Соединенных Штатов, уделяя первостепенное внимание собственной сфере влияния в Восточной Европе и в Восточной Азии. Хрущев уже расширил зону советских интересов на Ближний Восток и Африку, но в Латинской Америке у СССР по-прежнему не было никаких не то что плацдармов, но и зацепок.

Дипотношения поддерживались с горсткой стран, причем Куба в этом списке отсутствовала. Компартии на континенте по настоянию США были запрещены везде.

Впрочем, возможности для проникновения в Латинскую Америку находила советская разведка.

В воспоминаниях Хрущева читаем: «Куба официально наше государство не признавала, и долгое время у нас с нею никаких дипломатических связей не существовало… Раньше они знали лишь некоторых кубинских деятелей, в частности брата Фиделя – Рауля Кастро. Как-то случайно один наш товарищ плыл вместе с ним в Мексику на одном корабле. Этот товарищ потом мне рассказывал, как они познакомились, беседовали, а потом Рауля в Мексике, на глазах у нашего товарища, задержали и арестовали»^[265].

Этот «один наш товарищ» – Николай Сергеевич Леонов, знаменитый советский разведчик. В 1953 года молодой дипломат направлялся из Генуи в порт Веракрус в Мексике. На корабле он познакомился с Раулем Кастро и двумя его приятелями из Гватемалы. Позднее Леонов стал трудиться во внешней разведке КГБ, где руководил кубинским направлением.

В Латинской Америке работал еще один выдающийся разведчик – Александр Иванович Шитов, больше известный под псевдонимом Алексеев. Этот рослый, сутуловатый человек в толстых очках в студенческие годы изучал в МГУ французский и испанский, а затем был приглашен в разведку. Алексеевым он стал, когда готовился остаться в Москве на случай ее захвата фашистами в 1941 году. Затем он трудился в резидентурах в Иране и Северной франкофонной Африке. После освобождения Франции стал сотрудником советского посольства в Париже, где уже заслужил лавры звезды разведки. В середине 1950-х годов он базировался в Буэнос-Айресе, и в сфере его интересов была вся Латинская Америка.

Москва не имела никакого отношения к победе Кубинской революции, хотя, безусловно, приветствовала падение еще одного диктаторского режима. Хрущев позднее в дружеской беседе объяснит Кастро, как он понимал причины успеха Кубинской революции:

– Вы ведь победили потому, что тут получился первый такой случай среди латиноамериканских стран. Обычно у них один диктатор уступает место другому диктатору, который приходит к власти любыми доступными средствами, в том числе военными. США при этом сохраняют нейтралитет, занимают позицию невмешательства… Если бы они допускали, что с изгнанием Батисты, с разгромом его войск Фиделем Кастро они потеряют Кубу, лишатся своих капиталов и Куба перейдет на позиции социалистического строительства, то очень мало потребовалось бы средств со стороны США, чтобы помочь Батисте и не допустить его разгрома^[266].

Успех Кубинской революции, свидетельствовал Хрущев, был для Москвы неожиданностью, а новое руководство страны – загадкой: «Когда Фидель Кастро добился победы и вступил со своими войсками в Гавану, мы в СССР, собственно говоря, еще не знали, какое политическое направление будет принято победителями. Знали, что в движении, возглавляемом Кастро, участвуют отдельные коммунисты-одиночки, но компартия Кубы в целом не контактировала с ним, и секретарь ЦК компартии Кубы даже вышел из партии, чтобы уйти партизанить в горы вместе с Кастро. Когда повстанцы заняли Гавану, мы пользовались материалами только газет и радио. Слушали, что передавалось из самой Кубы и что говорили о ней другие. Положение было очень неясным»^[267].

Впрочем, контакты с новыми руководителями Кубы появились достаточно быстро. Как раз в те апрельские дни, когда Фидель совершал вояж по Соединенным Штатам, Рауль Кастро командировал в Москву члена НСПК (Народно-социалистическая партия Кубы) Ласаро Пенью, бывшего президента Кубинского конгресса профсоюзов. Он обратился с просьбой направить на Кубу несколько испанских ветеранов войны против Франко в качестве советников «для помощи кубинской армии… по общим вопросам и в организации разведывательной работы»^[268].

Хрущев отнесся к запросу положительно, но призвал проявить осторожность. 23 апреля 1959 года Президиум ЦК поручил международному отделу ЦК, Министерству обороны и КГБ договориться с руководством коммунистической партии Испании об отправке на Кубу двух испанцев, окончивших советские военные академии. Вскоре их число вырастет до семнадцати^[269].

Москве были известны противоречия внутри кубинского руководства – между Фиделем с одной стороны, и Раулем и Че – с другой. О них поведал, в частности, первый секретарь НСПК Блас Рока в ходе его визита в Москву в июне:

– Сегодня мы должны быть более солидарны, чем когда-либо. Фидель, конечно, повредил делу революции, сделав ряд антикоммунистических заявлений в США и на Кубе. Но ничто еще не потеряно. НСПК убедила Фиделя, что его антикоммунистическая риторика губительна для революции, так что изменения в его речах уже налицо^[270].

Хрущев в этой связи вспоминал не очень смешной анекдот, ходивший тогда в цековских кругах: «Кубинское революционное руководство попало на небо. Вышел к ним апостол Петр и велел всем построиться, затем сказал: «Коммунисты, три шага вперед!» Вышел Гевара, вышел Рауль, еще кто-то, а все остальные стоят на месте. Тогда Петр крикнул Фиделю: «Эй, ты, большой, а ты не слышишь, что ли?» То есть считали, что Фидель – коммунист, а на небесах он себя вовсе не считал коммунистом и полагал, что услышанная команда к нему никакого отношения не имеет»^[271].

В Кремле получали информацию и от Че Гевары. Он довольно много путешествовал по миру, и почти в каждой столице, которую посещал, находил возможность пообщаться с дипломатами из СССР и других социалистических стран. Он доказывал, что у соцлагеря появился союзник в развивающемся мире, которому требуется в первую очередь экономическая поддержка. При этом неизменно призывал: «Соблюдать осторожность».

– Сближение с социалистическими странами должно происходить постепенно. Враги революции постараются использовать любой шанс, чтобы осложнить внутреннюю ситуацию на Кубе под предлогом коммунистической угрозы, – объяснял Че в июле советскому атташе в Токио^[272].

Осенью кубинское руководство остро почувствовало, что стране необходимо вооружаться. За помощью обратились к чехам, полякам и к странам Западной Европы. Какое-то время казалось, что даже Великобритания была готова обеспечить Кубу всем необходимым, вплоть до современных военных самолетов. Однако в октябре американцы заставили Лондон присоединиться к введенному ими жесткому эмбарго на продажу оружия на Кубу. Но ряд других натовских стран – Франция, Бельгия – продолжили военное сотрудничество с Гаваной.

В Москве мнения разделились. МИД выступил против военной помощи Кубе, опасаясь ответной американской реакции. На заседании Президиума ЦК 23 сентября 1959 года, проходившем без участия Хрущева, путешествовавшего тогда по Америке, было признано «нецелесообразным в настоящее время поставлять оружие на Кубу»^[273].

Вернувшись из поездки, Хрущев заявил, что не разделяет опасений «робких американистов» из МИДа. Кубинская революция была слишком важным и необычным явлением, чтобы проявлять чрезмерную осторожность. Уже 30 сентября Президиум ЦК одобрил «решение Польши снабдить Кубу некоторыми видами стрелкового оружия, изготовленного на польских заводах по советским лицензиям»^[274].

Это решение стало, пожалуй, первым шагом к Карибскому кризису. Санкционируя продажу оружия на Кубу, Хрущев дал понять, что готов рискнуть и впервые в истории обозначить зону советских интересов в Латинской Америке. За первым шагом последуют многие другие.

А через день после решения Президиума ЦК на Остров Свободы прибыл первый советский гражданин, получивший визу на Кубу после победы революции. Это был собкор ТАСС по фамилии… Алексеев. Тот самый опытный разведчик.

Он вспоминал: «Я прибыл в Гавану в качестве корреспондента ТАСС 1 октября 1959 года и был фактически первым советским человеком, оказавшимся на Кубе после победы Революции, что затем способствовало установлению дружеских контактов с кубинскими руководителями и развитию советско-кубинских связей на государственном уровне.

Командировка планировалась на 2–3 месяца, и в мою задачу входило выяснение характера кубинской революции, так как мы о ней знали только по материалам информационных агентств. Никакой “руки Москвы” в революционных событиях не было. Но когда стало ясно, что кубинские лидеры относятся к СССР с симпатией и заинтересованы в установлении дружеских связей с нами, моя командировка продлилась на 8 лет»^[275].

Алексеев начал с анализа ситуации. Он внимательно слушал все речи Фиделя. Разговаривал с людьми. «В кафе, ресторанах, в мастерских и на фабриках, просто у окон на улицах перед телевизорами собирались толпы людей, которые жадно, с глубоким вниманием слушали доходчивые, всегда логичные и вместе с тем эмоциональные речи Фиделя»^[276]. Алексеев читал все кубинские газеты, в которых антисоветчина перемежалась с выпадами против американского империализма. «Я не мог понять, – вспоминал он впоследствии, – что это за революция, куда она идет».

Но вскоре на контакт с ним вышло высшее кубинское руководство. Сначала это был Че Гевара.

Их первая беседа с ночь с 12 на 13 сентября чуть не провалилась из-за допущенного Алексеевым промаха. Он купил в подарок Че несколько пачек кубинских сигарет. Хоть и астматик, Че Гевара был заядлым курильщиком. Но Алексеев не заметил, что местом производства значился Техас. Че взглянул на сигареты и его перекосило:

– Вы знаете, что такое Техас? Это – бывшая республика Америки, которую захватили североамериканцы.

Но разговор все же продолжился. Че объяснил Алексееву:

– Другого пути к независимости нет – только через построение социалистического общества и дружбу с лагерем социализма.

Че предложил организовать встречу Алексеева с Фиделем Кастро.

Она состоялась 16 октября в 2 часа ночи. «Я надел темный костюм, серый галстук, одним словом, как на прием к премьер-министру», – рассказывал Алексеев. В гостиницу – сопроводить его – появились два бородача в кожанках и с автоматами. Алексеев захватил с собой подарки – икру, водку, любимые папиросы Сталина «Герцеговина Флор» и пластинку с записями русских народных песен.

Встреча началась с политического монолога Фиделя, который охарактеризовал революцию как восстание бедняков с целью построить общество, в котором больше не будет эксплуатации человека человеком.

После перешли к неофициальной части, обратившись к подаркам Алексеева. Открыли бутылку водки, налили, чокнулись. Пошло хорошо. Глядя на официальный костюм корреспондента ТАСС, Кастро подтрунил:

– Алехандро, сколько лет вашей революции?